Текст книги "Золотая крыса. Новые похождения Остапа"

– Поняли! – сказал в ответ Воробьянинов, неприязненно поглядев на дикий профиль водилы.

На этом разговор на какое-то время прекратился и все смотрели в окна, где мелькали пейзажи средней полосы Сан-Репы.

– Я хочу есть! – заныл внезапно Воробьянинов, – Я трое суток не ел! Это просто невыносимо!

– Смиритесь! – сказал ему Остап, – Бывшему депутату государственной думы надо быть стойким! Кто вас толкал в бок наделать столько детей, что не осталось денег на еду? Идите в «Магнит»! Только не воруйте там! Вы не старушка-сердечница, вас не пожалеют! Отобьют весь мозг! В «Магните» сегодня скидки. Купите себе бобы в томатном соусе! Это не дорого! И не отказывайте себе ни в чём!

– Я пока ещё в норме! Всё о-кей! – достойно отвечал Воробьянинов.

– Ты ж говорил, что все твои акции превратились в пыль! Чего брешешь? – прошипел Шура.

– А ты, об этом! Ну, да, я разорился. Но я бы никогда бы не разорился, если бы не падение рынка! Всё шло хорошо! А потом всё рухнуло!

– А ты думал, что твои акции – великая китайская стена – тысячу лет простоят? Дурилка ты картонная! Охламон!

– Нет, – горячился Воробьянинов, – Только недоразумение подрубило корни моего благополучия!

– А представляешь, если бы не только ты разорился и лишился всего, а ещё на твою голову упала атомная бомба, что бы было! А потом ушла жена или сгорел сарай с машиной? Мир так и устроен, что если ты разорился, всегда потом на голову атомная бомба падает!

– Чёрта с два! – спорил Киса.

– Напрасно ты, Киса, споришь! Акции всегда падают сначала, а потом – атомные бомбы. Хотя иногда бывает наоборот – сначала атомные бомбы, а потом – акции! Это уж как Ротшильд решит – акции ему сначала опустить, а потом бомбу бросить, или наоборот! И всё они уже там шустро решили, пока ты тут носом клевал!

Киса обиделся. Помимо других жизненный неудач основной бедой его был роман с чернокудрой Дари, которую он подцепил на выставке, куда его как-то занесла нелёгкая вместе с лёгкими на развлечения художниками, Дари была большой любительницей книг, но едва ли был на земле человек, который бы обнаружил в её мозгу последствия чтения столь многих книг. Они пролетали в её голове, как птицы в небе, и шустро улетали в неизвестном направлении, не оставляя никаких следов на гладких извилинах её мозга. Дари презирала Кису, к тому времени впавшему в бедность, и не прощала ему ничего, выражая своё возмущение бесконечным разнообразием пьяных ругательств. Киса скрывал свои отношения с Дари, и в глубине души стыдился их, потому что узнай о таком его тётя, он был бы тут же осмеян.

Дари измучила его разговорами о своих амбициях жить в Париже и иметь служанку-малазийку. В конце концов все деньги Кисы были истрачены на маленькие чёрные брючки и задорные мохнатые беретики, а душа иссушена бесплодными криками и пьяным матом, к которым Дари была большой охотницей.

Киса был изобижен со всех сторон, стал дёрганый и невесёлый, а как известно, на обиженных воду возят. Теперь он понимал приятеля-музыканта, который как-то рассказал ему о своём самом страшном сне – огромной куче дымящегося асфальта с воткнутой посередине огромной лопатой. Теперь такие сны снились и Шуре, и самое страшное – огромной кучей при помощи огромной лопаты верховодил он – маленький, сгорбленый Киса Воробьянинов – заводила и душа вконец прогнившей российской интеллигенции.

Машина остановилась у маленького магазинчика на краю села, и Киса суетливо заспешил к магазину, откуда вернулся с картонной коробкой кефира и булочкой, которую тут же съел, тревожно озираясь на попутчиков.

Потом, убаюканный мерным движением экипажа, Киса ушёл в свои печальные мысли и едва слышал то, что говорили его подельники:

– …Ты сам слышал? Женщина в семьдесят лет родила? Никогда не поверю!

– В Библии рожали старухи и постарше! Ты, что, в чудеса не веришь?

– Я по радио услышал, там размусоливали три учёных и ссылались на одного авторитета, который в шахматном турнире участвовал и выиграл пачку чипсов. Но он был так счастлив, что напился вдупель и свалился с холма и сломал себе ногу и руку.. однако, когда он лежал в больнице, то написал роман, который стал после бестселлером и принёс ему кучу денег…

– …Которые он проиграл в рулетку?

– Точно! А ты откуда знаешь?

– Я был ангелом при той больнице и летал с клизмой в руках вокруг!

– А роман как назывался, не «Китайские письмена» случайно!

– Случайно именно так!

– Да, я согласен! В каком мы убожестве живём! Я тут в аду! Кругом ни одной живой души, одни платёжки, которые я не могу оплатить, и больше ничего глаз не радует! Я уже не радуюсь радуге на закате!

– Радуга на закате не бывает! Радуга бывает на рассвете! Посмотри в окно – там рассвет!

Глава 6. Ласковый Май

Шофёр машины, тот самый Кеша, чьи афганские приключения так позабавили, Остапа, как будто не слышал разглагольствований пассажиров. Он включил на всю катушку проигрыватель, и из него непрерывным потоком неслись афганские песенки про маму, горы и кукушек. Пелось это голоском «Ласкового мая» и производило комическое впечатление. Слушать это было совершенно невозможно, Киса всё время морщился и моргал Остапу, чтобы тот повлиял не репертуар, но никто так и не осмелился прекратить афганский концерт.

Они въехали в город. Он был огромен. Это была деревня, раскатанная на тысячи километров.

Около кирпичного собора стояла кучка старух, которые дружно о чём-то скандировали

– Что там происходит?

– Казанская иконка босый матери… – сказал Кеша, – Везут…

Остап посмотрел на Кешу и увидел, что тот мертвецки пьян.

– Какой-какой?

– Босый!

Они отъехали всего несколько метров, как увидели снова старый москвич с сидящим в нём нервным очкариком и находящегося рядом милиционера, явно заинтересовавшегося последним интеллигентом древнего края.

Шура так и не понял, похожи ли милиционет и сельчский интеллигент, виденные только что на дороге, на этих. Но было впечатление, что происходит то же самое.

Итак, они увидели – перед ментом стоял о..евший громоздянин и разводил руками. Видно было так же, сколь напряжённый диалог идёт между мужчиной и ментом.

– Дак я к тёще еду, нах, какое там? Як можно? Ну, можно?

– Незя! – отвечал на все вопросы мент. Вид у него был такой, как будто он возненавидел весь мир с рождения, когда был отнят первый леденец.

Когда ошалевший арестованный автомобилист разводил руки, мент их тут же сводил. Издали это напоминало танец обитателей планеты Мамбо Плюк. Видно ббыло, что эти люди не совпадают в фазах и намерениях.

– Ну, моно ехать! Товарищ летенат! У меня обед сейчас! Тёща там!

Громоздянин от нетерпения уже сучил ногами и нервно пытался ухватить мента за обшлаг, – Моно?

– Нель! Зя!

– Ну, что у вас за нравы, варищ леенант? Я же еду домой!

– И чо?

– Ну, нао ехать!

– Не нато!

– Ну, там меня тёща шдёт! Ща! Надо!

– Не надо!

– Ну, надо!

– Не надо!

– А что же будет?

– Ничего! Штраф заплатите и поедете домой! Платите – и езжайте!

– Ну не надо!

– Надо!

– Я же на обед ехал!

– А мне плевать, куда вы ехали! Заплатите штраф – и езжайте куда хотите!

– Ну, това-а-арищ лейтеенант!

– Ну не надо ну! Я исполняю долг нах так! Что за бред?

– Ну…

– Ну не ну… Что мне ваше ну? Не ну! Платите штраф!

– Ладно! Ну на!

– Тогда пройдёмте в машину!

– Пройдёмте!

– Извольте! – изменил тон блюститель, видя согласие клиента на дачу взятки.

Милиционер и его клиент удалились к милицейским» Жигулям» и судя по мимике и жестикуляции там разговор пошёл повеселее. Видно было, что разведённые классовым самосознанием антиподы потихоньку начинают демонстрировать способность к переговорам и и разумному компромиссу. Обиженный судьбой гражданин всё время растопыривал пальцы и пучил глаза, а мент супился и хмурил брови, изображая из себя умного человека и патриота. Потом гражданин, сучивший ногами, вынул что-то из кармана и всунул в нагрудный карман блюстителя, чего тот как бы не заметил. Через две минуты тёщин раб уехал, а милиционер довольно засвистел «Заправлены в планшеты космические карты» и сев в машину поехал восвояси.

Остап наблюдал за сценой.

– Удав заглатывает жертву на виду мамы Терезы! Это новое явление в истории европейской цивилизации! Картина неизвестного художника-передвижника! Учитесь жить, Шура! Даже «Брэф-Сила-Актив» так не очищает карманы, как проповедь преданного присяге блюстителя порядка!!

– Это очень злой человек!

– Почему?

– Он похож на одного человека. Тот был очень злой человек! Во время дня народного единства он поссорился с коммивояжёром и в ярости проглотил кактус. Злой человек!

– Но ведь он не был ментом! Это просто сходство! Таких примеров в мире – воз и маленькая тележка!

– Он был великим поэтом! Он тёр себе лоб! Он переживал за родину…

– Как Бродский?

– Шура! Не скользите по поверхности! Не делайте скоропалительных выводков из того, что вы не видели! Если бы вы знали, сколько поэтов и примадонн, почесав себе лоб, меж тем думают о родине, вы бы перестали чесать яйца.

– Они гении! Гении!

– Вы думаете, они гении?

– Не знаю, гении ли они, но они гениально чешут яйца! По крайней мере, теперь я уверен, что это – интроверты!

– Я не пойму, что они чешут!

– Один пишет ужасные стишки, но божественно на разрыв аорты чешет яйца, или совсем наоборот, нестерпимо блещет талантом, сочиняя великие стишки, но яйца чесать не способен, ни на разрыв аорты, никак, совсем не умеет, а чешет так себе, как жлоб Старобыдловский, без огонька, хуже некуда как чешет! Такой чел лучше бы не позорился, и писал бы уж лучше стишки, раз другое толком не выходит!

– Я знаю, кто это! Судя по его честным и грустным глазам, он готов совершить ещё не то! Гюльчатай! Где Гюльчатай? Гюльчатай! Открой мурло!

– Страшное время! Пираты Британской империи пошли в рокн-ролл!

Когда они поворачивали в проулок, старухи у входа в кирпичный храм продолжили размахивать руками и выпевать ругательства резкими птичьми голосами.

Они въехали в центр города. Город был огромен. Это была деревня, раскатанная на тысячи километров.

Около кирпичного собора стояла кучка старух, которые дружно о чём-то скандировали

– Что там происходит?

– Казанская иконка босый матери… – сказал Кеша, – Везут…

Остап посмотрел на Кешу и увидел, что тот мертвецки пьян и едва соображает, что говорит.

– Какой-какой?

– Босый!

Остап отдавал чин Кеше, потому что понимал, что так вести машину в совершенно невменяемом состоянии может только самая выдающаяся личность.

Глава 7. Страшная Красоты Бучурлиговки

Потом невесть зачем они выехали на вершину холма.

С лёгкого всхломления перед изумлёнными глазами Остапа открылся вид, завороживший его. Внезапно, совершенно неожиданно туман рассеялся, глухой облачный полог разорвался, и острый жёлтый неожиданный в это время луч солнца упал в далёкие поля. Мгновенно озолотилась серая даль, вспыхнула разноцветными огнями. И посреди низких полей, как огромный чёрный фаллос возвысился собор графа Бучурлина – первого на селе охотника. Ничего не было вокруг, ни следов столетней хозяйственной деятельности несчастных бучурлиговцев, ни домов, ни водонапорных башен, ни коровников, разваленных предшественником нынешнего губернатора, ни нового района с недоделанными домами – был только великий чёрный фаллос, бросавший тень на всю округу. Во всём этом зрелище, созерцаемом словно в невидимой раме, было что-то такое глубинное средневековое, что-то такое босховское, что даже человек, ничего не понимавший в искусстве, поневоле задерживал дыхание и начинал пристально всматриваться в эту мрачную даль. Подобно тому, как в Египетской пустыне возникает Великая Пирамида, на которую потрачены все силы, все деньги и всё время, когда только фараон является центром человеческой деятельности, а нужды и чаянья простых людей не видны и под микроскопом, так и здесь, над людской пустыней вознёсся великий фаллос, посвящённый богу. Всё вместе – эти поля, низкие небеса, тонкий луч, упавший на крышу апсиды, страшная усталость и остаток надежды – всё это вместе взятое выразилось в глубоком вздохе из груди Остапа.

Они пустились плутать по запутанным улица города. Он был огромен, состоял из обветшавших зданий счастливой для города графской эпохи. Это была деревня, раскатанная на тысячи километров. И опять они выехали к собору, притягивашему всё железное и живое, как магнит. Около кирпичного собора, ни на милиметр не изменив положения стояла кучка тех же старух, которые дружно о чём-то скандировали. Впрочем, Остапу показалось, что кучка старух у храма немного разрослась за то, время, когда машина плутала по городу.

– Что там происходит? – механически спросил Воробьянинов.

– Казанская иконка босый матери… – сказал Кеша, – привезли вот!…

Остап посмотрел на Кешу и увидел, что то мертвецки пьян.

– Какой-какой?

– Босый!

Остап довольно засмеялся – ему понравилась описка Кешундрия.

Они отъехали всего несколько метров, как увидели на шоссе ещё один старый москвич с сидящим в нём нервным очкариком и точно такого же милиционера.

– Здесь, что, кладбище слонов? Потрошитель для автолюбителей? – изумился Остап, – Такое ощущение, что ограбление автолюбителей поставлено на поток!

Очкарик то наклонялся к бумаге, лежавшей на коленях мента, как будто хотел отсосать, откидывался, как гордый буревестник, видимо с чем-то горячо не соглашался, судя по бурному трясению головой, потом вскакивал, выпрыгивал из машины, снова подбегал к ней, наклонялся к бумаге, которой тряс мент. Потом они на время менялись местами – из машины выпрыгивал мент, и садился громоздянин. Ему наказывали что-то написать, а он, видимо, упирался как осёл, продолжая жарко спорить. Потом они пошли к машине мента, и там повторилось то же самое. Перед ментом стоял о..евший громоздянин и разводил руками. Это был вечный горячий и заинтересованный спор лучших представителей человечества. Спор о главном.

– Да я к тёще еду, нах, какое там? Ну, можно?

– Незя! – отвечал на все вопросы мент. Вид у него был такой, как будто он возненавидел весь мир с рождения. Или ему не повезло, и мама была маньячкой и пытала ребёнка.

Когда ошалевший арестованный автомобилист разводил руки, мент их тут же сводил. Издали это напоминало танец обитателей планеты Мамбо Плюк – Созвездие Дракона. Видно было, что эти люди не совпадают в фазах и намерениях.

– Ну, моно ехать! Товарищ летенат! У меня обед сейчас! Тёща там! Детишки!

Громоздянин от нетерпения уже сучил ногами и нервно пытался ухватить мента за обшлаг, – Моно?

– Нель! Ни! Зя!

– Ну, что у вас за нравы, варищ леенант? Я же еду домой! А вы!

– И чо?

– Ну, нао ехать!

– Не нао!

– Ну, там меня тёща ждёт! Ща! Нао!

– Не нао!

– Ну, нао!

– Не нао!

– А что же будет?

– Ничо! Штраф заплати и поедете домой! Плати те – и езжайте!

– Ну не нао!

– Нао!

– Я же на обед эхал!

– А мне плювать, куда вы эхали! Заплотитенах Они въехали в город. Он был огромен. Это была деревня, раскатанная на тысячи километров.

Около кирпичного собора стоялла кучка старух, которые дружно о чём-то скандировали

– Что там происходит?

– Казанская иконка босый матери… – сказал Кеша, – Везут…

Остап посмотрел на Кешу и увидел, что то мертвецки пьян.

– Какой-какой?

– Босый!

Они отъехали всего несколько метров, как увидели старый москвич с сидящим в нём нервным очкариком и милиционера, явно зантересовавшегося последним интеллигентом древнего края.

Перед ментом стоял о..евший громоздянин и разводил руками.

– Да я к тёще еду, нах, какое там? Ну, можно?

– Незя! – отвечал на все вопросы мент. Вид у него был такой, как будто он возненавидел весь мир с рождения.

Когда ошалевший арестованный автомобилист разводил руки, мент их тут же сводил. Издали это напоминало танец обитателей планеты Мамбо Плюк. Видно было, что эти люди не совпадают в фазах и намерениях.

– Ну, ехать! Товарищ летенат! У меня обед сейчас дома! Тёща там! Ждёт!

Громоздянин от нетерпения уже сучил ногами и нервно пытался ухватить мента за обшлаг, – Моно?

– Нель! Зя!

– Ну, что у вас за нравы, варищ леенант? Я ж еду домой!

– И чо?

– Ну, нао ехать! Там тёща!

– Не нао!

– Ну, там меня тёща ждёт! Ща! Нао!

– Не нао!

– Ну, нао!

– Не нао!

– А что же будет?

– Ничего! Штраф заплатите и поедете домой! Платите – и езжайте!

– Ну не надо!

– Надо!

– Я же на обед ехал!

– А мне плевать, куда вы ехали! Заплатите штраф – и езжайте куда хотите! Хоть к чёртовой матери!

– Ну, това-а-арищ лейтеенант!

– Ну не надо ну! Я исполняю долг нах так! Что за бред?

– Ну…

– Ну не ну… Что мне ваше ну? Не ну! Платите штраф!

– Ладно! Ну, на!

– Тогда пройдёмьте в машину!

– Извольте!

Очередной Милиционер и его очередной клиент удалились к милицейскому» бобику и судя по мимике и жестикуляции там разговор пошёл повеселее. Видно было, что разведённыен классовым самосознанием антиподы потихоньку начинают демонстрировать способность к переговора м иразумному компромиссу. Обиженный судьбой гражданин всё время растопыривал пальцы и пучил глаза, а мент супился и хмурил брови, изображая из себя умного человека. Потом гражданин, сучивший ногами, вынул что-то из кармана и всунул в нагрудный карман блюстителя, чего тот как бы не заметил. Через две минуты тёщин раб уехал, а милиционер довольно засвистел «Заправлены в планшеты космические карты» и сев в машину поехал восвояси.

Остап наблюдал за сценой.

– Удав заглатывает жертву на виду мамы Терезы! Это новое явление в истории европейской цивилизации! Картина неизвестного художника-передвижника! Учитесь жить, Шура! Даже «Брэф-Сила-Актив» так не очищает карманы, как проповедь преданного присяге блюстителя порядка!!

– Это очень злой человек!

– Почему?

– Он похож на одного человека. Тот был очень злой человек! Во время дня народного единства он поссорился с комивояжёром и в ярости проглотил кактус. Злой человек!

– Но ведь он небыл ментом! Это просто сходство! Таких примеров в мире – воз и маленькая тележка!

– Он был великим поэтом! Он тёр себе лоб! Он переживал за родину…

– Как Бродский?

– Шура! Не скользите по поверхности! Не делайте скоропалительных выводков из того, что вы не видели! Если бы вы знали, сколько поэтов и примадонн, почесав себе лоб, меж тем думают о родине, вы бы перестали чесать яйца.

– Они гении! Гении!

– Вы думаете, они гении?

– Не знаю, гении ли они, но они гениально чешут яйца! По крайней мере, теперь я уверен, что это – интроверты!

– Я не пойму, что они чешут!

– Один пишет ужасные стишки, но беджественно на разрыв аорты чешет яйца, или совсем наоборот, нестерпимо блещет талантом, сочиняя великие стишки, но яйца чесать не способен, ни на разрыв аорты, никак, совсем не умеет, а чешет так себе, как жлоб Старобыдловский, без огонька, хуже некуда как чешет! Такой чел лучше бы не позорился, и писал бы уж лучше стишки, раз другое толком не выходит!

– Я знаю, кто это! Судя по его честным и грустным глазам, он готов совершить ещё не то! Гюльчатай! Где Гюльчатай? Гюльчатай! Открой мурло!

– Страшное время! Пираты Британской империи пошли в рокн-ролл!

Когда они поворачивали в проулок, старухи у входа в кирпичный храм продолжили размахивать руками и выпевать ругательства резкими птичьми голосами.

– Пло штраф – и езжайте куда хо! – неслось вслед машине.

– Ну, това-а-арищ лейтеенант, не на!

– Ну не на ну да на! Я исполняю долг нах так! Что за бред та?

– Ну…

– Ну не ну… Что мне ваше ну? Не ну! Тите штраф!

– Ладно! Ну, на!

– Тогда пройдёмьте в машину!

– Извольте!

Мне кажется, я это уже где-то видел, и такое ощущение, что не раз – сказал Остап, пытаясь припомнить, где бы такое могло быть. И кажется, не один раз.

Милиционер и его клиент удалились к милицейским» Жигулям» и судя по мимике и жестикуляции там разговор пошёл повеселее. Видно было, что разведённые классовым самосознанием антиподы потихоньку начинают демонстрировать способность к переговорам и разумному компромиссу. Гражданин всё время растопыривал пальцы и пучил глаза, а мент супился и хмурил брови, изображая из себя умного человека. Потом гражданин, сучивший ногами, вынул что-то из кармана и всунул в нагрудный карман блюстителя, чего тот как бы не заметил. Через две минуты тёщин раб уехал, а милиционер довольно засвистел «Заправлены в планшеты космические карты» и сев в машину поехал восвояси.

Остап наблюдал за сценой.

– Удав заглатывает жертву на виду мамы Терезы! Применяется новая стратегия первоначального смачивания жертвы желудочными соками и слюной хищника. Жертва разжилась жирком, но тигр заметил это и не одобрил. Общий тонус участников драмы первоначально неплохой. Это новое явление в истории европейской цивилизации! Картина неизвестного художника-передвижника! То ли Касаткина, то ли Шкурёва! Учитесь жить, Шура! Даже «Брэф-Сила-Актив» так не очищает карманы, как проповедь преданного присяге блюстителя порядка!!

– Это очень злой человек!

– Почему?

– Он похож на одного человека. Тот был очень злой человек! Во время дня народного единства он поссорился с комивояжёром и из мести в ярости проглотил кактус. Злой человек!

– Но ведь он не был ментом! Это просто сходство! Таких примеров в мире – воз и маленькая тележка!

– Он был великим поэтом! Он тёр себе лоб! Он переживал за родину…

– Как Бродский?

– Шура! Не скользите по поверхности! Не делайте скоропалительных выводков из того, что вы не видели! Если бы вы знали, сколько поэтов и примадонн, почесав себе лоб, меж тем думают о родине, вы бы перестали чесать яйца.

– Они гении! Гении!

– Вы думаете, они гении?

– Не знаю, гении ли они, но они гениально чешут яйца! По крайней мере, теперь я уверен, что это – интроверты!

– Я не пойму, что они чешут!

– Один пишет ужасные стишки, но божественно на разрыв аорты чешет яйца, или совсем наоборот, нестерпимо блещет талантом, сочиняя великие стишки, но яйца чесать не способен, ни на разрыв аорты, никак, совсем не умеет, а чешет так себе, как жлоб Старобыдловский, без огонька, хуже некуда как чешет! Такой чел лучше бы не позорился, и писал бы уж лучше стишки, раз другое толком не выходит!

– Я знаю, кто это! Судя по его честным и грустным глазам, он готов совершить ещё не то! Гюльчатай! Где Гюльчатай? Гюльчатай! Открой мурло!

– Страшное время! Пираты Британской империи пошли в рокн-ролл!

– Что-то они долго там обсасывают штраф! – сказал Воробьянинов.

– Они заработали сухотку языка и крошащиеся зубы, разглагольствуя о народном благе!

– Я вылечу им зубы! – лицо Воробьянинова стало внезапно непреклонным. Лицо Ипполита Матвеевича было столь непреклонно, как будто он только что он вышел из сарая, где расстреливал коллаборционистов.

– Я надеюсь, мощным хуком в челюсть? – засмеялся Шура

Когда они поворачивали в проулок, старухи у входа в кирпичный храм продолжили размахивать руками и выпевать ругательства резкими птичьими голосами.

Перед ментом стоял о..евший громоздянин и разводил руками.

Мент арестовал гражданина и судя по опущенным плечам арестованного, домогался у него правды, вернее, хотел узнать всю подноготную.

– Да я к тёще еду, нах, какое там? Ну, можно?

– Незя! – отвечал на все вопросы мент. Вид у него был такой, как будто он возненавидел весь мир с рождения.

Когда ошалевший арестованный автомобилист разводил руки, мент их тут же сводил. Издали это напоминало танец обитателей планеты Мамбо Плюк. Видно ббыло, что эти люди не совпадают в фазах и намерениях.

– Ну, моно ехать! Товарищ летенат! У меня обед сейчас! Тёща там!

Громоздянин от нетерпения уже сучил ногами и нервно пытался ухватить мента за обшлаг, – Моно?

– Нель! Зя!

– Ну, что у вас за нравы, варищ леенант? Я же еду домой!

– И чо?

– Ну, нао ехать!

– Не надо!

– Ну, там меня тёща ждёт! Ща! Надо!

– Не надо!

– Ну, надо!

– Не надо!

– А что же будет?

– Ничего! Штраф заплатите и поедете домой! Платите – и езжайте!

– Ну не надо!

– Надо!

– Я же на обед ехал!

– А мне плевать, куда вы ехали! Заплатите штраф – и езжайте куда хотите!

– Ну, това-а-арищ лейтеенант!

– Ну не надо ну! Я исполняю долг нах так! Что за бред?

– Ну…

– Ну не ну… Что мне ваше ну? Не ну! Платите штраф!

– Ладно! Ну, на!

– Тогда пройдёмьте в машину!

– Извольте!

Милиционер и его клиент удалились к милицейским «Жигулям» и, судя по мимике и жестикуляции, там разговор пошёл повеселее. Видно было, что разведённыен классовым самосознанием антиподы потихоньку начинают демонстрировать способность к переговорам и разумному компромиссу, выраженному в банальной пятихатке. Обиженный судьбой гражданин всё время растопыривал пальцы и пучил глаза, а мент супился и хмурил брови, изображая из себя умного человека. Потом гражданин, сучивший ногами, вынул что-то из кармана и всунул в нагрудный карман блюстителя, чего тот как бы не заметил. Через две минуты тёщин раб уехал, а милиционер довольно засвистел «Заправлены в планшеты космические карты» и сев в машину поехал восвояси.

Остап наблюдал за сценой.

– Удав заглатывает жертву на виду мамы Терезы! Это новое явление в истории европейской цивилизации! Картина неизвестного художника-передвижника! Учитесь жить, Шура! Даже «Брэф-Сила-Актив» так не очищает карманы, как проповедь преданного присяге блюстителя порядка!!

– Это очень злой человек!

– Почему?

– Он похож на одного человека. Тот был очень злой человек! Во время дня народного единства он поссорился с комивояжёром и в ярости проглотил кактус. Злой человек!

– Но ведь он небыл ментом! Это просто сходство! Таких примеров в мире – воз и маленькая тележка!

– Он был великим поэтом! Он тёр себе лоб! Он переживал за родину…

– Как Бродский?

– Шура! Не скользите по поверхности! Не делайте скоропалительных выводков из того, что вы не видели! Если бы вы знали, сколько поэтов и примадонн, почесав себе лоб, меж тем думают о родине, вы бы перестали чесать яйца.

– Они гении! Гении!

– Вы думаете, они гении?

– Не знаю, гении ли они, но они гениально чешут яйца! По крайней мере, теперь я уверен, что это – интроверты!

– Я не пойму, что они чешут!

– Один пишет ужасные стишки, но божественно на разрыв аорты чешет яйца, или совсем наоборот, нестерпимо блещет талантом, сочиняя великие стишки, но яйца чесать не способен, ни на разрыв аорты, никак, совсем не умеет, а чешет так себе, как жлоб Старобыдловский, чешет без огонька, всей пятернёй, без божества, чешет без вдохновенья, без слёз, хуже некуда как чешет! Такой чел лучше бы не позорился, и писал бы уж лучше стишки, раз другое у него толком не выходит!

– Я знаю, кто это! Судя по его честным и грустным глазам, он готов совершить ещё не то! Гюльчатай! Где Гюльчатай? Гюльчатай! Открой мурло!

– Страшное время! Пираты Британской империи пошли в рокн-ролл!

Когда они поворачивали в проулок, старухи у входа в кирпичный храм продолжили размахивать руками и выпевать ругательства резкими птичьими голосами.

Остап на мгновение закрыл глаза. Ему показалось, что он сходит с ума.