Текст книги "Пробуждение"

ГЛАВА 16
МИЛАНА

Солнце уже цеплялось за горизонт, меняя краски прежде голубого неба на оранжево-багряные тона. Максим, насупившись, сидел как филин, подавляя овладевшую им растерянность. Ландшафт реки совершенно изменился. Днепр замедлил свое течение, берега покрылись густой растительностью, и Смыслов совершенно не узнавал этих мест.

– Как бы ни изменился ландшафт реки, но гора не могла же рассосаться?! – вглядываясь в сумерки, зло проскрипел Максим.

Они плыли, наблюдая достаточно однообразный ландшафт реки, и ничего не подсказывало Максиму о расположении искомого места. Смыслов корил себя за то, что был невнимателен и больше смотрел на Божену, чем на окрестности. Но, ругая себя, он отдавал себе отчет в том, что, знал бы, где упасть, соломку бы подстелил. Да и Дедята задействовал все его внимание, пытаясь обучить Максима волхованию, чувствуя, что время его уходит. Максим тяжело вздохнул и посмотрел в сумеречную даль.

– Это она! – завопил Максим. – Это она, Демон!

– Слава Богу, – вздохнул Дмитрий, – а то я уже начал сомневаться…

– Не сомневайся! Ты то, во что ты веришь! Так говорил Дедята.

Через пятнадцать минут друзья поднялись на кряж. Уже стемнело.

– Хорошо, что прихватили с собой дрова. Похоже, здесь даже хворост весь туристы употребили, – сказал Дима, глядя на следы от костров.

– Что ж, место приметное. Думаю, народу здесь много отдыхает. И это усложняет нашу задачу. Надо разбить лагерь ближе к краю кряжа. Во-первых, туристам будет видно, что место занято. Во-вторых, мы перегородим от посторонних взглядов место раскопок.

– Логично, – согласился Дима, поджигая сухую «горючку». Языки пламени охватили березовые поленца, так удачно захваченные друзьями в последний момент. Пространство наполнилось светом, теплом и запахом березового дымка, который так узнаваем, когда топят русскую баню.

Максим уселся на спальный мешок и уныло подбросил поленце в бурно разыгравшийся костер. Все здесь напоминало о ней. И она была недавно, а не тысячу лет назад. Сознание расщеплялось, не в силах найти компромисс между желаемым и возможным, между безвозвратно ушедшим прошлым, цепляющим душу своей яркостью чувств, накалом борьбы, страсти, и настоящим, в котором этого не было. И не было ее. И с этим надо как-то жить.

– Скучаешь по ней? – осторожно спросил Дима.

– Да, – ответил Максим и уткнулся глазами в костер. Блики пламени освещали его суровое лицо, за маской которого скрывалась подавленность и пустота. Максим набросил на себя армейский бушлат и незаметно для себя и Димы уснул.

Проснулся Максим от жуткого холода и постороннего шума. Открыв глаза, Смыслов увидел синего от холода Диму, который трясущимися руками пытался разжечь костер.

Максим вскочил, энергично делая махи руками.

– Да, не май месяц, как говорится. Но время не ждет. В работе и согреемся. Макс бросил пару поленьев в кострище и пошел разведывать обстановку. Он долго вымерял размеры плато, бороздя его вдоль и поперек, подсчитывая шаги. Потом прошел еще несколько раз, но уже с произвольно согнутой из медной проволоки рамкой.

– Где-то здесь, – решительно воткнув лопату, сказал он и протянул ладони к земле. Максим сидел минут пять, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. – Можно начинать, – уже без колебаний произнес Максим.

Порода, как и ожидалось, была каменистой и неподатливой. Работали в основном кирками, и к вечеру кладоискатели, изрядно выбившись из сил, сдались. Надо сказать, что продвинулись они не намного.

– Ничего. Вода камень точит, – обнадеживающе сказал Дима, жадно глотая воду из фляги. – Надо приготовить ужин и ночлег, иначе я второй такой ночи не переживу.

Максим разбил палатку, пока Дима готовил ужин из говяжьей тушенки с гречневой кашей. В котелке, на ровных языках пламени, кипела вода, и бренному телу уже хотелось отведать горячего чая, по которому кладоискатели успели истосковаться. Максим сел на край кряжа, устало затянулся «Парламентом» и, отхлебнув сладкого чая, наслаждался открывшейся панорамой. Вдали виднелся уходящий теплоход, а слева, вверх по реке, проплывали две байдарки, издали пока похожие на спички. Солнышко щурило глаза и наполняло сердце Максима верой в успех предприятия. На противоположном берегу туристы тоже разбили лагерь, и это место уже не казалось таким диким и необитаемым, как вчера.

Тело ныло от непривычной нагрузки, а Максим и Дима трепались о всякой ерунде, добавив в кружки немного коньяка. Сигареты в пачке быстро заканчивались, и Максим удовлетворенно заметил, что они хорошо запаслись провизией и сигаретами, потому как предстояла работа, учитывая взятый темп, не менее чем на неделю или две-три, в зависимости от того, на какую глубину Божене удалось поместить схрон. Трудно было представить, как это смогла сделать хрупкая девушка. Или не смогла? Локация местности подсказала Максиму присутствие искомого материала, но стопроцентно он утверждать это не мог. Тем временем проходящие было мимо байдарки вдруг начали чалить к берегу. А так как рядом и в помине никого не было, друзья поняли, что к ним пожаловали гости.

– Какого лешего им надо? – недовольно пробурчал Максим.

Из одной из причаливших байдарок нерешительно вышел курчавый долговязый парень. Его тщедушно вогнутая грудь обгорела на весеннем солнце, впрочем, и его лицо напоминало физиономию сварщика, работающего без маски. Парламентер поднялся на кряж и недвусмысленно, хотя и крайне деликатно изложил, что они каждый год в это время останавливаются на этом кряжу. И если бы ранее прибывшие персоналии были бы не против, они с удовольствием разместились бы тут.

– Еще чего! – вспылил Максим. – Места, что ли, на реке больше нет?

Парламентер безропотно, но с явным сожалением, удалился, и ситуация, казалось бы, разрешилась. Но все оказалось не так просто. Когда долговязый парень спустился к байдаркам и изложил содержание переговоров, из байдарки пулей вылетела девушка и стремительно поднялась на кряж.

– Вы полагаете, что место, на котором вам посчастливилось остановиться раньше нас, теперь вами приватизировано?! И вы осмеливаетесь думать, что можете нам разрешать или нет останавливаться на этом месте? Я в течение последних семи лет каждый год останавливаюсь здесь. А в этот наткнулась на каких-то хамов, которые просто не способны на человеческое понимание! – яростно речитативила девушка, и лицо ее заливала краска праведного гнева.

– Позвольте, сударыня, – вмешался Дима, видя, что дело принимает нежелательный оборот. Непрошеных гостей нельзя было пускать на кряж под любым предлогом, даже если бы они были здесь прописаны, – вы ведь сами говорите, что останавливались здесь на протяжении семи лет. Вас же отсюда никто не гнал, хотя наверняка были желающие расположиться на этом месте, но, видя, что место занято, не стали лезть, как дикие звери.

– Это я дикий зверь?! – возмутилась девушка. – Я просто рассчитывала на ваше понимание и человечность. А вы оказались просто какими-то моральными уродами!

– Девушка, мы не одни. У нас в палатке девчата, – соврал Дима. – Они очень у нас эпатажные и, бывает, по ночам голышом бегают, да и днем бывает, – продолжал врать Дима первое, что придет на ум, и только сейчас он заметил, что Максим, стоя за его спиной, совершенно не принимает участия в споре. Смехов повернулся и нашел своего друга совершенно потерянным, как истукана, одеревенело застывшего без проявления малейших реакций. Максим смотрел на девушку, и взгляд его был абсолютно придурковатый. Девушка заметила неадекватное поведение Максима и его безумный взгляд. Она вдруг перестала спорить и, внимательно обведя взглядом Максима, произнесла:

– И дружок Ваш такой же чокнутый, как и Вы, – она решительно развернулась и пошла прочь.

– Что с тобой, черт возьми?! – стиснув кулаки от негодования, возопил Дима. – Что, опять любовь?!

– Дима. Это она.

– Кто «она», черт побери? – не унимался Смехов.

– Божена.

– Кино и немцы, – изумленно произнес Дима. – Что, и такое может быть?

– Я полагал, что не может. Но есть же! – ответил Максим, медленно выходя из ступора. – Есть же! – повторил он и устремился вниз по склону.

– Стой, дубина! – Дмитрий схватил помешанного влюбленного за руку. – Что ты ей скажешь? И что предложишь? Заночевать здесь? Заодно расскажешь про алмаз? Про то, как вы спасали князя Ярополка от его брата Владимира? Ты слышал, что она о тебе сказала? Что ты чокнутый! Ты ее совсем перепугаешь, и она будет шарахаться от тебя, как от умалишенного. Впрочем, так и есть.

– Извини. Не подумал, – сконфуженно ответил Максим.

– Я рад за тебя и все понимаю, но для начала выкури сигаретку и приведи мысли и чувства в порядок.

– А если они уплывут и я ее больше никогда не найду? – тревога исказила лицо Максима до неузнаваемости.

– Насколько я вижу, они правят на противоположный берег. Поэтому времени у тебя будет много.

Сердце бешено колотилось в груди Максима, и он не заметил, как, топчась, залез в костер ногой. Максим отдернул ногу, когда почувствовал боль и запах паленой резины. Кроссовок оплавился и противно дымил, наполняя весенний воздух неприятным запахом.

– Да, ты вообще не в адеквате, – разочарованно констатировал Дмитрий.

– Ты спросил, как ее зовут, грамотей?

– Такой же грамотей, как и ты. Ты, мне кажется, тоже не в теме, – парировал Дима. – И, вообще, я, как ты видел, преследовал другую цель – отстоять наш лагерь. Откуда мне было знать, что это Божена? Успокойся и попей водички, – подытожил Дима, понимая, что друг сейчас просто не в себе.

Максим сел на прежнее место и, нервно достав из пачки сигарету, закурил. Он наблюдал, как байдарки остановились прямо напротив них, и это несколько успокоило его, но через несколько минут внутренних переживаний, сопровождавшихся глубоким молчанием, Максим выпалил:

– Я должен поехать к ней и извиниться.

«Бред влюбленного человека. Вот напасть-то!» – подумал Смехов и произнес вслух:

– Макс, ты своим поведением ставишь под угрозу успех нашей экспедиции. Надеюсь, напоминать тебе не надо, насколько она важна?

– Да, конечно, – потухшим голосом ответил Максим. – Но ты должен меня понять: я должен ее увидеть.

– Увидишь. Только осторожно, с чувством, толком и расстановкой. И в свое время, – сказал назидательно Дима на правах человека, единственно разумного в этой компании. – Я отдохну, если ты не возражаешь. Событийность твоей жизни для меня, старика, непривычна, – иронично подтрунив над другом, Дима удалился в палатку.

– Иди. Я посижу, – ответил Макс, не повернувшись в сторону друга, потому как его внимание было поглощено путниками, остановившимися на том берегу. Он подбросил дров в угасающий уже костер, и тот ответил ему роем искр, улетевших в ночное небо. Всю ночь Максим не спал. Мысль об алмазе отступила на второй план. Внезапно свалившееся на него счастье не умещалось в его сердце, но в то же время тревога подавала свой голос, говоря, что она ничего о нем не знает и о том чувстве, что было между ними. Ее нужно было завоевывать снова. Откликнется ли ее сердце? Максим вспомнил слова Дедяты: «Любовь – это узнавание». «Откликнется», – уверенно подумал он, и в его сердце стало теплее.

Утром, когда нежное апрельское солнце показало над горизонтом весь свой диск, Максим решительным рывком открыл палатку и разбудил сладко дремавшего Диму.

– Мить, нужно приступать к работе…

– Угу, – пробуждаясь от глубокого сна, прогундел Смехов.

– Но до начала работы нам обязательно надо переправиться на другой берег. Я спокоен, уравновешен и знаю, что делаю.

– Хорошо, – сдался Дмитрий, – дай мне минут двадцать привести себя в порядок.

Через сорок минут друзья были на искомом месте. В лагере все спали, и ничто не могло нарушить этот сон: природа затихла, погрузившись в густой туман Днепра. Где-то на возвышенности пел соловей, но трель его была так далека, что не было никакой надежды, что его песнь нарушит сон в лагере. Дмитрий смачно гыгыкнул, но реакции не последовало.

– А может, нам байдарку спереть? – нарочито громко произнес Максим.

В палатке резво зашевелились, и из нее показалась заспанная физиономия Долговязого.

– Я вам сопру! – угрожающе произнес он, но прозвучало это как-то смешно из уст заспанного, плюгавого юноши. Ребята засмеялись, но по достоинству оценили мужество Долговязого. Через минуту уже весь лагерь был на ногах Молодые люди с недоумением смотрели на непрошеных гостей.

– Прошу прощения за нарушенный покой и вчерашнюю ссору, – нарушил молчание Максим. – Дело в том, что мы, безусловно, были бы рады вас видеть нашими соседями, но по причинам, которые я не могу озвучить, мы не можем это сделать. В знак примирения мы решили угостить вас вкусным завтраком из своих запасов. Мы были бы рады познакомиться. Моего спутника зовут Дмитрий, а меня – Максим.

– Милана, – первой протянула руку Божена. – Рада познакомиться. А причины нам известны. Ваш друг открыл нам страшную тайну, признавшись, что у вас чересчур эпатажные девушки, – и громко засмеялась, заразив смехом весь коллектив.

Максим оставил колкую шутку без комментариев и протянул руку для дальнейшего знакомства. Спутниками Миланы оказались Николай – долговязый переговорщик, Андрей и Лена. Все они являлись однокурсниками из госуниверситета. Учеба подходила к завершению, и впереди маячила перспектива диплома, но традиция оказалась сильнее, и друзья выбрались на несколько дней по любимым местам. Хозяева засуетились, доставая из рюкзаков посуду и чай. Лагерь, еще десять минут назад казавшийся заповедником, жужжал как пчелиный рой. Студенты исторгали шутки, и Милана, производящая еще вчера впечатление грозоподобной особы, сегодня была мила и доброжелательна. Она поставила на импровизированный столик кружки и, подняв глаза на Максима, спросила:

– Максим. Кажется, Вас так зовут? Почему Вы на меня так смотрели вчера?

– Как?

– Это был взгляд необычный. Он не выражал ни любопытства, ни угрозы. Вы смотрели на меня, скорее, как на приведение.

– Давай на ты, – предложил Максим, стараясь упростить беседу и скрыть возможно проявившееся в нем волнение. – Мне показалось… Одним словом, ты очень похожа на одну мою знакомую, но ее нет сейчас в живых. Поэтому я и смотрел на тебя, как на приведение.

– Она была тебе дорога? – осторожно спросила Милана.

– Да. Очень.

Милана отвела глаза от пылающего взгляда Максима.

– А что с ней случилось? – спросила она.

Вопрос застал Максима врасплох. После некоторой паузы он неохотно произнес:

– Мне бы не хотелось обсуждать это сейчас, но, если представится удобная возможность, я расскажу обязательно. Кстати, на кого учитесь?

– У меня непрактичная по сегодняшним меркам профессия. Я историк Знаю, что этим на жизнь сегодня трудно заработать, но я очень люблю историю и думаю, что большой заработок не сделает меня счастливее, если я буду лишена любимого дела.

– Да мы с тобой коллеги по цеху! – торжественно произнес Максим. – Думаю, можем быть полезны друг другу.

Милана вновь отвела глаза. Во взгляде Максима читался неподдельный интерес к ней, и она, будучи знакома с ним полчаса, странным образом реагировала на его слова и на его мужское обаяние. «Кажется», – успокоила она саму себя.

– А что тебя тянет в эти места? – поинтересовался Максим. Его энергетика взяла максимальные обороты, и он весь горел, речитативил и, кажется, излучал тепло из своих глаз.

– Я не знаю, что меня тянет в эти места. Человек что-то любит, а что-то нет. И этому у меня нет объяснений. Такова природа его души Почему один любит музыку, а другой, как Паганель, бегает с сачком за бабочками или собирает в баночку редких тараканов? Один пьет, как скотина, а другой молится, разбивая лоб? Один гуляка, другой однолюб? Кто знает причину этих индивидуальных особенностей?

– Я полагаю, что могу догадываться об этом.

– Интересно было бы послушать.

– Ты историк и, по всей видимости, интересовалась историей православия и язычества. Наши языческие пращуры говорили, что душа вечна и, перевоплощаясь в новом теле, она помнит свои привязанности, наклонности, таланты, любовь и вражду, страхи и влечения.

– Но это же смешно. Ты и вправду в это веришь? Тем более в христианстве этого нет.

– Нет потому, что в шестом веке, при императоре Юстиниане, на очередном Вселенском соборе большинством голосов, как на партсобрании, попы решили эту информацию изъять. Так было удобно.

– С тобой интересно дискуссировать, коллега, – поддела его Милана, не зная, как парировать его тезис.

Дима наблюдал за воркованием голубков со стороны и заметил, как быстро они вошли в контакт друг с другом. Было даже несколько неловко за то, что коллектив некоторым образом распался на эту пару и всех остальных Дмитрий, видя пикантность ситуации, поддержал друга, взяв на себя роль ведущего, сыпя не переставая анекдотами и подбрасывая животрепещущие темы, но все равно было заметно, что пара резко зациклилась друг на друге, как Смехов ни пытался вытянуть их на коллективное общение.

Чай был допит, завтрак съеден, анекдоты рассказаны и наступил тот момент, когда уже нельзя было злоупотреблять гостеприимством, особенно в первый раз.

– Нам пора. Спасибо за чай, – попрощался Дима за себя и за друга, видя, что Максим не против здесь задержаться навсегда.

Максим неохотно встал, испытывая в душе изрядное сопротивление инициативе друга.

– Если ты не против, я загляну еще, – сказал он Милане. Она вопросительно пожала плечами, боясь, что ответ «да» будет демонстрировать для него и окружающих ее заинтересованность, и она ответила:

– Если захочешь…

ГЛАВА 17
ОТКРОВЕНИЕ

Еще два дня работы позволили друзьям продвинуться в общей сложности на полтора метра. Грунт был каменистым, труднопроходимым, и каждый сантиметр давался с трудом, тем более что Максим представлял из себя сейчас не лучшего работника.

– Все. Пора на тот берег. Надеюсь, она меня ждет, – вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, сказал Максим.

– Ага. Держи карман шире. С чего ты это взял? – скептически усмехнулся Дима.

– Я чувствую. И еще я чувствую взгляд с того берега.

– Это все субъективно. Твое острое чутье вполне предсказуемо и объясняется простой влюбленностью. Кстати, мне бы хотелось тебя немного приземлить, во-первых, потому что у тебя в Москве жена, а во-вторых, потому что твоя любовь и задачи, стоящие перед нами, – вещи мало совместимые, в-третьих, я переживаю, что твои отношения с Миланой могут поставить под угрозу секретность информации.

Глаза Максима уперлись в невидимую точку. Взгляд был абсолютно отрешен, и его молчание подтверждало согласие с позицией друга.

– Ты прав, прав во всем. Я постараюсь, чтобы наша работа не пострадала, но, пока мы здесь, я буду видеться с ней. Иначе не могу. Извини, – ответил Максим и решительно спустился с кряжа к лодке.

– Я на часок, – сказал он, заводя движок.

– Знаю я твой часок, – негромко ответил Дима, зная, что друг его все равно не услышит.

На удачу Максима Милана как раз вышла погулять к берегу. Максим обрадовался ее появлению, так как это обстоятельство снимало с него необходимость появления в лагере и поиски причин своего очередного визита для подозрительно зыркающих на него спутников Миланы.

– Добрый день, боярыня.

– Добрый вечер уже, мой таинственный друг.

– Чем же я такой таинственный?

– Многим. Например, тем, что никаких девушек в вашем лагере нет, вопреки вашим утверждениям. Это хорошо видно в бинокль. Потом, похоже, вы ведете раскопки. Глядя в оптику, я заметила, что с глубины кряжа вылетает грунт. Этим, я думаю, и можно объяснить ваше негостеприимство. Затем, ты таинственен своим поведением. Извини, оно мне кажется чересчур импульсивным, хотя мне импонирует твоя бешеная энергетика, но с чего ты так заводишься?

– Причина есть.

– Ты всегда такой? – спросила Милана, не спеша двигаясь вдоль берега и увлекая за собой Максима.

– Думаю, что да. В моей душе редко бывает покой. Я не всегда словоохотлив, как в прошлую нашу встречу. Скорее, даже наоборот, энергия концентрируется внутри меня и не проявляется вовне. Но ты…

– Напомнила тебе о ней, той особе, которая для тебя очень дорога?

– Это так и не так одновременно.

– Загадочно. Но я должна предупредить, что не люблю никаких сравнений.

– Я понимаю…

– И еще, что мне показалось странным. Мы общались всего около часа, но мне показалось, что я знаю тебя вечность. Что не характерно для меня. Я трудно сближаюсь с людьми. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к человеку, узнать его, почувствовать надежность и безопасность. Может, ты владеешь каким-то оккультным методом? НЛП, другие психотехники, якоря всякие ставишь?

– А допустить обыкновенные человеческие чувства ты не можешь?

– Чувства? Думаю, для этого недостаточно времени. Может быть, если бы мы знали друг друга хотя бы пару месяцев…

– Согласен. Время сближает людей. Но некоторые люди, особенно женщины, путают любовь и привычку, любовь и чувство надежности, удобства и защищенности. Еще Платон говорил, что любовь – это узнавание. И эти слова любил повторять мой друг и учитель Дедята.

– Нет. Женщина никогда не перепутает любовь ни с каким другим чувством. Другое дело, что она может сделать сознательный выбор вопреки любви. Странное имя Дедята. Он у тебя преподавал какой-то предмет?

– Нет, он стал для меня учителем жизни.

– А как найти того, кого ты должен узнать? И как ты определишь, что это он?

– Когда твои чувства не оставят тебе выбора. Когда ты можешь пожертвовать всем ради этого человека, ради возможности идти с ним рука об руку Когда твоя любовь безусловна. Когда чувства овладевают тобой мгновенно и не отпускают больше никогда, – глаза Максима извергали огонь эмоций.

– Я вижу, ты знаешь этот предмет не понаслышке. У тебя кто-то был или есть?

Максим промолчал в ответ.

– Ты женат? – Милана остановилась и посмотрела Максиму в глаза.

– Да. Но я сейчас говорил не об этом, – сконфуженно ответил Максим.

– А о чем? – повышенным тоном спросила Милана, и в ее голосе угадывались нервные дребезжащие нотки. Едва заметно было по реакции Миланы, что она осталась недовольна ответом собеседника.

– Я говорил о любви к другой женщине, – ответил Максим, понимая, что разговор заходит в тупик.

– Сколько у тебя этих любвей? – издевательски спросила Милана, нарочито исковеркав слова, столь значимые в этом разговоре. Она ускорила шаг. В ее сердце вчера поселилась надежда, и тут же умерла. Невооруженным глазом была видна ее плохо скрываемая ревность и недовольство. Максим догнал ее, развернул и, взяв ладони, поцеловал их. Милана посмотрела на него, и в этом взгляде он прочел глубочайшую тоску.

– Я пойду. Извини.

– Мы увидимся? Я приплыву завтра.

– Нет. Не надо, – сказала она и пропала в темноте ракитовых кустов.

Встречный ветер яростно подбрасывал лодку, холодные брызги пронизывали иголками лицо Максима, но ему, казалось, было все равно. Хорошо, что Дмитрий разжег костер, иначе сориентироваться в темноте было бы совсем трудно.

– Ну как успехи, Отелло? – иронично встретил его Дима. – Предлагаю тебе выбросить часы и взять на вооружение песочные, потому что ты опоздал относительно обещанного на два часа. Что-то ты хмурной, по-моему?

– Да, старик, ты был прав. Достучаться до нее нелегко.

– А что, собственно, произошло?

– Все было нормально, пока я ей не признался, что женат. – И что?

– Она ушла и запретила к ней приезжать.

– Предсказуемая реакция нормальной женщины. Какую женщину обрадует такой расклад?

– Что же мне делать, дружище?

– Как бы ты ни сделал, все равно пожалеешь. Думаю, время само расставит все на свои места.

Максим затянулся сигаретой и посмотрел на необычно звездное небо.

– Ты знаешь, старик, последний месяц я как будто и не жил вовсе. Там была такая яркая, полная смысла жизнь, что, попав обратно в Москву, я оскудел душой. Я успел жениться и съездить на отдых с молодой женой, но в душе было пусто. Я как будто смотрел неинтересный фильм. И только последние три дня пробудили меня к жизни.

– Да ты просто наркоман. Только те сидят на наркоте, а ты – на эмоциях, которые провоцируют выброс гормонов в кровь. Половина людей всю жизнь смотрят «неинтересный фильм», а другая половина – так и вовсе «ужастики». А тебе полета хочется! Не дай глупому сердцу разрушить твою жизнь! Возьмись за ум, – Дмитрий яростно митинговал, и докладчику не хватало только трибуны и кепки, зажатой в кулаке.

– Согласен, что доводы разума очень важны, но сердце не такое глупое, как кажется. В сердце скрыт весь твой предыдущий опыт и опыт твоего рода. Сердце является самым главным ориентиром в жизни. Это компас человека и он показывает: это твое. Можно игнорировать доводы сердца, но шансов остаться в дураках только прибавляется. Как много людей, просчитав свою жизнь, как партию в шахматах, получив от нее достаток или власть, комфорт или положение, заканчивали свою жизнь суицидом только потому, что в жизни не было главного – того, к чему звало их сердце.

– Ты в полете, дружище. Люди все крайне приземленные. Их радуют вполне прозаичные вещи: чего бы пожрать да с кем переспать. И далеко не каждый ищет «Око Сварога», спасает древнюю Русь. Да больше скажу: состояние любви, какой ты ее чувствуешь, не дано большинству. Так что, старик, спустись с небес на землю. И женщины не всегда узнают свои половинки. Им просто нужен добытчик, опора для продолжения рода, и часто, отметя чувства в сторону, они руководствуются разумом.

– Тем хуже для них. Ведь ты согласишься, что по этой причине и случаются разводы? Люди, однажды соединив свои судьбы, достаточно быстро понимают, что это ошибка. И как бы ты ни анализировал ситуацию, трудно заставить себя жить с нелюбимым человеком.

– Да брось ты, в самом деле. Достаточно много людей воспринимают брак как совместное ведение хозяйственной деятельности, и не более того.

– Есть. Есть и те, кто не испытывает любви вообще. Есть те, кто довольствуется чувством сытого желудка и наличием алкоголя в крови, но мы говорим о людях, о душе, в конце концов. Ведь каждый человек на пути к Богу, а если он не идет к Богу, он опускается до состояния животного. Да и животное очень часто можно ценить значительно выше низких душонок некоторых людей. В соседнем доме жил армянин, которого его собака, немецкая овчарка, вытащила из-под завалов, когда случилось землетрясение в Спитаке в 1988 году. Жилье в Армении он потерял и переехал в Россию. Здесь его поддержали родственники. Но долго он не прожил, а когда умер, родственники хотели забрать собаку, но не смогли. Она постоянно убегала от них и возвращалась к дому, где жил хозяин. Жила на улице и вскоре тоже умерла, так и не дождавшись хозяина. Я думаю, от горя. Так в ком больше человечности: в той овчарке или в восхваляемых тобой прагматиках?

– Не кипятись. Я всего лишь хочу, чтобы ты остыл и контролировал себя немного, – ответил Дима.

– Однажды я услышал фразу, которая врезалась мне в память: «Живите не с тем, с кем можете жить, а с тем, без кого не можете жить». Плесни-ка коньячку. Это лучше меня успокоит.

***

Следующие два дня работы дали возможность продвинуться еще на полтора метра, но никакого положительного результата не дали.

– Неужели молодая девушка, такая, как Милана, смогла закопать алмаз на большую глубину, чем мы с тобой раскапываем уже пять дней? – скептически спросил Дмитрий. – Инструмент пришел в полную негодность, да и харчи заканчиваются.

– Останавливаться нельзя. Думаю, в ближайшие пять дней мы получим результат, положительный либо отрицательный. Но он будет получен. Предлагаю пополнить запасы, обновить инструмент – и дальше за работу. Я, если не возражаешь, и займусь этим.

– Дерзай.

– Быстро меня не жди.

– Давай, давай. «Надежды юношей питают…», – сказал вслед уходящему товарищу Дима, прекрасно понимая причину рвения Максима.

Максим, добравшись до Славутича, поставил лодку на пристани в паука, взял со стоянки «паджеро» и через два с половиной часа был в лагере Миланы. Сердце неистово колотилось от сознания того, что она не выйдет к нему, не откликнется, но Максим твердо решил не отступать. Студенты сидели около костра. Андрей помешивал ложкой, удлиненной прутом, уху. Долговязый Коля тренькал на гитаре незабвенную мелодию: «Все отболит, и мудрый говорит: "Каждый костер когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа"». Милана и Лена сидели обнявшись под одним армейским бушлатом, и Милана задумчиво смотрела на костер.

– Прошу прощения, – подал голос Максим, увидя, что его заметили. – Милана, мне нужно с тобой поговорить.

– Мы разве не все друг другу сказали? – спросила Милана, и лицо ее стало непроницаемо для эмоций.

– Будь добра. Я прошу поговорить со мной, а не взаймы.

Милана подошла к Максиму и вопросительно посмотрела на него.

– Мне нужно пополнить запасы провизии. Не хочешь со мной съездить?

Милана на секунду задумалась.

– Я переоденусь. Нам тоже надо кое-что приобрести. Я через минуту.

Конечно, не через минуту, а через десять Милана, сменив спортивный костюм на платье, так органично подчеркивающее ее женственность, была готова к поездке. От нее исходил притягательный цветочный аромат, и неброский макияж искусно подчеркнул ее прекрасные черты.

«Для поездки за продуктами девушка излишне вооружена», – мелькнуло в голове Максима.

– Мы можем поехать в Славутич. Это ближе. Можем в Киев. Это интересней.

– Я настроена поговорить. У меня есть ощущение недосказанности. Поэтому меня любой маршрут устроит.

– Тогда в Киев.

Вечерняя трасса до столицы была практически свободна. Машина, казалось, летела под звуки старой итальянской мелодии времен санремовских фестивалей и наполняла пространство между двумя молодыми людьми таинственным эфиром, притягивающим их друг другу. Максим все же держал себя сдержанно, помня о дистанции, выстроенной Миланой, и больше шутил и балагурил. Милана, казалось, забыла о вчерашней сердечной ране и была совершенно раскованна, воодушевлена, и любой человек, наблюдающий за происходящим со стороны, мог бы сказать, что между этими двумя людьми есть та необыкновенная субстанция, которая и называется любовью, но Милана не позволяла себе хоть как-то проявить и обозначить это чувство. Более того, боялась даже признаться себе в этом. Максим был женат, и для нее этот факт являлся непреодолимым препятствием, табу. В ней боролись два диаметрально противоположных чувства. Одно говорило ей о том, что вот он, тот человек, который предназначен ей судьбой, и вызывало чувство полета и упоения. Другое разъедало сердце чувством вины и порочности своего поступка. «Ты не должна с ним ехать. Это грех», – говорило оно. Но в данный момент мелодия любви заглушала какофонию совести. Какое-то время они ехали молча.

– О чем ты думаешь? – спросила Милана.