Текст книги "Расстаемся ненадолго"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В подразделении Андрея встретил молоденький светловолосый лейтенант, командир стрелкового взвода. Он поздоровался с Сокольным просто, за руку, и сразу повел показывать свой участок обороны. По дороге лейтенант разговаривал так дружелюбно и уважительно, будто не он был тут старшим по званию, а Андрей.

На участке, наверное, с помощью местных жителей уже были вырыты окопы. Осмотрев их, Андрей не мог бы сказать, все ли тут правильно с точки зрения боевой практики, но по тому, как объясняли в училище, оборона была подготовлена хорошо. В каждом отделении оборудованы гнезда для станковых и ручных пулеметов, вырыты окопы для стрелков. Позиции отделений соединены узковатыми, но достаточно глубокими извилистыми ходами сообщения.

Один ход, тоже узкий, но такой, что двоим бойцам вполне можно разминуться, ведет в небольшой блиндажик. Тут лежат боеприпасы, на стене бинокль командира взвода.

Все бойцы были на работе. Ускоренно прокапывался ход к командному пункту роты, велась самая тщательная маскировка.

Лейтенант вызвал командиров отделений и уже суровым (Сокольному показалось – даже слишком суровым) тоном сказал:

– Вот – старший сержант! Да? Он – наш помкомвзвода! Ясно? – И, повернувшись к Андрею, продолжал уже не так резко, но по-прежнему громко: – Во время боя вы находитесь при первом отделении. Ясно? Я – на своем КП. Будет необходимость – в остальных отделениях. Мой связной – вот, – он показал на коренастого таджика. – Мой заместитель – вы. Ваш – командир первого отделения Адамчук!

Сокольный козырнул, а сам подумал: «Зачем этот грозный тон? Так и у нас в полковой школе. Неужели нельзя отдать приказания тихо и спокойно?»

Местность, где первый стрелковый взвод занимал оборону, была сравнительно ровной. Кое-где виднелись небольшие кусты можжевельника, а все остальное было покрыто успевшей отрасти луговой травой.

Андрей по знаниям и опыту не очень молодого человека подсказывал бойцам, как еще лучше укрепить оборону! Прежде всего он занялся маскировкой, видя, как из-за белых высоких облаков время от времени появляются самолеты противника и пролетают над самыми позициями.

– Подрежьте дерна, – сказал Сокольный одному из бойцов, – и перемаскируйте вот этот бруствер. Видите – лысина? Весь песок наружу.

– Что вы, товарищ старший сержант! – начал боец. – Какая же это лысина? Чуток подвинул дерн, вот и в порядке… Сам черт не заметит!

– Нужно, нужно перемаскировать, – повторил Андрей.

– Да не нужно, товарищ старший сержант! – настаивал боец. – Говорю вам, что сам черт…

Он оглянулся на Адамчука, своего командира отделения. Тот стоял сбоку и молча посмеивался. Андрей тоже посмотрел на сержанта и поймал его улыбку. Это вызвало у Сокольного мгновенную вспышку гнева.

– Выполняйте приказ! – крикнул он так громко и резко, как, наверное, ни в полковой школе, ни в другом месте не кричали.

Боец моментально бросился резать дерн, а командир отделения все еще продолжал улыбаться.

– Чему вы радуетесь? – сердито спросил Андрей.

– Да так, – мягко, тонким голосом ответил сержант. (Андрея даже поразил его голос, никак не вязавшийся с могучим телосложением сержанта.) – Это такой боец… Любит все делать по-своему. Тихий, спокойный, а поговорить, порассуждать не прочь. Пробует иной раз и возражать.

Андрей понял, что Адамчук умышленно сваливает все на бойца, однако замечания сержанту не сделал.

– Как фамилия стрелка? – спросил он.

– Александров, – ответил сержант, – второгодник.

«Командный голос», – вспомнились Андрею слова из наставлений командиров полковой школы. «Командир должен иметь командный голос. А что такое командный голос? Такой, как у нашего командира взвода или как у меня?»

Вместе с командиром первого отделения он отправился просматривать поле обстрела с каждой огневой точки. Подходил к ячейке стрелка, опускал карабин на бруствер и смотрел, смотрел… Перед Адамчуком приходилось делать вид, будто изучает зону обстрела, а на самом деле старался приучить себя к мысли о неизбежности боя. Прижимаясь щекой к прикладу и водя мушкой по кустам, кочкам, Андрей представлял себе, что за каждой из них притаился враг, которого нужно уничтожить. Он никогда еще не видел фашистов, не мог представить, какие они, и, быть может, поэтому перед глазами возникали существа, напоминающие мишени для учебной стрельбы. Похожей на мишени представлялась ему и вражеская техника, хотя и понимал, что в действительности все будет гораздо серьезнее и сложнее.

Метрах в восьмистах от взводной обороны, с левой стороны, находилась небольшая березовая рощица. Днем она вся просвечивалась солнцем, просматривалась в бинокль, а вот как будет выглядеть ночью? Правда, командование все учло, рощица – под прицелом артиллеристов и минометчиков, однако как сложатся обстоятельства дальше, Андрей знать не мог. Он долго всматривался в рощу и вдруг тревожно спросил сержанта:

– Что это там?

Тот приложил ладонь к глазам, посмотрел в сторону рощи и безразлично ответил:

– Наши минеры. Там, за рощей, все заминировано.

У Андрея немного отлегло от сердца: очень хорошо, значит, не так-то легко будет фашистам подойти сюда.

Забросив карабин за плечо, Сокольный по траншее направился в соседнее отделение. Нога побаливала, но терпеть можно. Ремень карабина слегка давил на плечо, и ощущение это, знакомое и обычное, действовало успокаивающе. Андрей шел бодро, твердо ступая и почти не прихрамывая. Командир первого отделения, высокий статный парень, спокойно шагал за ним и не совсем дружелюбно посматривал на чистые изящные сапоги помкомвзвода, поскрипывавшие при ходьбе, на синие диагоналевые галифе и на гимнастерку, которая была, пожалуй, новее и лучше, чем у самого командира взвода.

Вид у Андрея и в самом деле был не фронтовой. Форма чистая, с иголочки, руки белые, даже лицо почти не загорело. Курортник, а не фронтовик! Только прищуренные голубые глаза смотрели задумчиво и решительно, так, как и должны смотреть глаза солдата.

«Что ж, посмотрим, – думал командир отделения, шагая за ним, – будут ли у тебя после первого боя поскрипывать сапожки».

Под вечер во всех отделениях установили дежурства. Пулеметчики, сменяясь, дежурили возле станковых пулеметов, стрелки – в окопах. Командир взвода и Андрей находились в блиндаже и тоже посменно проверяли боевые посты: один отдыхал, а второй дежурил.

Вскоре после полуночи лейтенанта вызвали к командиру роты. Возвратившись, он как-то виновато посмотрел на Андрея и сказал:

– Приказано провести ближнюю разведку: надо осмотреть рощу. Задача не сложная…

– Разрешите идти? – спросил Андрей, поднимаясь с земляных нар, устланных сухой травой, в которой кое-где попадался ароматный чебрец.

– Можете послать Адамчука, – посоветовал лейтенант.

– Я пойду сам, – не совсем по-военному сказал Андрей.

– Идите! – разрешил лейтенант. – Возьмите с собой двух бойцов. В случае чего – белая ракета. Вот вам ракетница.

– Есть!

Андрей взял карабин, прикрепил к поясу две гранаты и, выйдя наверх, направился в первое отделение. Тут один пулеметчик дежурил возле станкового пулемета, второй – возле ручного, а несколько бойцов находились на посту в окопах. В узких прорезях брустверов лежали их самозарядки, в каждой нише по несколько гранат. Остальные бойцы спали: кто расположился тут же, в окопе, кто – в запасных ходах. У каждого под боком была или сухая трава, или охапка соломы, а под головою – противогаз либо вещевой мешок.

– Где командир отделения? – спросил Сокольный у одного из бойцов.

– Тут, отдыхает.

– Разбудите.

– Есть!

Адамчук появился в ту же минуту. Все на нем было в полном порядке, будто не спал сержант только что, а стоял на посту. Подбежав к помкомвзвода, он приставил винтовку к ноге и отрапортовал:

– Товарищ старший сержант, по вашему вызову…

– Хорошо, – прервал его Сокольный. – Останетесь вместо меня, я в разведку. Боец Александров где?

– Здесь! – отозвался из темноты уже знакомый голос, и боец вырос словно из-под земли.

– Пойдете со мной.

– Есть идти с вами!

В голосе Александрова, во всей его фигуре угадывалась готовность выполнить любое задание. Это слегка удивило Андрея.

– Еще одного бойца! – сказал он командиру отделения.

Через минуту подбежал низенький, чуть не вровень с винтовкой, стрелок.

– Ваша фамилия? – спросил Сокольный.

– Зайцев! – бойко ответил боец.

– Пойдете со мною!

Отойдя шагов за сто, они прилегли на траву и прислушались. На мгновение Андрею представилось, что он на учениях, и даже зло взяло на себя: «Неужели не ясно, что, может, тут, в роще, – противник? Не мнимый, не бойцы какой-нибудь своей роты, как на маневрах, а фашист, настоящий фашист!»

Он объяснил бойцам задачу, и цепочкой пошли дальше: Андрей посередине, а Зайцев и Александров по сторонам. Шли, прислушиваясь и всматриваясь во тьму. Она благодаря редким звездам в небе сгущалась не сразу у ног, а шагах в десяти. Березовой рощи не было видно, и только когда стали приближаться к ней, легкий шумок листвы изредка долетал до слуха.

Андрей снова подал знак ложиться.

– Теперь будем добираться ползком, – шепотом сказал он, – там послушаем и решим, как быть дальше.

– Зачем ползти, товарищ старший сержант? – запротестовал Александров. – Пойдем во весь рост. Все равно там никого нет.

– Их разведка может там быть, – с легкой злостью сказал Сокольный. – И вообще незачем рисковать зря!

Однако продвижение по-пластунски, да еще по всем правилам, как того хотелось Андрею, оказалось ему не под силу. Нога не сгибалась, при малейшем усилии согнуть ее страшно болела, – казалось, начинают все швы расходиться. И Андрей полз неуклюже, на боку, боясь оглянуться на немного отставших бойцов: чего доброго, подумают, что помкомвзвода не умеет ползти. Но он все же оглянулся и едва сдержал ругань – оба бойца и не думали ползти, а, пригнувшись, потихоньку шагали следом за ним.

– Это что?! – возмущенно прошептал он. – Ложись! – Он испугался собственного голоса: показалось, что эхо подхватило его слова и понесло через луг.

Бойцы поспешно легли и ползком быстро догнали Сокольного. Возле рощи Андрей прислушивался особенно чутко, улавливая малейшие звуки и шорохи. Вот откуда-то издалека, с дороги, донесся слабый стук колес… Вот поближе, в роще, ночная птичка пискнула спросонья… Помкомвзвода понимал, что пора двигаться дальше, что нет никакой необходимости здесь лежать. Но непонятная сила притягивала его к земле, от которой тянуло ласковой прохладой, давила на затылок и плечи. Александров стал нетерпеливо ворочаться, несколько раз еле слышно чихнул, как еж. От этого стало неприятно, нехорошо на душе, а все же вставать не хотелось.

Прошло еще минуты две, и Андрей наконец заставил себя подняться, почти одним махом достиг ближайшей березы. Тот пень, который недавно казался таким зловещим, отсюда выглядел обыкновенной трухлятиной. За ним бы и заяц не спрятался.

Возле соседнего дерева уже стоял Александров и спокойно поправлял подвешенные к поясу гранаты. Сокольный посмотрел в другую сторону и удивился: Зайцева не было.

– Где Зайцев? – тревожно спросил он.

Александров равнодушно оглянулся и тихо ответил:

– Наверное, уснул, пока мы там лежали. Бывало, на политзанятиях он часто стоял по команде «смирно»: как сядет, так и уснет.

В самом деле Зайцев задремал, лежа на траве, и когда догнал их, Андрей не мог спокойно смотреть ему в глаза. Выходило, будто парень нарочно посмеялся над ним.

– Почему отстаешь?! – с возмущением прошептал Андрей.

– Кто? Я? – с обидным удивлением отозвался Зайцев. – Но было команды, так я и не вставал.

– Да спа-ал ты, – протяжно сказал Александров. – Зачем говоришь неправду?

Боец больше не оправдывался.

Днем рощица, на опушке которой они сейчас стояли, казалась совсем небольшой, довольно редкой. Лучи солнца пронизывали ее насквозь. А теперь все тут выглядело иначе: деревья сливались в сплошную массу, маленькие кустики представлялись густыми и довольно большими. Как подумаешь, что весь этот лес нужно осмотреть, – мороз по коже!.. Сокольный задумался: как бы лучше и побыстрее выполнить боевую задачу? Но ничего определенного не приходило на ум.

Почувствовав нерешительность помкомвзвода, Зайцев предложил:

– Разрешите, я быстренько обегу кругом этот лесок и вернусь.

– Уснешь где-нибудь! – полушутя, однако не без суровости упрекнул Андрей.

Александров тихонько, как-то по-старчески хохотнул:

– На бегу не уснет…

Рощицу осмотрели, ничего существенного не обнаружили, и когда возвращались назад, на востоке, как раз над позициями наших частей, появилась предрассветная светло-синяя полоска. Шагая уверенно и бодро, Андрей припоминал детали разведки. О некоторых из них нельзя было вспоминать без стыда, но, как говорится, из песни слова не выбросишь – что было, то было. Вывод для себя он сделал один: если придется еще раз идти в разведку, ничто больше не будет двоиться в глазах, ничто не заставит сильнее, чем нужно, прижиматься к земле.

Спустившись в блиндаж, Андрей доложил командиру взвода о результатах разведки и с его разрешения лег отдохнуть. Нога глухо ныла, но не так, как раньше, и Андрей был рад, что она не подвела его в первом задании, а значит, идет довольно быстро на поправку.

Приятно пахла трава под головой, сухой чебрец щекотал ноздри. Тихий рассвет мирно заглядывал в маленькое оконце. Так уютно в этом земляном углу, так красиво, будто и нет никакой войны, будто мрачное, нависшее над землей несколько дней назад вдруг исчезло, рассеялось, как кошмарный сон.

Одолевала дремота, но Андрей всеми силами старался отогнать ее, чтобы хоть немножко помечтать, по-дружески распрощаться с мыслями, которые роем вились в его голове. День и, по существу, вся ночь прошли в заботах, тревогах. Не было свободной минутки, чтобы отдаться своим, таким близким мыслям, подумать о Вере. Где она теперь, что с нею? Вот она, как наяву, стоит перед глазами, опустив руку с узлом. Большие карие глаза смотрят печально, тревожно… В них нет слез, и, быть может, именно потому, что нет в них слез, в глубине Вериных глаз столько горя, что, кажется, никакое человеческое сердце не способно вместить его! Но горе живет рядом с самоотверженностью, рядом с решимостью преодолеть все испытания. Это радует Андрея, вселяет в него уверенность, что Вера не погибнет, найдет свою дорогу в самых трудных, самых невыносимых условиях!..

Во сне Андрей слышал ее голос, видел стройную небольшую фигурку в темно-синем жакете, с голубой косынкой на голове, с маленьким узелком в руках. Вот она протягивает узелок Андрею, просит взять, но Андрей решительно отказывается… Наоборот, он напряженно думает, нельзя ли что-нибудь отдать ей на дорогу. Осматривает, ощупывает себя и ничего, совсем ничего не находит. Тогда майор, остановивший его и предложивший идти в подразделение, говорит:

– Отдай ей шинель, сержант. Ты обойдешься, а нет, так в части другую возьмешь, а жене шинель пригодится…

И радость от сознания, что Вера взяла шинель, набросила на руку, разлилась по всему телу… Стало приятно, светло на душе… Никакой войны нет, Вера просто взяла шинель от дождя: скоро пойдет дождь, уже далекий гром прокатывается по небу… То приближается, то отдаляется…

Оглушительный грохот разбудил Андрея. В ушах звон, тело дрожит, кажется, вся земля сотрясается. В узком ходу, возле самого блиндажа, стоит командир взвода и настороженно смотрит вверх. Он без пилотки. Белесые волосы шевелит ветер, они то и дело закрывают глаза. Вот командир взвода сдавленно вскрикивает: «Есть одна!» – и тут же падает на утоптанный пол хода. Скорее инстинктивно, чем сознательно, Андрей тоже ложится на пол блиндажа. Что-то надрывно звенит, рвется в уши, и тут же сильно вздрагивает земля. На Андрея сыплется песок, сухая кора со слежавшихся бревен, пучки чебреца, местами воткнутые в щели.

Все ясно! Андрей подождал, пока перестало сыпаться сверху, и вскочил на ноги. Возле него, еще пригнувшись, стоял командир взвода.

– Ну вот, – стараясь сохранять спокойствие, сказал он, – опять началось!

Андрей торопливо, непослушными руками взял с нар карабин, протер его паклей, надел на ремень запасной подсумок.

Все остальное место на поясе заняли подвешенные гранаты.

– Ну вот, помкомвзвода, – снова заговорил лейтенант, и Андрей заметил, что начал он с тех же слов, – настало время, когда мы должны… – лейтенант кашлянул и перешел на еще более торжественный тон: – Приказ командования – ни шагу назад! На нас возложена задача… Ясно?

– Ясно! – почти механически повторил Андрей. – Бойцы на местах?

– На местах. Я буду на взводном КП. При мне – связной.

– Следите, чтобы не было перебоев с боеприпасами, – бросил Андрей уже на бегу к позициям и сам удивился своим словам: откуда он знает, будут перебои с боеприпасами или нет? Только логика, ведь практики никакой. Возможно, командир взвода посмеется над таким предупреждением.

Однако лейтенант совершенно серьезно и почему-то даже фамильярно, будто прощаясь, крикнул вдогонку:

– Боеприпасов, Андрей, хватит. Не волнуйся!

В траншеях отделений только пулеметчики были на местах, стрелки почти все сидели на земле и не столько с тревогой, сколько с профессиональным интересом следили за пикировщиками.

– Все по местам! – подал Андрей команду в четвертом отделении, а потом повторил ее и в трех остальных. В первом отделении он занял окоп рядом с гнездами пулеметчиков, уложил в нишу несколько гранат, чтобы легче было на поясе, и спокойным хозяйским глазом окинул бойцов.

Самолеты улетели. Командир отделения, стоя по команде «смирно», ожидал распоряжений. Андрей дружески кивнул ему, затем крикнул громко и отрывисто:

– Зайцев!

– Я! – послышалось где-то в конце позиции.

– Ко мне!

– Есть!

И, когда Зайцев подбежал, Андрей приказал:

– Позовите сюда командиров отделений! Потом останетесь при мне!

– Есть!

Зайцев побежал, а Андрей подумал, что, может быть, лишние функции он берет на себя. И в то же мгновение появилась другая мысль и заслонила первую: «Кто в бою будет разбираться, кому какой шаг нужно сделать в решающую минуту? Важно, чтобы все было логично, вовремя и служило достижению нужной цели». Минуты через две собрались командиры. Отрапортовав, стали в ряд, и к ним присоединился командир первого отделения.

– Оружие в порядке? – спросил Андрей. – Пулеметы проверили? Предупреждаю, за задержку огня будете отвечать головой. Боеприпасы на месте? Проверьте! Я нахожусь в первом отделении, командир взвода – на своем КП. Мой заместитель – командир первого отделения.

– Ясно! – ответили командиры. – Разрешите идти?

– Идите!

Тем временем немецкие бомбардировщики сделали еще разворот и снова стали бомбить линию обороны. Бойцы прижались к стенкам траншей, некоторые легли. Пригнулся и Андрей. Случайно или оттого, что оборона первого взвода замаскирована хуже, но бомбы падали тут гуще, а самолеты, казалось, висели над взводными траншеями.

Бойцы пригибались все ниже, некоторые совсем легли на землю. Андрей старался не терять боевого вида, он знал, что на него смотрят, с него берут пример, однако тяга к земле была такой непреодолимой, что и он опустился на одно колено. Но когда стала видна только полоска неба, страх нахлынул с еще большей силой. Казалось, гул доносится не сверху, а со всех сторон, даже из-под земли. Возникла тревожная мысль: «Вдруг окружат?!.» Не хотелось думать, как это будет, да и трудно было представить такое, но чем дальше, тем больше крепло предположение, а вместе с ним увеличивалась и тревога.

Андрей оторвал взгляд от неба и посмотрел вниз. Боец Александров тоже стоял на одном колене рядом с ним. Между коленом и правой рукой – винтовка штыком вверх. Руки Александрова были свободны, и, как ни в чем не бывало, он занялся работой – прижался плечом к стене траншеи и спокойно себе вил из пакли веревочку. Работа шла споро, хотя и медленно, пальцы, послушные ей, ни капельки не дрожали.

– Зачем тебе веревочка? – удивленно спросил Андрей.

– Пригодится, – не отрываясь, ответил боец, – гранаты связывать.

– Зайцев! – позвал Андрей так громко, что все бойцы подняли головы. – Передай по отделениям: немедленно подготовить связки гранат! Быстро!

Зайцев исчез. Через несколько минут самолеты подались в наш тыл, и на линии обороны наступила такая тишина, словно не осталось ни одного живого человека. Только издалека доносились частые выстрелы зениток. Все бойцы поднялись на ноги, заняли свои места. Сокольный всмотрелся в рощицу. Сейчас она казалась такой маленькой и незначительной, что стыдно стало за свой страх во время ночной разведки.

– Танки! – услышал он чей-то встревоженный голос.

Андрей оглянулся.

– Танки немецкие! – повторил только что вернувшийся Зайцев. – Командир взвода передал: подготовиться к бою!

Андрей поднялся во весь рост, посмотрел по сторонам, но танков нигде не увидел.

– Да вон же они! – как о совсем обычном сказал Александров.

Танки действительно показались с левой стороны рощи и гораздо ближе того места, куда смотрел Андрей. «А мины? – вдруг вспомнил он. – Где же мины?»

Александров со злостью выругался:

– Обошли, гады! А может, проходы ночью сделали…

В это время за горкой, с правой стороны рощицы, послышался сильный взрыв, за ним второй, третий. Танки, которые шли там, остановились, и возле них начали появляться белые облачка разрывов. Андрей понял, что наша противотанковая артиллерия открыла прицельный огонь.

– Прямой наводкой, – одобрительно заметил Александров.

Нескольким машинам удалось прорваться сквозь зону огня, и теперь они мчались прямо на позиции. Андрей отчетливо услышал их гул и лязг гусениц, удивился, почему же раньше ничего, кроме взрывов, не слыхал. Неужели слух притупился от бомб?

– Приготовиться! – подал Сокольный команду и глянул на гранаты, связанные Александровым.

– За танками пехота пойдет, – будто успокаивая кого-то, сообщил боец.

Сокольный резко повернулся в его сторону. Александров в это время отстегивал патронташ. Поймав недовольный взгляд помкомвзвода, он пожал плечами и медленно повертел головой, будто за воротник попала ость.

– Знаем, что пойдет! – громко сказал Андрей. – Передай командирам отделений, – обратился он к Зайцеву, – огонь по пехоте! Отрезать пехоту от танков!

В соседних подразделениях заговорили пулеметы. Огонь противотанковых батарей усиливался с каждой минутой: снаряды со свистом пролетали над траншеями. Танки приближались, но как-то медленно, с опаской. Некоторые остановились и открыли шквальный огонь из орудий и крупнокалиберных пулеметов.

В рощице показалась пехота. Фашистские солдаты, даже не нагибаясь, перебегали от дерева к дереву. С тайной гордостью Андрей почувствовал, что ему не страшно следить за ними и за танками, – за всем, что происходит перед глазами. А ведь там враг, настоящий враг. И война настоящая. Это – передовая!

– Прицельный огонь из винтовок! – скомандовал Андрей. И будто услыхав его голос, неподалеку ударила минометная батарея. Мины пролетели над траншеями и с железным звоном разорвались в леске, застлав его дымом. Когда дым рассеялся, вражеской пехоты уже в роще не было.

– Горит, горит! – радостно закричал один из бойцов на правом фланге отделения. Андрей глянул на танки. Действительно, один из них повернул назад, и из него показалась пока еще едва заметная струйка черного дыма. Горит или нет? Дымок увеличивался на глазах. Танк остановился, из люка его стали выскакивать немцы.

– Огонь, огонь! – закричал Андрей. От радости замахал руками в сторону подбитого танка, стал уже не командовать, а просить, просить по-своему, по белорусски:

– Браточки, огонь! Дорогие! Бачите, выскакивают? Выскакивают, холера им в бок! Припекает!..

На глазах его блестели слезы, лицо горело от непонятной, неизведанной до сих пор радости и возбуждения.

Командир первого отделения выхватил из рук не слишком расторопного бойца пулемет Дегтярева, приложился, дал шквальную очередь. Александров целился терпеливо, метко, посылая пулю за пулей. Станковый пулемет рядом застучал так бодро и уверенно, что казалось, ни один танк не устоит против его огня.

«Вот тебе и неживой враг!» – подумал Андрей, и ему представилось, как все это обыкновенное колхозное поле, с которого и на которое летят снаряды, пули и мины, будет сплошь устлано такими же вражьими трупами, какие валяются сейчас возле подбитого танка.

Прибежал связной и передал благодарность от командира роты. Андрей тут же объявил ее всему отделению.

Между тем противник, разведав оборонительные позиции подразделений, ввел в бой минометы. В первом отделении сразу контузило двух бойцов. Зайцев доложил, что в третьем отделении первый номер станкового пулемета убит, а второй ранен. Огонь с нашей стороны заметно слабел, а вражеские танки приближались. За ними ползла пехота. Было похоже, что враг начинает брать перевес.

Один миномет противника как будто нащупал пулеметную точку первого отделения. Мины ложились одна за другой, хотя пока и не попадали в цель: то недолет, то перелет.

– Командир отделения! – громко позвал Андрей.

Адамчук появился мгновенно, весь в песке и глине, черный от порохового дыма.

– Переставьте пулемет в запасное гнездо! – приказал Андрей, не отрываясь от бруствера.

– Есть!

Вражеский огонь становился таким густым, что невозможно было поднять голову. А танки все ближе, ближе… Если им удастся подойти к траншеям, наша артиллерия вынуждена будет прекратить огонь, чтобы не бить по своим. Вероятно, на это и рассчитывали фашисты, а скорее всего они ожидали панического бегства противника, как это было в Европе. Но сопротивление наших частей оказалось ожесточенным: фашистские танки выбывали из строя один за другим, пехота залегла, отстала от них. Наши минометы и прицельный огонь стрелковых подразделений парализовали ее действия.

Вскоре из-за рощи стали доноситься глухие, протяжные залпы: противник подтянул тяжелую артиллерию и начал бить по тылам. Это несколько ободрило танки: петляя из стороны в сторону, они ринулись вперед. Андрей смотрел в прорезь бруствера и ощущал затылком, спиной, – всем своим существом, что бойцы опять, как во время бомбежки, прижимаются к земле. Некоторые даже перестали стрелять. Значит, иссякает уверенность, а это самое худшее, что может быть в критический момент боя!

– Встать! – закричал Сокольный, повернувшись к бойцам и подняв над головой карабин. – Гранаты к бою! Связками! Зайцев! Передать по отделениям!

– Есть передать по отделениям! – гаркнул боец так громко, что у Андрея в ушах зазвенело. Он лихо повернулся, взмахнул руками, точно хотел подняться в воздух и пролететь над траншеями; смешно подогнув короткие ноги, перепрыгнул через распластавшегося бойца и кубарем покатился между боевыми точками.

Александров, размахнувшись, швырнул связку гранат и, схватив Андрея за руку, потянул к земле.

– Танк! – тихо, чтоб не услышали другие, сказал он.

Раздался оглушительный взрыв. Андрей вскочил, глянул за бруствер и совсем рядом, шагах в двадцати от траншеи, увидел танк. Он стоял, зло урча мотором и то и дело выпуская снаряды, – стоял на месте, а почему, не понять. Александров еще раз отвел руку со связкой гранат, сделал глубокий вдох, швырнул, – дальнейшего Андрей уже не видел. Что-то со страшной силой ударило его в плечо, сбило с ног, сухой песок и твердые комья земли посыпались сверху. В ушах звенело, стонало, дыхание перехватило от горького дыма.

В первую минуту Андрею показалось, что и все вокруг разлетелось вдребезги, и его раздавило. От этого навалился парализующий страх: встать нет сил, а песок все сыплется, сыплется и скоро засыплет совсем…

– Гранаты-ы!.. – вдруг услышал Сокольный.

Голос показался ему знакомым, но далеким-далеким…

– Огонь, огонь! – повторил тот же голос, и на этот раз Андрею представилось, что и выстрелы, и этот голос доносятся откуда-то с высоты, поднимаются выше, выше, а сам он проваливается в мрачную бездну…

– Товарищ старший сержант! – тронул его за плечо Александров.

Андрей услышал голос бойца и встрепенулся: человек – рядом, вот тут, он слышит его слова, его горячее встревоженное дыхание! Вот и рука его осторожно притрагивается к раненому плечу. Слабая мысль мелькнула в голове: «Раз чувствую, значит, все в порядке».

Сокольный открыл глаза, – Александров действительно был рядом. Он стоял на коленях, на свежем пласту обрушенной взрывом земли и держал в руке походную флягу, обшитую серым шинельным сукном.

– Выпейте немножко воды! – буднично, спокойно, словно ничего особенного не произошло, предложил он.

И когда Андрей потянулся к фляге, обрадованно добавил:

– А танк ведь горит, гитлерина чертова!

– Горит? – отстраняя флягу, переспросил Андрей и почти не услышал собственного голоса. – Горит? – уже крикнул он, испугавшись, что потерял слух. Но сейчас услышал себя и успокоился: – Командир первого отделения! – громко позвал он.

– Я! – отозвался Адамчук, и теперь Андрей узнал голос, только что подававший команду. Он уже не казался таким безнадежно далеким.

– Следить за боем! – приказал Сокольный. – Не ослаблять огня!

– Есть!

Андрею казалось, что он кричит изо всех сил, а Александров почему-то опустил глаза и снова попросил:

– Выпейте немножко воды!

Боец помолчал, пошарил рукой по карманам и добавил:

– Нужно перевязать вас. Вот и пакетики нашлись…

Минуты через две в траншею прямо с насыпи скатился Зайцев.

– Товарищ старший сержант! – едва переводя дыхание, с тревогой начал он, но увидев, что Сокольный, подогнув ногу, сидит на земле и его перевязывают, испуганно искривил тонкие губы, осторожно попятился.

– Что, Зайцев? – торопливо спросил Андрей.

– Товарищ старший сержант, – повторил боец уже тише и спокойнее, – командир взвода ранен по дороге к нам. Старший лейтенант приказал ему идти в тыл, а вам…

Зайцев растерялся.

Андрей шевельнул рукой, торопя Александрова с перевязной, потом оперся левой рукой на карабин и встал. Вражеский танк горел, повернувшись к траншее тылом. Густые клубы дыма, разрастаясь, охватывали сперва только башню, но вот уже начали рваться к земле, словно затем, чтобы прикрыть синие, навеки застывшие лица тех, что еще недавно были хозяевами этой машины и несли смерть взводу. Поблизости больше танков не было. Из-за рощи длинными очередями бил станковый пулемет, вражеские пехотинцы под прикрытием его огня время от времени вскакивали и, показывая спины и ранцы, откатывались за горку.

Наши минометы беспрерывно преграждали им путь к отступлению.

– Передать командирам отделений, – не сводя глаз с поля боя, приказал Андрей, – готовиться к контратаке!

– Есть! – звонко отозвался Зайцев возле самого уха Андрея. Сокольный не видел его лица, однако почувствовал, что боец обрадовался приказанию, даже залихватски подмигнул.