Текст книги "Расстаемся ненадолго"

Алексей Николаевич Кулаковский
Расстаемся ненадолго
Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Ночью буря выворотила на школьном дворе самый высокий раскидистый тополь. Рос он недалеко от домика учителей, в котором жила тогда и Вера Устиновна Лагина. Сильный треск, а затем глухой, будто из-под земли, удар разбудили Веру. Она прислушалась, не открывая глаз. Только что снился странный, тяжелый сон, и Вера не сразу поняла, во сне ей это почудилось или наяву.

…На второй кровати глубоко и сладко посапывает соседка по квартире Евдокия Филипповна. На туалетном столике, по правую руку от Веры, тонко дзинькает будильник. В квартире обычная для этого времени тишина. Значит, почудилось, напрасно испугалась, напрасно так часто забилось сердце.

Потом Вера услышала, как за окном, будто с разгона, взвыл ветер, зло хлестнул по стене домика и неудержимой волной промчался дальше. Приподнявшись на кровати, она отодвинула край махровой шторки и выглянула на школьный двор. Там было ненамного светлей, чем в комнате. Густая мутно-белая дымка повисла над оградой, окутала кусты уже отцветшей сирени, небольшую скамейку перед самым окном. Трудно было рассмотреть через стекло, пыль это, поднятая ветром на улице и перенесенная в зеленый школьный двор, или спорая мгла косо и густо падает на землю. Вера опустила шторку: лучше тихонечко полежать до рассвета, – такая непогодь за окном. А хорошо бы опять уснуть и проспать до самого утра, пока не поднимется солнышко над тополями вокруг школы, не засверкает в чистом небе.

Занятия в школе окончились, можно спокойно спать, но вот уже третью ночь Вера почти не смыкает глаз. Стоит задремать на минуту, как сразу приснится что-нибудь такое страшное или необычное, от чего потом она ворочается на кровати чуть не до утра, одолеваемая невеселыми думами. А уснет, так все равно некрепко и ненадолго. Вдруг что-то прошуршит в доме или на дворе, шевельнется на своей кровати Евдокия – и нет сна, пропал. Какая-то непонятная сила заставляет Веру поднять голову с подушки, приоткрыть шторку и опять смотреть в окно на школьный двор, а то и выйти на рассвете на улицу, долго-долго глядеть на дорогу.

Вот и сегодня Вере хотелось бы пойти опять на дорогу, но погода, – как поздней осенью. Даже не верится, что лето только началось. Мысли и те грустные, хмурые. Если Андрей вернется нескоро, ей придется второй раз одной встречать осень на новом, еще мало знакомом месте, вдали от родных и от близких друзей. Правда, здесь тоже хорошие люди, с ними подчас и легко, и весело, однако душа всегда просит чего-то еще более теплого и сердечного. Нет рядом одного, самого дорогого человека, а нередко кажется, что не хватает очень многого, без чего трудно жить: той ветхой хатки, в которой родилась и росла, того густого шумливого сосняка, куда в детстве бегала по грибы и ягоды, той школы, где училась, тех светлых институтских коридоров, по которым прогуливалась с девушками во время перерывов.

…Вера очнулась от дум, прислушалась: неужели нет больше ни ветра, ни дождя? Правда, сейчас ведь лето… Тихонько, чтобы не разбудить соседку, встала с кровати, оделась. Дверь в сени была открыта. Вышла на школьный двор, посмотрела на небо и сразу заметила, что между высокими старыми тополями, стройной полосой огибающими двор, появился довольно широкий просвет. Синевато-серая тучка, похожая на охапку сена, медленно проплыла мимо него. Проплыла и, дойдя до вершины соседнего тополя, вдруг изменила форму, – будто ее раструшило или сама она зацепилась за крону тополя. Вот за деревья спряталась последняя тучка, и в просвете блеснула далекая, может быть, не известная еще ни одному астроному звезда. Свет ее был уже слабый, едва заметный: время близилось к рассвету.

Вера отошла от домика. Просвет сразу сузился, и ниже, между стволами тополей, превратился в неширокую щель. От нее чуть не через весь двор протянулся поваленный ветром тополь с гладким и прямым стволом. В темноте тополь казался очень крепким, отлитым из металла. Даже не верилось, что буря смогла одолеть его. Ветви у дерева еще совсем живые, на свежих листьях чуть заметно блестит роса.

Вере стало жаль великана, сроднившегося с красивым рядом столетних собратьев. Только вчера еще и он бросал на школьный двор густую прохладную тень. Под этим деревом, под его сильными зелеными ветвями, любили играть школьники. Ему бы стоять и стоять в своей живописной красе на радость людям, а вместо этого удар жестокого ветра, и – повержен…

Вера прошлась вдоль толстого, в несколько обхватов, ствола дерева и возле расщепленного пня его увидела гибкие широколистые побеги. Вспомнилось, как вчера один ученик срезал самый длинный из них на удилище и как потом мальчика пробирали за это его же товарищи. Школьники бережно охраняли молодые побеги, чтобы осенью высадить ими аллею от улицы до школы. «Хорошо, что дерево упало ночью, когда здесь никого не было, – подумала Вера, чувствуя, как у нее постепенно становится легче на сердце. – Скоро начнет светать! Пойду в конец деревни встречать Андрея. Пусть хоть не на месяц приедет, как обещал в письме. Пусть на денек прилетит, на час… Посмотреть бы на него, услышать его голос, а тогда пускай и осень приходит…»

Выйдя из деревни, Вера направилась к ближайшей горке поглядеть с вершины ее, не мчит ли со станции какой-нибудь ранний шофер, не едет ли кто на подводе, не идет ли пешком. С горки открылась широкая полоса леса, похожая на темную, лежащую на горизонте тучу. Оттуда доносился едва слышный, протяжный шум. Здесь ветра как будто и нет, откуда же он в лесу? А может, это машина идет где-то далеко-далеко… На мгновение Вере и в самом деле почудился мягкий, приглушенный рокот мотора. Машины тут ходят редко, и если это действительно автомобиль, так не едет ли Андрей? Вера замерла, с надеждой прислушиваясь всем своим существом, – и напряженным, взволнованно-тревожным взглядом темно-карих глаз, и чуть заметно дрожащими, слегка приоткрытыми губами, и каждой черточкой доверчивого, совсем еще молодого девичьего лица.

Но не прошло и трех минут, как мягкий, теплый ветерок защекотал ее босые ноги, сдунул с плеча зеленую косынку. Значит, нет, не машина, а ветер шумел вдали. Какой он ласковый, какой приятный, этот разведчик летнего рассвета, несущий с собой запахи сосны, полевых трав и цветов. В такую пору можно вот так стоять долго-долго и не ожидая никого. А если бы Андрей… Но кто знает, когда его встречать: сегодня или завтра. Может быть, что-нибудь изменилось там, в их воинской части, и он совсем не приедет?

Предрассветный ветерок пролетел над горкой раз, другой, – и понесся дальше. Скоро он повстречает на своем пути деревенские постройки, вишняк у плетней, колхозный сад, тополя вокруг школы. Вере даже почудился привычный шелест тополей. На горке стало почти совсем тихо. За лесом все выше и выше поднималась широкая светло-лиловая полоса, но в самом лесу теперь тоже было тихо и спокойно. С грустью вздохнув, Вера накинула на плечи косынку и направилась домой. Вслед за ней с востока плыл рассвет.

На школьном дворе, на сваленном тополе можно было уже рассмотреть даже мелкие побеги, сухие веточки, отдельные листья. В школе и в домике, где жила Вера, заблестели окна. Над рекой, протекающей через школьную усадьбу и отделяющей деревню от широкого заливного луга и дальше – от березовой рощи, – повис сизый туман.

Утихло все на рассвете. Только веселый, хлопотливый щебет ранних птиц доносился из рощи. Вера присела на скамью возле своего окна. В квартиру идти не хотелось, ложиться бесполезно: все равно скоро встанет Евдокия и, сердито сопя, начнет накачивать свой капризный примус.

II

В деревню Красное Озеро Вера приехала более полутора лет назад. До этого она занималась в Минском учительском институте. На факультете языка и литературы, да и на других факультетах учились тогда люди в большинстве не очень молодые, некоторые уже со стажем педагогической работы. Сесть за парту на четыре-пять лет они не решались, а на два года – куда ни шло. Среди них Вера оказалась чуть ли не самой молодой. Она нигде еще не работала, не было у нее и перерыва в учебе: вместе со своей землячкой и подружкой Аней Бубенко девушка только что окончила рабфак.

Приехали девчата на занятия с небольшим опозданием – их курс прослушал уже несколько лекций. Дежурная показала им аудиторию группы. Глянула Вера в щелочку в дверях и недоуменно посмотрела на подружку.

– Не наши это! – решительно сказала она. – Тут, наверное, дипломники какие-то.

Дождавшись перерыва, они спросили у студентов, какой курс здесь занимается. Оказалось, дежурная была права. Девушки вошли в аудиторию, по рабфаковской привычке быстро определили, какие из свободных мест получше, и сели за первый стол: невысокая Аня всегда норовила занять место впереди. Вера в этом ей обычно уступала. Сели, потупились от смущения, потом заговорщицки глянули друг на дружку и прыснули – чего в самом деле они так застеснялись, не знают, куда смотреть, как положить руки? На рабфаке такого с ними никогда не бывало!

Вскоре, преодолев смущение, девушки как бы случайно начали посматривать то в одну сторону, то в другую, – присматриваться к однокурсникам. Их удивляло, что никто из присутствующих не ораторствует, не заливается смехом, не показывает фокусов, как это частенько бывает в аудиториях во время перерыва. Студенты держались очень уж самостоятельно и серьезно. Не потому ли, что не успели сблизиться друг с другом, или возраст сказывался? Постепенно Вера почувствовала себя свободнее, хотя смущение ее не совсем прошло. Почему-то подумалось, что все эти студенты знают больше ее, многие, конечно, будут отличниками, а она при всем своем желании не сможет угнаться за ними.

Вон за четвертым столом кому-то улыбается красивая девушка. Взгляд ее не лишен кокетства, однако и в нем заметна озабоченность. А это совсем не идет к ее стройной спортивной фигуре, к такому, казалось бы, волевому лицу. Девушка повернулась к доске, и Вере показалось, что она вот-вот заговорит. Да, войдет преподаватель, задаст ей какой-нибудь вопрос, и девушка обязательно удивит всех своим продуманным, четким ответом.

А что, если на второй вопрос придется отвечать ей, Вере? Она, может быть, и двух слов связать не сумеет после этой девушки. А если и отважится, будет отвечать так неуверенно, что преподаватель послушает, послушает да и сочувственно скажет: «Садитесь!»

От этих мыслей даже не по себе стало: с кем же тут можно подружиться, к кому обратиться за помощью, если самой будет не под силу? Незаметно глянула на подружку: лицо у нее сияет, не осталось и следа недавней растерянности. Аня могла теперь же вот встать и пройтись возле любого из этих столов, заговорить с любой студенткой, рассмеяться так, будто давно уже она здесь своя. И, конечно, меньше всего думает Аня в эти минуты о занятиях, о том, будет ли она тут в числе лучших или самых отстающих.

«Все годы так проучилась, – с горечью думала Вера, – ни конспекта своего никогда не имела, ни записей каких-либо. Чем дальше, тем труднее будет мне дружить с ней».

Мысли оборвал звонок. Без шума и толкотни вошли в аудиторию остальные студенты, сели на свои места, в ожидании посматривая на дверь: вот-вот должен появиться преподаватель. В эту минуту вошел еще одпн человек лет двадцати четырех, с зачесанными наверх каштановыми волосами, высокий, статный, хорошо одетый. Вера поспешно поднялась, за ней, шмыгнув носом, встала и Аня. За их спинами послышался смех, а вошедший, догадавшись в чем дело, улыбнулся и дружески, шутливо сказал:

– Вольно, сам рядовой!

Аня, поняв ошибку, откинулась на спинку стула и залилась звонким смехом. Вера смущенно потупилась, медленно опустилась на место и несколько минут не могла оторвать глаз от стола. Только спустя некоторое время, когда уже начались практические занятия по русскому языку, она незаметно оглянулась на студента, которого приняла за преподавателя. Парень сидел за четвертым столом, рядом с той высокой красивой девушкой. Опершись локтями на стол, он внимательно слушал преподавателя, время от времени записывая что-то. Его соседка слушала, кажется, еще внимательнее, но Вера подумала, что делает она это лишь потому, что так поступает ее сосед. Думать так не хотелось, ведь мысли эти прежде всего задевали хорошую девушку, а не того слишком самоуверенного студента. Важный какой! Вырядился с иголочки, прическу сделал и в аудиторию является позже всех! Порисоваться хочет? Кто его знает: трудно судить о людях с первого взгляда…

Преподаватель задал вопрос и в ожидании ответа окинул аудиторию взглядом. Все молчали, – кто отважится выступить первым? Рассудительный, как видно, добродушный педагог, подождав немного, надел очки и раскрыл журнал. Поводил пальцем по строчкам и неуверенно, словно сомневаясь, есть ли такая, сказал:

– Ну вот, хотя бы… Хотя бы товарищ Милевчик!

Вера оглянулась: сразу встали две студентки, одна за четвертым столом, вторая за следующим. Вторая Милевчик, девушка небольшого роста, едва видна была из-за спины первой. Преподаватель, не поднимая головы, повторил вопрос, но девушки все еще молчали, надеясь друг на дружку.

– А какая Милевчик? – спросил все тот же студент за четвертым столом.

Заглянув еще раз в журнал, преподаватель снял очки и обвел аудиторию взглядом. Только теперь заметив, что встали две студентки, он виновато улыбнулся:

– Ольга.

Вторая Милевчик со вздохом облегчения опустилась на стул.

– Повторите, пожалуйста, вопрос, – слегка покраснев, попросила Ольга.

Преподаватель встал, шагнул к студентке и, обращаясь только к ней, подробно объяснил, на какой вопрос необходимо ответить.

Ольга покраснела еще больше, беспомощно заморгала густыми ресницами. На лице ее были такая растерянность и отчаяние, что жалко стало на нее смотреть. Куда девались и недавняя непринужденная независимость, и подчеркнутое равнодушие. Нет, это была совершенно не та девушка, которую увидела Вера, впервые войдя в аудиторию! У Ольги не только лицо, но и глаза покраснели, стали влажными. Преподаватель заметил это, хотел помочь, но смутился сам и поспешил вернуться на свое место.

Сосед Ольги сначала не реагировал на ее растерянность, делая вид, будто все это естественно и может случиться с каждым. Но когда молчание затянулось, он начал нервно шевелить пальцами, время от времени посматривая на девушку. Стараясь оставаться внешне безразличным, парень принялся тихонько подсказывать Ольге. Та и хотела подхватить его слова, но, не разобрав их, дрожащим голосом пробормотала что-то невразумительное и опять умолкла. Сосед нетерпеливо покачал головой и покраснел.

– Разрешите мне, – обратился он к преподавателю.

– Пожалуйста, – с нескрываемой радостью ответил тот.

Студент встал рядом с Ольгой, – уверенный, спокойный, а девушка все еще казалась растерянной, хотя неожиданная поддержка соседа и ободрила ее.

– Как ваша фамилия? – спросил преподаватель.

– Сокольный, – ответил студент.

Вера почувствовала в его голосе нотку странного удивления, точно преподаватель не смел спрашивать фамилии, а должен был заранее знать ее.

– Садитесь, товарищ… – преподаватель мельком заглянул в журнал, – товарищ Малевчик.

– Милевчик, – поправил Сокольный.

– Простите, – педагог слегка смутился, – Милевчик. Милевчик Ольга.

«Зазнается Сокольный, – подумала Вера, – в самом деле рисуется».

– Мы вас слушаем, – сказал преподаватель.

Вера насторожилась: «Если действительно хвастун, зазнайка, то заговорит сейчас бойко, гладко, коснется десятка вопросов, а на конкретный не ответит. Если же нет, то будет говорить коротко и ясно. А может, он просто хочет выручить Ольгу?»

Сокольный начал спокойно, совершенно не претендуя на очень гладкие фразы. Выдвинув какое-нибудь положение, он разбирал его, ставил точку и шел дальше. Все выходило просто, ясно, обоснованно, – преподаватель только довольно улыбался и после каждого вывода одобрительно кивал головой.

«Наверное, учителем был», – подумала Вера. Аня наклонилась к ее уху и горячо прошептала:

– Попросим потом у него конспектик!

Во время перерыва Вера исподволь, будто ненароком, глянула на Ольгу. С наигранным весельем девушка оживленно что-то рассказывала Сокольному, а тот слушал ее холодновато, будто не до конца верил всему, что слышал. Ни на лице девушки, ни в ее жестах не было сейчас той некрасивой растерянности и обидной неловкости, которые еще недавно делали ее беспомощной и почти жалкой. Снова Ольга была необычайно красива, проста и естественна. Но вот, капризно дотронувшись подбородком до своего круглого плеча, она встала и легким шагом вышла в коридор. Тотчас следом за ней пошел и Сокольный.

III

Вера с Аней во время перерывов почти всегда держались вместе. Студенты, как известно, быстро сближаются и потом дружат искренне, долго, а если и нет настоящей дружбы, так все равно стараются быть в коллективе. Так получилось и у них. Вера всегда была немного стеснительной, знакомилась с людьми медленно, осторожно. Аня же хотя и давно знала всех, но из уважения к подруге делала вид, будто вдвоем с Верой ей и удобнее, и веселее. О своих однокурсниках Аня успела разузнать нужное и ненужное: по ее словам Ольга Милевчик поступила в институт лишь ради того, чтобы быстрее выйти замуж. Она и так учительница, без этого института: окончила годичные курсы и после того два года проработала в школе. Сокольный, по сведениям Ани, работал раньше в какой-то редакции, а теперь вот решил доучиваться. Будто слышала она и о том, что у него есть жена, хотя сам он никогда об этом ни полсловом не обмолвился.

Веру возмущали такие пересуды, однако бывали минуты, когда наивное девичье любопытство брало верх, и она с интересом слушала смешливый шепот Ани. Однажды, увидев, как Сокольный разговаривает в коридоре с девушкой, которая и старше Ольги, и ниже ростом, но тоже статная и красивая, Аня отвела Веру в сторонку и, давясь от смеха, затараторила, что он хочет пересесть за второй стол, вот к этой. Мол, надоело ему вечно подсказывать Ольге и краснеть за нее.

– А зачем подсказывать? – невольно вырвалось у Веры.

– А как же сидеть рядом и не подсказать?

– Ты же мне не подсказываешь!

– Так ведь я сама ничего не знаю, – искренне призналась Аня, – а вот ты подшептывала мне на рабфаке.

– То на рабфаке, – твердо сказала Вера, – а тут не стану и не хочу, чтобы мне подсказывали.

– Ты у нас одна такая, – уже вроде бы подлизываясь, продолжала Аня, – а Милевчик, если б ей не подсказывали, за весь семестр ни одного б слова не вымолвила. Недаром у нее двоек – со всего курса.

– Ей нужно дома помогать, – сказала Вера. – Шепни об этом Сокольному, ты можешь.

– Поздно, – залилась мелким смехом Аня, – теперь он вот этой будет помощь оказывать.

– Перестань! – возмутилась Вера. – Нужно контрольную писать, а ты мелешь невесть что!

– Напишем как-нибудь, – отмахнулась Аня.

Вошли в аудиторию. Ольга, сидя на своем месте, с подчеркнутым вниманием что-то читала, и лицо ее выражало такую глубокую озабоченность, будто за десять минут перерыва она должна была проштудировать по крайней мере целый учебник.

Едва в дверях показался Сокольный, как Аня незаметно толкнула Веру локтем: «Смотри!» Но Вера даже головы не повернула в ту сторону; кому какое дело, где сядет человек. Однако, немного спустя, когда в аудиторию вошел преподаватель и все стали готовиться к диктанту, она все же незаметно глянула на четвертый стол. Сокольный, как всегда, сидел рядом с Ольгой и, перелистывая тетрадь, дружески говорил ей что-то. Ольга слушала и благодарно кивала головой.

Была одна из тех минут, когда студенты чувствуют себя, как солдаты перед боем: каждому хочется лучше подготовиться, использовать все резервы, которые имеются в его распоряжении. И каждый готовится по-своему: кто наспех просматривает наиболее трудные для него правила в учебнике, кто старается вспомнить пройденное, а кто сидит совершенно спокойно, ожидая диктанта, как очередной лекции.

Аня не очень волновалась. За многие годы совместной учебы она привыкла надеяться на свою верную подругу. Если «вытянет» подруга, значит, как-то «вытянет» и она. «Вместе поступали, вместе и окончим», – это всегда помнилось. Только бы кончить, а там – хоть трава не расти!

Сейчас она думала только о том, как бы поудобнее сесть. А удобно сесть – это приспособиться, чтобы можно было подсматривать при любых условиях. Вера, конечно, препятствовать не будет: она, когда нужно, и локоть примет, и совсем уберет руку со стола. А вдруг скажут, чтобы отодвинулись друг от друга, или даже рассадят на время диктанта? Нет, что там ни говори, а в такие моменты очень неудобно на первой парте: торчишь перед самым носом у преподавателя!

Вспомнив недавний их разговор о подсказках, Аня решила показать, что у нее есть и другая поддержка, – в крайнем случае она сможет обойтись без посторонней помощи. Девушка достала из рукава мелко исписанный листик бумаги и с заговорщицким видом протянула его подруге.

– Что это? – равнодушно спросила Вера.

– Сегодняшний текстик.

– Где взяла?

– А это уж мне знать!

– Порви сейчас же. Заметит преподаватель, плохо будет.

Сказала это, а сама подумала: «Кто его знает, как лучше. Может, пускай с бумажки списывает, чем каждую минуту будет толкать меня под руку».

Аня спрятала шпаргалку в рукав, засмеялась:

– Преподаватель ничего вблизи не видит. Хоть в этом мне повезло!

Контрольный диктант по русскому языку прошел спокойно. Не было лишних вопросов, ненужных жалоб, преподавателю почти не приходилось повторять ни целых фраз, ни отдельных слов. Студенты были в веселом, приподнятом настроении, и преподаватель, кажется, остался доволен ими.

В перерыв к Вере и Ане неожиданно подошла Ольга Милевчик. Лицо ее светилось тем не очень частым в жизни удовлетворением, какое бывает у человека после отлично завершенного дела.

– Как вы написали слово «преподнести»? – спросила она. – «Преподнести подарок»?

Аня быстренько достала свою шпаргалку, заглянула в нее и уверенно ответила:

– Нужно писать «приподнести». Это и в шестом классе знают.

Ольга так обрадовалась, что даже не обиделась на Аню за упрек.

– Я и написала «приподнести»! – просияла она. – Ой, как хорошо!

Девушка даже взмахнула руками, словно собираясь бежать куда-то, и только тут заметила, что Вера как будто не совсем согласна с Аней. На лице Ольги мелькнула тревожная тень, улыбка сразу стала неуверенной, робкой.

– А как вы думаете? – спросила девушка.

– Я написала «преподнести», – твердо ответила Вера.

– Почему? – голос Ольги упал, улыбка исчезла с ее красивого лица.

– По-моему, тут в смысле «передать», а не «приблизить».

Аня снова раскрыла свой текстик.

– Нужно «при»! – решительно сказала она. – У тебя, Вера, неправильно!

– Может быть, – мягко согласилась Вера, – но я написала так. Если бы даже пришлось переписывать, все равно написала бы по-своему.

– Возможно, вы правы, – с грустью сказала Ольга, – пойду поищу это слово в учебнике. Извините.

И она ушла, опустив голову.

Аня посмотрела ей вслед, насмешливо заметила:

– Подумаешь, головоломка: «пре» или «при»!

Назавтра, в первом же перерыве, Ольга опять подошла к Вере. Аня в это время из широкого окна в коридоре с любопытством подростка следила за чем-то происходящим во дворе. В последние дни она, забыв о Вере, простаивала возле окна чуть ли не целые перерывы.

– Вчера я вторично не решилась подойти к вам, – начала Ольга. – Так заныло сердце, что свет стал не мил. Всю ночь уснуть не могла… Ну почему я так написала? Теперь все кажется ясным, понятным, а тогда совсем перепуталось в голове…

– Не огорчайтесь, – посочувствовала ей Вера, – по одной ошибке, наверное, у всех будет.

– Если бы только одна, – взяв Веру под руку, вздохнула Ольга, – а у меня будет больше. Об одной я уже знаю, а другие?.. Это слово так встревожило меня, что дальше я писала не думая.

– И, может, как раз хорошо написали, – сказала Вера.

Ольга крепче прижала к себе Верину руку, заговорила с душевным волнением, с неожиданной искренностью:

– Если бы ты, Верочка, знала, как мне трудно! Если и теперь получу двойку, брошу все и уеду домой. Сидела в своей начальной школе, и казалось, что знаю все. Я ведь была хорошей учительницей, меня везде хвалили, ставили в пример. А пришла в институт и почувствовала, что почти неграмотная. В первые дни мне не верилось, не могла признаться самой себе в этом. Думала: одного не знаю, на другом возьму. А потом стали опускаться руки, стыдно перед товарищами. Может, я здесь не по праву? Люди кончали десятилетку, рабфак, техникум, работали в старших классах. А я, положа руку на сердце, ничего не кончала. Из семилетки вырвалась на курсы, с курсов пошла работать в первый класс. К экзаменам в институт готовилась с пятого на десятое. Повезло – выдержала, хоть и с грехом пополам. Теперь, за что ни возьмусь, все нужно начинать с азов, а времени не хватает, да и годы не те…

– Здесь многие старше вас, – чувствуя, что говорит не то, вставила Вера.

– Зови меня на «ты», – ласково попросила Ольга, – тогда и я буду чувствовать себя моложе…

…Через несколько дней преподаватель принес тетради с диктантом. Студенты узнали об этом задолго до назначенного расписанием времени, почти с самого утра: кто-то подкараулил приход преподавателя, кто-то зашел в деканат и ухитрился выведать, чьи тетради принесены: первого курса или второго.

За две-три минуты до звонка все студенты были на своих местах. Кое-кто переговаривался вполголоса, как бы опасаясь преподавателя, который вот-вот должен войти. Все волновались и не скрывали своего волнения: как диктант?

– Мне двойка обеспечена, – горько вздыхая, говорила какая-нибудь студентка, а сама в это время думала, что уж на тройку она наверняка написала.

– А мне – кол на весь лист! – шутил студент, и многие смеялись, стремясь показать, что они не особенно волнуются. Мол, будь что будет!

Преподаватель вошел не спеша, негромко поздоровался, сел за стол. Вид у него был невеселый, и это сразу заметили все. «Значит, написали плохо, – подумалось многим, – двоек сегодня хватит на всех».

Преподаватель и в самом деле остался недоволен контрольными работами. Однако, когда раздали тетради, выяснилось, что двоек не так уж много. Больше встречались тройки, попадались и четверки. Ольга Милевчик схватила свою тетрадь, растерянно выслушала замечания преподавателя и быстренько отвернула заветную страничку. Лицо ее просияло; глянув в сторону Веры, девушка показала три пальца. Вера успела заметить, как Сокольный тоже заглянул в свою тетрадь и вдруг сразу помрачнел…

В перерыве Аня Бубенко подбегала то к одной студентке, то к другой и с потрясающим видом сообщала, что Сокольный отхватил двойку!

– А еще кто? – спрашивали некоторые.

– А еще я, – отвечала Аня, – но разве я виновата? Меня шпаргалка подвела!

Сокольный же до конца занятий в тот день ходил хмурый, будто сердился на всех. Правда, на очередной лекции не выдержал, шепнул соседке:

– Списывают некоторые, вот и пятерки.

Ольга Милевчик всегда прислушивалась к его словам, но теперь посмотрела на Сокольного с недоверием:

– Вы о Вере?

– Разве у нее одной пятерка?

– Только у нее.

– Ну, значит, и она списывала.

– Кто списывал, у того двойка! – вдруг отпарировала Ольга.

Сокольный покраснел.

– Простите, – поспешила оправдаться девушка, – я имела в виду не вас, а Бубенко. Она действительно списывала, а Вера – нет, Вера сама может написать.

Сокольному стало еще тяжелее от осознания, что нелепая гордость мешает ему признаться в своей слабости, в том, что не силен в русском правописании. Эта гордость толкает его на плохие мысли о других студентах. Захотелось посмотреть на Аню, единственную в группе, разделившую с ним сегодня горькую «славу» двоечника. Как она реагирует на такую оценку? «Она хоть списывала, – думал Сокольный, – значит, была убеждена, что ничего не знает, и не надеялась на себя. А я-то был уверен, что пишу без ошибок».

Он взглянул в сторону первого стола, но там сидела одна Вера и старательно конспектировала лекцию. «Правильно сделала, что не пришла, – подумал Сокольный, – лучше провести этот час где-нибудь в одиночестве, чем торчать у всех на виду».

После звонка Вера увидела Аню в коридоре. Девушка стояла возле окна и замысловато жестикулировала кому-то.

– Почему ты не была на лекции? – спросила Вера. – Стеснялась?

– Вот еще! – беспечно отмахнулась Аня. – У наших соседей в физкультурном институте как раз перерыв был. Подошли два парня к тому вон окну, что напротив, ну и… Веселые ребята, молодые… Не чета нашим!