Текст книги "Играя рок"

Глава 30

У Вальки Тимохина была с собой гитара. Валька лихо опрокидывал водку, и приговаривал: «Крепка серная кислота!» Крупный такой парень в очках на минус, не иначе, из автозаводцев. Он еще был ничего – наигрывал разных там «самоцветов», да «добрых молодцев» и голосок был и юмор – остальная же публика приводила Николая в полное замешательство.

Сказать по правде: затратить столько сил и времени на поступление в институт, чтобы попасть в компанию этих ребят – такая перспектива не радовала. Он присматривался к ним тут, в Исупове, где группа 73МВП2 с переменным успехом добывала почти окаменевшую от холода сахарную свеклу. Корнеплоды выковыривали из мерзлой земли, с помощью большого ножа удаляли ботву, складывали в пирамидки, которые потом должен был убирать комбайн. Большинство ребят чувствовало себя на месте – опытные крестьяне, везде они поспевают, работа спорится в их руках. Они были отличными парнями и девушками – Свинаревы, Быковы, Котомкины, – научат, и помогут – не бросят в трудную минуту. Коллективизм – наше кредо. Такие понятия очень тяжело лезли в голову, сначала он думал, что сможет привыкнуть, проникнуться их логикой, но чем дольше общался с ними, тем дальше они становились друг от друга.

Но, были все же и те, с кем общение приносило радость. С Ингой Колпиной он сразу подружился, еще со вступительных, яркую красавицу Аллу Шуваеву просто невозможно было обойти вниманием, она играла на гитаре и пела бардовские песни! О музыке и литературе он мог поспорить с Колькой Васиным. Скромница Валя Борисова просто была очень милой и приятной девочкой. Эти городские особы не привыкли к трудностям деревни, но крепились, и старались не отставать.

Первый их куратор, мучительница – Нина Ивановна, пригнав группу с утра пораньше на работу, выбирала ровное место, и раскатывала на нем гимнастический коврик. Затем из её сумки возникала серебристая магнитола «Sony», купленная в «Березе»[37]37
  магазин Внешпосылторга “Березка”


[Закрыть], и старая дева начинала делать зарядку. При этом она не забывала о своих обязанностях и, сохраняя ритм своего дыхания, подгоняла работающих. Ребята мечтали о проливном дожде, который бы отменил все это безобразие, хотя бы на денек-другой, но как назло, погода стояла стабильно холодная и сухая. С утра над полями клубился туман, потом он рассеивался, пробивалось низкое осеннее солнышко, и становилось чуть теплее.

– Не стоим, работаем! Быков, о чем задумался, сейчас свекла примерзнет к рукам! Котомкин, не мешай девочкам работать. Аккуратней складывайте в бурты, аккуратней, вот, как у Свинарева, смотрите! Не забывайте, свеклу будет собирать комбайн! Закончив разминаться, она периодически пробегала по рядам и следила за непрерывностью и качеством процесса уборки. Кому нужна была эта сахарная свекла?! Этот вопрос витал в воздухе безответно.

Их мужское сообщество разместилось у бабки Груни вчетвером, как самому малому в размерах, Николаю отвели место на печке, – Валька, Колька Васин и Мишка-Самбо устроились на полу. Комната оказалась достаточно большой, чтобы разместить на полу три набитых соломой матраса. Спать на печке было страшно неудобно, Николаю приходилось сворачиваться калачиком.

Бабка Груня оказалась маленькой согбенной старушенцией. Все ее лицо было покрыто частой сеткой морщин. У нее недоставало многих зубов, когда она открывала рот, чтобы что-то сказать, виднелось два зуба по диагонали – верхний и нижний. Она исправно готовила им из выдаваемого колхозом провианта щи и жаркое в чугунах, прямо в русской печке. Все у нее получалось очень вкусным, а аппетит у работников постоянно был отменный. После тяжелой работы за ужином они расслаблялись водкой, после пели песни или шли в клуб на танцы.

Мишка – Самбо, спортсмен из Дзержинска, с ними не пил, на танцы не ходил, и здесь даже поправился. Лицо его после нескольких дней усиленного питания прямо-таки на глазах становилось квадратным, и Инга придумала ему новую кличку – “Ящик”. Инга чаще появлялась в их обществе, характер у нее был компанейский, легкий, она умела ладить со всеми. Она заметно тяготела к Каминскому, и ежедневные встречи с ней постепенно перерастали в более серьезные отношения. Это была очень худая, чуть выше среднего роста обаятельная девочка с темными густыми волосами, и очень красивыми искристыми черными глазами. Некоторые особенности лица делали ее облик просто удивительно привлекательным, хотя красавицей по стандартным меркам, её нельзя было назвать. Была в ее лице какая-то ассиметрия. Колька Васин, например, сразу заявил:

Инга-помойка. И это касалось не только внешнего вида. Он и другим девчонкам за глаза навешивал соответствующие ярлыки, но это все являлось не более чем его частным мнением. А еще Николай заметил, что Васин страдает патологическим духом противоречия. О чём бы ни зашел разговор, рано или поздно, он переходил в ожесточенную перепалку, иногда с переходом на личности. Во всем-то он прав, любое его мнение – единственно верное и объективное, и по-другому никак бывает.

Однако, о некоторых вещах Каминский любил с ним потрепаться, не доводя дело до споров. С такими людьми, понял он, нужно соглашаться, что-то принимать, а что-то нет, не вынося на обсуждение.

Вечером, перед сном, когда все нехитрые сельские развлечения заканчивались, он провожал Ингу до её домика. Потом они долго сидели на крыльце, тихо, чтобы никого не разбудить, говорили о разном, рассказывали друг другу о своей работе, вспоминали вступительные экзамены. Она все больше нравилась ему. На третий или четвертый день они уже самозабвенно целовались на этом крыльце, ничего и никого не замечая вокруг.

– Коля, тебе сколько лет?

– Восемнадцать, а что?

– А мне уже девятнадцать, Коля, целых девятнадцать. Я старуха, и уже никогда не выйду замуж. Нормальные девушки выходят замуж в восемнадцать лет, рожают детей, вкалывают на дачных участках. Мне кажется, все упущено, никогда у меня этого не будет. – Слушай, это какой-то бред. Какое замужество, какие дачные участки? У тебя был кто-то, и этот негодяй бросил тебя?

– В том-то и дело, что никого не было. Я все время вертелась в мальчишеской компании, одноклассники меня считали своей в доску, отец мне все время твердил – «тебе надо было родиться мальчишкой». А любви, настоящих чувств не было. Я была влюблена немного в Пашку Дементьева, ну и что? Он просто не замечал меня! Я для него была другом, мы делали вместе уроки, ходили на математические олимпиады, задачки по физике щелкали, как орешки, и все! А ты… Ты совсем другое, ты обратил на меня внимание, как на женщину, хоть, я и не так красива. И теперь… в общем, я… Со мной что-то происходит.

Когда ты рядом, мне так хорошо.

– Наверное, потому, что я люблю тебя, Инга. Ты очень красивая, – он обнял её, и сильно притянул к себе.

– Я тоже люблю тебя. Я никогда никому этого не говорила. Их разделяли две телогрейки и он почти не чувствовал её тепла. Холод ночи давал себя знать, ноги в кирзовых сапогах без движения мерзли.

– Я пойду, – сказала она, неохотно отрываясь от Николая, – надо выспаться перед завтрашним днем. Я не знаю, как выдержать здесь еще две недели и не заболеть.

– В субботу – банный день, отоспимся. И целый день не будет никакой Нины Ивановны!

А завтра еще надо выстоять! Пока, завтра вечером встретимся.

Он еще раз поцеловал её, и Инга, приподняв за ручку дверь, чтобы она не скрипнула, исчезла в темноте домика номер семь по улице Ленина.

Николай и сам не понимал, что с ним происходит. Он влюблялся безумной безответной любовью в школьные годы и позднее, робко преследовал своих избранниц, но этот бурный отклик на его чувство привел его в невероятное смятение. Он шел к своему домику не чувствуя холода и усталости после длинного дня. Было уже далеко за полночь, когда он снял сапоги в сенях бабы Груни. В доме стояла духота, ребята видели уже третий сон, за занавеской храпела хозяйка дома. Маленькая черная собачка Мушка только приподняла мордочку, отметив приход Николая, и тут же продолжила свой сон. В воскресенье состоялся выезд в Болдино. Николай наслаждался золотой осенью в имении Пушкина, живописным прудом и мостиком, попавшем на картины многих художников.

Погода выдалась солнечная, взявшись с Ингой за руки, они ходили по аллеям, усыпанным разноцветными листьями кленов и вязов. Им приятно было в нормальной одежде свитерах и куртках, телогрейки с удовольствием они оставили дома. День пролетел незаметно, подкрадывался вечер. Он прошел в шумных развлечениях – играли в карты, в фанты.

В тот день к мужской компании, проживавшей у бабы Груни, прибился второй институтский куратор, – Александр Иванович, преподаватель сопромата, умница, знаток жизни, отличный мужик. Он сопровождал их в дороге к Пушкину, и не давал скучать рассказывал о юности поэта, о жизни его в Москве и о смерти в Петербурге, в доме на Мойке, Коля был удивлен, многое он услышал здесь впервые. С ним хотелось говорить обо всем, не стесняясь: в свои сорок пять лет, сопроматчик не был ни ханжой, ни занудой.

Тогда, он заявился к ним познакомиться, проверить, как налажен быт, всего ли хватает, а на другой день зашел с бутылкой водки.

– Вы не думайте, мол, если со мной выпиваете, так я вам послабление на зачете по сопромату дам, – смеялся он, – черта лысого, пока не выучите, ко мне не приходите! Это я вам на полном серьезе говорю. Было ли это на самом деле строгим предупреждением, или нет, вряд ли кто-то мог загадывать на ближайшие три года вперед. Любил Александр Иванович выпить водки с томатным соком, или, как говорят, “Blood Mary”, но томатного сока в сельпо не завозили, поэтому здесь он изобрел коктейль из доступных ингредиентов. Как-то само по себе возникло и его название, хотя первокурсники о предмете имели весьма отдаленное представление. Коктейль – "Сданный сопромат": На дно стакана наливается: томатный соус -20гр. сверху водка-80гр., не смешивать! После двух-трех таких стаканчиков Александр Иванович начинал рассказывать всякие интересные истории из своей жизни, при этом все забывали о сельхозработах, о тоске по дому и с упоением слушали о путешествиях, о самолетах, о подводных лодках, о любви, гордости, о честности и подлости людских отношений. Рассказы его имели на ребят очень сильное воздействие, за героев все переживали всерьез. Потрясающей была одна из его историй об экипаже подводной лодки, побывавшем в “карибском кризисе”.

– Александр Иваныч, еще один “сданный сопромат”? – вопрошал Валька. Тут же всем наливали, опрокидывали, и он продолжал свое повествование в деталях:

– Так вот, этот самый кок с “Игривого”, когда мы стояли в Мурманском доке, поведал мне следующее… Возможно, преподаватель сопромата приукрашивал или выдумывал некоторые события, однако, в целом все выглядело очень правдиво и убедительно. Его феноменальная память хранила имена, географические названия, исторические события. Несомненно, человек это был яркий и необычный, наделенный пытливым умом и высокими моральными качествами. Нина Ивановна Корнеева, непосредственно командовавшая нашим звеном на работах по выковыриванию свеклы и отделению ее от ботвы, через некоторое время страстно невзлюбила сопроматчика, ибо он, живя на другой половине того же дома, вовсе не стремился развлекать старую деву разговорами о кораблях и звездах, а предпочитал выпить водки в компании студентов. Развязка наступила внезапно, когда до конца пребывания на принудительных работах оставалось три или четыре дня, Александр Иванович был обвинен в ужасном преступлении: попытке изнасилования Нины Ивановны, члена партии и профорга кафедры. Возвращаясь вечером от ребят в легком подпитии, бедняга поскользнулся в темных сенях на гуано, и ненароком сбил с ног, выходившую подышать свежим воздухом добрую наставницу. Было бы еще не так плохо, но с размаху он не слишком ласково придавил ее пышное тело. Последовавшие за тем скупые извинения, были приняты неадекватно. То ли сказался шок, то ли появившиеся на лице и теле Корнеевой ссадины и синяки, но сопроматчик в тот же день ближе к вечеру вынужден был покинуть Исупово. Все это произошло, конечно, с легкой руки Нины Ивановны, которая посетила сельсовет, чтобы сделать звонок в город. Историю эту поведала Аллочка Шуваева, по чистой случайности, оказавшаяся в субботу на почте для получения перевода от матери. Алла являлась членом партии, и Корнеева, конечно, знала об этом. Встретив девушку в отделении связи, она, прерывая свой рассказ рыданиями, поделилась с ней произошедшим злосчастной ночью. Ребята, по сути дела, не могли ничем помочь, их просто поставили перед фактом подлой расправы. С тех пор Александра Ивановича никто в Политехе не встречал.

Часть вторая

Все человеческие беды происходят оттого, что мы наслаждаемся тем, чем следует пользоваться, и пользуемся тем, чем следует наслаждаться.

Августин Блаженный

Глава 1

Каминский стоял на лестнице alma mater, чувствуя спиной, что за ним наблюдают. Вид его оставлял желать лучшего, застиранные облезлые вельветовые брюки стали коротковаты, портфель, еще школьный, изрядно потерт; он смутился, увидев Фомина. Он учился в его школе, был на год старше, и уже несколько лет со своими друзьями и одноклассниками занимался рок – музыкой. Коля ни разу не слышал, как они играли, а вот Саша Буров рассказывал ему про Фоминскую команду из мединститута. В тот момент Каминский был несказанно рад этому явлению, ему осточертели холод, водка, сельскохозяйственные работы, матрицы, история КПСС и особенно Свинаревы-Котомкины.

Он давно уже маялся без постоянной группы, посещая репетиции “Мистралей” и чувствуя себя у них лишним. Была поздняя осень, где-то на откосе жгли листья, сладковатый дым сливался с дымом их сигарет, они шли и говорили.

– Коля, а ты как насчет того, чтобы поиграть с нами? Видишь ли, мы попали в безвыходное положение: Женя Антошин, которого ты, конечно, знаешь, поступил по-свински. Начал с нами делать программу для институтского вечера и вдруг исчез. На звонки не отвечает, в институт не ходит уже неделю. Я все же нашел его однажды дома в нетрезвом виде. Он и раньше выпивал, бывало и с нами, ну это ладно, тут же просто с катушек слетел.

Все летит псу под хвост, а он еще заявляет, что продал гитару, и не собирается возвращаться в команду.

– Честно говоря, я сильно удивлен твоим выбором, смогу ли я?

– А почему, нет? Давай, попробуем, Коля. Тебе ведь уже приходилось играть на танцах. Если у нас все получится… Предложение Фомина было весьма лестным, и означало выход из застоя, новый виток творчества. Был ли этот выбор случайным или нет, Николай не задумывался, его многие уже знали в околобитовом пространстве. На другой день они спустились в подвал главного здания Медицинского института на откосе. Он увидел целую гору аппаратуры и участников Фоминской команды. Был тут «Регент 30», «Моно», жутких размеров колонка для бас-гитары с огромным 2А-9 и рупорной пищалкой,[38]38
  упоминаются разновидности динамиков


[Закрыть] педали и микрофоны. Под самым потолком помещения находились крохотные полукруглые окошки, выходившие на площадь.

– А как вы называетесь? – поинтересовался Каминский.

– Да вот, не придумали никак, – изрек парень из-за барабанов, – но в свете последних дел напрашивалось: «Волна неудач», но если ты присоединишься к нам, то…

– Как тебе – «Каминский и остальные»? – вставила забавная девушка с микрофоном в руке. Компания дружно заржала. Коля почувствовал себя неловко.

– Это Алик, – указал Вовка на басиста. Алик тряпочкой со спиртом протирал блестящие струны.

– Владик, – плотный смуглый парень помахал палочкой из-за большой тарелки

– Женя, – представился гитарист с красной “Йоланой” на ремне. Я руковожу этим составом, и предложил пригласить тебя.

– Хельга, – девушка протянула свернутую трубочкой ладошку, и сделала книксен.

– Люда её зовут, это она выдуривается, – Фомин поправил круглые очки на переносице, – у нас серьезные планы, трудность заключается в том, что Антон, то бишь Женька Антошин все когда-то задумал, а потом в самый ответственный момент свинтил. Чем это было продиктовано, нам понять не удалось, но то, что он пьет, не ночует дома, избегает нас, и не появляется в институте, это факт. Я сегодня набрал его, – подходит мать, и требует оставить их в покое и больше не звонить. Вы, говорит, мешаете ему учиться, он с вами пьет, не ночует дома.

– У нас есть общие знакомые, может, поговорить с ним по душам? – предложил Николай.

– Ну, поговорить можно, а смысл? Решение уже принято.

– А мы будем сегодня репетировать? – через пару часов я не смогу уехать на Автозавод, Люда устроилась в кресле закинула ногу на ногу, сделав скучающую мину, – Каминский, а у тебя, случайно шоколадного батончика нет в портфеле?. Коля даже вздрогнул.

– Нет, ни случайно, ни преднамеренно, а что? Слушай, зови меня просто Коля, хорошо, я и так тут у вас, как на экзамене?

– Жа-аль, что у тебя нет батончика, – протянула она, – такого маленького, за 55 копеечек. А что это за брюки на тебе Коля, тебе они под мышками не жмут? Хипейные штаны! А давай-ка, Коля, я тебе модные брюки сошью, клёш от бедра, хочешь? – она так забавно нараспев все это говорила, а на щеках у нее возникали очень милые ямочки.

– Да, она может, сказал Вовка. Она уже всем почти сшила кроме Антона, которого не найти никак. Ну, похоже, ему – все пофиг.

– Так будем репетировать, или я пойду? – Люда была настойчива.

– Будем. А Каминский послушает нас со стороны. Они пробежались по концертной программе, да так, что Николай ничего не понял.

– Вы пропускаете половину, это так понимать? В некоторых местах Фомин голосом пытался изобразить недостающие партии гитары.

– Тут многое отсутствует, по большей части твое.

– А ты не мог бы это показать? – спросил он у Женьки. Он вспомнил, как отдувался за всех в затоне. Женька нахмурился.

– Давай, все распишем, там ничего сложного нет!

– Нет, пусть кто-нибудь это споет. Я пойму – настаивал Каминский. Фомин напел. Коля записывал аккорды и слова. Очень скоро они подружились. Конечно, сразу Коля не смог бы заменить Антошина, которому завидовал с детских лет. Зато, недостатки техники игры и точности разучивания материала с лихвой окупались его обязательностью и дисциплинированностью. Ребята радовались этому. Радовались еще и тому, как он умело ладит с аппаратурой, уверенно и грамотно работает отверткой и паяльником. Однажды Коля обратил внимание на то, каким проводом соединен усилитель “Моно”[39]39
  комплект звуковой аппаратуры болгарского производства


[Закрыть] с колонками.

– А это что еще за сопли? – спросил он у Алика, – а где нормальный кабель от него?

– Нет, тот где-то потеряли, и купили в хозяйственном обычный провод, другого не нашли.

– Вот я и вижу, мощности нет. Вы ее всю на этих дрянных шнурках потеряли, – Николай заменил соединительный кабель на нормальный, включил усилитель, прогрел. Мощность сразу же ощутимо возросла.

– Вот теперь все двадцать пять честных ватт! – Николай победно глянул на участников команды. Постепенно он привел в порядок и многое другое. Заменил разбитые розетки и вилки, надежно припаял к кабелям все гитарные джеки.

Глава 2

Каминский поднялся на второй этаж по прокуренной лестнице. В рекреации яблоку негде было упасть, тусклое освещение пробивалось сквозь дым. Народ слонялся по всему корпусу, он долго искал своих знакомых, наконец, увидел Бурова. “Мистрали” явились не в полном составе, где-то тут же за перегородкой в небольшой аудитории на покосившейся чёрной парте они выпили сухого «Ркацители», закусывали сыром, ломая руками от большого куска. Ожидали Мамаева с его группой “Иллюзия”, кто-то возился с аппаратурой, что-то пищало и фонило. Музыканты долго не могли начать, Чертков был изрядно пьян и неуверенно сидел за барабанами, выдавая несвязные дроби. Это был классный музыкант, его боготворили поклонники, однако его сегодняшнее состояние не позволяло ему работать с группой. По левую сторону от него стоял Сережа «Уголёк» с орфеевским басом. Откуда-то вынырнул Мамаев с маленькой исцарапанной «пятеркой» Он подошел к микрофону и объявил, что для друзей из университета будет играть группа «Иллюзия». То, что я услышал дальше, не стоило «Иллюзии» – дело не шло, музыки не было, барабанщик молотил невпопад, то, что пытались выдать остальные, повисало в темном густом воздухе, и гудело. Кто-то отрешенно танцевал, невзирая на накладки, Коля сразу же заскучал и, поделившись в затянувшемся перерыве своим грустным мнением обо всем этом с друзьями, уже собрался уходить. Тут «Иллюзия» заиграла какой-то блюз, это было тоже плохо, но всё же можно было танцевать. На душе у Каминского было скверно, он стал разглядывать публику, пытаясь найти знакомых. Она стояла на другом конце рекреации и таращилась на него. Она была ничего себе: брюнетка с короткой стрижкой, симпатичная мордашка, такие девушки редко обращали на Каминского внимание. Немного смутившись, он пересёк зал, и пригласил ее танцевать. Из разговора на фоне страшного грохота Каминский понял, что она пришла сюда только послушать Мамаева, и это задело Николая за живое.

– Юрка, он знаешь, какой талантливый парень, ты еще не видел эту команду в лучшие времена: закинет гитару за голову, язык высунет и такое наигрывает, он прямо в раж входит, Deep Purple и Led Zeppelin выдает! Николай пригляделся в перерыве к собеседнице – одета она была более чем скромно: джемпер – «олимпийка» и юбка цвета хаки, кое-где, вероятно, прожженная сигаретой, все это как-то не соответствовало праздничному вечеру по случаю Дня открытых дверей. Но, похоже, ей было на это плевать.

– Пойдём отсюда, – предложил Коля, – все равно больше ничего не будет. Они перебрались на другую сторону проспекта Гагарина и долго шли мимо “макаронки” и Тобольских казарм, затем сзади остался и Медицинский институт. Потом стояли в темном подъезде и несли всякую чушь. Она протянула Николаю свои ладони, и он положил на них свои, от нее немного пахло табаком. Каминский адаптировался к сумеркам, и заметил, что ее черные глазки смотрели на него с любопытством. Выяснилось, что звали её Наташкой, и училась она на втором курсе промышленно – экономического факультета.

– Мой друг Бульба тоже, как и ты, любит джинсы, его любимые – Super Rifle. Но он такой, в общем, хипарь, недавно сидел на “кресте”[40]40
  так называли сквер у памятника Я.М.Свердлову на перекрестье улиц Октябрьской и Свердлова


[Закрыть] и тер их кирпичом, иначе у них, говорит, вид не тот. А ты неплохо играешь, я слышала тебя с “Мистралями”, это ведь был ты?

– Нет, это был не я, – они расхохотались, и Каминский обнял девушку.

– Мама не будет тебя ругать, что ты так поздно? Сквозь треснувшее окно подъезда звезды заглядывали к ним с холодного, ясного неба. От нее исходило спокойствие: такое завершение дня было приятной неожиданностью. Не хотелось думать о трудностях, все было беззаботно и ненавязчиво. Она напряглась, приподнявшись на цыпочки, хоть в этом и не было необходимости, и поцеловала Колю горячо, неожиданно, сдавив его ладони, а он притянул ее к себе еще сильнее. Сердце сильно заколотилось, уши заложило как в самолете. Он чувствовал ее крепкую грудь под олимпийкой, они замолчали, не хотелось слов, просто стояли в темноте и целовались. Она первая нарушила тишину:

– Иди домой, не уедешь ни на чём!

– Мы еще увидимся?

– Если захочешь, увидимся, приходи, я завтра дома одна, мои на даче, позвони мне. Тут она достала ручку, и Коля записал на своей ладони её телефон. На другой день он после завтрака набрал ее номер.

– Да, конечно, после двенадцати я буду, приходи.

– К кому это ты намылился? – полюбопытствовала мама, – не было ни гроша, да вдруг алтын?

– Ну, почти так, – загадочно произнес Коля, причесывая непослушные волосы перед зеркалом. Он запрыгнул в тринадцатый троллейбус, который, выехав с улицы Свердлова на Арзамасское шоссе, понесся с удвоенной скоростью. Как назло, Коля приехал раньше на полчаса, чтобы убить время, зашел в радиомагазин на Терешковой. У него уже несколько месяцев не было никакой звуковой аппаратуры. Пластинки не на чем было послушать, а они появлялись, и хорошие. Даже огромный “Тембр”, занимавший весь письменный стол он продал. На его месте теперь красовалась чертежная доска с кнопками и скучными чертежами водопроводных кранов и задвижек. Он чуть не лишился дара речи: в магазине была выставлена шикарная радиола “Симфония 003” с большими колонками. Цена ее оказалось немалой, у Николая едва ли набралось бы две трети от общей суммы. Еще на турбазе отцовского института он видел такую радиолу, и много раз вечерами слушал пластинки на ней в клубе.

– Твою мать, вот это вещь! – вырвалось у него. Чтоб я сдох! Ему захотелось сразу же бежать куда-то, выпросить денег, повалявшись в ногах у мамы, или где-то занять. Каминский даже позабыл, зачем он приехал! Он толкнул скрипучую дверь подъезда, в котором вчера они стояли с Наташей, поднялся на третий этаж, и нажал кнопку звонка. Она открыла ему.

– Вот, только пришла. Собираюсь в сад к родителям на выходные. Последние теплые деньки. Хочешь, поедем вместе?

– Ты торопишься? Наверное, я не поеду, как-то морально не готов.

– Знаешь, у меня намечается свадьба через месяц. Но, честно признаюсь, я колеблюсь, – она отвернулась к столу и начала складывать в большую сумку пакеты с продуктами, что-то из одежды, книжки.

– Ну, и зачем я тебе? – Николай подошел и обнял ее сзади. Наташа ничего не ответила, просто невинно дотронулась своими губами до его щеки, будто давая понять – у меня есть жених, но тем не менее, дружеский поцелуй не повредит этому.

– Хочешь чаю? – она достала две чашки и принесла в вазочке овсяное печенье и половинку шоколадки, – он высокий, красивый мальчик и старше меня… Они пили чай, и молчали. Николаю почему-то сделалось очень скучно с Наташей, он совсем не такой представлял себе эту встречу. Ну, да ладно, с кем не бывает. Где-то Николай читал, что неудачный любовный опыт может иной раз оказаться весьма полезным. Наверное, это был тот случай. Работа в ансамбле с Фоминым пока не приносила никакой прибыли. Они регулярно встречались на репетициях, повторяли концертную программу, и обсуждали вещи для танцевальных вечеров, но вечеров и свадеб не предвиделось. Он закрывал глаза, и представлял себе, как распаковывает привезенную из магазина “Симфонию” и ставит пластинку. Её мощный, ламповый звук обволакивает, сводит с ума! Коля не гнушался никакой работы, и старался накопить что-то со стипендии, понимая, что лишится ее после первой же сессии. Пару раз по заказу знакомых, он красил ограды на Бугровском кладбище, сидя с паяльником по ночам на кухне, ремонтировал чужие транзисторные приемники и магнитофоны.

Через две недели удалось накопить почти всю необходимую сумму, не хватало всего пятьдесят рублей.

Вопрос разрешился сам собой, когда отец однажды позвонил ему домой с работы, и напомнил о том, что научно-исследовательский институт, где работал Коля, задолжал ему часть премии за отработанный им период.

– Ты так быстро уволился, – вот деньги и ушли на депонент. Но их можно получить, приходи. Не раздумывая, он помчался в институт.

На следующий день Коля осуществил свою мечту. Теперь под окном у него стоял длинный ящик приемника, а по углам высились большие полированные колонки с золотистой радиотканью. После того, как он приобрел у Фимы Котельника с механического факультета новенький “Rubber Soul”[41]41
  альбом 1964 года группы The Beatles


[Закрыть], денег осталось, разве что, на пирожные и кофе. После возвращения с сельхозработ он поймал себя на том, что с большим удовольствием он видит Ингу не в телогрейке, а в трикотажном синем костюме, или в сером пальто. С грустью она рассказывала, как отец ей приобрел сапоги в Москве, а голенища оказались широки. Пришлось отдавать в мастерскую, а когда еще сделают. А ходить в новых сапогах, страсть как хочется! Действительно, ножки у нее были очень худые, и купить для нее подходящие зимние или осенние сапоги оказалось трудным делом. Николай тоже приоделся. Люда буквально за неделю сшила ему модные брюки, а мама доставила из Москвы настоящие джинсы “Lee”. По ее просьбе Эдик привез их из Западного Берлина, и передал через тетю Машу. Мама радовалась, что сын учится, и знала, что встречается с девушкой, поэтому помогала ему по мере сил с одеждой и обувью. Собственно, дни и вечера были наполнены теперь Ингой и репетициями. Трудились над программой для вечера в мединституте на 7 ноября. В качестве ключевой композиции они сложили песню на стихи горьковского поэта Ю.Адрианова “Кремль Нижнего”. Получился своеобразный коллаж из элементов рок-музыки различных групп. По сути дела, ничего нового и революционного во всем этом не было. Так делали многие ВИА и ранее. Композиция начиналась с мощного вступления, содранного из «Black Sabbath»-4[42]42
  Четвертый альбом одноименной британской группы.


[Закрыть], далее шла сама песня про Нижний, приближаясь к кульминации, она гармонично переходила в хард-рок, и все это завершалось органным этюдом Черны. На первый взгляд, это выглядело угловато, но когда вещь слегка «обкатали», она зазвучала слитно, стала напористой и запоминающейся. Кроме этого планировалось исполнить на концерте песни, напетые Людой Прошиной в новой аранжировке. Тут никаких затруднений не предвиделось. Основным конкурентом группы Фомина на концерте оказался ВИА лечфака – “Лестница”. Пару раз Коля приводил с собой Ингу на репетиции в Мединститут. Девушка с интересом наблюдала их работу, она познакомилась с Людой, и, что удивительно, сразу понравилась ей. Они даже выяснили, что родились в один и тот же день, в одном и том же автозаводском роддоме. Как-то, раз, когда Инга отсутствовала, Люда шепнула Николаю:

– Хорошая девочка, женись! Николай пока был далек от подобных мыслей, но подобный совет заставил его задуматься. Он уже познакомился с родителями Инги и её сводной сестрой Ольгой. Отец Инги – бывший морской офицер, трудился конструктором на заводе, а мать уже была на пенсии. Их двухкомнатная квартира на Кировском проспекте показалась ему очень маленькой и неудобной. Девочкам отвели дальнюю комнату, родители жили в проходном зале. Четырехметровая кухня и неудобная прихожая приводили в ужас. Остаться вдвоем с Ингой в этой квартире хотя бы на пару часов не представлялось возможным. Ольга – дочь рано умершей сестры отца, была на пять лет моложе Инги. С ней она делила письменный стол, да и многое другое. Девочка очень болезненно и ревниво относилась к покупкам в семье, ей казалось, что все лучшее достается Инге, начиная едой, и кончая одеждой. Именно поэтому Инга, вместо того, чтобы поступать в институт еще год назад, устроилась на завод чертежницей.

Видя, как живет его девушка, Коля терзался разными мыслями.

– Ну как только можно вчетвером жить в таких условиях?

– Да, что ты. Люди еще и хуже живут, без удобств. Конечно, пока отец не удочерил Ольгу, все было неплохо. Но она иногда скверно себя ведет, устраивает мне скандалы. Пока я работала, приходилось откупаться от нее. То кофточку ей куплю, то новый портфель.