Текст книги "Время первых. Судьба моя – я сам…"

Служба в Германии

А я оказался в Группе советских войск в Германии, в Альтенбурге. Это такой старый город, рядом с Дрезденом. А там рядом – аэродром «Альтенбург-Нобитц». В апреле 1945 года он был захвачен американской армией, но в июле был передан СССР на основании договора о разделе территорий между союзниками. С тех пор и до 1992 года этот аэродром использовался в качестве базы размещения советских ВВС. Когда я прибыл, там базировался 294-й отдельный разведывательный авиационный полк – ОРАП. 294-й ОРАП.

Я был старшим группы, будучи еще лейтенантом. Мы, когда приехали, на вокзале в Дрездене сложили свои вещи (каждый со своими летными вещами ехал, а это – большой баул, где костюм летный, перегрузочный костюм, шлемофон, унты, планшет). Ну и пошли ждать поезда в буфет. И другие тоже вещи оставили и пошли в буфет. Свисток. Сели в вагон. И каждый спрашивает: «Ты мои вещи положил?» – «Нет». – «Нет?» Короче, у многих летные вещи так и остались на платформе.

Приехали. Нас встречает в Ательнбурге машина. Сели. Говорим – так и так. Да ничего страшного. На другой день немцы сами все привезли. Никто ничего не тронул.

Маршал Иван Игнатьевич Якубовский был тогда главнокомандующим Группы советских войск в Германии, и он нам на встрече дал напутствия:

– Имейте в виду, здесь на каждом углу гаштеты, пиво, водка, корн этот. Соблазн большой, но вы нам здесь нужны как летчики.

Было весело… Жилья нет… Нас поселили тут же по комнатам, а накануне имел место тяжелый случай – из-за неустроенности, что-то там было, муж отдельно жил, жена отдельно жила… Короче, тот ее убил из ревности и сам застрелился. Поэтому командир полка принял решение:

– Пока я каждому из вас не сделаю жилье – 20-метровые комнаты, никто свою барышню сюда не привезет. Живите, как хотите.

Итак, расположились в Альтенбурге. А там рядом – Дрезден, я мечтал Дрезденскую галерею увидеть. За короткое время я дважды посещал галерею. Да и в Альтенбурге была своя замечательная картинная галерея. Но вот что интересно – я там когда был, написал свои впечатления, а когда уже совершил космический полет, спустя шесть лет, настоятельница вспомнила и нашла запись мою, так что не выдуманная это была история.

Кстати, одна моя картина сейчас выставлена в Дрезденской галерее. Есть картины в государственных галереях Узбекистана, Казахстана, Киргизии. Еще когда начинался распад страны, я был в Лас-Вегасе, и Союз художников там на выставке представил порядка десяти моих работ. Страна рассыпалась, Союз художников рассыпался, и картины остались в Лас-Вегасе. А сейчас – неизвестно где. Мне говорят: нанимайте юристов, ищите. Но, как выяснилось, их продали на аукционе, и их уже не вернуть.

Мы в Германии сразу же начали летать. Особенность какая? Самолет этот, МиГ-15, но уже «бис», с фотоаппаратами большими, по шестьсот килограммов. Эти фотоаппараты висят под крыльями, и мы над Восточной Германией летали и снимали территорию. На другую сторону нельзя было. Но мы, конечно, шпионили чуток. Снимки делались по заданию Дунаевской картографической фабрики. Это была уже практически творческая работа.

Пробыл я в Германии недолго. Ноябрь, декабрь, январь, февраль, март – пять месяцев. До марта 1960 года.

Глава третья
Первый отряд советских космонавтов

Медкомиссия

В 1960 году я был зачислен в первый отряд советских космонавтов. Эту войсковую часть 26266, которая впоследствии стала известна как Центр подготовки космонавтов, создали 11 января 1960 года.

Как я уже говорил, Светлана приехала ко мне в Германию в начале марта. А мне уже надо было уезжать. Мы только неделю пробыли вместе, и меня вызвали в Москву. А она там одна осталась.

Кстати, в Германию она ехать боялась. Пришла жаловаться к папе. А тот ей резко: «Я тебя замуж не посылал. Это был твой выбор. Поезжай, а там разберешься». И она поехала. Я встретил ее в Дрездене с корзинкой цикламенов. У нее слезы градом – и так всю дорогу в электричке до Альтенбурга. Чего ты плачешь? Не знаю – плачет и все. Наверное, страшно было начинать семейную жизнь – да еще на чужбине. Добрались до гарнизона. Общежитие… Вокруг щебенка, мусор… У меня – комната. Я, когда поехал Светлану встречать, ее привел в порядок. У меня была кровать, подушка, а подушку я накрыл такой вязаной кружевной накидочкой. Тапочки приготовил – с пушком. У меня даже парашютный шкаф был, а в шкафу – уже какая-то одежда.

Я питался в летной столовой. Светлане же, чтобы купить себе продукты, нужно было взять деньги и пойти в магазин. А она думала: «Как же я могу их взять? Это же чужие деньги!» И начала медленно таять. Я увидел, что с женой что-то неладное. А тут еще жена командира звена, женщина уже опытная, меня спрашивает:

– Как она у тебя питается? Мы ее нигде не видим, ни в магазине, ни на общей кухне. А все же знают – летчик, жена приехала, но никто ее не видит. У нее есть кастрюля?

– Нет.

– А сковородка?

– Нет.

Как же так, подумал… Жена командира звена мне чайник дала. Я побежал – купил сковородку. Принес домой электроплитку, кастрюльку – ничего этого в хозяйстве до этого, разумеется, не было – и говорю: «Теперь я знаю, почему ты плачешь, ты же голодная!» Сбегал в магазин, принес банку маринованных огурцов, банку консервированных сосисок и из летной столовой – уже очищенную картошку. Сели есть, а у Светы опять слезы! Оказывается, она очень голодная была… Я уходил на полеты, а она стеснялась деньги брать. Я тогда ей в приказном порядке:

– Бери деньги, ходи в магазин, покупай, что хочешь. И я теперь буду питаться дома – никакой летной столовой!

С тех пор все стало нормально.

Но вместе мы пробыли, как я уже говорил, только неделю. Меня вызвали в Москву под предлогом освоения новой техники. Про космос пока ничего не говорили. Но обследовали так тщательно, что некоторых летчиков по итогам испытаний даже сняли с летной работы: нашли какие-то проблемы со здоровьем.

Я прошел комиссию за неделю, а потом вернулся, забрал Светлану. Точнее, после обследования я вернулся из Москвы в полк и поставил вопрос на обсуждение:

– Это новое дело. Давай подумаем – можем остаться здесь… Но там такие ребята толковые подобрались!

А Светлана мне категорично:

– Нечего думать, собираемся и едем!

Потом она объяснила это так: нельзя мешать человеку, сдерживать его в его стремлениях. Плюс, повторяю, о космосе тогда не было и речи. Говорили о дальних полетах, о сверхновой технике, но все было как-то неконкретно, таинственно, интересно…

На самом деле, с отрядом дело было так. Я в Германии летал и днем, и ночью, во всех условиях, и когда приехали отбирать кандидатов, посмотрели – летает хорошо, выполняет все задачи, вопросов по здоровью никаких нет. Ну, тогда меня пригласили на беседу, и сказали – хочешь быть летчиком-испытателем? Конечно, хочу. Тогда нужно пройти комиссию.

Когда было принято решение о создании первого отряда космонавтов, надо было набрать летный состав летчиков-истребителей не старше тридцати лет, с высшим образованием, летающих во всех условиях, на последних самолетах. С высшим образованием было тяжеловато, потому что еще мы не успели к тому времени закончить академии, но у всех было среднее образование, а Беляев и Комаров – те заканчивали Академию, но они были старше нас на десять лет.

И я их всех быстро узнал. Нас разместили в госпитале в Сокольниках, и я оказался в одной палате с Юрием Гагариным.

Нас было тогда в госпитале 42 человека. А уже были пересмотрены три сотни человек. Значит, была команда по округам. Обследования проходили в окружных госпиталях, и только те, кто прошел там, уже приглашались в Москву. А в Москве из 42 человек осталось восемь.

Расписание у нас было такое. Подъем рано. Замер температуры. Сдача крови на анализ. Кровь, моча на анализ ежедневно шли. Потому что давали нагрузку, и по крови смотрели реакцию на нагрузку. Были виды обследований, которых мы вообще никогда не видели – барокамера, центрифуга, качели Хилова для тренировки вестибулярного аппарата…

В общем, гоняли нас там до седьмого пота, и на этом фоне постоянно снимались температура, кардиограмма, электроэнцефалограмма… И так целый месяц.

Знакомство с Юрием Гагариным

Я когда в первый раз зашел в палату, меня предварительно раздели, одежду забрали, надели темно-коричневую пижаму с белым воротником пришитым. Захожу. И вижу – сидит молодой человек, по пояс голый, на спинке стула висит его пижамка. Жарко было, печку сильно топили. Читает. Посмотрел на меня. И этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Сверкающие голубые глаза. Большие. Сияют аж зеленым, зелено-голубые такие глаза. Книжку положил, встал:

– Старший лейтенант Гагарин.

И за полчаса я уже знал о нем, что он с Заполярья. Он мне все рассказал про всю свою жизнь, и про дочку Леночку, которая родилась 17 апреля 1959 года… А я – с юга. Летаем на одних самолетах. Разведчики. Но что меня особенно поразило – он читал «Старик и море» Хемингуэя, а эта книга только вышла, я слышал по радио, и смотрю – а этот молодой человек уже читает. Подумал – вот это серьезный-то парень какой.

А дальше мы целый месяц там в одной палате находились.

Мы с Юрой хорошо сдружились. Замечательный он был человек, да и как я – охотник!

Он потом у нас был председателем охотколлектива, мы выезжали на утиную охоту всем отрядом. На ее открытие. И обязательно – раз или два – на зверовую охоту. В районе Подмосковья и даже до Калуги. Зверовая охота – она требует доверия, случайных людей там не должно быть. Иногда с нами Николай Петрович Каманин ездил – руководитель подготовки первых советских космонавтов. А так мы с Юрой больше одни забирались в различные угодья.

Эта традиция охоты с Гагариным у меня сразу с 1961 года началась. После одной охоты написал картину «Последняя охота с Гагариным». Это было 22 октября 1967 года. Пасмурное такое утро. Мы были на утиных озерах в Спас-Клепиках. Интересно, что кряковая утка уже собиралась в большие стаи для перелета на юг, она вела себя очень осторожно. У нас с собой был перемет… Такой тип крючковой снасти… Наверное, метров двести-триста. Мы наловили малька, и малька насадили, разбросали этот перемет по озеру. А сами ушли. Села, наверное, тысяча уток. Мы на скорости подъезжаем… Взлетели… Ни одна не попалась. Малька склевали, а на крючок не сели. Очень осторожная и умная птица. Местные браконьеры ловят крякву обычными мышеловками, которые ставят на пеньки. Утка плавает, потом залазит на этот пенек и ловится. Стрелять запрещено – вот они такими вещами и баловались…

А еще были охоты на зайца, когда мы ходили с собакой. Раньше с Ярославской области было достаточно зайцев. Однажды Володя Комаров дуплетом двух зайцев убил… Но сейчас там зайцев нет, глухаря нет, тетерева нет. Потому что начали разводить кабана. Этот зверь видный. За ночь проходит километров пятнадцать и по пути все ест от лягушки до птенцов и зайчат. На зверя загонная охота. Приезжаешь, ставится задача, на что мы охотимся, определяется тактика, ставятся стрелки. Расставлял стрелков руководитель охотхозяйства. Иногда я ставил задачу. Потом предоставлялось слово старшему егерю. А егеря уже идут. Загонная же охота. Как правило, на просеке ставили. Через километр – следующая просека. Выстрел, или сейчас по радио говорят, что пошли. И начинают кричать, кто-то с трещотками, зверя выгоняют…

Был такой случай, когда Попович и еще пара ребят практически всю ночь проиграли в карты. Мы же отдыхать приехали… И ясно, что выпивали. Когда стали садиться в автобус, я у него отобрал карабин.

– Алексей, ты что? Мы же друзья…

– Нет, на охоте друзей не бывает, я тебя предупреждал, что этого не стоит делать. Это опасно.

Возвращаясь к Юрию Гагарину, скажу, что в 1961 году моя Светлана уже ждала первенца, а у нас все подготовка шла. И это все держалось в тайне. А в апреле состоялся первый Гагаринский полет. Мы предполагали, что это где-то в середине апреля будет. И каждый из нас готовился к поездке на какую-то станцию. Центра управления полетами (ЦУПа) тогда не было. И 28 марта мы разъехались по различным станциям слежения. Я оказался на Камчатке, в Елизово.

И вот 12 апреля 1961 года. Первый раз человек летит в космос. Что будет? Как будет? Никто не знал, хотя в технику мы верили просто железно. Вначале появилось телевизионное изображение, и пока смутно было, я не мог точно сказать, кто это – Титов или Гагарин. И только после того, как Гагарин назвал уже оттуда меня по имени (привет Блондину), мы перебросились словами, и он заулыбался, стало ясно, что это Гагарин.

Вел я с ним связь около семи минут, может быть, поменьше. Он запрашивал, какая у него «дорожка», какие параметры. Мы тут же ему сообщили, что все хорошо, ждем встречи…

Это была обычная радиостанция. Мы потом с радиостанциями управлялись и с Николаевым, и с Поповичем… Я, когда летал Николаев и Попович, находился в Екатеринбурге. А вот когда в 1970 году был длительный полет Николаева и Севастьянова, уже центр управления был в Евпатории. ЦУП же начал работать в 1975 году.

Когда Гагарин готовился к полету, мы с ним постоянно пересекались. Мы не были изолированы друг от друга, каждый раз по субботам (тогда по субботам работали) собирались на совещания. Их проводил Гагарин. Он был первым командиром отряда до полета. И это не Королев назначил его на эту должность, это военные назначили, Каманин Николай Петрович по согласованию с Главкомом ВВС.

Рассматривая с разных сторон личность Гагарина, могу сказать – он очень мало прожил, но попал в отряд по удивительным показателям. Все складывалось так, что он просто обязан быть там. Хотя, по идее, откуда? Деревня Клушино. Господи… Сразу пошел в третий класс… И, зная его документы, уверяю – у него кроме оценки «отлично» никогда ничего не было. И потом, как взрослый человек, решает? Семье надо помогать! И он после шестого класса пошел в Люберецкое ремесленное училище. Ну, а семья у него – младший брат еще был, отцу много лет, матери тоже… Училище он окончил с отличием. После училища пошел в индустриальный техникум, продолжал себя формировать как мастер литейного производства. И там учился отлично. И летать начал. Он был спортсменом – при росте 165 сантиметров он был капитаном баскетбольной команды. Очень прыгучий! В волейбол играл в нападении. Это только себе представить! Его мама, Анна Тимофеевна, мудрая русская женщина… Она ему дала понятие нравственности. Он был очень крепким как физически, так и внутри… Как пружина…

Вы зачислены

Итак, мы целый месяц с Юрой Гагариным в одной палате находились. А потом нас собрали и объявили:

– Вы зачислены, весной мы вас всех соберем, еще раз придется кое-что пройти по последним технологиям исследования, не расслабляйтесь.

Главный конструктор Сергей Павлович Королев после запуска первого спутника 4 октября 1957 года приступил к разработке пилотируемого корабля. Он посчитал, что первые космонавты должны быть обязательно летчиками истребительной авиации. Требования были: не старше 30 лет, отличное здоровье, умение летать во всех условиях на самолетах МиГ-15, МиГ-17, МиГ-19, МиГ-21. Из трех тысяч ребят отобрали двадцать человек. Точнее так: из 3000 отобрали 42 человека, а из сорока двух осталось восемь. Потом еще двенадцать набрали. В результате, в отряд по состоянию на 1960 год, помимо меня, были зачислены: Иван Аникеев, Павел Беляев, Валентин Бондаренко, Валерий Быковский, Валентин Варламов, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Дмитрий Заикин, Анатолий Карташов, Владимир Комаров, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Марс Рафиков, Герман Титов, Валентин Филатьев, Евгений Хрунов и Георгий Шонин.

После запуска первого спутника 4 октября 1957 года, я думал, что лет через пятнадцать мы полетим в космос.

Конечно, я читал «С Земли на Луну» Жюля Верна. Чистая фантазия. Он рассказывал о невесомости эмоционально, не понимая физики. Еще помню в учебнике географии за четвертый класс был рисунок путника на краю земли, он заглядывает сквозь небесную твердь, видит там колесницы, молнии – так представляли космос в Средневековье. Вот эти картинки были у меня в голове.

В первый отряд космонавтов самых-самых здоровых в нашей стране отобрали. Это были асы. Но сразу же, на наших глазах, люди стали уходить. И некоторых вообще списывали из авиации. Первым ушел Толик Карташов. Там был такой тест на ломкость сосудов, когда смазывают растительным маслом и ставят колокольчики, создают вакуум. Если нормальные сосуды, кровь даже не собирается в капельки. А тут, смотрю, у Карташова полностью колокольчик кровью заполнился. Это значит, что где-то при каком-то ранении или даже при ушибе произойдет то, что сложно остановить. И парня тут же убрали, а ведь он был отобран в группу из шести космонавтов, готовившихся к первому полету. Его в июле 1960 года направили на дополнительное обследование в ЦВНИАГ, а в начале апреля 1961 года его имени уже не оказалось в списке космонавтов, представленных к сдаче экзаменов.

А до этого очень много ребят на центрифуге «полетело». Очень много. Если даже более семи зубов кариес, пломба там или расточка чего-то, уже не брали.

Главнокомандующий Военно-воздушными силами маршал К. А. Вершинин 4 ноября 1959 года дал нам отеческое напутствие:

– Вы лучшая часть ВВС. Мне жалко вас отдавать, но вы должны дальше нести флаг.

– Вам придется уйти и заниматься другой техникой. Именно вам надо будет не только летать, но и создавать ее. У нас еще нет такой. Я вас сейчас попрошу выйти в коридор, посоветуйтесь, если кто-то откажется, откажитесь здесь. Мы найдем вам работу.

Вышли в коридор. Один у нас отказался, Карпов был такой, а мы остальные зашли, сели. Все в одинаковом положении, плюс Николаев старший и Попович старше на четыре года. Николаев – на пять лет. Вроде бы опытные, молчат. И вдруг встает Юрий Гагарин и так свободно обращается:

– Товарищ главнокомандующий, многоуважаемый Константин Андреевич, мы вам безмерно благодарны за крылья, которые вы нам дали. Вы нас научили летать. Мы хотели бы идти дальше, но знайте, по любой вашей команде мы вернемся в боевые полки. Мы навсегда с вами.

Вот смотрите, уже здесь он проявил себя как человек, который нашел, что нужно в этой обстановке говорить. Мы все сидим, переглядываемся… По званию он – старший лейтенант, а рядом сидят капитан Николаев и капитан Попович, по идее они должны были встать…

Как я «погиб»

Со мной тогда неприятная история получилась. Со мной учился Леонов Александр Алексеевич. И он погиб. И пришла шифровка: лейтенант такой-то в полете в сложных условиях на самолете МиГ-17 погиб. Лейтенант Леонов А. А. Все. А я в то время уже был в другой воздушной армии – меня перевели в 24-ю воздушную армию ГСВГ. А тот Леонов погиб в 69-й армии. Я тогда снова в Германии находился, а всех космонавтов собрали в марте, а прошла шифровка о том, что погиб лейтенант Леонов А. А. И ребята подумали, что это я. И они выпили за меня, помянули.

А я приехал обратно с опозданием. Прихожу на КПП. Стоит какой-то парень. Я спрашиваю:

– Скажи, пожалуйста, здесь из первой особой группы есть кто-то?

Он побежал и докладывает ребятам:

– Слушайте, там какой-то рыжий лейтенант стоит, спрашивает вас.

Гагарин, Горбатко, Быковский оказались рядом. К ним он подошел. Они удивились:

– Кто?

– Да вот такой-то.

– Неужели это Алексей?

И они втроем – Гагарин, Горбатко и Быковский – выскочили на улицу, меня увидели, обняли и повели за собой. Я уже для них был свой человек.

Приезд со Светланой в Москву

Второй раз выдержал строгую комиссию и получил предписание прибыть в в/ч 26266 – войсковую часть будущего центра подготовки космонавтов.

Из Москвы мне надо было перелететь в Берлин, из Берлина поездом до Дрездена и затем в Альтенбург. Дали всего лишь три дня, чтобы расщитаться, собрать вещи и самолетом в Москву. Тут-то и возникли проблемы. Мой ящик с летным обмундированием не проходил в люк Ил-14. Надо менять билеты и ехать поездом. Денег в обрез, хотя на счету было достаточно, но как получить – конец недели, все закрыто. В Берлине в аэропорту продал часы. Купил билет до Бреста. В Бресте я вышел, думал, получу, а там до шестнадцати часов работали сберкассы. И тут я увидел офицера, который со мной был курсантом – Колю Мирзоева.

– Слушай, – говорю, – дай сто рублей, я тебе сразу же верну, как только прибудем в Москву.

Он мне дал деньги. Мы доехали до Москвы, сутки ничего не ели. На Москву оставалось десять рублей.

Садимся в такси, Белорусский вокзал, и ехать надо к стадиону «Динамо» в институт авиационной и космической медицины. Где конкретно – не знаем. Света в туфельках, и два чемодана у нас. Едем. Я смотрю – десять рублей уже отчет – стоп. Мы вышли, и надо было через парк идти с чемоданами, а Света в этих туфельках – в Германии же было тепло. А тут кругом снег. Зашли на КПП, а она так замерзла, аж плачет. Я снял с нее туфли, надел свои меховые перчатки на ноги.

Позвонил. Приезжает Быковский на автобусе за нами, забирает, и мы едем на центральный аэродром в районе Ходынки – в спортзал. Те, кто приехал раньше, захватили комнаты в бараках, а нам – в спортзал.

В спортзале натянули волейбольную сетку, на нее повесили газеты. С одной стороны Нелюбов с Зиной, с другой стороны – мы. Приехали после шестнадцати часов, все закрыто. Опять приехали поздно, деньги не могу получить. Пришлось обратиться с просьбой к семье Нелюбовых:

– Слушайте, стыдно начинать с этого, деньги есть и денег нет, дайте рублей сто.

Они дали, и уехали мы быстренько на улицу Горького, там где она пересекается с Садовым кольцом. Там магазин колбасы был. Купили мы этой колбасы, хлеба. Господи, наелись…

Так с волейбольной сеткой мы жили где-то полмесяца, наверное. А у нас опять начались занятия – общекосмическая подготовка. Мы занимались в Сокольниках, ходили на лыжах. Занимались там в спортзале. Силовые нагрузки и снятие характеристик с каждого человека. Кто сколько угол держит, кто сколько подтягивается, кто сколько жмет. И обязательно тридцать минут баскетбол, чтобы была разрядка.

Уже ранней весной, мы переехали. Нас расселили по разным местам Москвы. Я жил на Студенческой в общей квартире. У меня комнатка была. А остальные жили на Ленинском проспекте. И в это время в поселке Чкаловский, именовавшемся в открытой печати как поселок Зеленый, для нас строили дом, куда мы в мае месяце переехали. В мае 1960 года. Это в шестнадцати километрах к северо-востоку от Москвы. Параллельно строились два дома в Звездном городке, в двадцати пяти километрах к северо-востоку от Москвы. И эти дома мы заселили только в 1967 году.

Поскольку на космическом корабле космонавт катапультировался на парашюте, отдельно нужно было пройти сложную подготовку по владению парашютом. В мае 1960 года мы все вылетели на парашютную подготовку в город Энгельс. Там большое поле аэродромное, где мы и прыгали. За месяц мы напрыгали порядка пятидесяти прыжков. Это редчайший случай! Получили звание инструкторов парашютно-десантной службы. Уже имея это звание, осенью, когда все отдыхали, мы с Борисом Волыновым поехали работать инструкторами. Беляев, Комаров и Заикин с нами не выполняли программу прыжков, и теперь уже мы их учили.

Весь май мы находились на парашютных прыжках в Энгельсе. Вернулись – переехали все в поселок Чкаловский. Там нам всем дали квартиры. Это поселок, где жили летчики-испытатели.

Нам со Светланой дали однокомнатную квартиру. А вот у Гагарина была двухкомнатная квартира, поскольку он имел уже ребенка. Все, кто с детьми, получили двухкомнатные квартиры. А параллельно строился дом улучшенной комфортности. Там нам дали трехкомнатную квартиру. А Гагарину после полета к двухкомнатной квартире присоединили еще и соседнюю двухкомнатную. У него уже было двое детей.

Так мы пока и жили в Чкаловском и летали на Чкаловском аэродроме. Это совсем рядом. Летали на самолете Ил-14 с хорошим навигационным оборудованием. И ночью занимались вопросами навигации по звездам. Такая практическая работа с секстантом перед иллюминатором. А еще через день ездили в московский планетарий, изучали звездное небо.