Текст книги "Трое обреченных"

Алексей Макеев
Трое обреченных

«Если вспомнить, что все мы безумцы, тайны рассеиваются и жизнь становится вполне объяснимой».

Марк Твен

© Макеев А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Понедельник, 24 мая. Офис агентства «Профиль»

День рождения Вернера в этом году совпал со светлым, радостным и поистине долгожданным событием – выдачей зарплаты. Поэтому решили не скупиться. Рабочий день еще не кончился, когда Олежку Лохматова, снабдив подробными инструкциями, выгнали в магазин, Екатерина взялась за наведение порядка в кабинетах, Любаша – в приемной. Вернер, по случаю даты, занялся любимым битьем баклуш, а Максимов на коленке составлял отчет. Дело об истории грехопадения молодой жены известного предпринимателя по фамилии Незабуд можно было считать законченным. Жене отчаянно не повезло. Оттого и грехопадение. Развязный, необразованный, скользкий тип с завышенным самомнением, брезгливостью к окружающим и клинической жадностью – не изменить такому с тремя менеджерами компании было бы просто неумно (и нелогично). Не проведи эта несчастная куколка в отношении агентства «Профиль» показательной акции (с привлечением крепких шкафов небезызвестного авторитета Плаксы), Максимов трижды бы задумался, сообщать ли предпринимателю горькую правду. Но он не любил, когда на него спускают громоздкую мебель, – и не важно, кто это делает: последняя криминальная шваль или фигуристая глазастая чаровница, задавленная собственным супругом, – важен сам факт. В сей связи и поставлена в деле жирная точка. Плакса самоустранился (делать ему больше нечего), предприниматель полностью в курсе, а судьба чаровницы решается в трепетной обстановке – пудовыми кулаками негодующего рогоносца и яростным противоестественным сексом (для начала). «Ну и ду-ура», – резюмировала поведение изменницы Екатерина.

Ровно в шесть отворилась дверь из приемной и, звеня колокольчиком, как корова, вошла совершившая очередную революцию цвета на голове Любочка.

– Не пора ли приступать, господа детективы? Рабочий день, по моим понятиям, закончился.

– Где Лохматов? – На лице погруженного в мечтания Вернера появилась осмысленность.

– В супермаркете, – простодушно объяснила Екатерина.

– Я так и знал. – Физиономия именинника отразила неподдельный трагизм. – Этот тип никогда не умел отличать еду от закуски. Ладно, ждем дальше.

В принципе, Максимову было чем заняться. Да и остальным (исключая Вернера). Специально для бездельника Максимов вставил в плеер диск с утренними криминальными новостями и прибавил звук.

Но испортить настроение удалось не сразу. Снисходительно выслушали – надо же иногда начальству делать приятное. Очередной афромошенник прикинулся консулом государства Лесото и припал к бизнесмену – надо, дескать, легализовать миллион долларов. Бизнесмен оказался простоватым – клюнул. Избили, покорежили машину, отобрали энную сумму – исключительно лица коренной славянской национальности. Подросток четырнадцати лет – сорок раз задерживался за мелкие кражи (!) и всякий раз выходил на свободу, по неистребимой глупости забрался в элитный санаторий и хапнул золота на сто тысяч рублей. Тут же вспомнили, что с четырнадцати можно сажать. Очень ярко светит «малолетка» («Мораль сей басни такова, – пробормотала Екатерина, – не лезь к слугам народа, воруй у людей попроще»). Бомжа на пустыре задушили, – облили бензином и подожгли. Опять подростки потешались: нанюхались клея, и потянуло на пивко. А у проходящего мимо бомжа нужной суммы почему-то не оказалось. Мог бы и не жадничать. Отловили банду, промышлявшую на железнодорожном вокзале. Мужчины располагающей наружности подходили к приезжим, предлагали выпить пива, а по мере распития подсыпали азалептин – психотропный препарат, по действию схожий с клофелином, – дожидались, пока клиент отрубится, а после раздевали до исподнего. Инкассаторская машина столкнулась с другой инкассаторской машиной – не сумели разъехаться в огромном городе. «Очередное сращение банковских активов, – тут же съехидничал Вернер. – Обе машины всмятку; где чьи активы – не поймешь». А в завершение выпуска зачем-то показали душещипательный сюжет на военную тему, как чиновников областного совета возили на военные сборы – доставили на полигон, дали каждому по пистолету, показали мишень и вежливо попросили выстрелить. Отстрелявшихся горячо поблагодарили, загрузили в машины и увезли обратно.

– Что-то часто стали номенклатуру на стрельбы гонять, – прокомментировал Вернер. – От подданных, что ли, отстреливаться?.. Это еще ладно, коллеги. У меня вот знакомого в марте на двенадцать дней забрили – целую дивизию партизанскую разворачивали. До обеда учили набранный из запасных батальон правильно приветствовать комдива. Отлично звучит: «Надо всем идти на сборы, потому что каждый мужчина должен уметь стрелять». При наших законах об оружии каждый мужчина должен хорошо уметь сидеть, а стрелять в условиях сборов все равно некогда.

– Иисус спасет нас… – без надежды пробормотала Екатерина, переключаясь на сериал «Клон».

– Точно, – оживился Вернер. – С этим призывом в клетку со львами недавно вошел один чудак. Ну, с катушек полетел. Львы, понятно, удивились, а потом как взгрели чудака – будут, мол, тут всякие… Персонал прибежал, вступили в схватку со львами, отбили «проповедника». Теперь живет в психушке, гордится своим высоким призванием…

Очень кстати с двумя пакетами еды и питья заявился Олежка и начал выставлять на стол, заваленный деловыми бумагами, приобретения.

– Коньяк, конечно, не купил, – всплеснул руками Вернер и мгновенно скис.

– А был приказ? – чрезвычайно расстроился Лохматов и просительно уставился на Максимова. Максимов пожал плечами. – Водку купил, – принялся загибать пальцы Олежка, – шампанское для Екатерины Сергеевны купил, газировку купил…

– А голова тебе на что? – вопросил Вернер и умчался за коньяком.

В отсутствие именинника извлекли из пакетов продукты, разложили на три горки (основную, вспомогательную и ненужную), раскупорили бутылочку, выпили по чуть-чуть.

– Хорошо-то как, господи… – застонала от удовольствия Екатерина.

– А можно и по шашлычки на выходные съездить, – внес толковое предложение Олежка. – Скоро май кончится, лето наступит. Вы представьте, коллеги – солнечный день, водичка плещется, барашек молодой на вертеле, а в голове – ну, ни одной мысли о работе… Как там у Мандельштама? – Олежка выдержал паузу и с чувством продекламировал:

 
Человек бывает старым,
А барашек молодым.
И под месяцем поджарым,
С розоватым винным паром
Полетит шашлычный дым…
 

– Хорошо говоришь, – одобрил Максимов. – Это дело мы должны всесторонне обдумать и тщательно довести до ума…

В этот насыщенный юмором и релаксацией момент в агентство «Профиль» явился посетитель. Почему его впустила ответственная за дверь Любаша, остается загадкой. Пожалела сирого? Мужичонка был заметно под градусом. Хлебнул для храбрости. Но храбрости ему от этого не прибавилось. Мялся на пороге, косил затравленным глазом. И в голове у него не все были дома, что и подтвердили дальнейшие события. Пробормотав что-то вроде «здрасьте», посетитель растерянно замолчал. Взлохмаченный, сутулый, поизношенный, в глазах – пучина ужаса. Экстерьер ужасный – худой, морщинистый, мешки под глазами. Хотя на вид еще не старый, лет тридцать с небольшим. Руки мнут рубашку, под мышкой – картонная папочка.

– Моя фамилия Пантюшин, – жалобно представился мужичонка, – Николай Иванович…

– Надеюсь, не бомжуете? – строго спросил Максимов, перехватывая обращенный к початой бутылке взор.

– О, что вы, конечно, нет… – испугался мужичонка. – У меня квартира на левом берегу – немного тесная, но зато приватизированная… Я фотографом работаю… Заказики, знаете ли, случайные денежки… Свадьбы, похороны, первые звонки… гм, последние звонки… Могу и вам, если пожелаете, сделать групповое фото… Забесплатно, разумеется.

– Мы не фотогеничные, – ответила за всех Екатерина.

– Особенно по утрам, – добавил Вернер.

– А сюда вас привело… – изобразил многозначительное многоточие Максимов. Фразу о конце трудового дня он уже приготовил к озвучиванию, но решил на всякий случай подержать за зубами.

– Дела сердечные, – глядя, как картинно берется посетитель за сердце, предположил Лохматов.

– Сердечно-сосудистые, – поправила Екатерина. – Уж поверьте мне как бывалому медику.

Посетитель, казалось, не слышал, о чем шепчутся сотрудники. А может, слышал, но не реагировал. Он отнял трясущуюся руку от сердца, добыл из картонной папки несвежую газету «Московский комсомолец» и бросил перед Максимовым на ворох бумаг.

– Вы обязательно должны найти эту женщину… – забубнил он с визгливыми нотками, шныряя по сторонам воспаленными глазами. – Это не женщина, это исчадие ада… – Правая рука непроизвольным молитвенным жестом вознеслась к потолку. – Эта женщина меня преследует уже три дня… Она идет за мной по пятам, умело маскируясь, и смотрит на меня, смотрит… Она желает свести меня с ума, я знаю!.. – При этом мужичок осклабился перекошенной дрожащей улыбочкой и погрозил Максимову пальчиком. – Но она меня не проведет, я хитрый, я всегда ношу с собой фотоаппарат, я снял ее, она испугалась, спряталась… Но я знал, что она опять появится, я знал… И она появилась! Я чувствовал, как она смотрит на меня, когда я выходил из дома… Я чувствовал ее взгляд, от него невозможно спрятаться…

– Ну отчего же, – пробормотал фонареющий от незнания Олежка. – Спрятаться можно от чего угодно, даже от старости.

– Это как? – оживилась Екатерина.

– А вы несмелый человек, батенька, – усмехнулся Максимов. – И косноязычие у вас какое-то поэтическое. Это не вы «Чевенгур» написали? Чем фотографировать женщину, могли бы подойти к ней, поговорить, в случае надобности вызвать полицию.

– Нет! – воскликнул в ужасе Пантюшин. – Разве вы не понимаете, что ей того и нужно? Уж она придумает, что сказать полиции!

Максимов перехватил скорбный взгляд Екатерины.

– Я не хочу с ней разговаривать! – гнал клиническую чушь Пантюшин. – Я не хочу о ней ничего знать, кроме того, где ее можно найти! Найдите ее адрес, прошу вас, умоляю, я заплачу, у меня есть деньги – целых десять тысяч рублей… нет, уже девять – ничего не жалко… Заклинаю вас, откопайте ее адрес, осталось всего четыре дня…

Мужичок внезапно заткнулся – выпучил глаза, как будто кляп проглотил. Максимов со вздохом поднялся и подошел к окну. Суетливый антропогенный пейзаж его обычно успокаивал, настраивал на рабочий лад. Неслись машины, спешили люди… Толпа, оседлавшая кучку лавочек у клуба «Вавилон» – рядом с «Автозапчастями», – могла бы послужить иллюстрацией к библейскому сюжету – разговаривали на родном языке (русском матерном), но ближнего в упор не понимали. Кто-то от досады размахивал кулаками. Подъехавший наряд вавилоняне тоже не поняли, что, впрочем, не повлияло на результат. Самых громких жертв смешения языков утрамбовали в фургон, повезли к братьям по разуму…

– Ну что ж вы так, гражданин Пантюшин, – повернулся Максимов к посетителю. – Трудно высказать и не высказать? Поясните, пожалуйста.

Пантюшин резко сглотнул.

– Какая женщина? – в упор резанул Максимов. Посетитель задергался.

– Имя, фамилия? Почему ей доставляет удовольствие следить за вами? А еще лучше, Николай Иванович, давайте с самого начала. Любая история имеет свое начало, согласны? В отличие от конца – который имеет далеко не всякая история. А пока мне наша беседа напоминает – уж не обижайтесь – беседу врача с пациентом.

Подобная прямота незваного посетителя в корне не устраивала. Он утер ладонью пот со лба и начал усиленно заикаться:

– Если в-вы н-не верите, п-п-поговорите с М-млечниковым Анатолием Павловичем. Он п-подтвердит, что я г-говорю ч-чистую п-правду… Б-будет п-поначалу врать, отнекиваться, юлить, п-потому что с-слабак бесх-характерный, но потом с-сознается, куда он денется? Вы спросите у него, спросите…

Олежка морщил лоб, пытаясь вспомнить телефон, звонок по которому в данной ситуации стал бы спасением. Екатерина незаметными шажками пятилась к двери. А посетитель потихоньку выходил из состояния клинического бреда. Мутные глаза шныряли по углам. Когда они столкнулись с початой бутылкой водки, муть из глаз исчезла. Пантюшин издал утробный жалобный звук и прокашлялся.

– Нальете? – с надеждой глянул на Максимова.

– Налей, – Максимов сделал знак Олежке, находящемуся в непосредственной близости от сосуда. Русские же люди, неудобно как-то.

Выхлебав предложенное, Пантюшин вздрогнул, срыгнул, и в тот же миг случилась разительная перемена. Трясучка кончилась. Он обозрел присутствующих осмысленным взором и тихо ужаснулся – дескать, чего это я делаю? С колен слетела картонная папочка, но он не заметил, подпрыгнул, завертелся в поисках выхода.

– Туда, – услужливо показала Екатерина.

– Извините… – пробормотал посетитель, со страхом покосился на Максимова и быстрее истребителя полетел к двери. Через несколько секунд содрогнулся подъезд – от бешеного топота.

Сыщики переглянулись.

– Странно как-то, – пожал плечами Максимов.

– Да ну его в баню, – отмахнулась Екатерина. – На этой работе каждый посетитель странный. Мы сами, недалек тот день, станем странными и будем мычать и блеять. Между прочим, половина седьмого. Вечеринка состоится или перенесем на лучший год?

– Разливаем, – схватился за бутылку Лохматов. – Выпьем за отсутствующего в наших рядах. Чует мое сердце, он скоро придет.

– Не гони, – поморщился Максимов. – Колбаса не чищена, селедка не резана… Люба, ты уснула? Живо освободить мой стол – он просторный! Отсель и будем грозить трезвому образу жизни!

Любаша послушно обхватила стопки бумаг, потащила к себе в приемную, бормоча на ходу, что, судя по обилию макулатуры, мы живем в Таиланде, где бумагу делают из слоновьего дерьма, а слонов у них – до этой ма… в смысле очень много. Максимов распоряжался дальше – резать мясное, чистить рыбное («Да не здесь, Любаша, горе ты наше луковое – в приемной чисти!»). Екатерине – обеспечить стол салфетками, Лохматову – стульями.

Завалился Вернер с коньяком под мышкой – злой и взбудораженный.

– Ты кого-то крепко поколотил, – заподозрил Максимов.

– Шваль городская под ногами путается, – огрызнулся Вернер. – Вхожу в «Крепость», а там очередь. Кто последний, говорю? А мне и отвечают: ты! Остряки, блин. И ржут, как кони в яблоках. В общем, слово за слово… Кстати, командир, когда я входил во двор, за мной прокрался джип – зловещий, как моя жизнь. У жильцов в этом доме автотранспорт попроще. Не по нашу ли душу?

Мысль о том, что камеры слежения отключили рановато, не успела уложиться в голове. Люди в джипе бегали быстрее Вернера. А главное, тише. Дверь уже неслась, готовая встретить привычный запор, с площадки ее толкнули, мелькнуло лицо, не изуродованное интеллектом, медвежьи плечи – и Вернер быстрее джипа влетел в приемную. Подобного хамства суровая арийская душа вынести не могла. Выдернув коньяк из-под мышки, словно саблю из ножен, Вернер помчался на обидчика. По счастью, напиток не пострадал. Не пострадала и голова агрессора, имеющая тройной запас прочности. Типичный браток – из тех, что применяются в качестве тарана – перехватил руку, швырнул Вернера на Любочкин стол. Сосуд с коньяком красиво нарисовал дугу и утонул в мусорной корзине. На шум из кабинета вырвались сотрудники. Давно не разминались. На полминуты «общественная» приемная превратилась в арену ожесточенной схватки. «Медведь», сверкая лоснящимися полами кожанки, пер ледоколом. Вернер выбыл из рядов защитников – ударился копчиком о край столешницы и подпрыгивал от боли. Олежка черным котом шмыгнул перед «ледоколом» – увильнул от тяжелой оплеухи и вынудил бандюгана открыть правый бок. Подрезал. В него и впечатал Максимов пяткой. Бандит послушно сменил направление и врезался символичным лбом в книжный шкаф – ухнула дубинушка! Стекло задребезжало, но выстояло. Влетел второй – повыше, поживее. Рванул к Максимову, задирая кулак. Но как-то невзначай, изящно и очень так по-женски Екатерина носочком туфельки подтолкнула передвижной журнальный столик (используемый Любочкой строго по назначению – для складирования женских журналов). Идеальный европейский подшипник подтвердил законы кинематики. Ролики развернули конструкцию в нужную сторону, и мирно катящийся столик ловко подрубил атакующего – взмахнув конечностями, бедолага шлепнулся рядом с Вернером, а тот уже не оплошал: схватил бандюгана за шиворот и послал мордой в стену.

У третьего в руке образовался ствол, и драться стало скучно. Судя по решительной физиономии, причин не нажимать на спуск у парня не было. Максимов миролюбиво показал ладони. Вошли еще двое, встали у косяков, заложили руки за спину. С юмором уставились на временно нетрудоспособных коллег. Пострадавшие неуклюже поднимались. Физиономии горящие, ноздри раздувались. У «медведя» лоб располосован, у второго кровь из клюва. Создавалось серьезное опасение, что, если в распахнутую дверь сейчас кто-то не пожалует, раунд повторится. А воевать под прицелом пистолета не совсем здорово.

Постукивая иглообразными шпильками, вошла женщина.

Встречаться с подобными экстравагантными особами приходилось не часто. Типичная атаманша. Немного за тридцать, стройная, формы приличные. Туфли с убийственно острыми каблучками, плотно обтягивающие бриджи с многочисленными застежками и кармашками. Широкие бедра, осиная талия, голый пупок, курточка-коротышка на шнурках, образующая обширное декольте и, наконец, чеканный абрис лица, в котором отчетливо видны азиатские мотивы. Тонкие губы, прямой нос, безжалостные черные глаза и волосы, туго стянутые на затылке. Картину завершал тонкий лакированный стек, которым дамочка методично постукивала по ладошке. Как учитель – классной указкой.

Брезгливо выпятив нижнюю губу, дамочка обозрела поле брани, пострадавших клевретов, ошеломленных детективов, застывших под прицелом. Покачала головой и осторожно, словно через лепешку навоза, переступила через груду рассыпанных журналов. Коснулась косяка и с отвращением отдернула руку. Покосилась на стол с недорезанной селедкой, брезгливо поморщилась. Запущенная мезофобия – паническая боязнь микробов.

– Послушай, Мэри… – прохрипел утвердившийся на ногах «медведь». – Дай мы их отделаем по полной программе… Душу вынем из ублюдков…

– Порвем козлов… – сипло вякнул жилистый и принял угрожающую стойку.

– Пшли вон! – резко бросила мадам. – Вояки, мать вашу… Живо в машину, и чтобы духу вашего тут не было!

Угрюмо поглядывая на сыщиков, посрамленные братки вывалились из агентства. Вперлись еще двое – небитые.

– В кабинет их, – кратко приказала дама.

Сотрудников затолкали в соседнее помещение. Выражать решительный протест, очевидно, было поздно. Толку-то? Не эти порвут, так другие.

Покачивая бедрами, дама неторопливо прохаживалась по кабинету. Провела «указкой» по батарее. Поворошила наконечником горку продуктов на столе, постучала по початой бутылке, затем – по соседним, нераскрытым. У первой звук получился музыкальнее.

– Ладно, – вышла из задумчивости дама. – Не будем тянуть мертвого за хвост. – Внимательные глазки смерили Максимова с ног до головы. – Полагаю, вы догадываетесь, зачем мы здесь.

– Вы от Плаксы, мадам? – хмуро поинтересовался Максимов. Нелогично, глупо, возмутительно – да и дело супруги коммерсанта Незабуда победно завершено, поставлена жирная точка, и какой смысл махать руками после драки?

Недоуменный взлет общипанных бровей подсказал, что Плакса не в теме.

– Плакса? – недоуменно переспросила дама. И рассмеялась каким-то хищным, чреватым смехом, от которого мгновенно захотелось заткнуть уши, а еще лучше куда-нибудь провалиться.

– Плакса, – повторила дама, прервав смех. Блестящие холодной красотой глаза сузились в щелки. – Большое, беспробудное чмо, которому давно пора на зону или на кладбище. Нет, любезный, не имею с упомянутым господином общих дел. А почему вы спросили?

– Навеяло, – пробормотал Максимов. Он украдкой покосился на сотрудников. Вернер, потирая отбитое место, поедал глазами атаманшу («Простим, – подумал Максимов. – У него сегодня день рождения»). Олежка выглядел растерянным и совсем не думал это скрывать – не часто среди белого дня на агентство «Профиль» случаются налеты. Екатерина с равнодушным видом выцарапывала скрепкой из-под ногтей воображаемую грязь. Любочка умудрилась слиться с контуром Олежки и визуально не просматривалась. Однако, оставаясь невидимой, издавала утробное кошачье урчание – очевидно, получала удовольствие.

– Короче, – сказала дама, постучав золотым перстнем с тигровым агатом по компьютеру. – Десять минут назад из вашего офиса вышел мужчина. Дохлый, тощий, трясущийся. Что он вам принес?

– Смотри-ка, Мэри. – Один из бугаев присел на корточки и поднял с пола картонную папочку – ту самую, что забыл посетитель. – Гадом буду, твой баклан с этим дерьмом прибыл. Под мышкой держал, я видел…

– Дай сюда. – Атаманша вырвала папочку, раскрыла, а убедившись, что внутри пусто, очень недобро посмотрела на Максимова. – Ну-с, господа детективы, повторяю вопрос: что принес вам тощий, дохлый и трясущийся господин?

– Послушайте, мадам, – вежливо начал Максимов, – мы, конечно, понимаем, что перевес на вашей стороне… исключительно благодаря огнестрельному оружию.

– А не то отхреначили бы вас до синевы, – буркнул злой и оскорбленный Вернер. – А потом ментам сдали – ох и любят в нашем отделении братву валтузить…

– Че ты вякнул, козел?! – взметнулся страдающий косоглазием браток. Обшарпанный «макаров» (возможно, что и газовый – на нем не написано) задергался в опасной близости от физиономии.

– Ты фокус наведи, братишка, – гаркнул Вернер. – А то в своих пальнешь.

Братва, предчувствуя развлечение, сомкнула круг. Притихла почему-то Любаша. Екатерина на всякий пожарный сместила центр тяжести на левую ногу и вопросительно глянула на Максимова: не пора ли?

Подставлять своих людей под реальную опасность он решался только в крайних случаях. Едва ли текущее недоразумение попадало в категорию экстрима.

– Но я не это хотел сказать, – продолжал Максимов. – Хотя коллега, в сущности, прав. Довольно на сегодня рукоприкладства. Позвольте пожелание, уважаемая Мэри или как вас там – нельзя ли поконкретнее и повнятнее изложить цель визита?

– И катитесь к той-то матери… – нарывался Вернер.

Видок у атаманши напоминал физиономию командира орудийного расчета за мгновение до вопля «Пли!».

– Стоп, – сказал благоразумный Лохматов. – Начнем с того, что приходил какой-то ненормальный алкаш. Бормотал околесицу, из коей явствовало, что его преследует загадочная женщина, отравляет жизнь и качественно портит пейзаж. Требовал адрес дамы. Какой именно дамы и где мы ее найдем, не зная про эту даму ровным счетом ничего, господина не волновало. Типичная мания преследования. Потом господин попросил выпить. Ему налили. Выпив, господин чудесным образом преобразился и сорвался с места. Папку выронил. Информации – ноль. Время неурочное – нам плевать на сумасшедшего и на вас, собственно, тоже. Есть вопросы, господа?

– И катитесь, прямо скажем, на хрен, – буркнул Вернер.

Максимов пожал плечами и признал, что вариант не самый пропащий. Когда не знаешь, что сказать, можно в качестве разнообразия сказать правду.

В глазах экстравагантной дамы что-то резко поменялось. Не из глупых дамочка, – сообразил Максимов. Понимает, где врут, а где используют так называемую правду. Но вера – штука хрупкая, и опираться на нее в серьезном деле – так же смешно, как доверяться деловым партнерам. Иные методы нужны, помимо интуиции. Так и вышло.

Особа обрела предельно зловещий вид. Вздрогнул Вернер – не начинается ли обучение манерам?

– Приступайте, – поворотилась дама к эскорту и небрежно махнула указкой. Максимова охватил нешуточный ужас. Во что превратится уютный и опрятный офис, он уже представлял.

– Минуточку, – пытался он предотвратить трагедию. – Вы уверены, мадам, что отдаете полный отчет…

– Заткнись! – рявкнула дама. И в этот самый миг она была настолько злобной и возбужденной, исполненной какой-то непотребной, негативной, демонической красоты, вся на взводе, опасная, безумная, готовая отдать приказ стрелять во все стороны, что ни у кого, даже у Вернера, не хватило духу выразить справедливый протест.

Пять минут спустя контора приобрела такой вид, словно над ней усердно потрудился ураган. Громилы провели тотальный шмон. Работали бесцеремонно, с кропотливой методичностью. Все, что могло оказаться на полу, там и оказалось – истерзанное, распотрошенное. Столы и книжные шкафы вывернули наизнанку. Перетрясли тумбочки. Разворошили землю в цветочных горшках. Облапали шторы. Сунули нос во все деки, дисководы и кассетоприемники. Обстучали паркет. Едва не оборвали люстру. С каким-то садистским удовольствием рылись в бумагах, швыряя просмотренное на пол. В приемной выдернули из канцелярского стола забитые ящики и, злорадно ухмыляясь, перевернули. Сгребли со стола груды бумаг, доставленные Любочкой из кабинета, и хорошенько по ним потоптались. Порылись под батареями, свернули подоконник. Осквернили гардеробную. В финале всех мужчин поставили к стене и хорошенько обшарили. Затем поставили женщин, и атаманша прошлась с «указкой», доведя Любочку до полуобморока, а Екатерину – до белого каления. Углубленный шмон проводить не стала – очевидно, искомое обладало не столь незначительными массой и габаритами.

– Осталось только расстрелять, – пошутил один из участников шмона.

– Ну что ж, – задумчиво поигрывая стеком, заявила атаманша. – Возможно, вы не врете и человек, нанесший вам визит, действительно ничего не приносил. Ваше счастье, если это так. Но если это не так, – дама перестала баловаться указкой и пристально воззрилась на Максимова, – значит, кто-то об этом крупно пожалеет…

Фраза осталась недосказанной. Люди в коротких куртках прекратили бесполезную возню и, повинуясь бессловесной команде, покинули разгромленный офис. Последней уходила атаманша. Переступила опрокинутую подставку для одежды, одарила Максимова пронизывающим взглядом и удалилась.

Впору вместо дня рождения объявлять субботник.

– М-да, – задумчиво пробормотал Вернер. – Хороша у Мэри поппинс…

– Это все, чем ты можешь прокомментировать последние события? – ядовито осведомился Максимов.

– А я сегодня не работаю, – парировал Вернер. – У меня сегодня день рождения.

– Точно, – хлопнул по лбу Максимов. – Мы совсем забыли, что у тебя сегодня день рождения. Поздравляем, Шура. От всех нас, – Максимов вырыл из груды разбросанных бумаг объемистый, красочно оформленный талмуд и протянул слегка опешившему Вернеру. – «Справочник необходимых знаний». На все случаи жизни.

– А на все ли? – усомнился Вернер, прикидывая на вес полиграфическое изделие.

– Абсолютно, – прошептал Олежка. – Как в домашних условиях изготовить взрывчатку, чем кормить свинью, подробный план подземелий Аджимушкая…

– Отлично, – неуверенно сказал Вернер. – Большое спасибо.

– Боже мой, – потрясенно бормотала, озирая разгром в офисе, Любочка. – Это сколько же здесь работы…

– Форменное Б, – согласился Вернер. – Враги сожгли родную хату, посевы разорены. До утра, я думаю, справимся.

– Не пора ли нам подумать, кто виноват и что с ним делать? – Максимов сурово уставился на Вернера, явившегося, по сути, косвенным виновником трагедии.

– Опять я, – всплеснул руками Вернер. – У меня глаза на затылке, да? Будет вам известно, коллеги, что по окончании рабочего дня мои мысли направлены куда угодно, но только не в сторону работы, а уж если этот день из тех, что случаются только раз в году…

– Никогда не поздно учиться, – миролюбиво вздохнула Екатерина.

– Но кому-то – бесполезно, – отрезал Максимов. – Ладно, с виновным определились, давайте решать с рабочими руками.

– А вы заметили, коллеги, что тварь, командовавшая парадом, была сильно испугана? – проницательно заметила Екатерина. – Рисовала из себя эдакую бой-бабу, а саму просто тошнило от страха.

– Из-за вшивого Пантюшина? – недоверчиво хмыкнул Максимов. – Впрочем, случаются в жизни загадки. Лично мне гадкая физиономия мадам ни о чем не говорит. Полагаю, вам также – иначе давно бы разговорились.

Вернер раздраженно махнул рукой.

– В этом городе полтора миллиона жителей – это раз. Не такая уж она и гадкая – это два. Дама не приезжая – на джипе местные номера – это три. Пробить крутую бизнесвумен с предположительным именем Мария ты, Константин Андреевич, сможешь за три часа. А я – за два.

– Пробивай, – разрешил Максимов. – Но лучше утром.

– А ведь самое смешное, коллеги, – вышел из задумчивости Лохматов, – что алкаш по фамилии Пантюшин нам что-то принес. А эти уроды – не нашли. А вы – и ухом не ведете.

Немая сцена затянулась. Максимов сглотнул и начал озираться. Екатерина задумчиво разглядывала покосившуюся люстру. Вернер выглянул в приемную.

– Не может быть, – тягучим шепотом произнесла Любочка. – Эти уроды обшарили буквально все…

– Не совсем, – загадочно улыбнулся Олежка. – Проверка на профпригодность, коллеги.

Дырявая память осветилась – лихорадочные приготовления к празднику, тусклый мужичонка с папочкой под мышкой, садится на стул протертыми штанами, раскрывает папочку…

– За мной, – приказал Максимов, раскрывая дверь в приемную. – И берите пример с Лохматова, бездельники. Вот из кого вырастет достойная замена вашему начальнику…

В приемной царил кавардак, словно хорошо погуляла казачья стая. Бумаги с Любочкиного стола сметены на пол, органайзер перевернут, принтер завис над пропастью, грозя обрушиться от неверного движения. Единственное, что сохранилось в неприкосновенности, – газетка «Московский комсомолец», на которой в момент налета Любаша чистила селедку. Видок у прессы был, конечно, неважный. Кровь, кишки, вскрытая по брюху рыбина с вопросительными глазами… Пятеро взрослых людей, окруживших стол и тупо гипнотизирующих дохлую селедку – со стороны смотрелись, конечно, клинически. Но головы работали. Любаша свистнула газетку со стопки документов и использовала по назначению. А стопку недавно принесла с максимовского стола (поскольку был соответствующий приказ) и водрузила на свой. А значительно раньше сидящий напротив Максимова Пантюшин выудил из папки несвежую газетку и со словами «Вы должны найти мне эту женщину!» – бросил на ворох бумаг…

– Ага, сейчас мы ее почитаем… – забормотал Максимов, приподнимая грязный уголок. Любопытные «варвары» вытянули шеи. Из сложенного вдвое «Комсомольца» на белый свет явилась пара цветных фотографий. Держа находку двумя пальчиками, словно тарантула, Максимов протащил ее по воздуху и бросил на не изгаженный участок стола.

– Это женщина, которая, по мнению Пантюшина, его преследует, – торжественно объявил Максимов.