Текст книги "Пробуждение"

ГЛАВА 13
ОСАДА

– Мы сделали все возможное, Глеб, – глядя на готовившихся к обороне защитников города, сказал Дедята. – Наше дело теперь надежно перепрятать алмаз. Только я ума не приложу, куда? Из города нам теперь хода нет.

Максим напряженно искал решение непростой задачи. За тысячелетие Киев неузнаваемо перестроится. В городе пройдут бои Второй мировой войны. Какие здания уцелеют? Да никакие! Если его закопать? Но где? Везде снуют люди, и незаметно сделать это невозможно. Тем более неизвестно, какие современные постройки будут возведены на этом месте. Есть вероятность, что на месте этого капища позднее будет возведен православный храм, как это делалось повсеместно с принятием новой веры на Руси. Но не тронут ли стену при реконструкции храма? Может быть, хотя и маловероятно.

– Я вижу только один выход, Дедята: закопать алмаз в подвале капища, схоронив его на еще большей глубине, – урезюмировал ход своих размышлений Максим.

– Тогда мы оставим следы, – поразмыслив, ответил Жрец.

– Если отбросать землю на ткань, а потом, не оставив следа, сложить ее обратно, то место схрона останется незамеченным.

– Прикроем схрон камнем, как было, – вторя Максиму, продолжил ход рассуждений Дедята, – только бы успеть. Нужно торопиться.

Максим взял руку совсем растерявшейся от урагана происходивших событий Божены, и друзья отправились к капищу.

– Нужно постараться остаться незамеченными, – бросил Дедята, когда троица пересекла переполненную площадь и уже подходила к капищу. Хотя в суматохе, овладевшей городом, никому не было до них дела.

– Знаешь, Дедята, если бы мы сейчас шли голые, то никто бы не обратил на нас ни малейшего внимания, – иронично заметил Максим.

– Смотри! – Божена осадила Максима за рукав, и оторопело показала взглядом на группу мужчин, стоявших поодаль.

– Рыжебородый! – воскликнул Максим, но тут же осекся, узнав помощника Рагозы, еще недавнего их пленителя. – Откуда он здесь? Черт бы его побрал!

Друзья сразу же отвели взгляд и направились к капищу, до которого оставалось не более сотни метров. Заходя в храм, Максим обернулся, убедившись, что они остались незамеченными.

– Изяслав, нужно перепрятать алмаз, – скомандовал на ходу Дедята, – и нужно поторапливаться. Похоже, город не устоит. Помоги мне достать алмаз и иди за лопатами.

Торопясь и кряхтя, Изяслав и Дедята извлекли алмаз из хрона.

– Держи алмаз в руках. Пусть он узнает тебя, – хитро подмигнул Жрец и передал алмаз в руки Максиму.

– Сейчас принесу лопаты, – сказал Изяслав и растворился в подвальном сумраке.

– Как говорил мой «воевода» в армии, попросту комвзвода Ермаков, работы у нас от забора и до заката, – пошутил Максим. Только юмор его никто не понял. Неожиданно сверху послышались шум и крики.

– Бегите! – раздался душераздирающий голос Изяслава.

– Некуда бежать, – отрезал Дедята. – Мы в ловушке. Глеб, прячь алмаз в одежу.

Не успел Максим спрятать «Око» за голенище сапога, как в подвал ворвался Рыжебородый со своими головорезами.

«Значит, они нас все-таки заметили. Какая небрежность с нашей стороны!» – обреченно подумал Максим.

Божена задрожала от страха, вспомнив дикий ужас, овладевшей ею, когда Рагоза и Рыжебородый похотливо поглядывали на нее.

– Не бойся: два раза не помрем, – попытался приободрить ее Дедята, но его ободрительный перл не возымел действия.

– Какая встреча! – гаркнул Рыжебородый. – Вали их!

Дедята вскинул руки, но получил мощный удар палицей в грудь. Схватка продолжалась недолго. Ее исход решили считанные секунды. Герои опять оказались плененными, не успев оказать должного сопротивления. Кроме того, положение отягощалось тем, что враг, как оказалось, уже внутри города.

– Свяжите руки покрепче этим умельцам, чтобы они ими больше не размахивали, – отдал приказ Рыжебородый.

– Как вы проникли в город? – простонал Дедята. Каждое слово отзывалось болью в груди, причиной которой были, видимо, сломанные ребра.

– Ха-ха, – самодовольно хохотнул Рыжебородый, – нам повезло. Следом шло варяжское торговое судно торговать мехами в Киев. Я рискнул – а иначе Владимир не пожалел бы наши головы – и, подплыв вплавь к ладье варягов, попросил глаголить со старшим. То был варяжий сотник Аскольд. Я сказал, что если везет он свою пушнину в Киев, то наторгованное вывезти не сможет, потому как Киев к тому времени осажден будет Владимиром. А ежели возьмет нас с собой как купцов до Киева, то ему Владимир втрое оплатит товар. Аскольд долго сомневался и задавал много вопросов, но убедился в правдивости моих слов, потому как в рати Владимира много воинов варягов и многие оказались ему знакомы. Ближе к Киеву-граду мы вас нагнали и видели, как к пристани ладья ваша причалила. Как скрылися вы за городскими стенами, наша ладья подошла, а она ожидаема была, и купцов этих хорошо знают. Так мы попали в Киев. Пока Ярополк распорядился закрыть город, мы уже внутри Киева хаживали.

– И что теперь: будете сидеть тихо, как крысы, пока Владимир город не возьмет? А если у него не получится? – вытягивал хитрый Дедята информацию из тщеславного Рыжебородого, пользуясь его словоохотливостью.

– Не возьмет?! – расхохотался Рыжебородый. – Да кто ж ему помешает? Блуд уже давно дружину свою расположил к Владимиру. Каждому жалование пообещал втрое поднять. Поэтому сдача города – дело одного-двух дней.

Положение казалось все более бесперспективным. И хотя беглецам удалось предупредить Ярополка о готовящейся осаде, сути это не поменяло: ситуация становилась все более критичной.

«Нужно что-то предпринимать», – мелькнула судорожная мысль в голове Максима, и он, упершись взглядом в переносицу Рыжебородого, стал читать мантры, рассчитывая подчинить себе его волю. Но Рыжебородый, почувствовав на себе пристальный взгляд Максима, саданул его обратной стороной палицы так, что тот чуть не потерял сознание.

– Казнить их надо здесь же, Борода: обуза они нам, – подал голос кто-то из отряда ратников, правда, пока еще ряженых под купцов.

– Цыц у меня! Птицы они не простые. Чувствую, сгодятся нам еще. Глаза им надобно завязать да в чулан бросить. Позже за ними вернемся, когда Владимир в Киев войдет. А пока Блуда надо вызволить, – раздал директивы Рыжебородый и, схватив Дедяту за шиворот, бросил его, как шар для кегельбана, в темный чулан. За Дедятой последовали и остальные.

Тем временем Ярополк успешно, как ему казалось, отражал начавшийся штурм города. Штурмующие отряды сбрасывались со стен города огненной смолой и ураганом стрел, и натужные попытки вызывали хохот у защитников города. Ярополк воспрянул духом, заряжая боевым настроем свою дружину. Он не знал, что это не битва, а всего лишь отвлекающий маневр. Основное действие происходило внизу, у городских ворот. Рыжебородый со своим отрядом лазутчиков без труда освободил воеводу Блуда, и тот, пользуясь безусловным доверием дружинников, открыл ворота для наступающего врага, внеся перелом в ход битвы за город.

– Измена! – надрывно и отчаянно пронесся голос над городской стеной. Защитники Киева начали перегруппировывать силы, надеясь сдержать поток вражеских сил, устремившийся через городские ворота. Но все было тщетно. Большая часть сил Ярополка билась у городских ворот. И поначалу сдерживать противника удавалось. Территория, прилегающая к городским воротам, покрывалась окровавленными трупами, образуя курган прямо у входа в город. Воспользовавшись отсутствием стройных оборонительных рядов на городской стене, с помощью штурмовых лестниц неприятель начал захватывать отдельные участки на опустевшей стене. Некоторая часть дружины Ярополка, которая попала под влияние воеводы Блуда, стала выходить из боя, внеся сумятицу в оборонительные ряды защитников города. Оборона дрогнула. Поначалу героически сражающиеся защитники Киева обратились в бегство, поддавшись общей панике, спровоцированной сторонниками Блуда. Ярополк, видя безвыходность положения, покинул Киев с отборными силами и личной охраной через тыльные ворота, осев затем в городе Родень, недалеко от Киева.

Битва за город началась глубокой ночью, а поздним вечером тех же суток Владимир въехал в сдавшийся в руки нового государя город.

***

– Похоже, что сеча идет на улицах Киева, – безнадежно сказал Дедята, приложив ухо к щели между бревнами. – Как мы ни старались, Глеб, ничего мы изменить не смогли. Зря потратили время и силы.

Максим, прильнув к Божене, понимал всем своим сердцем, что так хорошо ему еще никогда не было. Гудела от удара голова, на улицах города шел бой, их будущее казалось безнадежным, а безопасность жизни призрачной, – но ему было по-настоящему хорошо, потому что он жил, потому что он любил. И именно эта, полная событиями и чувствами жизнь казалась настоящей, стоящей, а та, которая осталась в Москве, в будущем, – жалкой бутафорией.

– Нет, не зря, отец, – сентиментально тихо произнес Максим. – Во всяком случае, для меня.

– И для меня, – отозвалась Божена.

– Неужели мы ничего не сможем уже изменить?! – не унимался Дедята, умом прекрасно понимая тщетность любых усилий, но в душе не смиряясь с поражением.

– Если бы мы помогли удержать Ярополку власть в Киеве, скорее всего, Русь все равно была бы крещена. Только приняла бы не византийский уклад, а латинский, то есть не православие, а папство, католичество, – уточнил Максим, вбив последний гвоздь в гроб всех надежд Дедяты.

– Пусть уж лучше Ярополк, чем братоубийца и лихоимец Владимир. Может быть, Русь и убереглась бы от кровопролития безвинного убийцы безжалостного! – яростно крикнул старик в темноту чулана. – Какая участь ждет теперь князя Ярополка?

– Убежит он со своею дружиной в город Родень, где осадит его Владимир и будет держать весь город в голоде великом, пока Ярополк не явится к нему с предложением мира. Тогда и поставит Владимир брата своего родного на мечи.

В темноте послышалось тяжелое сопение. Это Дедята глубоко дышал, переживая нервный срыв. Закаленный жизнью старик скоро пришел в себя, но больше не поддерживал разговор, тихо пристроившись в углу чулана и смиренно дожидаясь своей участи.

Ворота капища заскрипели, послышалось тяжелое шарканье сапог и хмельные голоса победителей, от которых простому люду ничего хорошего ждать теперь не придется.

– Выходи, честной народ! – раздался пьяный голос Рыжебородого. – Князь вас видеть желает! А нас с того златом одарит! Не прогадал я, оставив ваши шкуры живыми! – Рыжебородый загоготал нереально громким театральным смехом, фонтанирующим бешеной экспрессией.

«Как мало человеку надо для счастья», – подумал Максим.

– Животное! – уже вслух сказал он и получил рукоятью меча по уху.

– Иди, сосунок. Если князь велит тебя казнить, я сам лично займусь тобой. Ты будешь умирать медленно и просить меня слезно умертвить тебя побыстрее! – Рыжебородый опять злорадно заржал.

Пленных привели в княжеские палаты, где они совсем недавно разговаривали с Ярополком. Душа каждого находилась в смятении. Столько сил было отдано на то, чтобы спасти Киев от Владимира, и все тщетно!

Владимир сидел на троне Ярополка, усадив на одно колено молодую гречанку – жену Ярополка, и довольно скалился, похотливо оглядывая впавшую в робкое смятение женщину.

Каждый из приведенных к Владимиру пленников получил между лопаток удар рукоятью меча, дабы, упав, стояли бы они перед князем на коленях.

– Ну, кто тут прозорливец великий? – надменно произнес молодой князь, а по сути, совсем юноша семнадцати-восемнадцати лет.

– Ты, старик, у отца моего служил?

Дедята стоял на коленях в скорбном молчании.

– Говорят, он ценил тебя пуще всех воинов славных за мудрость твою и способности великие. Говорят, ты один тысячи воинов стоишь? Будешь мне служить, старик?

Дедята поднял голову и тихо, но твердо произнес:

– Отцу твоему, Святославу, я служил потому, как едины мы были с ним в желании укрепить народ русский в вере святой и силе своей, дабы крепки были рода наши и слава народа русского переходила к потомкам, и горды были они за пращуров своих. А тебе, убивец, кроме власти над народом своим, ничего не надо. Тебе бы злато прибирать к рукам да жен чужих, как овец, в чужом хлеву захваченных, в свое стойло загонять. Содрогнется народ от власти твоей, от крови реками пролитой. И будешь проклят ты в народе своем и за чертой смертной, в мире Нави, будешь ты добычей коршуна, арлега черного…

Договорить Дедята не успел. Владимир выхватил из ножен меч и метнул в грудь старика. Из горла Дедяты рекой хлынула кровь.

– Дедята! – истошно завопила Божена, бросившись к умирающему старику.

Максим подхватил падающего Жреца за поникшую голову. Пачкаясь в крови, Максим старался облегчить уход старика в мир иной. Губы старика что-то шептали, но Максим не мог разобрать ни слова. Божена рыдала, захлебываясь слезами, с трудом переводя дыхание. Владимир дал знак – и Рыжебородый за косу оттащил Божену от старика. Дедята судорожно вдохнул, ноги конвульсивно вытянулись, и старик испустил дух.

– Так будет с каждым! – гордо произнес будущий креститель всея Руси. – Ну, прозорливец, а ты что скажешь? Говори, да не дерзи мне, не то бабу твою дружине своей на потеху отдам!

– Скажу я, княже, что чему быть, того не миновать, – лукаво уходя от ответа вымолвил Максим, боясь и за свою жизнь, а больше того за жизнь Божены, видя жестокую расправу над Дедятой.

– Скажи, прозорливец, велика ли и долга ли власть моя будет?

– Велика и долга. Только Дедята, учитель мой, учил, что не в этом счастье и предназначение человека, а за все грехи ответ держать придется, так или иначе.

– А в чем как не во власти доля великая для человека?! – вылупив глаза, заорал Владимир, вскочив с трона Ярополка. – Глупец и ты, и Жрец твой! Ты сапога моего не стоишь, смерд! А все туда же: учить меня вздумал! Жизнь тебе сохраню только потому, что власть мне долгую напророчил, а девку твою в дружину отдам. Рассчитаться мне надо за службу верную. Скажи спасибо, что жизнь сохраняю. Пошли вон!

Личная охрана князя подхватила Максима и Божену под руки и поволокла долой из палат княжеских. Вытащив плененных, дружинники бросили Максима наземь, а Божену поволокли в подвал, где не так давно еще сидел Блуд, а теперь он был полон плененными киевлянами. В виски Максиму бешено колотила кровь. Им овладел страх за Божену. Мысль металась, не находя достойного выхода. «Если наброситься сейчас на этих воинов, шире меня в два раза и численностью в четыре, используя свои сомнительные пока еще возможности, то это верная смерть», – при этой мысли похолодели ноги и неприятно потянуло внизу живота. Только сейчас Максим поверил байкам, что от страха или стресса может лопаться эмаль на зубах, шевелятся и вмиг седеют волосы. Страх оказался до боли физиологичен.

«Да тебе, герой, памперс нужен!» – замыкались мысли Максима по кругу, мелькая за доли секунды, хотя Максиму показалось, что прошла вечность. Божену подвели к казематам, и вот-вот она должна была скрыться в темных подвалах Владимира, откуда даже Илюша Муромец впоследствии выбраться не мог.

«Я не прощу себе!» – сердце победило в диалектическом конфликте с разумом, и Максим, вскинув руки в направлении сопровождавших Божену воинов, выкрикнул заклинание. В воздух поднялись все предметы, способные на данный момент к свободной левитации, и закружились в ослепляющем вихре. В воздушном потоке летали вилы, мечи, палицы, солома, камни, воинские доспехи, валя с ног и уничтожая все живое, что попало в область действия урагана. Максим пробежал мимо очумевших ратников и, пригнув Божену ближе к земле, вывел ее из под урагана.

– Бежим! – крикнул Максим, преодолевая сопротивление ветра.

– Это безумие! Мы погибнем, Глеб! – крикнула в ответ Божена, увлекаемая своим спасителем.

– Лучше мы умрем, но я тебя не оставлю на поругание! – Максим тащил ее к городским воротам, где уже стала собираться толпа ратников, с любопытством наблюдавших за столь диковинной картиной и готовых остановить рвущихся к воротам беглецов.

– Что теперь будешь делать, Аника-воин? – отчаянно и с упреком зазанозила Максима Божена.

Максим, одной рукой увлекая за собой Божену, другую направил в сторону заставы, охраняющей главные ворота города, и громко, словно в рупор, прочел заклинание «Невидимый». Беглецы миновали ворота города и выбежали на мост, нависающий над рвом. Божена бежала рядом со свои возлюбленным, и душа ее переполнялась чувством восхищения от бесстрашия и безумства этого человека, и она чувствовала любовь – настоящее, светлое, вечное чувство.

– Мы убежали, Глебка! Убежали, родной мой! – кричала она, задыхаясь от счастья.

В этот момент тревожный свист разрезал воздух, и меткая стрела впилась под лопатку Максима.

Рагоза, совершивший меткий выстрел, торжественно воскликнул и хлопнул ладонью о ладонь торжествующего Рыжебородого. Они успели добежать до городской стены, увидя творящуюся перепалку, и под действие заклятия не попали.

Максим упал на колени. Боль пронзила все тело и парализовала дыхание, но уже через миг она отступила. Тепло и сон стали обволакивать сознание Максима, и он понял, что умирает.

– Беги! Хороший день, чтобы умереть… У меня в сапоге алмаз. Схорони его на середине кряжа, куда я обещал тебя отвезти после свадьбы, так глубоко, как осилишь, – Максим издал последний вздох, и сознание покинуло его.

Божена поцеловала его остывающие губы и бросилась бежать, скрываясь в недосягаемой темноте ночи.

ГЛАВА 14
МОСКВА

Максим глубоко вдохнул воздух, словно вынырнул из-под многометровой толщи воды. Первое, что он увидел, это высокие белые потолки незнакомого помещения. Откуда-то рядом раздался пронзительный писк из неизвестного источника. Такая же белая, как и потолок, дверь открылась, и появилась медсестричка в аналогично белом халате.

– Дмитрий Николаевич! Он в себя пришел! – крикнула в коридор медсестра, и в палате появился Дима. Бледный, тощий, испуганный друг выпученными глазами таращился на Максима.

– Макс, дружище! Живой! Сукин сын!

Медсестра подошла к Максиму и сняла с лица кислородную маску.

– Вас что-нибудь беспокоит? – участливо спросила она.

Проще было сказать, что не беспокоит. На боль в голове можно было не обращать внимания, потому что адская боль в спине, под лопаткой, поглощала все сознание. Он попытался сказать об этом, но выяснилось, что рот слипся и сил вымолвить хоть слово у него нет.

– Я сейчас! – крикнула медсестра, выбегая из палаты. Через минуту она поила Смыслова куриным бульоном, а через капельницу вводилась глюкоза и еще какой-то раствор. Максим на глазах розовел, и Дима умиленно, как бабуля, наблюдающая за единственным внуком, мило глядел на Максима, сложа руки у животика. В первые минуты сознания Максим думал, что видит сон. Нереально контрастные перемещения во времени не давали возможности сознанию принять окружающую действительность. Во всяком случае, в первое время. Но как только он попробовал куриного бульона, то понял, что ужасно голоден.

– Хватит, хватит для первого раза. Десять дней ничего не ел. Желудок не справится, – тренькала, как колокольчик, медсестра. Максим отвалился на подушку и застонал.

– Спина… Посмотри…те.

Медсестра с помощью Дмитрия повернула Максима на бок. Дмитрий присвистнул.

– Вот это да, старик Но, богом клянусь, этого не было.

– Да, я же его осматривала! Не было этого. Да и на голове ссадин не было, – подхватила медсестра.

– Что там? – с трудом вымолвил Максим.

– Ранение, похожее на ножевое. Причем сильно кровоточит. Вся простыня в крови, – озадаченно ответила сестрино.

Максим вспомнил смертоносный свист стрелы, Божену с полными слез глазами. Он понял, что никогда не увидит ее, и по его щеке потекла слеза.

– Не переживайте, Максим Павлович, рана не смертельная. Мы Вас поставим на ноги, – лепетала медсестра. Дима смотрел то на Максима, то на медсестру и явно не успевал за быстро меняющимися слайдами. Оттого у него был немного приоткрыт рот и широко раскрыты глаза. Дмитрий явно не понимал, почему у Максима рана на спине, почему он плачет и еще много всяких почему.

– Хорошо. Спасибо, сестричка, – вяло отреагировал Максим, – оставьте нас с другом ненадолго.

– Если только ненадолго, Максим Павлович. Рану надо обработать, давление померить, сердцебиение.

– Да, да, – сказал вслед быстрой как ветер медсестре Максим.

Максим перевел болезненный взгляд на друга.

– Получилось.

– Да ну?! – не поверил Дима. – Я думал, что ты того, чокнулся попросту говоря.

– Как я здесь оказался? – задал встречный вопрос Максим.

– Первый день, после того как ты сел в магический круг и начал ритуал, я был относительно спокоен. Но на вторые сутки я начал волноваться. Ты сидел абсолютно недвижимый. Я даже сомневался, что ты дышишь. Но меня сдерживало твое предупреждение о невмешательстве. Я отменил все встречи на работе и сидел рядом с тобой, как сиделка. На третьи сутки мое терпение лопнуло, и я решил проверить, жив ли ты вообще. Я сходил в автомобильный магазин и купил зеркало для осмотра номера двигателя. Боясь вторгаться в пространство магического круга, я поднес зеркало к твоему носу и убедился, что дыхание присутствует. Это меня успокоило еще на пару дней. Потом, несмотря на понимание, что ты не совсем обычный человек, нервы мои сдали. Я просто не мог поняты как человек без воды и пищи сидит без движения пять суток, даже не шелохнувшись. Я решил, что дело плохо, и стал лихорадочно соображать, что нужно предпринять. К тому времени тебя уже все обыскались. Звонила Ариша, Стас и Шурик, твоя мама. Сначала я не брал трубку, затем я говорил, что ты уехал по делам в Казань и забыл телефон. Потом я запаниковал, и, когда позвонила Ариша, я сдался и попросил ее приехать. Увидев тебя в известном состоянии, она выругала меня, не стесняясь в выражениях, и вызвала скорую. После чего ты оказался здесь. Ты пролежал в бессознательном состоянии, как сказали врачи, трое суток в больнице и семеро дома. Медперсонал меня допрашивал, почему я не вызвал врачей, если пациент, то есть ты, уже семеро суток в таком состоянии. А главврач пригрозил, что если с тобой что-то случится, то я под суд пойду за неоказание помощи больному. Стас с Шуриком тоже приходили вчера. Аринка рассказала.

– Значит, они в курсе…

– Да, – опустив глаза, ответил Дима. – Аринка рассказала про магический круг и про то, какие мы дураки, а Стас… как-то странно отреагировал. Он сначала замолчал, долго и внимательно глядя на Арину и на меня, а потом засмеялся как-то нервно, но сказал, что ты скоро поднимешься и тебя зря сюда привезли.

– Стас? – удивленно поднял глаза Максим. – Я же просил, Дима, молчать!

– Да, но ты не сказал, что будешь без сознания десять суток! – вспылил Дима. – Ты хоть понимаешь, что я пережил?!

– Ладно, проехали! – извинился Максим. – Только это ничего не меняет. Теперь пол-Китая в курсе моих магических практик Арине пока не сообщай. Надо прийти в себя и сочинить какую-то правдоподобную версию. Не буду же я всем рассказывать о своих опытах!

– Может, Арине стоило бы сказать?

– Нет, я не могу Арине говорить одно, тебе – другое, третьим – третье. Тем более, что знает Арина – знают все. И реакция Стаса мне не нравится. Так может говорить человек, который знаком с подобными вещами. Но ты можешь предположить, что наш Стас знаком с оккультными практиками?

– Да нет! Бред какой-то, – сомнительно покачал головой Дима. – Макс, ну, расскажи, что ли, что ты там в перемещении видел? Или это был просто сон?

– Скорее, то, что происходит сейчас со мной, – это сон. А там была жизнь. Настоящая жизнь, Дим, понимаешь?!

– С трудом, – честно признался Дима.

В это время в палату зашел врач в сопровождении медсестры.

– Ну что, голубчик, я рад за Вас, – присаживаясь на стул, произнес Владимир Петрович, заведующий отделением реанимации, полный и лысоватый мужчина в годах. – Мы, если честно, не ждали вашего скорого возвращения. Судя по динамике вашего состояния, вы могли бы задержаться надолго. Ну-с, так что у Вас там за раны на спине? И откуда они могли появиться? Катюша, – обращаясь к медсестре, сказал доктор, – помогите больному повернуться на бок.

Максим с гораздо большей легкостью и почти без Катиной помощи повернулся на бок.

– Ну-с, так это ерунда. Скорее, пролежни, хотя не характерно глубокие. Катюша, обработайте как обычно. Ничего страшного, – сказав формальные фразы, доктор вышел из палаты, насвистывая «Веселый ветер».

Катя с изумлением смотрела на рану.

– Какие пролежни, Владимир Петрович, а кровь-то откуда?

Но доктор уже продолжил обход, прикидывая, что весьма доходная палата скоро будет пустовать.

– Максим Павлович, да она у Вас почти затянулась! Всего за полчаса! Я первый раз такое вижу!

Мужчины молча посмотрели на Катю холодным многозначительным взглядом.

– Утро вечера мудренее, Катенька, – сказал Дмитрий.

– Поняла. Ухожу. Завтра забегу пораньше, – мгновенно уловив намек, Катя шмыгнула за дверь.

– Дружище, я не сильно расстроил твою жизнь? – участливо спросил Максим, начав привыкать к новой реальности, все более переходя из высоких сфер государственных переворотов в простую обывательскую московскую жизнь.

– Я десять дней не появлялся на работе, меня запилили клиенты, поставщики, сотрудники, Арина, друзья и прочие, прочие, – с серьезным видом излагал Дима, но тут же расцвел и закончил фабулу высоким аккордом: – Но как же я чертовски рад тому, что ты здесь, что жив и здоров и, в конце концов, вся эта мещанская жизнь не стоит того, что ты затеял! Ну и я вместе с тобой!

– Тогда нам нужны два билета на самолет в Киев, и хорошо бы сейчас поесть хорошенько, а то я могу скончаться не от ран, а от голода. А все, что со мной было за эти десять дней, я изложу по дороге в Киев.

– А как же Арина? Ты ее не хочешь увидеть? Она с ума сойдет, узнав, что ты уехал в Киев, так и не повидавшись с ней.

– Да, конечно, – неохотно согласился Максим.

Друзья заказали разного фастфуда, роллов, суши и бутылочку легкого белого вина. Максим оживал на глазах. Из палаты доносился оживленный разговор и раскатистый смех, отчего дежурная медсестра Катя не преминула воспользоваться случаем заглянуть в палату по надуманному поводу. Мужчины пригласили ее к столу, и ее присутствие еще больше украсило трапезу друзей.

***

Утром Дмитрий резво шагал по больничным коридорам, как будто за плечами не было бессонной ночи. Катя сидела за столом дежурной медсестры, положив голову на край стола. Она дремала, и казалось, что одно неловкое движение во сне – и ее голова может скатиться со стола, как футбольный мяч.

– Катя, проснитесь, – потряс ее за плечо Дима. Катя открыла вдруг ставшие узкими «китайские» глазки и непонимающе посмотрела на Дмитрия. – Мы уходим, у нас куча неотложных мероприятий, а завтра у нас самолет.

– Какой самолет? Максим Павлович еще вчера был без сознания. Ему необходим покой и тщательное медицинское обследование…

– Тсс, не кричите. Мы все равно уйдем, и ничего нас здесь не удержит. А обследования не надо. Все уже хорошо…

Из палаты вышел уже одетый Максим. Мужчины на прощание обняли ошарашенно хлопающую глазами Катю.

– Подождите, Максим Павлович, я хоть рану Вашу обработаю напоследок Катя залезла в шкафчик за ватой и раствором, но, подняв рубашку Максима, вскрикнула и выронила раствор, разбив при этом флакон.

– У Вас нет ничего. Никаких следов даже…

Дмитрий развернул к себе Максима, осмотрел спину и после некоторой паузы сказал:

– Ну, ты даешь, Калиостро! Ни одного следа…

Друзья энергичной поступью направились к выходу, оставив за спиной медсестру Катю с раскрытым от удивления ртом.

Новенький черный «Land Rover» гнал по переполненной Москве. Максим скучно смотрел на улицу. Набитая людьми, как селедками банка, Москва, вечно торопящаяся, деловая, мещанская, резко отличалась от той жизни, в которую Максим был погружен последние десять дней. И сейчас он отчетливо понимал, что скучает по той жизни, по Божене, по Дедяте, по реальности, полной событиями, чувствами, смыслом жизни. Максим тяжело вздохнул и произнес, все так же безучастно глядя в форточку:

– Я встретил там женщину, которую по-настоящему полюбил. Первый раз в жизни. А сейчас я еду к Арине и даже не знаю, что ей сказать…

– Та женщина осталась в далеком прошлом, а здесь тебя ждет женщина, которая любит тебя и которая беременна от тебя. Поэтому брось свои никому не нужные сентиментальности, иди к Арине и сделай так, чтобы эта женщина почувствовала, что любима тобой и у вас все в порядке, – Дмитрий достал сотовый.

– Аришечка, да, мы едем… с Максимом. Все хорошо. Скоро будем.

Максим молча затянулся долгожданным «Парламентом». Голова закружилась с непривычки, но стало легче на сердце, и дурман, окутавший сознание, отвлек от тяжелых мыслей на некоторое время.

Прихватив нежный букет в розово-белых тонах, со вкусом сложенный из гербер, альстромерий, лизиантусов и разной экзотической зелени со сложным, не залегающим в память названием, Максим стоял перед дверью Ариши, не решаясь нажать на звонок За него это сделал Дима. Дверь сразу же отворилась, как будто хозяйка стояла за дверью и держалась за ручку.

– Родной! – Арина упала в объятия Максима, и из ее глаз покатились слезы. Она плакала и смеялась, радовалась и боялась одновременно. Сметение чувств было очевидным. – Господи, да ты исключительно хорошо выглядишь, как будто ты не в больнице лежал, а в санатории. Максим, – продолжила она после того, как усадила мужчин за стол, подав чай, сладости и толстые бутерброды с красной икрой, – я очень хочу, чтобы ты бросил свои занятия. Я хочу, чтобы мы жили нормальной жизнью. К тому же, Стас говорит, что это небезопасно для тебя.

– По-моему, Стас много знает, что несколько удивляет меня, – холодно ответил Максим. – Все будет когда-то хорошо, дорогая, но завтра мы вылетаем с Димой в Киев. У нас еще есть дела.

Арина в один момент переменилась в лице, закрыла лицо ладонями и заплакала. На несколько минут в комнате повисла тяжелая пауза. Были слышны только всхлипывания страдающей женщины.

– Хорошо, Смыслов, делай, как считаешь нужным, – собравшись, твердо произнесла Арина, – у меня только одно условие: мы сегодня распишемся.

Я тебя очень редко вижу между твоими великими делами, а нашему будущему ребенку нужен какой-никакой отец.

– Да кто же вас распишет за один день? – скептически улыбнувшись, развел руками Дмитрий.

– У меня все договорено. Есть люди. Помогут, – чеканя фразы, без лишних слов, пояснила Арина.

– Хорошо, но нужно успеть сегодня, – ответил Максим.

– Я фигею, – совершенно очумело, как маленький мальчик, увидевший цирковой номер, удивился Дима. – Смыслов, приключения просто ходят по твоим следам.

– Не будем терять время, – сказала Арина и вышла в соседнюю комнату переодеваться.