Текст книги "Бэтмен нашего времени"

Повернулся он так резко, что у меня возникло ощущение, что он принял для себя какое-то решение. Чёрт возьми! Конечно, принял решение, и я знаю какое! Они же приедут туда снова. Надо как-то предупредить Кольку! Только как же это сделать? И сделать это очень осторожно, ведь за мной могут следить… Снова моя жизненная ситуация сильно напоминает детектив. Всё равно, надо спешить, ведь они же его наверняка грохнут!

Забившись в уголок и надвинув капюшон своей старой куртки на пол-лица, вечером того же дня трясусь в электричке.

Перебираю в уме сделанное. Так… У Станислава Ивановича отпросился. Зачем – говорить не стал, чтобы не волновать. Врать не хотелось, сказал, что просто очень надо. Папе на всякий случай сказал, что ночую у подруги. Повинился, опустив глаза, при этом думая, что это и есть, наверное, ложь во спасение. Из-под капюшона осторожно оглядываю едущих со мной в вагоне. Почти одни пенсионеры да тётки. Вроде ничего подозрительного. До платформы в метро тоже осторожно оглядывался, вспоминая слова Станислава Ивановича об осторожности. Я даже куртку другую надел, чтобы выглядеть не так, как всегда.

Выйдя на знакомой станции, на всякий случай тоже огляделся. Ничего подозрительного не заметил. Теперь от станции бегу по знакомой дороге. Автобуса я ждать не могу: мне надо спешить. Уже вечер и темно, если сзади пойдёт машина, то в свете фар я буду виден, значит, надо будет прыгать в сторону, по глубокому снегу чуть не ползти в лес и надеяться, что меня не заметят. Честно говоря, страшновато…

Фары движущейся машины я, обернувшись, заметил, как и предполагал, издали и сразу бросился прочь с дороги. Спрятавшись за деревом, наблюдал её приближение и облегчённо выдохнул, когда увидел всего лишь какую-то «Газельку». На всякий случай проследил, не повернёт ли она в сторону базы. Нет, прошла мимо… Вернулся на твёрдое место. Потом было ещё несколько машин, и каждый раз мне приходилось нырять в придорожный снег.

Уф… Кажется, добрался без приключений. Вот и ворота базы. Унылый фонарь освещает лишь небольшую часть территории. Это хорошо. Оглядываю тёмные строения, пытаясь понять, в котором может обитать Коля. Вряд ли, кроме него и директора-сторожа, кто-то ещё тут сейчас будет находиться. Все домики тёмные… Нет, в том, где мы с Викой проводили медовые пять дней, похоже, мелькает какой-то свет. Стараясь не входить в светлое пятно, пробираюсь к нему.

Едва я вхожу в тёплую часть домика, как на моей шее оказывается какая-то удавка. От наступившего удушья темнеет в глазах, ноги подгибаются, и я оказываюсь на полу.

– Ну вот ты и готов, – удовлетворённо хмыкает Колька и вдруг… – Димон? Ох-х… Прости!

Он сначала меня слегка бьёт по щекам, потом, когда я окончательно прихожу в себя, усаживает на табуретку.

– Прости… Прости меня. Здорово… – он хватает мою руку, крепко жмёт и оправдывается: – А я думал, что меня опять убивать приехали.

– Не волнуйся… Сейчас приедут, – бурчу я, пытаясь вертеть травмированной шей, и почти приказываю: – Быстро собирайся! Надо бежать отсюда. Всё расскажу потом. Аркадий про тебя знает. Эта дурища всех сдала. Могут приехать хоть сейчас.

– Понял. Только собирать мне почти нечего, сгорело всё тогда… Хорошо, что документы у Степаныча находились, – тем не менее он хватает какую-то сумку и что-то туда сбрасывает. – Я готов!

С базы выходим не через ворота, а, чтобы не делать лишних следов, через ту дыру в заборе, которую я пробил ещё во время пожара. Осторожно идём вдоль ограды, потом всё же приходится выйти на дорогу.

– Если увидим фары – сразу в лес и прячемся за деревья, – продолжаю командовать я.

– Ты, Димон, меня вообще за лоха держишь! – обижается Коля. – Что я, сам не понимаю?

– Просто, когда я сюда шёл, пришлось несколько раз так прятаться. Мало ли что!

– Понятно… Тогда лучше идти по той же стороне, где шёл ты.

Сразу понимаю эту мысль. Ведь если эти братки с джипа на базе его не найдут, то на обратном пути они, возможно, будут внимательно смотреть по сторонам дороги и следы моих прежних соскоков в снег их запутают, а это значит – задержат.

В общем, три раза в снег мы уже ныряли, напряжённо отслеживали проходящие в сторону базы машины и потом снова выбирались на дорогу. Ещё остаётся что-нибудь около трёх километров до станции.

– Бог троицу любит, – ухмыляется Коля, и в этот момент за поворотом вспыхивает струя света от очередных фар. Снова бросаемся в снег и дальше в лес и снова напряжённо следим за приближающейся машиной.

Ох… Это тот самый джип «Чероки». Он проезжает на хорошей скорости, несмотря на заснеженную дорогу. Спешат ребята! Аркадий Михайлович зря не пошлёт…

– Они… – бормочет мой попутчик и добавляет: – Теперь пошли скорее.

По дороге почти бежим, постоянно оглядываясь. Естественно! Сейчас они поедут обратно!

Едва сзади блеснули фары, тут же опять прячемся. Однако джип что-то не спешит приближаться. Неужели они исследуют каждый наш соскок с дороги?

– Они точно нас ищут по следам, – почти шёпотом произносит Коля. – Так, Димон… Здесь около километра напрямки через лес есть ещё одна дорога. Она на предыдущую станцию ведёт. Погнали! Не отставай!

Бежать по снежному лесу без лыж – занятие малоприятное, но если хочешь унести ноги от реальной смерти, то выбора нет, да и страх подгоняет. Ветки ёлок шлёпают по лицу, снег сыплется за шиворот, но продвигаемся достаточно резво. Один раз, правда, я ввалился в какую-то яму, но с Колиной помощью выбрался. В темноте ведь не очень сориентируешься, куда ступать.

Вот и дорога.

– Нам налево, – командует Коля, и добавляет: – Я по этой дороге за водкой в лабаз бегал. Только выходил на неё пораньше. Пошли скорее!

Так же почти бегом добираемся до станции. Смотрю расписание. Последняя электричка ушла. Беда…

– Не смотри электрички! Скоро должен быть поезд из Костомукши. Он тут останавливается. Попросимся.

Колина информация возвращает надежду. Только бы поезд остановился, ведь официальной остановки у него здесь нет.

Остановился! Бегу к вагону, дверь которого открылась. На подножке проводник…

Ну надо же! Бывает в жизни везение! Валера! Мой летний знакомый по поезду в Петербург и соучастник того приключения.

– Лерич, привет! – кричу я снизу.

– Димка! Здорово!

– Выручи нас до Питера! Горим!

– Нет вопросов! – широко улыбается он и поднимает подножку.

В поезд мы садимся, когда он уже трогается.

– Ну ещё раз – здорово! – Валера жмёт мне руку и хлопает по плечу. – Какими судьбами?

– Ой, долго рассказывать. Ты даже не представляешь, как ты нас выручил, – не могу же я ему рассказывать всего! – Ты сразу скажи, сколько я тебе должен буду?

– Иди в жопу! Я рад, что тебя встретил. Ты ведь мне так и не позвонил!

– Извини, столько всяких дел было…

– Ладно, парни, пошли в служебное купе. Налью вам для сугрева. Намёрзлись ведь!

В уютном тёплом купе, после ста граммов водки, мы с Колей начинаем засыпать. Такое расслабление!

– Димка, ты расскажи, где ты, чем занимаешься, – тормошит меня Валера.

Коля уже посапывает, уронив голову на руки на столике, а я, чтобы не заснуть, понемногу рассказываю о своём житье-бытье. Конечно, не всё рассказываю, но так, в общих чертах. Одна только мысль меня сильно волнует – куда теперь Коле деваться?

– А ты как тут оказался? Вроде в южную сторону ездил… – интересуюсь я у Валеры.

– Так лето кончилось, дополнительные поезда отменили, и я чуть не вылетел с работы. Хорошо, что на Костомукшинском направлении место появилось! Когда надо на жизнь зарабатывать, выбирать не приходится. Ты же тоже вон и учишься, и вечерами…

Всё продолжаю думать про Колю. Воображение рисует разные страшилки. А вдруг на вокзале нас поджидают? Это вообще-то совсем не страшилка. Пока поезд, не очень спеша, трюхает до Питера, эти недобры молодцы вполне могут уже оказаться в городе. Всё-таки не зря я начитался разных детективов!

– Лерич, а нас с Колькой можно будет высадить где-нибудь пораньше? Ну чтобы не на вокзале…

– Что, всё так серьёзно? – ловлю я внимательный взгляд. – Вообще-то мне сразу показалось, что вы какие-то… встревоженные. Прячетесь?

Молча киваю.

– Большие проблемы?

Снова киваю и добавляю:

– Я потом тебе как-нибудь расскажу. А пока помоги нам, пожалуйста.

– Короче, слушай! Когда будем подъезжать к вокзалу, там поезд пойдёт совсем медленно. Я вам дверь открою и подножку подниму. Сможете спрыгнуть?

– Не вопрос. И ещё… Мало ли кто будет спрашивать, ты нас не видел вообще.

– Тоже не вопрос, – усмехается он.

Подножка поднята, поезд хорошо замедляет ход, и мы с Колей друг за другом соскакиваем в междупутье.

– Димка! Звони, не пропадай! – кричит Валера.

– Позвоню. Счастливо!

Шагая через какие-то пути, порой пролезая под вагонами, добираемся до ворот и выходим в город.

– Ну всё, Димон, – поворачивается ко мне Коля, – надо прощаться. Лучше нам идти каждому самостоятельно. Тебе со мной даже рядом быть опасно.

– Ты сейчас куда?

– Есть одно потаённое место. Где и что, рассказывать тебе не буду. Извини…

– Да ладно! Я не обижаюсь. Ты давай там поосторожнее.

– Ты тоже. Да… Аркадий тебя точно недооценил.

– Похоже, уже оценил. Он мне на это намекнул.

– Тогда – тем более! Значит, есть угроза и тебе, – он долго смотрит на меня, потом порывисто обнимает. – Спасибо тебе. И извини, что там, на базе, я тебя сразу не признал.

– Плюнь! Ерунда всё это. Главное, будь жив!

– Постараюсь. Ты – тоже! Может, ещё когда встретимся… Я решил, что хватит просто так прятаться. Ещё поборюсь! Как – рассказывать не буду. Есть варианты…

Ещё раз обнимаемся и расходимся в разные стороны.

В прихожей меня встречает папа. Четыре утра, но они, конечно же, не спят, волнуются…

– Димка! Ты откуда такой?

Понимаю, что видок у меня не самый свежий.

– Пап… Прости, я сказал тебе неправду насчёт женщины… Можно, я потом всё расскажу? Главное, что всё получилось хорошо.

– То, что ты сказал мне неправду, я понял сразу, – грустно усмехается он и уточняет: – Волновать нас не хотел?

– Угу… – и, стараясь подобрать слова для хоть какого-то объяснения, говорю сбивчиво: – Ты поверь, я никого не убил и ничего не украл. Я спасал человека, которого могли убить, его надо было предупредить. Я предупредил и тем самым спас! Это всё последствия того летнего случая. Папа, прости меня. Я, наверное, слишком много хлопот вам с тётей Тоней доставляю. Но если бы я не сделал того, что сделал, моя совесть меня бы замучила. Только очень тебя прошу: пожалуйста, об этом никому не говори. Даже тёте Тоне. Это действительно опасно.

Господи, что я вынужден говорить!

– Понимаю тебя, сынок… Я, конечно, никому не скажу. Увы, мы сейчас живём в страшное время. Меня только беспокоит, что ты, к моему большому сожалению, слишком рано попал во взрослые проблемы, – вздыхает он и кладёт мне руку на плечо. – А насчёт другого беспокойства, то, поверь, оно было бы гораздо сильнее, если бы ты жил не в ладах со своей совестью. А поскольку я вижу, что это не так, то могу тобой гордиться.

– Папка… – мне так приятно его обнять!

– Ладно! Иди отдыхай. Завтра тебе в школу. Да! Чуть не забыл. Тебе девушка какая-то звонила. Часов в одиннадцать. Я сказал, что тебя пока ещё нет дома, что ты в гостях.

– Ага… Спасибо, папа…

Ой-ой-ой… Это кто ещё? Мой телефон есть и у Вики, и теперь у Алёны. Если это была Вика, то она могла это сделать по просьбе Дрюни, а тому скорее всего приказал Аркадий Михайлович. Если это так, то тогда это будет значить, что меня проверяли. В гостях… Если это действительно была Вика, то, значит, эту компанию так просто не проведёшь. Это я уже осознаю предельно ясно. Ох-х… Лучше бы это была Алёна. Я бы ей смог всё объяснить.

* * *

Иду в школу и напряжённо думаю, кто же из двоих девчонок мне скажет про телефонный звонок. Что-то мне подсказывает, что ситуация будет развиваться по худшему варианту. Моего небольшого жизненного опыта уже хватает для того, чтобы понимать: когда предстоит выбор между «плохо» и «очень плохо», то капризная дама по имени Жизнь всегда почему-то выбирает вариант «очень плохо».

– Дима! – слышу я сзади негромкий голос Алёны и оборачиваюсь. – Здравствуй, Дима!

– Здравствуй! – глядя в её глаза, пытаюсь понять, что там? Если удивление и упрёк, то, значит, звонила она. Не могу понять…

– У тебя что-то случилось? – вдруг спрашивает она.

– А что?

– Вид у тебя какой-то нехороший. Очень подавленный и встревоженный.

Как это заботливо прозвучало! От сказанного ею внутри становится так тепло! И как она на меня смотрит…

– Алён… В общем, у меня ничего не случилось, но могло случиться, – и под её взглядом понимаю, что не могу ей не рассказать. Надо мне хоть чуть-чуть выговориться! Может, поэтому начинаю говорить коротко и отрывисто: – Меня вчера вечером в городе не было. Я ездил спасать одного человека. Его хотели убить. Я его спас, предупредил. Но пока меня не было дома, мне звонила какая-то девушка. Сначала я думал, что это ты.

– Я тебе не звонила, – перебивает она.

– Тем хуже. Значит, это звонила Вика. Только у тебя и у неё есть мой телефон. Все эти проблемы возникли только из-за неё. Это она распустила язык, и тот человек мог пострадать именно из-за неё. А раз звонила, то – проверяла, дома я или нет. Те, кто хотел убить того парня, наверняка попросили её сделать этот проверочный звонок, не поехал ли я его предупреждать.

Сам понимаю: говорю так, что понять меня трудно.

– Дим… Я ничего не поняла, кроме того, что ты в опасности. Это так?

Молча киваю головой. Надо же, как она схватила самую суть!

– О том, что ты мне сказал, я, конечно, буду молчать. Я же не Вика!

Смотрю на Алёнку и не узнаю: взгляд решительный, даже жёсткий.

– Ты должен знать, что на меня можешь положиться. Только пообещай мне быть осторожным.

– Обещаю, – улыбаюсь я. – Спасибо тебе! Я тебе, возможно, потом всё расскажу. Сейчас не могу.

– Ты сейчас лучше себя в порядок приведи, а то у тебя на лице всё написано крупными буквами, – сурово замечает Алёна и продолжает: – У тебя вид должен быть абсолютно спокойный. Тем более ты выяснил, кто тебе звонил, а значит, должен быть готов к возможным провокациям. Понял?

– Понял… – ох, как хочется её обнять! Вот это поддержка!

– Пошли!

Удивлённо смотрю на неё. Раньше в школу мы вместе не входили, только уже там встречались.

– Пошли! В школу войдём вместе.

Едва входим в класс, как я сразу ловлю взгляд Вики. Она сначала смотрит на меня, потом на Алёну, и на её лице появляется злое выражение.

– Димочка! А я вчера тебя искала. Мне сказали, что ты пошёл в гости, – и, бросив снова взгляд на Алёну, ехидно заявляет: – Что-то поздно ты в гостях задерживаешься…

– Если тебе это интересно, то он иногда задерживается до самого утра, – спокойно и довольно громко заявляет Алёнка. – Мы только что позавтракали и вот пришли.

Надо видеть в этот момент Вику. А я так вообще от услышанного чуть не рухнул. Мог ожидать всего, но только не этого. Она что, с ума сошла? Это я про Алёнку. Она вообще подумала, что теперь про неё будут говорить? Ну ладно, про Вику все всё знают и ничему не удивляются, а эта-то? Какая слава теперь про неё пойдёт? Однако, что сделано – то сделано, и я пока не вмешиваюсь. Я прекрасно понимаю, что Алёнка, жертвуя своей репутацией, пытается меня спасти. Наверняка она это ещё там, на улице, придумала. Как же я ей благодарен! Может, она меня любит?..

Наши одноклассники, естественно, находятся в состоянии шока, а мы спокойно занимаем каждый своё место.

После первой перемены, памятуя о возможных разборках в бабском туалете, внимательно смотрю на Алёну. Вроде ничего… и вид такой… как бы это сказать… Точно! У неё вид победителя. Неужели они там всё выяснили? Бросаю украдкой взгляд на Вику. Ого! Губка закушена, и что-то она трёт запястье руки. Похоже, там действительно что-то было.

На следующей перемене в коридоре подхожу к Алёне.

– Что там у вас случилось?

– Дима, ты успокойся. Ничего особенного не произошло, – тихо говорит она и спокойно при всех поправляет ворот моей рубашки. – Меня позвали на беседу, и я объяснила, что ей от тебя надо отстать.

– И теперь Вика держится за руку, – усмехаюсь я.

– Просто я тоже за эту руку немного подержалась, – хитренько улыбается Алёнка.

– Ты – молодец!

– Угу! – весело тряхнув головой, соглашается она. – Я у тебя – молодец.

Она у меня? Она у меня! И не могу оторвать от неё глаз…

Выходим из школы после уроков.

– Можно, я тебя провожу? – прошу я, ведь кроме тех дней, в которые мы с ней занимаемся, я обычно сразу после школы еду на работу и специально её провожать ещё не ходил ни разу.

– Спасибо…

Забираю её портфельчик. Только сейчас до меня доходит, что интуитивно я сделал то, что просто обязан был сделать после всех событий сегодняшнего дня. Ведь чёрт знает, что ещё может придумать Вика.

– Ты поднимешься? – у парадной спрашивает Алёна.

– А можно?

– Пошли. Я тебе кофе сделаю.

В квартире сидим на кухне, пьём кофе и опять молча смотрим друг на друга. Её мать на работе, никто не мешает, и я могу просто сидеть и смотреть на девчонку, мысли о которой теперь постоянно меня одолевают. После её поступка в школе внутри будто что-то перевернулось. Маленькая хрупкая девчонка, прочувствовав мои проблемы, неожиданно взяла управление в свои руки и постаралась ценой своей репутации вывести из-под удара. Впервые в моей жизни защищаю не я, а защищают меня. Господи, какая же она… Там, в школе, она сказала, что «она у меня…» Неужели…

– Тебе нравится мой кофе? – нарушает молчание хозяйка.

– Мне нравишься… ты, – неожиданно для себя признаюсь я, всё так же умирая от смущения. В школе – там совсем другое. Там мы среди других людей, а здесь мы с ней совсем одни. Наедине…

– А мне нравишься ты, – глядя мне прямо в глаза, заявляет Алёна. И опять мы молча смотрим друг на друга. Я встаю, подхожу к ней, беру за плечи, наклоняюсь и зарываюсь носом в её волосы.

– Алёнушка…

– Так меня папа звал, – тихонько говорит она и встаёт.

Наконец я могу её обнять и держать… держать… в своих руках.

– Спасибо тебе… – шепчу я ей на ухо. – Ты такая… Ты самая лучшая.

– Ты тоже…

– Нет… Я плохой… – и, вспомнив случайно подслушанный разговор в школьном коридоре, с улыбкой объясняю: – Я – пошлый бабник и беру то, что плохо лежит.

– А подслушивать нехорошо, – в тон мне отвечает она.

– Я случайно. Потом сразу сбежал.

– Хочешь, признаюсь?

– В чём?

– Ты мне сразу понравился. Сразу, как я тебя увидела. И Вике тогда это сказала от ревности.

– Можно, я тебя поцелую?

– Можно… – и закрывает глаза.

Осторожно касаюсь её губ своими. Её губы такие мягкие! Ещё… И ещё…

– Я тебя люблю… – шепчу снова в её ушко и оправдываюсь: – Я этого ещё ни одной девчонке не говорил. Я ведь бабник…

– Ты дурачок… Ты очень хороший. Я тоже… тебя люблю, – ласково шепчет Алёнка и сама тянется ко мне губами.

Какое же блаженство – целоваться с девчонкой, которую любишь! Самое удивительное, что при этом ни одной похотливой мысли не пришло в мою голову. Мне даже было боязно – вдруг наступит возбуждение? Начинаю понимать, что такое «чистота помыслов».

* * *

Вечером в офисе меня ждёт сюрприз в лице самого шефа, который остался для встречи со мной.

– Здравствуй, Дима! – его рука резко сжимает мою. – Пойдём-ка ко мне в кабинет.

Понимаю, что предстоит разговор тет-а‑тет.

– Что там у тебя случилось? – спрашивает Станислав Иванович, едва закрыв дверь.

Не хотел я ему говорить про своё путешествие, когда отпрашивался накануне. Он тоже так всегда за меня волнуется, что мне даже неудобно. Ещё одному человеку я приношу беспокойство.

– А что такое? – невинно спрашиваю я.

– Дима… – такое впечатление, что шеф переводит дух. – Повторяю вопрос: что у тебя случилось? Мне вчера вечером звонил какой-то незнакомый мужчина и спрашивал, вышел ли ты на работу. Я сразу же понял, что это неспроста. Уверен, что этот звонок был сделан по приказу Аркадия.

Уже который раз внутри у меня всё сжимается.

– Не волнуйся, – усмехается он, очевидно, заметив выражение моего лица. – Я ему сказал, что ты сидишь и работаешь. На том конце сразу повесили трубку.

– А во сколько это было? – выдавливаю я вопрос.

– В семь вечера.

Так… В семь вечера я ещё только подъезжал к нужной платформе. Потом в одиннадцать домой звонила Вика. Да… Как там говорилось в старом классном фильме «Семнадцать мгновений весны»? Под колпаком? Нет, меня хотели упрятать под колпак, да не получилось. Спасибо тем людям, которые хорошо ко мне относятся.

– О чём задумался? – Станислав Иванович прерывает ход моих мыслей. – Давай, рассказывай всё по порядку.

Приходится рассказывать всё. Даже историю со звонком Вики и поступком Алёны рассказал.

– Да… Твоя девочка просто героиня. Она, наверно, тебя очень любит, если пошла на такой шаг.

Молча киваю.

– Однако все твои алиби, которые мы скопом тебе соорудили, на самом деле весьма хлипкие для таких умных и прожжённых личностей, как Аркадий. Гм… Подозреваю, что за твоим приятелем Колей охотятся вовсе не из-за неудачного покушения на тебя! Возможно, он знает что-то такое, что может быть для его бывшего шефа опасным.

– Не знаю. Он мне всего не говорил.

Хотя говорил ещё тогда, на базе, но почему-то не хочу в этом признаваться даже Станиславу Ивановичу.

– И слава богу! Много знать в наше время опасно. Собственно, это было опасно всегда. Да, Дима, прямо хоть привязывай тебя, чтобы ты в очередное приключение не попал. Говоришь, Аркадий намекнул, что понимает, что ты не так прост, как хочешь казаться?

– Угу…

– Зауважал, значит… Это тоже опасно. Очень опасно…

– Станислав Иванович, а вы давно знаете Аркадия Михайловича?

– Когда-то он был одноклассником моего отца. Они даже дружили. Потом сел за крупную финансовую аферу. Я его узнал уже после того, как он вышел. Я заканчивал школу, когда он появился у нас в доме. На похоронах отца был. Мне же, Дима, пришлось в жизни рано начать крутиться. Когда отец умер, я ещё студентом был. Так что я тебя понимаю и уважаю ещё и за то, что ты любишь работать и думаешь о своих близких уже сейчас. Возвращаясь к Аркадию, хочу сказать, что это очень умный и хитрый человек. Кстати, хорошо играет в шахматы. Он это очень любит. Видишь ли, у Аркадия всегда было два вида жизни: дневная респектабельная и ночная – тёмная, как и он сам, – Станислав Иванович делает паузу. – О нём говорят немного, впрочем, как о всех тех, кто стремится держаться в тени. Он как-то ухитряется проворачивать свои дела так, что о них либо не знает никто, либо знает очень узкий круг ближайших соратников. Как в прошлом сиделец, чтит так называемые понятия и старается их не нарушать. Это нынешние промышляют беспределом.

– А убийства своих, так сказать, сотрудников – это не беспредел?

– Понимаешь, из-за своего очень серьёзного влияния и соответствующих возможностей Аркадий считает себя вправе распоряжаться всем, в том числе и чужими жизнями, по принципу – нужен или не нужен ему этот человек, мешает он или нет достижению его целей. Для него люди делятся по уровням. С представителями низших, по его мнению, уровней он не считает нужным церемониться. Видимо, в целом это укладывается в «понятия», если при этом он не переступает границу чьего-то такого же «бизнеса».

Почему-то вспоминаю свои мысли о сверхвозможностях и о праве сильного. Как тогда сказал папа – творить беспредел? Беспредел ли, понятия ли… Бог с ними, с терминами! По сути, сейчас я получил ответ на свои вопросы. Станислав Иванович сказал практически то же самое, что и папа.

– А сейчас о чём задумался?

– Да так… Думаю, свидетелем каких ещё дел Аркадия Михайловича мог стать Коля.

– Значит, так! Выбрасывай эти мысли из головы! И не вздумай даже пробовать это выяснять. Понял меня?

– Понял.

– Заигрался ты, я смотрю, – Станислав Иванович говорит жёстко и отрывисто, очередной раз глядя мне прямо в глаза. – Ещё раз повторяю тебе, как плохому ученику: держись от всех этих разборок подальше. Всё! Пора заканчивать. Запомни! Если Аркадий снова захочет с тобой встретиться, то будь максимально почтителен. Не надо, как было сказано у Киплинга в «Маугли», дёргать смерть за усы. Насчёт смерти я не пошутил.

* * *

Всё идёт, как обычно. Школа, потом наши занятия математикой с Алёной, потом моя работа в офисе у Станислава Ивановича. С Алёной я очень стараюсь быть строгим учителем, но всё время, как на неё посмотрю, так хочется её целовать, целовать… Потом, после занятий, конечно, целуемся. От той нежности, которую я к ней испытываю, стараюсь быть крайне бережным и… наверно, только сейчас начинаю понимать значение ещё одного слова – целомудренным.

Алёнка… И добрая, и милая, и умная, и такая самоотверженная девчонка! Она занимает все мои мысли. Порой мне кажется, что она просто всегда со мною рядом. Что бы я ни делал, всё время хочется, чтобы она это видела. Видела, какой у неё Димка умелый, сноровистый, может, даже умный… Очень хочется быть именно таким! Правда, увы, не всё так блестяще. Общаясь с ней, я порой понимаю, что в своей южной провинции многого недополучил в смысле воспитания, да и не только воспитания. Когда мы с ней начинаем говорить про литературу, мне становится стыдно от собственной серости. Этот мой стыд она заметила сразу и, как я понял, тактично взялась за моё воспитание в смысле восприятия прекрасного. И мне очень приятно, что ей хочется, если можно так выразиться, «развивать» меня.

По выходным мы с Алёнкой, если не ездим за город на лыжные прогулки, бродим по городу. Она много читала и, оказывается, очень хорошо знает историю Петербурга и поэтому рассказывает мне много интересного про его архитектуру, про людей, которые когда-то тут жили. После первой же такой прогулки я поискал в дедовской библиотеке книги про Питер, но почти ничего не нашёл. Видимо, в то время их мало печатали. Правда, абсолютно неожиданно для себя, взяв в руки сборник произведений Тургенева, увлёкся. Читал с интересом и наслаждался его русским языком. Как же жаль, что сейчас мы все говорим совсем по-другому! А вообще не все! Понял, что мне ещё нравится в Алёне. У неё совсем другой язык, будто она человек из другого мира. Принятых сейчас у нас, у молодёжи, оборотов речи она практически не употребляет. Когда рассказал ей про свои наблюдения и мысли, она справедливо заметила, что всё это зависит только от нас самих. И если захотеть, то вполне можно изменить свою речь. Это, конечно, так, ведь если мы учим иностранные языки, то уж свой-то родной можно научиться не коверкать.

Урок математики кончается. Звонок.

– Дима Радыгин, подойди, пожалуйста, ко мне, – зовёт математичка.

Подхожу к ней.

– Зайдите с Алёной ко мне в учительскую после уроков.

– Хорошо, Татьяна Михайловна.

Интересно, что классная хочет нам сказать обоим? Скорее всего, будет воспитывать, ведь с того самого дня, когда Алёнка попыталась меня выгородить, мы своих взаимоотношений от остальных не скрываем. Конечно, не обнимаемся при всех и тем более не целуемся, но она не стесняется поправлять воротник моей рубашки, который всегда задирается, и ещё иногда приглаживает волосы. И на переменах мы почти всегда вместе.

Сидим с Алёнкой у Татьяны в учительской.

– Ребята… Я хочу вам сказать пару слов… – начинает она, будто подбирая слова. – То, что случилось с вами, а я вижу – это случилось, хоть и не приветствуется в школе, но всё равно – это прекрасно.

Такого даже от Татьяны я не ожидал! Кажется, даже краснею.

– И то, что вы, не скрывая своего чувства, ведёте себя очень… достойно – это поступок! – продолжает она. – Но, увы, за этот поступок вам придётся платить большую цену. К сожалению, ваши сверстники по своей молодости не смогут вас понять, пока с ними не произойдет то же самое. Крепитесь.

– Татьяна Михайловна… – благодарность за понимание просто переполняет меня. – Спасибо вам. Алёна уже кое-что чуть не испытала. Если бы…

– Вот-вот… – прерывает она меня на полуслове. – Потому я и говорю – крепитесь. И береги Алёну! Ей сейчас будет труднее, чем тебе. Верно, Алёна?

Алёнка молча кивает.

– Если что – приходите ко мне. Чем смогу – помогу.

– Спасибо вам, Татьяна Михайловна! – как-то очень проникновенно говорит Алёнка – Но…

– Что – «но»?

– Просто, когда со мной Дима, мне ничего не страшно!

– Всё равно. Прошу, не натворите глупостей. Прежде чем что-то сделать или сказать, хорошо подумайте. Договорились?

– Конечно! – рьяно соглашаюсь я, подсознательно пытаясь понять, что имела в виду Татьяна под словом «глупость» и не совершил ли я эти глупости уже.

– Я в вас верю, – она мягко улыбается.

Бродим с Алёной по набережным Невы. Мороз несильный, и сыплет небольшой снежок. Как всё-таки приятно держать в своей руке её узкую ручку.

– Дим… А тебе со мной не скучно?

От такого вопроса даже останавливаюсь. Чуть паралич не разбил!

– Почему ты так подумала?

– Ну я не знаю… Может, ты привык к другому общению с девушками…

– Это к какому ещё другому? – не понимаю я.

– Ну… Ты же с Викой по-другому общался?..

– Да чёрт с ней, с Викой! Сама знаешь, как я с ней общался и где.

– Просто я не хочу, чтобы ты чувствовал себя со мной… – видно, что она подбирает слово, – некомфортно.

– Глупенькая моя… – и притягиваю её к себе. – Мне с тобой всегда очень комфортно, ведь я тебя люблю.

– И я тебя… Поэтому хочу, чтобы тебе со мной было хорошо.

– Мне с тобой очень хорошо, – эти слова я говорю шёпотом ей на ухо, и так хочется её поцеловать! Но не могу я свою любимую девчонку целовать при людях. – Мне так хорошо ещё ни с кем не было.

Алёнка почему-то тихонько вздыхает. Мне показалось, или это действительно так, но сейчас у нас с ней возникла какая-то недосказанность. Будто я чего-то в её словах не понял, а она не захотела этого прояснить. И почему опять вспомнила про Вику? Может, думает, что я не выполняю своего обещания и всё ещё трахаюсь с ней? Она что, мне не верит? Нет, не думаю, что она мне не верит. Тогда, значит, это что-то другое…

Часто в своих мыслях возвращаюсь к разговору в офисе у Станислава Ивановича. Размышляя над всем тогда сказанным, чётко понимаю, что Аркадий Михайлович меня просто так не оставит. Наверняка прав был Станислав Иванович, сказав, что для Аркадия все мои алиби неубедительны. И если он охотится за Колей, то, по всей видимости, зачищает пространство для собственной безопасности, а я, помешав этому, становлюсь его противником, даже врагом. Стараюсь делать выводы. Сам отмечаю, что моя осторожность потихоньку становится несколько гипертрофированной. Нет, это не боязнь или, не дай бог, трусость. Просто я пытаюсь рассчитывать каждый свой шаг, каждое своё действие. Даже когда иду домой и вхожу в наш двор-колодец, предполагаю нападение и стреляю глазами по углам. Хлопотно это, конечно, но что делать – такова необходимость.

Вообще слово «необходимость» порой означает некую вынужденную последовательность действий. То есть такое состояние, когда от тебя уже почти ничего не зависит. Это трудное состояние. Ведь человек на то и человек, чтобы владеть ситуацией. Нормальное, естественное для него состояние когда, оценив положение вещей, он принимает решение о целесообразности поступка и совершает его. Как правило, такое принятие решения сопровождается определённым выбором. Помню, как эта мысль пришла мне в голову, когда я подслушал под окном офиса Аркадия Михайловича о готовящемся на меня нападении. Тогда я сделал свой выбор. И потом, спасая Колю, я тоже сделал этот выбор. И каждый раз мой выбор был в пользу… А в пользу чего был мой выбор? Наверно, это всё-таки совесть. Ведь если бы я тогда сдрейфил и не довёз деньги или потом не предупредил об опасности Колю, тем самым спасая его, то моя совесть, совесть Дмитрия Радыгина, не была бы спокойна. Поступив по-другому, я не сделал бы того, что должен сделать нормальный человек в таких ситуациях. Когда-то, ещё в прошлый мой приезд в Петербург, папа объяснил мне понятие слова «честь». Я тогда понял, что имеет честь только тот человек, который живёт в ладу со своей совестью. А я хочу иметь честь!