Текст книги "Руны на клинках"

Глава 8

Орудовал я в котелке ложкой и думалось мне, что кинематографические образы значения сейчас не имеют. Когда-то режиссёры получили задачу показать картинку военных лишений и стойкого их преодоления, и у всех сошлись камеры на бойцах в товарных вагонах. Вот мне и запало в том мире.

Не! Ну, не показывать же в кино, как те же бойцы ночами отстирывают обосранные под дневными обстрелами штаны! И вообще задачи режиссёрам на «кино про войну» поставят потом, после нашей победы.

Пока же идёт сама война, Совет обороны берёт, что есть в наличии. Если был плацкартный поезд, кадеты ехали в плацкарте. Офицерам достался товарняк, едем в товарняке. А питание из полевых кухонь на станциях просто потому, что Совет обороны готовится к любым обстоятельствам.

В Корпусе с историком разбирали распространённые образы и уделяли особое внимание феномену узнаваемости и известности. Оказывается, что девять десятых образа публика додумывает сама, оперируя придуманными ранее шаблонами. И реальному прототипу приходится этим выдумкам следовать.

Весь феномен в способности мага угадывать массовые образы заранее, сделать из сколь угодно унылого существа новый, уникальный образ. А в самой известности никакого феномена нет, она простая, как отвёртка. Это просто инструмент и товар.

Например, лично маршалу Жукову нужна была известность? Военный и без неё должен уметь заставить подчиняться. Известность Жукова использовал товарищ Сталин.

А ему лично нужна известность как политической фигуре. Даже после смерти, стал неудобен – популярность прикрутили, понадобился позже – популярности добавили.

В Гардарике же политики ограничены думами княжеств, потому маги-депутаты известны только в своих княжествах. Сейчас они воюют, а до того все сплошь были популистами. Им можно обещать людям что угодно, всё равно плохие бояре заблокируют. Вот они власть наследуют, и никто их не знает – им известность ни к чему.

Самый яркий пример такого рода – артисты. Они могут быть сколь угодно талантливыми и обаятельными, но если места заняты, никто не вложится в их популярность.

Тут ещё момент, что Москва стала фабрикой грёз. Княжеству выгодно быть популярным и считаться столицей Гардарики. Так и другие не возражают, извлекают из её известности свои прибыли. Самый простой пример – большей частью московских киностудий владеют не москвичи.

А на войне известность или неизвестность ещё и оружие. Вот кто у нас командует? Князья, короли и царь кого-то назначили, а кого – ни в одной газете не прочитаешь.

Я, боярин, знаю только, что возглавляет Совет обороны другой человек. Он на секундочку спикер, не путать с начальником Генерального Штаба, который у нас есть, но называется по-своему. Короче, враг ногу сломит.

И тут такой я. В собственную рекламу я вложил деньги вынуждено, по дороге с раскруткой идеи о нападении Европы. Вложился довольно успешно – одни добрые люди попытались меня убить, другие начали делать что-то полезное.

А что они делали, и насколько я повлиял, даже мне известно лишь в самых общих чертах. По сути, я знаю не больше остальных, кто посылал свои деньги в разные фонды – средства пойдут на благое дело.

Можно надеяться, что я помог умным и занятым людям и при этом не очень их раздражал. Если бы я умных и занятых людей достал, меня точно бы грохнули. В простой и понятной Гардарике в этом нет никаких сомнений.

Умные и занятые мою суету, вроде бы, не замечали. И тут на тебе! Целый командарм знает, что я живой, и вызывает на встречу. На встрече даёт мне понять, что за мной следят всю дорогу – он знает даже, кого я посылал и куда. И ставит мне задачу общаться с журналистами…

Прочие мои задачи, кажется, без изменений, их пока можно не учитывать.

Так что же делают газеты, что производят журналисты? Известность неких идей и людей, чтоб идеи были понятнее. Умные и занятые люди решили вложиться в мою популярность.

Насколько оно мне надо, никого не волнует. Я офицер и получил приказ, нужно просто его выполнять. А чтоб приказ лучше выполнить, его следует хорошенько обдумать.

Сразу возникает вопрос, почему выбрали меня. Первое, что приходит в голову – пошли по кратчайшему пути, меня уже знают в Гардарике и Европе. И что обо мне знают? А пообещал я убивать европейцев, если они к нам полезут, и этим только и занимаюсь с начала лета.

В остальном разбираюсь мало, я ж простой боярин и мне не докладывают. Наше боярское дело выполнять приказы Родины, а думают пусть те, у кого голова большая. Мы ж, бояре, воюем как все добрые русские люди…

Тут главное журналюгам лишнего не ляпнуть. А то самому интересно, нафига мне делают популярность?

* * *

Остановились в маленьком русском городе. Расквартировали нас по домам, разрешили выспаться. Среди прочего выдали вещевое довольствие, вот на другой день после завтрака переодетый в парадную форму я прошёл в двухэтажный дом, где пока устроился штаб дружины, и предстал пред светлы очи своего непосредственного начальника, подполковника Бирюкова.

С момента нашей последней встречи изменились в нём только погоны, и появился знак танкиста с двумя чёрными полосками. Прежде всего, он сказал, что рад меня видеть живым и здоровым, а потом усадил к столу и потчевал чаем с выпечкой, что организовал адъютант. Вот под чаёк подполковник вводил своего боярина в курс дел.

С началом большой войны над структурой моей дружины думает Совет обороны, меня не спрашивая. Поскольку я пригласил в дружину всех кадетов, из них сформировали танковый полк. Формально он входил в дружину, а фактически являлся отдельным и действовал вообще на другом фронте.

Теперь полк наполнят людьми и техникой и передадут в дружину, только случится это нескоро. Сейчас же Бирюков пополняет два основных полка, да нас вот принесло чёрт знает откуда, нам тоже танки давай…

– По-хорошему не договоримся, – сказал я сухо. – Давай танки, подполковник.

– Да я и не надеялся, – махнул он ладошкой. – Но вы ж из такого боя! Хоть недельку отдохните!

– Можем и отдохнуть, – кивнул я и отпил чаю. – А танки всё равно давай. У меня приказ.

– У всех приказ! – проворчал Бирюков.

– Ещё я боярин, – напомнил я. – Нам танки первым.

– Ты в мирное время боярин, – заметил подполковник. – А теперь младше меня по званию.

– Мне генерал-майор разрешил слать в жопу всех до полковника, – парировал я. – У меня важная рота!

– Блин, двадцать танков, чтоб я так жил! – воскликнул Бирюков. – У тебя танкистов хватит?!

– Не-а, – ответил я. – У себя в дружине возьму.

Виктор Петрович грустно вздохнул и отпил чаю.

– Да пойми ж ты, что твоя дружина фикция мирного времени, – сказал он угрюмо. – Рота в дружине формально.

– Тупой я, – сказал я печально. – Давай танки.

– Получите первые, – мрачно ответствовал Бирюков. – Чтоб ты подавился!

– Не дождёшься, – молвил я благодушно.

Сделали паузу для чая. Я взял ещё одно печенье, прожевал треть и задал вопрос учтивости:

– А как поживают Мирзоевы?

– Кстати, хороший пример! – оживился подполковник. – Вот почему разрешали в дружине сразу много танков и пехоту?

– Попробовал бы кто-нибудь запретить, – скривился я.

– Нашли б способ, вот ты не знаешь, – махнул ладонью Бирюков. – Просто в мирное время путали врага – европеец до сих пор пытается нас понять. И полезно учить пехоту и танкистов рядом, чтоб отрабатывали взаимодействие. В Семёновске на нашей базе теперь учебка, тоже формально входит в дружину. А на войне всё иначе. Нашей пехотой командует мой заместитель майор Иванов, но подчинён он непосредственно командарму как обычный пехотный комдив.

– Хм, – сказал я задумчиво. – А причём тут Мирзоевы?

– Младшенький командует тылами в пехоте, а Руслан у меня, – сообщил подполковник. – Как ещё друг дружку не убили, сам не пойму.

– А! – покивал я, пережевав очередное печенье. – Старший Мирзоев уже генерал?

– Пока оба лейтенанты, – ответил Виктор Петрович. – Кстати, зайди в строевой отдел.

Я взял новое печенье и кивнул, а он сказал, что я пока свободен – у него хватает дел. Задумчиво кусая и пережёвывая, спустился я на первый этаж. Отряхнул крошки и вошёл в кабинет.

Представился по уставу. Пожилой старлей зачитал приказ Совета о присвоении мне звания лейтенанта, я расписался, а старательный писарь в моей книжке сделал новую каллиграфическую запись.

Из строевого отдела опять заскочил к Бирюкову представиться по случаю получения. Вдруг он ещё не знает, и так положено. Он сказал мне:

– Угу, – и я вышел из кабинета пока свободным.

* * *

Решил сегодня в штабе больше глаза людям не мозолить и пошёл домой. Разместили нас тыловики по четыре человека, экипажами, что я нарезал ещё в дороге. Правда, мне ещё нужен штаб, но с ним я спешить не стал.

В полку с Дёминым осталось восемь танков. Восемь магов, тридцать три танкиста с командиром. Ясно, что танки полк оставит на передовой и поедет на комплектование, но тогда парни оставались оборонять позиции, и я толком ничего не знал. А и знал бы, сделать ничего не мог.

В итоге у меня двадцать три мага из сорока двух танкистов, то есть экипажи десяти танков. Но по два мага на машину будет жирно…

То есть жирно на каждую машину. Свой экипаж я укомплектовал сразу и взял наводчиком сокурсника мага Андрея. Ещё по магу наводчику получили два моих мага взводных, а третьему не-магу Васе Денисову вдобавок к магу наводчику достался ещё и маг водитель Костя Гаев.

И нет никакого кумовства! Вася живой вышел из такого побоища, его точно зачем-то опекает сам бог. И уж кого-кого, а старого своего взводного я бы в жопу слать не стал. Вася простой-простой, а умны-ы-ый! И всё понимает вовремя.

Значит, сразу укомплектовал четыре машины, вместе со взводными назначил ещё шестнадцать командиров машин и велел им восполнить нехватку в экипажах, как подскажет солдатская смекалка, а руководство если что прикроет.

Всё это я придумал замечательно, только в сравнительно небольшом доме со мной ещё проживают три парня. Нам спальных мест хватает, да старики ночуют в отдельной комнате, а хозяева спят с детками – мама на печке с двумя дочками 10-ти и 11-ти лет, а папа в сенях с 13-ти и 14-ти летними сыновьями.

Право, неловко было их так стеснять, но и уйти совершенно не получалось. Только тыловой сержант сказал им о цели нашего визита, эта суровая супружеская пара чуть не силком затащила нас в дом, усадила за стол и вовсю проявляла радушие. Любит наш народ армию!

Ну, платят нам квартирные и столовые, отдаём хозяевам по три рубля в день, но нет тут никакой насмешки. Без наших рублей люди явно не бедствуют – папа работает на заводе, мама по хозяйству хлопочет, детки ухоженные, учатся, щи наваристые, клопов и тараканов нет.

Просто для нашего человека армия это не только защита, но и всегда рубли. По-другому эти люди не умеют думать. Может, где-то войско ведёт себя иначе, а русским впиталось в подкорку, что воин и бедность – две вещи несовместные. Похоже, начинаю я постигать правду Гардарики.

Пришёл, значит, домой, сменил парадку на повседневную форму и окунулся в отдых. Геройский мой экипаж помогал по хозяйству, так отобрал я у наводчика топор. Укладывать дрова в поленницу может и младший лейтенант, а рубить должен только целый, с двумя звёздами.

Мне оно ещё с прошлой жизни запросто, а на войне реально отдых, без смеха. Пока занимался колкой, ребята натаскали довольно воды из колодца, часть перед обедом я с удовольствием на себя вылил. Ну, а потом и сам обед.

Ели все вместе за большим столом, только папа был на работе. Вели себя чинно, тётка держалась строго, дети уважительно поглядывали на настоящих военных, а пацаны в гимнастёрках старались соответствовать, ложками громко не стучать и не шмыгать носами.

* * *

Хотели после обеда вернуться к отдыху, да принесло из штаба порученца. Отозвал сержант меня на свежий воздух и передал, что меня ждёт подполковник лично, а моим экипажам сбор на вокзале через час.

Приказал я своим бойцам галопом бежать, всех найти, оповестить и собраться, а сам принялся снова переодеваться в парадку. Через десять минут военным шагом уже подходили с порученцем к зданию штаба.

Сначала зашёл в кабинет к Бирюкову, а у него в гостевом кресле сидел капитан Логинов. Я, отдав честь, пожелал ему здравия, и сказал себе, что для мира магии это, наверно, нормально. Может, тут некоторые маги летают на мётлах.

– Я смотрю, у тебя возникли вопросы, – проговорил капитан. – Просто я представитель Совета обороны. Не порученец генерал-майора Салтыкова. У нас на короткое время совпали маршруты.

Подполковник виновато улыбнулся и сказал:

– И ни к чему было так торопиться, по танкам мы уже всё решили! А по экипажам решим за сегодня-завтра!

Капитан встал и, молвив Вите:

– Тогда звони, как закончите, – вышел из кабинета.

Подполковник тоже встал, потянувшись, и я вопросительно на него посмотрел.

– Ну, чего уставился? – проворчал Бирюков. – Скоро прибывает состав с танками. Себе берёг, да вот тебе отдаю – цени!

Вместе мы пешком пошли на вокзал, располагался он близко. В том городке вообще всё близко располагалось. По пути командир рассказал, что такого в танках ценного.

Харьковский завод начали эвакуировать практически с началом войны. Они только доделывали, что начали, и уезжали на Урал. Войска получили остатки и небольшой запас.

Однако уральцы уже как полгода начали выпуск «Рысь-1», просто отлаживали производство. Вот отладили и запускают пока вместе со старой моделью свою «Рысь-2». Там усилили ходовую, ставят мощнее мотор и – самое главное – увеличили башню.

Просто ради удобства танкистов никто не стал бы увеличивать массу и габариты, в эту башню можно поставить пушку 85-мм. Однако пока для такого орудия нет целей, и так всех дырявим в лоб.

Но ведь и никто не сомневается, что цели скоро появятся – европейцы точно не смогут очень долго терпеть такое положение. Потом проще будет ставить новые пушки на танки в ремонте, это сможет сделать даже ремонтный завод в Семёновске.

Подполковник особенно подчеркнул, что новых танков ещё сравнительно мало, за них идёт грызня между армиями и фронтами! На нашем фронте всего три армии с танковыми дивизиями и дружина Бирюкова. Вот за заслуги ему они полагались… а приходится…

– Моя это дружина, – сказал я сухо. – И танки мои.

– Да подавись! – сказал командир.

– Не дождёшься, – повторил я устало.

Пришли мы на вокзал. Признаться, по пути я испытывал лёгкое беспокойство, что ребята успеют собраться. Я осмотрелся на привокзальной площади и в стороне от проезжей пехоты, что стояла к полевым кухням, заметил парней в парадной форме.

Ребята оживлённо болтали кучками. Точно увидели меня и Бирюкова, но с места не тронулись. Ну да, редко собирается вместе столько танкистов с двумя чёрными полосками на парадках. К тому же некоторых я точно впервые видел.

К нам подошли члены моего экипажа и взводные командиры, приложив ладошки к вискам. Не, я не ханжа, хоть сам не пью вина. Просто сразу уловил лёгкий запах и почувствовал эйфорию. Я вопросительно приподнял правую бровь и посмотрел на своего наводчика Андрея.

– Так что твоё приказание успешно выполняется! – браво доложил он. – Ну, где ж ещё быть танкисту на отдыхе, как не в коммерческом ресторане? Особенно когда дают жалованье и наградные. Правда, некоторые успели… э… договориться, так за ними уже побежали.

Я перевёл взор на Васю Денисова, приподняв вопросительно и левую бровь.

– Так где ещё искать людей в экипажи, как не в ресторане! – сказал мой бывший командир. – У кого на отдых нет денег, с тем и говорить не о чем.

Уяснив более-менее ситуацию, я значительно кивнул и уточнил:

– Сколько ещё не хватает народу?

– Вроде, нисколько, – сказал Вася. – Даже лишние есть. Взяли на всякий случай и просто посмотреть. Нам ведь на вокзале танки дадут?

– А из каких они экипажей? – ласковым голосом спросил Бирюков.

– Дадут, Вася, – сказал я и, мотнув на Бирюкова козырьком фуражки, добавил. – А это наш комдив. В моём присутствии можно ему не отвечать, он мой друг, – я повернулся к подполковнику. – Правда, Витя?

– Правда, Тёма, – ласково-ласково на меня глядя, ответствовал Бирюков.

Я снова обернулся к Васе, строго сказав:

– Передай новичкам, чтоб начинали писать рапорты на перевод. Разрешаю вежливо попросить ручку и бумагу у служащих вокзала.

– Слушаю вежливо попросить! – откозырял Денисов и развернулся кругом.

Бирюков тяжёлым взглядом проследил, как тот направился к ближайшей кучке парней. В этот момент на площадь заехал штабной «Москвич», а когда от путей послышался протяжный паровозный сигнал, довольный Вася вышел из вокзала с пачкой исписанной бумаги.

Несмотря на переводы, ребята оставались у меня в дружине, вот угрюмо молчавшему Бирюкову я и отдал рапорты пачкой. Он так же молча засунул их в планшет, и мы пошли на перрон. За нами гуляющим шагом двинулись танкисты.

Командир решал какие-то формальности с машинистом, а ребята уже снимали с машин тенты, разбирались с тросами. Вскоре первый танк съехал на перрон и малым ходом поехал к площади.

Я стоял на месте, следил за разгрузкой и чесал в затылке. Прямо с завода шли танки без триколора в круге. Но это ладно, может, экспортный вариант или такая технология – круги лежат отдельно, их потом надо самим приклеить. Однако чёрной краской на броне нарисовали руны «иду к тебе».

Рядом стоял хмурый Бирюков, тоже рассматривал танки и никак руны не комментировал. Может, ему нормально, или подполковник слишком расстроен – всё ж равно он за танки ещё и отвечает. Машины точно долго будут ему сниться.

Наконец, на привокзальную площадь поехал двадцатый танк. Подполковник сказал мне:

– Пошли к командирской машине.

Вместе мы обогнули здание вокзала. Деловым шагом прошли мимо строя урчащих танков. По пути танки, вроде, никого не задавили и полевые кухни не опрокинули. Встали в порядке, из люков довольно поглядывают парни. Всё, они в домике, и домик им явно нравится.

Я взбежал по броне и заскочил в командирский люк головной машины. Огляделся в башне – действительно намного просторнее. Новый патефон поместится даже с трубой, можно будет слушать в дороге. Но это когда ещё добудем трофеи. И надо у Бирюкова спросить отечественных пластинок.

Ага, мешки с комбинезонами и флажки входят в набор. Взял флажки в руки и встал.

– Зови командиров, – сказал Бирюков.

Я подал танкистам сигнал и спустился по броне. К нам побежали от машин парни. В это же время к головному танку подъехал штабной «Москвич». Из легковушки вылез подтянутый и угрюмый капитан лет сорока с пухлым рыжим портфелем. Я козырнул офицеру, тот, не замечая, поставил портфель на капот, а Бирюков сказал:

– Это капитан Нелюдимый, мой начштаба. Нелюдимый у него фамилия.

Ребята собрались полукругом, и подполковник заговорил далее:

– Сейчас все получите карты. Чуть позже приедут цистерны и грузовики со снарядами и патронами, заправитесь под крышку и пополните боекомплект. До вечерней кормёжки обороняете занятые позиции, только все вместе от танков далеко не отходите и больше не пейте. Понятно?

– Так точно, – дружно откозыряли воины.

Капитан полез в портфель, вынул тетрадь и открыл её на капоте. Я подошёл за картами первым, расписался и получил пакет. Я вызвал следующего. Ребята подходили, расписывались, брали конверты, а капитан говорил:

– Свободен.

Вручили все конверты, капитан Нелюдимый положил в портфель тетрадь и полез на переднее сиденье.

* * *

Подполковник мне сказал:

– Поехали пока в штаб.

– Но привезут горючее и боекомплект! – растерялся я.

Бирюков махнул рукой:

– Успеешь, мы быстро. Поехали.

Из водительского люка выглядывал сержант Ваня. Я сказал ему:

– Пока старший Андрюха, – и пошёл к машине.

Сел я рядом с подполковником, «Москвич» сразу тронулся. Пока не приехали, говорю Бирюкову:

– Нам бы отечественных пластинок для воспитательной работы.

– Нелюдимый, слышал? – спросил подполковник. – Займись.

Капитан склонил фуражку, и через минуту приехали. Ну, маленький городок. Командир повёл меня в свой кабинет. Указал мне на гостевой стул, а сам сел в начальственное кресло и снял с телефона трубку. Навертел на аппарате короткий номер и через несколько секунд сказал:

– Да, ждём.

Он положил трубку на рычаги и вынул из ящика стола карту. Развернув, сказал мне:

– Смотри сюда, – он ткнул пальцем. – Сейчас ты здесь…

Я задумчиво кивнул, считывая данные. Подполковник передвинул палец и проговорил:

– К четырём утра ты должен быть здесь. Выходите, когда стемнеет, идёте по этим просёлкам. Твоя отдельная рота передаётся капитану Нефёдову для отражения одной танковой атаки…

Я поднял на него глаза и сказал:

– Ясно.

– Нет, ты ещё посмотри! – раздражённо молвил Бирюков. – Лучше запомни!

– Да я теперь эту карту по памяти от руки нарисую, – проговорил я.

– Нужно уловить главное! – патетически сказал подполковник. – Тебе трудно? Ну, ещё посмотри, пожалуйста!

Я уставился на карту. Через минуту спросил:

– Может, хватит?

– А главное? – спросил Бирюков. – Ещё посмотри немножко.

Медленно закипая, я рассматривал изображение. Не, могу я чего-то не понимать? Теперь эта сволочь мне точно приснится…

Дверь в кабинет открылась и ярко блеснула вспышка фотоаппарата. Я обернулся и сказал:

– Кто это?

– Главное, – ответил подполковник. – Мы вместе работаем с картами.

– Я говорю, вот это кто?! – немного повысил я голос, указывая пальцем на людей в штатских костюмах.

Один полноватый и добродушный с фотоаппаратом, а другой поджарый, строгий и с рыжими усами. Оба не-маги, но не в этом же дело!

– Журналисты «Московского еженедельника», – сказал Бирюков. – По приказу командования запечатлели над картой наши умные морды, а теперь ты ответишь на их вопросы.

– Так… – молвил я недобрым голосом.

– Улыбнитесь, пожалуйста. Вы только что встретились, – сказал фотограф.

Я обернулся к нему…

– Смотрите на подполковника и улыбайтесь! – воскликнул толстяк с фотоаппаратом. – Мы тут тоже не от нечего делать!

Блин! Мне же приказали общаться с прессой! Я посмотрел на Бирюкова с добрейшей улыбкой, на какую только был способен в данный момент. Полыхнула вспышка, и последовал брюзгливый комментарий:

– Ладно, для суровых воинов радость сойдёт. Серёга, я тогда пойду?

– Вали, – сказал поджарый журналист.

Толстяк удалился, а его коллега подошёл, сел прямо на стол и сказал, вынимая из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку:

– А я Сергей Александрович Куприянов. Итак, Артём, что значат полоски на твоём знаке?

Я оглянулся на Бирюкова, но тот в поведении Сергея Александровича странности не видел. Со своего стола я бы эту пакость смахнул, а так какое мне дело.

– Вторая степень, – сказал я спокойно. – Больше десяти боёв и больше десяти подбитых.

– А подробнее? – уточнил Сергей.

– Спроси в Совете, – ответил я.

– Спрошу, – кивнул журналист. – В каком звании ты начал войну?

– Сержант, наводчик орудия, – проговорил я.

– Вспомни, пожалуйста, свой первый бой, – попросил Сергей.

Я наморщил лоб и сказал:

– Ну… мы долго ехали. А потом много стреляли…

Всю беседу пересказывать нет смысла, замечу лишь, что я журналисту не врал, да при маге Бирюкове и не смог бы. Он слушал внимательно и в свою очередь отвечал газетчику. Его война в целом почти не отличалась от моей.

Говорил мы около часу, и в конце Сергей заверил, что из наших ответов что-то должно получиться. Он ушёл, а Бирюков снял трубку, ударил по рычагам ладонью и сказал:

– Автобат. Алё! Хорошо слышно? Тогда выдвигайтесь к вокзалу. Да, для двадцати танков горючее и боекомплект.

Подполковник снова нажал на рычаги, проговорив:

– Нелюдимого. Алё! Это Бирюков. У тебя всё готово? Ага.

Он положил трубку на телефон и обратился ко мне:

– Бойцы с пластинками ждут тебя у выхода. Пешком дойдёте, тут близко, – он протянул мне ладонь. – Удачи тебе!

Я пожал его руку, сказав:

– Спасибо, – и вышел из кабинета.

У выхода из штаба ждали меня двое – один солдат с патефоном, а другой с сумкой пластинок. С ними я и пошёл воевать дальше.