Текст книги "Нельсон. Морские рассказы"

Их рота находилась на этаж выше нашей. И частенько я его видел идущим в строю. Он все время замыкал строй, потому что рост у него был метр пятьдесят с кепкой. И этот Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос от своего электромеханика он не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только нам, надеясь, что кто-то проявит свою мудрость.

Особенно он донимал меня:

– Ну что, студент? – обычно он обращался ко мне.

Хотя Колян тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вёл как-то обособленно, и кличка «студент» к нему не пристала. А ко мне сразу пристала. Студент так студент, да и ладно. Меня это не напрягало.

Электромеханик всегда начинал так:

– Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить, – и задавал этот вопрос.

Иногда я отвечал, иногда нет. Когда я не отвечал, то электромеханик был настолько доволен, что они вдвоём с четвёртым механиком – четвёртый тоже без десяти восемь спускался на разводку – уличали меня в моём невежестве. Ну, что ж. Уличили так уличили, я от этого сильно не страдал. Иногда со всеобщим смехом мы так и спускались в грохочущее машинное отделение.

Кликуха «студент» к Коляну так и не пристала – наверное, из-за того, что он был очень серьёзный, слишком много думал, малоразговорчивый, и ни с кем не общался. Он и по жизни потом был таким же умным, таким же неразговорчивым. Даже когда лет через двадцать пять я его встретил в пароходстве, то он занимался настройкой электроники систем винта регулируемого шага (ВРШ), что никто практически на Дальнем Востоке не мог сделать и осилить. В то время он был единственным специалистом, кто в этом деле хоть что-то понимал. Поэтому я не удивился, когда он пришел ко мне на «Синегорск» и настраивал систему винта регулируемого шага фирмы КАМЕВА.

Ну а после разводки мы шли на работу. Я был в рабочей бригаде, работал с восьми утра до пяти часов вечера. С двенадцати до часу у нас был обед. Так что жизнь вошла в своё русло, и я за эти два месяца своей практики уже так вписался в коллектив и в эту морскую жизнь, что мне это очень даже нравилось.

Но в тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла туманная мерзкая погода. Шла морось, и было очень неприятно выйти даже на минуту из надстройки.

Я просто выскочил на палубу, чтобы посмотреть, как это мы заходим в бухту Находка и швартуемся.

Матросы уже раскладывали троса по палубе, выкладывая их ровными шлагами.

Швартовка на этом судне у меня уже была не первая, но всё равно было интересно посмотреть, как это матрос, размахивая выброской, точно кидает её на берег. Наши швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с помощью этой выброски швартовочные канаты на берег, чтобы закрепить их на причальные кнехты.

***

Вспоминается случай, когда в одной из швартовок в Америке, на контейнеровозе «Художник Ромас», наш матрос попал в лоб этой выброской одному из швартовщиков.

Это было в порту Портленд. После прохода по реке Колумбия судно ранним утром подходило к причалу. На причале у причальных тумб столпилось несколько швартовщиков. Среди них особенно выделялся один негр. Это был здоровенный, толстенный мужик в джинсовом комбинезоне. Он что-то орал, вопил, махал руками, хотя смысл его криков до нас не доходил.

Матрос Сопаев в это время наматывал на руку кончик выброски с плетёной гашей на конце.

– А чего это он орёт? Чего хочет? – со своеобразным татарским акцентом спросил у меня Сопаев. Я в это время тоже выглянул на палубу посмотреть за работой лебёдок, как мне приказал вечером наш старший механик.

– Да кто его знает? Отсюда не слышно, – через плечо кинул я ему. – Наверное, в лоб хочет, – и я побежал дальше к очередной лебёдке.

– Подожди. Сейчас получит, – спокойно пробубнил Сопаев, так же аккуратно сматывая выброску на руке.

После команды «Подать швартовы» Сопаев бросил выброску на берег. Здоровенный негр на причале был поражён гашей точно в лоб. Раскинув руки, он пластом упал навзничь и лежал на причале.

– Пусть не орёт, – довольно ухмыльнулся матрос Сопаев, – пусть знает наших русских.

Но больше всего мы были удивлены, когда при отходе судна от причала через несколько дней мы прочитали надпись на причале: «Художник Сопаев». Вот так наш Сопаев зарегистрировал своё посещение порта Портленд.

Обычно так запечатлевают своё присутствие в порту филиппинцы или другие моряки, которые несут вахту у трапа и им ночами делать нечего.

Но тут – «Художник Сопаев». Мы-то здесь были на «Художнике Ромасе». Когда судно отходило от причала, то на борту слышался просто гомерический хохот, а Сопаев просто скромно собирал в очередной раз выброску, готовясь к следующей швартовке.

***

А сейчас, когда судно уже полностью было привязано к причалу и на палубе делать было нечего, я спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.

Колян чего-то рано сегодня проснулся. Ему надо было на вахту к двенадцати. При моём появлении Колян подозвал меня и говорит:

– Слышишь, Лёха, у Вадима сегодня день рождения, надо бы что-то прикупить, – он выразительно щёлкнул себя по горлу, – я узнаю у него сейчас, сколько и где. Так что тебе надо ехать за водкой.

Ещё не отошедший от швартовки, я просто не знал, что и ответить. А только мямлил:

– Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идёт. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя был почищен, и двигатель вскрыт для осмотра.

Но Коляну уже было всё по барабану. Он был озадачен только одной идеей. Не обращая внимания на мои моления, он успокоил меня:

– Ну, ладно. Со вторым я договорюсь сам, – и пошёл куда-то наверх.

Я же остался сидеть в курилке, смотреть, как пришедшие после швартовки матросы перекуривают.

Через некоторое время Вадим с Серёгой подошли ко мне. Серёга поманил меня пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на мой уход, и мы зашли в каюту Вадима.

У Вадима была отдельная каюта, он жил один. По статусу. Он же ведь токарь! Каюта была раза в три больше нашей с Коляном. Но всё равно там туалета не было. Был только умывальник.

Серёга, сварщик, тоже жил отдельно в своей каюте, но она была сродни нашей.

Мы зашли в каюту Вадима. Тот полез в рундук, откуда-то из потайного места достал кошелёк и отсчитал деньги. Оказалось сорок рублей. Передал их мне и говорит:

– Пойдёшь и купишь водки.

Я был в недоумении, что столько денег сразу попало в мои руки:

– Ты что? На эти все сорок?

Вадим вальяжно усмехнулся:

– Да нет, не на сорок, а на сколько получится. Тебе просто не дадут столько.

Тут же вмешался Серёга:

– А ты там какого-нибудь ханыгу возьми или бича, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёте столько, сколько надо.

Я в нерешительности говорю им:

– А куда ехать-то вообще надо? Я же тут в Находке вообще ничего не знаю.

Находку я не знал. Это было точно. Все предыдущие две стоянки я просидел на судне, изучая схемы и системы для моего будущего отчёта по практике.

Но тут Вадим уже не выдержал:

– Да что тут ехать? Вот, вышел на причал, прошёл вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезет к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься. Возьмёшь водки и вернёшься, – доходчиво объяснил он.

Но всё равно я был в недоумении:

– Мужики, ну а как просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать?

– Как не возьмутся? Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан всё что хочешь сделает, – видно было, что для Вадима это было очень просто.

В моей голове потихоньку с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:

– Ну ладно, хорошо. Всё. Не орите. Пойду, – но тут же мысль пронзила меня, – а как насчёт того, чтобы отпроситься у Ивана Степановича?

– Да уже всё. Договорились. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдёшь в город. Не мозоль ему глаза, а просто двигай. Только исчезай побыстрее. Не попадись Степанычу на глаза, – напутствовал меня Серёга, – а то у него всегда семь пятниц на неделе.

Трап уже был спущен. Я быстренько переоделся из робы в чистую одежду и спустился на причал.

Интересно было пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь я ещё ни разу за эти два месяца не сходил на берег. Вспомнились рассказы Джека Лондона и Билль-Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, я в себе не почувствовал. Я просто шёл вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у меня под ногами не качалась, и ноги при ходьбе я широко не расставлял.

Посмотрел на пограничников, которые стоят на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу Советскую землю. Они бережно охраняли её от всяческих врагов.

Лесовозы в основном были маленькими, обшарпанными судёнышками. Даже меньше нашей «Шатуры», которая была предназначена для перевозки пяти тысяч кубометров леса. На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала. Пока я дошёл до забора, где была проходная на катер, я насчитал их пять штук.

В заборе была дыра, которая выводила меня прямо к проходной на катер. Я пролез через неё, и буквально минут через десять-пятнадцать подошёл катер.

Вместе с группкой отъезжающих я сел на этот катер. Он быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу. Там я и вышел на причал.

Я вообще не знал, как мне идти к этим Якорям, где был заветный магазин с водкой. Но мужики, которые сходили вместе со мной с катера, объяснили, что надо идти наверх, к железнодорожному вокзалу. Потом выйти на дорогу, сесть в автобус – и через две остановки можно будет выйти у этих самых Якорей.

Так я и сделал. Быстренько поднялся и сел в автобус, который тут же подошёл. Заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.

Мужики мне объяснили, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, которая ведёт к ДКМу. А там, на втором квартале, уже будет тот заветный гастроном, в котором и есть водочный отдел. Около него, справа, всегда толпятся бичи, которые за бутылку всё что хочешь могут сделать. Водка стоила то 4,12, то 4,42. На эти деньги, что были у меня, можно было запросто купить девять бутылок. Но одному бы мне столько не дали.

Я нашёл магазин. Зашёл туда. Посмотрел. Водка в продаже была. У меня была с собой сумка. В неё запросто эти девять бутылок можно было поместить. А так как у меня были свои деньги – можно было и ещё кое-что купить. Я тоже взял немного своих денег. Откуда у курсанта большие деньги?

Мама с папой присылали мне 15 рублей в месяц, да и стипендия была 12,50. Так что на танцы-шманцы-обжиманцы, девочек и мороженое с плодово-выгодным вином всегда вполне хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне я ещё не получил. Что-то было с задержкой выплаты. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну и ладно. Деньги у меня ещё были. А так как на берег я последние два месяца не сходил, то и особой нужды в них у меня не было.

Я вышел из магазина. Смотрю – какая-то группка мужичков стоит за углом. Вид у них у всех был немножко потрёпанный. И очень выразительно проглядывались их опухшие, кирпичные морды.

Я огляделся по сторонам и подошёл к ним:

– Мужики, помощь нужна.

– И чем это тебе, касатик ты мой, помогать-то надо? – спросил один из этой группки страждущих.

Я честно им и сознаюсь:

– Мне надо купить десять бутылок водки, а мне же столько не дадут. Поэтому без вас мне не обойтись.

Те сразу заулыбались:

– Да нет проблем, дорогой. Но ты же знаешь таксу. Пузырь – нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять. Твоя задача только денежки нам дать. А сам потом всё получишь остальное.

– Ребятки, – обратился самый шустрый к своим дружбанам, – берём по три. А тебя как звать?

– Ну, Лёха и зови.

– А Лёха берёт одну, но бабки гони сразу. Не бзди горохом, сдачу мы тебе отдадим. Только один пузырь наш! Ты понял?

– Да понял я всё. Понял, – согласился я, – пошли, – я отсчитал мужикам деньги, и мы двинулись в сторону открытых дверей гастронома.

Но перед самыми дверьми Старшой обернулся ко мне:

– Но одна бутылка будет нам, – ещё раз напомнил он.

– Да будет тебе пузырь. Чего пургу гонишь? – сделал я недовольный вид. Вадим же предупредил, что бичи возьмут с меня бутылку.

Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую я брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее, мои деньги.

Продавщица тётя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понадёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не лопался в районе немного выше талии.

Она с презрительным видом осмотрела своих бывших клиентов-пациентов:

– Деньги-то откуда взялись?

– Не твоё уж дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они, бабосики-то, – Старшой помахивал купюрами. – Всё тут есть!

Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, складывал бутылки в авоську, клал сдачу в карман, а потом неспешной важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных.

Как я не боялся, что они меня грохнут из-за этих бутылок или удерут вместе с ними? Не знаю. Наверное, только молодость и безрассудность спасали меня от таких неприятностей.

Когда я последним вышел из магазина, то Старшой важно изрёк:

– Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай, – он передал мне авоськи с бутылками и вернул сдачу. А бутылку, которая была у меня в руках, прямо-таки вырвал у меня из рук.

– Ну и чего же вы будете делать с этим пузырём? – спросил я у них после того, как авоськи были опорожнены, а бутылки уложены в сумку. – Надо же вмазать где-то по этому поводу.

Такое предложение компании понравилось.

– Не волнуйся, сейчас мы всё организуем, – был однозначный ответ. Тем более когда они увидели, что в руках у меня находится закусон…

Пока мы были в магазине, я, поскольку у меня были ещё деньги, купил пирожков. Они уже были холодные, скорее всего вчерашние. Это были, как все их тогда называли, «тошнотики». Это было холодное слипшееся тесто с чем-то внутри. Непонятно, что это такое там было. То ли это был ливер, то ли ещё что, но это нечто было ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусить ими можно было практически всё.

Бац! Всех «дружбанов» такое предложение устроило, и мы дружно пошли в соседний двор.

Тут же завернули за угол соседнего дома, завернули в ближайший подъезд, и Старшой постучал в дверь на первом этаже:

– Васька, открывай!

Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:

– Чего надо? Чего долбишься?

– Стакан гони.

Из-за двери тот же, но уже заинтересованный голос доброжелательно поинтересовался:

– А для чего стакан-то тебе?

– Да вот, нам тут парень водку предлагает распить.

– О! – раздался из-за двери радостный вопль. – А мне сто грамм нальёте?

Старшой вопросительно глянул на меня.

– Ну, не знаю, – ответил я на его взгляд, – бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.

– Нет, – решительно произнёс Старшой, – тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.

Васька вышел, недовольно посмотрел на нашу компанию, но стакан дал.

Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики».

Тут же по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял Старшой.

Он наливал чётко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику». Мне как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав «тошнотика», немножко отошло.

А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.

«Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают», – пронеслась мысль.

Я вздохнул поглубже:

– Ну что, мужики? Ещё по одной? – и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.

– Вы уж давайте сами управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Всё. Пока, – я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, А потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».

Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне вслед:

– Если деньги будут, приходи, мы ещё возьмём водки!

Ну всё, ладно. Думаю: «Пока хмель меня не взял, надо быстренько чесать на пароход, а то я где-нибудь потеряюсь в этой Находке».

В Находке ещё была так называемая «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, и там моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что был день, было светло и мне не нужно было на эту аллею сворачивать, а нужно было прямо идти на Морвокзал через виадук.

Кое-как я доперся туда, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.

Минут через двадцать я был уже на Астафьева. Но за это время я даже успел заснуть.

Кто-то растолкал меня за плечо:

– Ты, слышишь, молодой, вставай, подъехали.

Я подхватил сумку, бутылки в ней прямо так и позвякивали. Все окружающие на меня понимающе смотрели.

– Смотри, – говорит один, – осторожнее, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.

– А что такое?

– Да ты их хоть заверни, бутылки-то свои, во что-нибудь, чтобы не звенели, – посоветовал мне кто-то из попутчиков.

На мне было две футболки. Так как утром было довольно-таки прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было даже очень жарко. Так что если я буду просто в чёрной майке, а она у меня была с надписью «ДВВИМУ», которую я сам нарисовал хлоркой, то это у охраны не вызовет особого подозрения, что в сумке я что-то несу. И этот молодой, на вид – ну просто пацанчик, ни в коем случае не может нести что-нибудь запрещённое к проносу в своей небольшой сумочке.

Пришлось зайти за стеллаж, который стоял рядом, и раздеться. Мозгов у меня хватило на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками.

Вот так, со своей честной юношеской мордой, я подошел к калитке, то есть к пограничной зоне, и имел громадное желание войти на «охраняемый» советской властью объект. То есть порт.

С решимостью и независимым видом я мило улыбнулся тётеньке, которой показал свой курсантский билет. Откуда только взялась такая любезность? Тётенька на проходной, увидев такого «горячего» парня, даже не задумываясь, открыла мне калитку и пропустила в порт.

Подходя к трапу, я почувствовал, что меня прямо валит с ног. Я еле-еле взобрался на трап, каким-то образом спустился с главной палубы вниз, в каюту. Сумку аккуратно поставил на диван – хорошо, что не бросил, а положил её, как сокровище, чтобы ни одна бутылка не разбилась, – и меня тут же вырубило. Я на этом и диване и уснул, даже не хватило сил взобраться на свой второй ярус.

Колян потом рассказывает:

– Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко. Попытался взять, а он за неё держится. Никому не отдаёт.

Ну а потом, когда они меня растолкали, то все смеялись надо мной.

Вадим говорит:

– Всё. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, – охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. – Мы вчера с Серёгой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.

– Ну хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, – ввязался в приготовление Колян.

Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошёл за ними следом в каюту Вадима. Сумку с водкой они у меня забрали.

Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:

– Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!

Радостный Вадим прямо выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.

Она скромно вошла и представилась:

– Людмила.

Вадим, который пропустил её в каюту первой, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена.

Колян, который оказался самым галантным из нас, тут же забрал у неё плащик и повесил его в шкаф.

Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появится на столе.

Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:

– Ну что, опять начинается прежнее?

О «прежнем» мы ничего не знали, но Вадим просто развёл руками:

– Ну а что делать? Ведь день рождения же у меня.

Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:

– Ну вот ради этого я и приехала.

Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на свой стул и начала вытаскивать оттуда еду.

Там оказались овощи – помидоры, огурцы, – какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это была домашняя курица.

Это сейчас курица причислена к еде бедняков и среднего сословия. Её в любых количествах можно свободно купить в сотнях магазинов и лавок. А тогда!.. Жареная курица была просто украшением стола и гордостью хозяйки, которая сумела достать такую птицу и по особому рецепту её приготовить.

Вынув курицу, Людмила обратилась к Вадиму:

– Может быть, разогреть её?

Вадим только замахал руками:

– Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.

Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища!

Вся каюта заполнилась этими прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей.

Ну а пельмени, которые скромно лежали на досточках, тоже надо было варить.

Колян тут же откуда-то притащил плитку. На неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда же закипит вода.

Пока закипала вода, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:

– Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.

На такую наглость у меня даже не было ответа:

– Да вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть-то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой.

– Ладно, – смилостивился Вадим, – хорош. Но только пять капель.

Он налил мне граммов пятьдесят. Все подняли свои гранёные стаканы и чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня и след его простыл на судне.

Ох и гнусный же был этот человечишка. Говорили, что он был в своё время тюремным надзирателем. Так он и здесь применял свои методы подслушивания, подглядывания, вербовки агентов, которые бы ему докладывали о ситуации на судне.

Ну а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном – за день рождения Вадима.

На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой и был хозяином этой погрузки. Ну и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили.

Мы на судне были только одни – что хотим, то и творим на этом пароходе. Проверяющие сюда не приедут. Тем более – в Находку. На контейнерные каботажные причалы?! Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появится с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались.

Тут у нас закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян.

Люда стала хозяйкой этой кастрюли, достала шумовку и всем стала раскладывать на тарелки эти горячие, аппетитные пельмени.

Вадим с Серёгой и Коляном взяли и жахнули ещё по одной стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал уже такой хороший и доверительный. Ну просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.

Места за столом было мало, а сидели мы так: Люда сидела на диване около стола, рядом с ней Вадим, мы с Коляном и с Серёгой сидели с другой стороны стола. Посредине стола стояла бурлящая кастрюля с пельменями. Около неё – бутылки водки, курица и всё остальное. Стол же был не банкетный, и места на этом столе было просто мало даже для стаканов. Их нам приходилось всё время держать в руках

И тут Вадим широким жестом приказывает Серёге:

– Давай мне уксус. Я хочу пельмени с уксусом!

Серёга протянул руку к шкафчику над столом и широким жестом протянул Вадиму уксус:

– На тебе твой этот уксус.

Чувствовалось, что язык у него очень сильно заплетается и движения его рук были уж очень размашистыми.

– Вот этот уксус я сейчас и налью тебе в тарелочку, – Серёга открыл пробку на бутылочке с уксусной эссенцией. Рука у него немножко съехала с предполагаемой траектории к тарелке. А тарелку Вадим держал в руке в районе живота.

И вот этой эссенцией он стал поливать тарелочку с пельменями. Эх, лучше бы это сделал я, самый трезвый из этой компании! Но у Серёги получилось всё совсем по-другому.

Пока он выписывал траектории с бутылкой эссенции в попытке налить её в тарелочку Вадима, рука его промахнулась – и белая прозрачная жидкость попала Вадиму на живот.

Уксусная эссенция стала стекать ему в промежность. Вот тут-то нас потряс невообразимый вопль:

– Ой-ой, ты что творишь?! Паскуда ты замазученная!

От таких криков мы все просто оцепенели, а Серёга, глядя на свою руку, так и продолжал выливать из этой небольшой бутылочки её содержимое на живот Вадима.

Тут Люда вскакивает, и все начинают носиться по маленькой каюте. Один Вадим сидит, ноги раздвинуты, ему в промежности всё печет, а он только и орёт:

– Что вы сделали со мной, суки? Что делать? Ой, падлы, поубиваю всех!

Серёга, осознав тяжесть содеянного, тоже кричит:

– Воду, воду давай!

Я подскочил с дивана. В руках был стакан с водкой. Я быстро опрокинул его в себя (не пропадать же добру) и подставил его под кран умывальника. Потом, когда стакан наполнился, плеснул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла Вадиму ещё глубже. У него от этой дозы воды ещё больше запекло.

Тут вмешалась во все эти дела Люда. Она уже спокойным голосом говорит:

– Ну-ка, все отвернулись!

Мы отвернулись, а она – бац! – снимает с Вадима трусы и тут же ему так же плескает на яйца водой, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.

– Так! Балбесы! Несите сюда соду.

Я тут же побежал на камбуз. Я знал, где там лежит сода.

Быстренько схватил пачку с содой и прибежал с ней в каюту.

Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами. Да!.. Причинное место у него было такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много замечательных женщин. Оно бы стало шедевром мужской красоты в любом из музеев. Одним из ценителей этой красоты и была Людмила. Она постоянно лила воду на это причинное место.

Как только она увидела соду в моих руках, сразу выхватила у меня из рук эту пачку и принялась обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.

Вадим орёт и стонет:

– Ой-ой! Всё сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт!

Мы покатываемся со смеху. Это же надо! Вадим представлял, что у них будет с Людой такая бурная ночь… Он даже как-то говорил об этом с Серёгой:

– Вот приедет Людка – ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь её мучить. Спать не дам ни на минуту. Ты только утром меня не буди. Понял?

Серёга, как всегда, мирно кивал головой:

– Да, ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю, как ты хочешь.

А теперь мы стоим – Серёга, я и Колян – и душит нас смех над страданиями Вадима.

Тот, видя наши ехидные пересмешки, аж взбеленился:

– Вы чего, сволочи, смеетесь? Что? Поиздеваться решили? – и попытался встать.

Но Серёга ему, как всегда, как будто ничего не произошло, говорит:

– Ну, всё, Вадик, не будет у тебя ночной работы, – и попытался уложить Вадима на диван, – побереги себя.

Но тот орал в прежнем раже, изрыгая ругательства и маты:

– Да пошёл ты! – он и сказать-то толком больше ничего не мог.

Ну, куда уж тут. Какой уж тут день рождения праздновать? Вадима оставили с Людой лечить раны на причинном месте.

Уж не знаю, какими там методами происходило это дальнейшее лечение, а мы пошли к нам с Коляном в каюту. Конечно, перед этим захватив бутылку водки с половиной курицы и картошкой. А также не забыли и про остатки пельменей.

Сели, посмеялись и уговорили и эту бутылку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль и мы уже собирались мирно разойтись по шконкам, нас поднимает вахтенный матрос. Он с бешеными глазами забегает в каюту и кричит:

– Спасайте Васильича! Тонет!

От такого неожиданного сообщения у нас чуть ли не все стаканы из рук попадали.

– А ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь?

– Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? – орал охеревший матрос.

Откуда тащить? Как Васильевич оказался в воде? На расспросы времени не было. Делать было нечего. Ясно было только одно: надо спасать Васильевича. Мы дружно, одной ватагой, вывалили из каюты и бросились на палубу.

Хоть и был уже поздний вечер, на улице уже наступили сумерки. Уже были включены палубное освещение и прожектор у трапа. Поэтому было видно, что между бортом и причалом барахтается какое-то тело.

– Выброска у тебя где? – проорал Колян офонаревшему матросу.

– Так вот же она, – растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.

Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз, на причал. Мы с Серёгой кинулись вслед за ним.

Между бортом и причалом было месиво из мазута, палок, щепок и пластиковых пакетов. Среди этой срачи виднелся спасательный круг, и в середине него просматривалась голова человека.

– Держи кончик, – прокричал Колян и бросил гашу в это месиво.

Хорошо, что он не бросил её с той силой и меткостью, как матрос Сопаев в своё время, а только медленно спустил её вниз к поверхности воды.

Мы видели, как за гашу ухватились руки утопающего, и начали его тянуть вверх.

Хоть и худой был этот Васильевич, но говна в нём было приличное количество. Мы втроём еле-еле вытянули его на причал.

Когда это замазученное тело выбралось на край причала, мы бросились к нему. Но не тут-то было. Оно было скользкое и мерзкое. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него.

А это осклизлое тело только и мычало: