Текст книги "Почему нарушаем!"

Объявление

Доктор медицинских наук Борис Крупов приглашает к сотрудничеству красивых девушек и молодых женщин.

Только в моей домашней клинике, с помощью квалифицированного специалиста Вы сможете приобщиться к маленьким радостям большого предвкушения прекрасного.

С присущей мне аккуратностью и врожденным чувством такта в кратчайшие сроки разработаю Ваш анус до уровня мировых стандартов. По желанию клиентки можно ограничиться евростандартом (сокращенный курс).

Сертификация качества в полном соответствии с последними требованиями ЕС. Работа с самыми запущенными ягодицами!

Опыт. Гарантии. Цены умеренные. Мягок, но настойчив. Ласков, но решителен. Работа с огоньком. Экологически чистый, сертифицированный инструмент. За отдельную плату не исключен выезд на дом.

Прочувствуйте разницу. Вам не придется стесняться Вашего ануса. Остерегайтесь подделок!

С новым, улучшенным в моей клинике анусом Вам не будет стыдно показаться на песках Турции и Египта!

Спешите! В преддверии пляжного сезона количество заявок ограничено!

Д-р Крупов, ул. Медицинская 5, кв. 12 (коммунальная), вход со двора.

Три звонка – 2 дл., 1 коротк., спросить Борю (в разговоры со старыми сплетницами не вступать).

Пейджер №012343210, ая 1001.

***

– И как вам это нравится? – закончив чтение, взволнованно спросил Интеллигент.

– Не понимаю, с чего ты так возбудился, – сказал, пожав плечами, Бывалый. – Этот Боря своего не упустит, я таких хватких уважаю. И занятие выбрал по душе, не абы какое. С женскими-то мягкостями взаимодействовать, небось, куда приятней, чем токарем возле железного станка в три погибели крючиться или, опять же, свою личную задницу в депутатах просиживать. Хотя, депутатствовать – оно тоже неплохо. Им взятки дают, а взятки разными бывают, не обязательно денежными. Теми же женскими округлостями в банном сопровождении, к примеру, тоже зачастую перепадает.

– Таких объявлений нынче полно, – неожиданно согласился с ним Общественник, хотя Интеллигент в первую очередь надеялся на его поддержку.

– А ты сам женат? – спросил он.

Общественник неопределенно пожал плечами, а Бывалый понимающе кивнул:

– Так вот чего ты суетишься, интеллигенция. Боишься, как бы твоя женушка не побежала к такому Боре приводить свои запущенные ягодицы в порядок, в соответствии с последними требованиями ЕС. Если такое произойдет, сам же и виноват окажешься. Ягодицы своих жен сами мужья должны в порядок приводить, а не какие-то там доктора, пусть даже сертифицированные в коммунальных квартирах.

– Они у моей жены не запущенные! – запальчиво выкрикнул Интеллигент. – И я попросил бы!

– Да ты не горячись, не горячись, – примирительно сказал Бывалый. – Ходить к врачам, между прочим, дело неподсудное. За такое не привлечешь. Ни пациента, ни того Борю Крупова… А вот взять, к примеру, хотя бы вас обоих. – Бывалый с хитрым прищуром окинул взглядом собутыльников. – Сами-то, случаем, никогда ничего не нарушали?

– Я законопослушный гражданин, – не без некоторой напыщенности произнес Общественник. – Мне пришить нечего, можешь не стараться. Я действительно ничего не нарушаю. Ничего и никогда.

– Иногда и самый законопослушный может запросто по мордасам схлопотать, – как бы между прочим заметил Бывалый. – Только не подумай ничего такого, – добавил он, заметив, как поежился Общественник, – это я так, к слову. И, между нами – по делу схлопотать, не за просто так. Иногда искренне считаешь, что ничего не нарушаешь, а на самом деле…

– Это как так? – заинтересовался Интеллигент.

– А вот так. Станешь, хотя бы, газету чужую без спросу читать – глядишь, по сопатке и заработал. И поделом – нечего на чужое зариться. – Он усмехнулся, заметив, что Интеллигент поспешно свернул и отложил газету в сторону. – Да не про тебя, не про тебя речь, – успокоил его Бывалый, – говорю же, это так, к слову. – И заметив, что от него ждут объяснений, махнул рукой: – Ладно, наливайте, что ли. Сейчас расскажу…

И Бывалый поведал следующее:

Издержки демократии

Издержки демократии ИЛИ Минздрав предупреждает: чтение чужих газет опасно для Вашего здоровья

Один законопослушный гражданин ехал в троллейбусе и газету читал. А второй, не менее законопослушный гражданин, через плечо ему заглядывал и тоже его газету читал. Ну, читали себе и читали. Ничего особенного. А третий гражданин бдительным оказался, заметил, что второй у первого бесплатно подсматривает, и сообщил ему об этом. Первый пожал плечами и дальше себе читает. А третий гражданин не успокоился и начал первому объяснять, что нехорошо это, когда у тебя через плечо забесплатно читают. Что разгильдяйство это, и что через такое разгильдяйство коррупция с демократией образуются, а потом от них страна разваливается. А все с газеты невинной начинается, когда свою не покупают, а у других задарма подсматривают.

Проникся первый гражданин такими пояснениями, газетку свою свернул, с этим третьим временную антикоррупционную коалицию организовал, да вдвоем они тому гражданину второму, что забесплатно читал, любопытную-то физиономию и набили. А потом и другие граждане из троллейбуса, когда им все толком про демократию объяснили, в ту коалицию вступить пожелали, а вступив, к акту торжества справедливости с азартом и подключились. Впервые им настоящего коррупционера вживую увидать довелось, а до того – все по телевизору только. Дружно набили ему все, что положено в таких случаях бить, а потом этого проворовавшегося демократа с позором из троллейбуса высадили. Довольно аккуратной высадка получилась, хотя и с падением небольшим – ну да все равно ему ничего не будет, он округлый и мягкий, потому как на ворованном раздобрел. Пусть пешком ходит, а газеты за свои личные средства покупает, вместо того чтобы трудовой народ обирать. Мало им, что денежки общественные присваивают, так они еще повадились информацию из чужих газет воровать.

Вот такая история. А к чему она, история эта? А ни к чему. Просто нечего на чужое зариться, вот к чему. Из-за такого антиобщественного поведения всякие перестройки с ускорениями образуются, а в итоге крепкая страна разваливается. Это самим Горбачевым доказано, а он человек умный, даже лысину в доказательство того носит.

Ну, а если все же не утерпел, соблазнился чужим, то хотя бы втихаря, через плечо читай, чтобы не заметили и морду не набили. Особенно если ты эту морду нажрал круглую и лоснящуюся. Демократическую, одним словом, такую, которыми по телевизору трудовой народ дразнят. Тогда, с мордой такой, не то что чужих газет задарма не читай, тогда лучше вообще на троллейбусе ездить забудь. Народ у нас хоть и дружелюбный, а коррупционеров – ох, как не любит.

Вот и все. Конец истории.

***

– Хм… поучительно, – признал Общественник. – Впечатляет история, и для здоровья такие вещи знать полезно. Я раньше и не задумывался как-то, что начнешь чужую газету через плечо читать, так тебя за демократа принять могут. И физиономию набить, соответственно.

Интеллигент ничего не сказал, только, словно невзначай, отодвинул газету подальше.

– Ага, вот и бабоньки пожаловали, – обрадованно произнес Бывалый.

Двое чересчур суетливо обернулись и увидели высокую девицу, пробирающуюся к ним через неприступные груды мусора. На высоких каблуках делать это ей было нелегко даже при короткой, не стесняющей движений плохо сгибающихся ног, юбке. Прическа девицы была современной, с искусно растрепанными волосами, а щеки украшал умело нарисованный румянец.

– Здравствуйте, господа, – поздоровалась запыхавшаяся девица, выйдя на приемлемую для общения дистанцию.

– Где ты видишь господ, дуреха неумытая, – вежливо возразил Бывалый. – Люди мы. Просто люди. Мирные. Сидим, выпиваем, никого не трогаем. Но и нас трогать не советуем. А не то…

– Я никого трогать не собираюсь, – поторопилась заверить его модная девица. – Я тоже мирная. Заблудилась я. Помогите. И не неумытая я, просто макияж слегка поплыл. Плакала я. – Она покопалась в сумочке, извлекла из нее зеркальце и, сунув сумочку обратно в подмышку, принялась прихорашиваться.

– Вы, девушка, наверное, не местная, – предположил Интеллигент доброжелательно, с не меньшей доброжелательностью глядя на ее коленки. Нарочито разлохмаченный край модной джинсовой юбки заканчивался сантиметров на десять выше этих приятных на вид, пусть и слегка испачканных землей, округлостей.

– Почему это не местная, – кажется, обиделась девица. – Всю жизнь здесь неподалеку живу, только свалки этой никогда не видала. – Она перехватила взгляд Интеллигента, опустила глаза, ойкнула, опять порылась в сумочке, извлекла платок, послюнявила его, опять зажала сумочку в подмышке, нагнулась и принялась тереть платком колени. – Не смотрите. Упала я. Со всяким может случиться.

– А куда вы хотели попасть, девушка? – поинтересовался Общественник участливо, с не меньшим участием глядя на ее обмякшую без присмотра лифчика грудь. – Вы конкретный адрес назвать можете? Я здесь все знаю, могу подсказать.

– Адрес? Сейчас… – Девица опять открыла сумочку, бросила в нее зеркальце и платок, достала теперь сложенную вчетверо газету, зашелестела, отыскивая нужную страницу. – Ага, вот. Улица Медицинская 5. Знаете такую?

– Вы, верно, к доктору Крупову, по поводу усовершенствования своего ануса?

Девица почему-то покраснела, хотя вопрос, заданный Бывалым, был совершенно невинным и даже деловым.

– Так вы знаете такую улицу, или нет? – с легкой нервозностью спросила она и, смерив Бывалого уничижительным взглядом, демонстративно отвернулась, давая понять, что расположена разговаривать с более дружелюбно настроенными людьми, такими, к примеру, как двое его собутыльников.

– Вы, наверное, к Крупову, подгонять анус под последние директивы ЕС? – оценив ее доверие, дружелюбно спросил Общественник.

– Я, между прочим, фотомодель! – вспылила, не выдержав издевательств, девица. – Я вам не какая-нибудь, из подворотни! Я, если хотите знать, только что с подиума! И требую соответствующего к себе отношения!

– Вы б не заводились, девушка, поберегли б свои девичьи нервы. Лучше б присели, поддержали б компанию. – Бывалый сделал знак Общественнику и тот, резво сорвавшись с места, через два десятка секунд вернулся с традиционным проволочным ящиком. – Фотомодель, говорите… – Бывалый уставился на девицу и некоторое время внимательно изучал примерно трехдневной давности, лилового оттенка гематому вокруг ее левого глаза. – Выходит, сгибать ноги при ходьбе отказываетесь не по болезни, а по форсу своему фотомодельному… Ясно. Ну, а выпить, как любая из ваших, небось, не прочь?

– Я пью исключительно дорогое шампанское, – предупредила девица. Она посмотрела на водку, поморщилась и, поджав губы, строго повторила: – Да, исключительно. Фотомодели – девушки особые. Не заставляйте меня об этом напоминать. Прошу проявлять ко мне должное уважение.

– Вот и ладно, что особые, – порадовался за девицу Бывалый и немедля всучил ей граненый стакан. – Давайте, ребята. За знакомство. Кстати, и с обозначением статуса нашей гостьи проблем не наблюдается – фотомодель, она Фотомодель и есть. Значит, не станет, услышав соответствующее обращение, обижаться попусту, как некоторые давеча.

Общественник насупился, но ничего не сказал.

– Вообще-то, мне нельзя. У меня кастинг на носу, – пробормотала девица, отворачиваясь от стакана, который держала подальше от себя, удерживая его двумя пальцами за края с подчеркнутой брезгливостью.

– Вот и давай за кастинг. Святое дело.

Гостья зажмурилась, залпом выпила, закрыла ладонью рот, как делают в стремлении сдержать рвотный позыв, а Бывалый быстро отобрал у нее опустевший стакан и взамен ловко вложил в руку бутерброд с баклажанной икрой.

– Нормальная девка, – одобрительно сказал он, подмигнув Общественнику с Интеллигентом. – Хоть и с подиума. Ну, давайте, что ли, тоже… Чтоб вам всем, короче.

– А кроме «чтоб вам» ты какие-нибудь тосты знаешь? – поинтересовался Общественник.

– Да сколь угодно, – подтвердил Бывалый. – Например, «будем». Он даже лучше, потому как короче и по жизненному смыслу объемней. А остальные – длинные все. Пока дослушаете, вся водка выдохнется. – Все с явственным интересом ждали продолжения, и он сдался: – Ладно, черт с вами. Вам какой, про красивых девушек, или про то, как преступные врачи безвинным людям почки злодейски вырезают?

– Про почки, конечно! – в один голос громко воскликнули Общественник с Интеллигентом.

Девица, у которой после выпитого еще не восстановилось дыхание, только слабо что-то пискнула и отрицательно покачала головой.

– Ладно, про девушек так про девушек, – согласился Бывалый, чем заслужил ее благодарный кивок. – Не то нашу гостью стошнит, а нам за столом подобные желудочные излишества ни к чему. На-ка вот, болезная, прими, полегчает. – Он всучил девице второй стакан и торжественно приподнял свой. – Итак, слушайте…

И провозгласил тост следующего содержания:

Длинный тост

Длинный тост про девушку-красавицу, встретившую другую девушку, тоже красавицу

Шла по улице девушка. Задрав нос, шла, потому что очень красивой была. Из тех, что никого вокруг не видят, потому что другие не очень красивые, а посему не годится такой красивой девушке всяких некрасивых людей замечать.

Шла по улице другая красивая девушка. Тоже, задрав нос, шла, потому что тоже очень красивой была. На других людей она вообще никогда не смотрела, даже не подозревала об их существовании, а смотрела только на себя, в зеркало смотрела, потому что по-другому себя не увидишь, а смотреть очень хочется.

Шли эти красивые девушки навстречу друг дружке, шли-шли да и столкнулись лбами. Потому что никого вокруг не замечали. Из принципа не замечали – еще чего не хватало! Столкнулись, упали, шишки на своих красивых лбах понабивали, хотели было разреветься, да вовремя спохватились. Негоже таким красивым девушкам на потеху некрасивым завистливым зевакам реветь. Встали, шишки свои свежие потерли сердито, да и разошлись, носики припудренные задрав, по-прежнему ни на кого принципиально не глядя.

Но не в этом дело. А в том оно, что по дороге в это время двое террористов-шахидов на краденых автомобилях проезжали. С тротилом на борту. Тоже краденым, между прочим, тротилом, что еще более усугубляло. Один ехал взрывать Дом правительства, а второй ехал взрывать тоже Дом правительства, только совсем другой дом и совсем другого правительства, совсем в другой стороне расположенный. Поэтому они тоже навстречу друг другу ехали, получается. И засмотрелись эти двое шахидов-смертников на двух красивых девушек, да тоже столкнулись. И тоже лбами. Тротил взорвался, смертники, как и положено смертникам, погибли, а народ ничуть не пострадал. И Дома правительств, что в разных районах так удачно расположились – тоже. Таким образом, все благополучно для всех и завершилось.

Так выпьем же за красоту, которая спасает мир лучше любого, самого навороченного спецназа! За красоту вообще, и за красивых девушек в частности. За них – даже в первую очередь, разумеется. Потому как красивые.

***

– Господи, какая красивая история… – Фотомодель смахнула набежавшую слезу и, охваченная сильными чувствами, механически выпила. – И романтическая… – отдышавшись, добавила она. – А шахиды те кавказцами были?

– А то кем еще, – пожал плечами Бывалый. – А тебе чего, жалко их, что ли?

Фотомодель тоже пожала плечами.

– Ну, не то чтобы… Носки, конечно, у них дюже пахучие, но за девушками они своими руками волосатыми ухаживать умеют здорово, этого не отнимешь. Девушки такое возвышенное к себе отношение ценить умеют.

– Давайте же, однако, решать вопросы, товарищи, – ожил, тоже благополучно продышавшись после принятия спиртного, Общественник. К нему, кажется, вернулись утерянные на время деловитость и жажда общественных действий. – Итак, что мы имеем? Мы имеем Фотомодель, которая ищет доктора Крупова для… для… – Он замялся, подыскивая подходящую, не травмирующую нежную девичью душу формулировку, чем мгновенно воспользовался Бывалый:

– Может, ей вовсе и не к Крупову надо, – предположил он.

Что-то в его тоне заставило девицу насторожиться.

– А к кому? – подозрительно, не ожидая ничего для себя хорошего, спросила она.

– А ты, случаем, не феминистка? – в свою очередь спросил Бывалый.

– А что?

– А то. Тогда с Круповым можно и повременить. Конечно, его тебе, как и любой другой фотомодели, навестить не помешает, но есть и более актуальные дела. Сначала неплохо бы на собрание сходить, чтобы от своих опытных товарок четкие инструкции получить.

– Да что за собрание-то! – разозлилась Фотомодель. – Что за инструкции? Какие еще товарки! Можно сказать толком?

– Ладно, слушайте толком, – согласился Бывалый. – В общем, про собрания феминистические история эта. И душещипательнейшая, надо отметить, история.

Он посмотрел на изобразившую безразличие Фотомодель, на замерших в предвкушении чего-то интересного Интеллигента с Общественником, и рассказал следующее:

Требуются феминистки

Требуются феминистки. Срочно

Потому и организовались в организацию, чтоб скучно не было, а звучит красиво. Ну, а раз феминистками обозвались, надо что-то делать. Лучше даже меры к чему-нибудь принимать, чтоб название свое непримиримое оправдать. Но сначала пересчитались, конечно, так положено. Организация-то почти армейская получилась, а это налагает и обязывает. Дисциплина! В общем, пока их с два десятка примерно набралось, но еще примкнуть обещали. Для начала хватит, короче. Делать-то что? Нет, ну что против мужиков надо выступать – это-то понятно. Но конкретно?

И тут повезло. Эти личности никчемные сами против себя и подсобили. Те, которые роду мужского, антагонистического, да еще в депутатах заседают. От жиру и нечего делать законопроект, подлецы, наметили. Чтоб аборты, мол, запретить. Значит, надо обязательно против быть, на то и феминистки. Тем более – как мужики посторонние не в своих абортах разбираться могут? Зато хитрить, надо отдать им должное, здорово наловчились. Объявили, чтоб не придраться было: для демографии в виде деторождения, дескать, все это затеяно. Одно слово, подлецы!

Стали присматриваться – где б задуманную акцию провести. И поняли, что лучшего места, чем возле клиники Бонча-Бруевича, не найти. Потому что гинекологическое то место. Кабинет у него там, абортарием так прямо красиво и называется.

Ну, нарисовали плакатов, пошли к Бончу-Бруевичу договариваться. Тот поддержке своих абортов обрадовался, чаем напоил, а еще обещал пищей горячей периодически подбадривать. Чтоб стоять им возле абортария и не уходить никуда.

Ну, встали, плакаты развернули, постояли… Дамочки не примкнувшие останавливаются, плакаты про мужиков, которые сволочи, читают, а потом дальше себе идут. Ну, хвалят еще некоторые иногда. А те, что на аборты к Бончу-Бруевичу шли, так они и без того на аборты свои шли уже. И без плакатов всяких сообразили – что надо так. Что прогрессивно это, и в духе времени, и вообще. Короче, надо и все. Ну и что за толк с такой акции? Неинтересно феминисткам показалось бездействовать так. Активнее бы надо. Стали тогда сами к не примкнувшим дамочкам подходить, просвещать. За аборты полезные, которые против мужиков нацелены, агитировать. Как увидят дамочку с животом, тут же подбегают кучно и в абортарий уговаривают. Надо, мол, чтоб против мужиков все было, объясняют. Нельзя нынче с животами ходить, нынче аборты делать надобно. Ситуация нынче в мире такая сложилась, что надо. Чтоб непременно поперек.

А дамочки беременные – кто пугается, а кто и вовсе в крик, чтоб отстали. Не продвинутые, одним словом, в основном попадались. Значит, смекнули феминистки, дамочки эти или к агитации невосприимчивые, или их, мужикам поддавшихся и залетевших, на более ранних стадиях отлавливать надо. А тем, что с животами большими – им, наверное, поздно уже. И делать и объяснять – все поздно. Слишком уже далеко глупость их зашла.

Поменяли тактику, стали к прохожим внимательно приглядываться. Высмотрели одну молоденькую, что вела себя подозрительно, и к ней:

– Вам нужно срочно к Бончу-Бруевичу! Аборт вам, дамочка, делать пора. Прямо сейчас, незамедлительно, не то потом поздно будет!

А та в обморок грохнулась, еле откачали дуреху впечатлительную.

– Как вы узнали, – спрашивает, очнувшись, – если я сама еще не в курсе. Я даже ответов на тест еще не получила. И что будет, если муж мой бесплодный про это узнает? Нет, вы правда уверены, что я залетела? А может, нет у меня ничего?

И опять рыдать – насилу валерьяновым корнем успокоили…

Опять, значится, промашечка вышла. Теперь уже с диагностикой беременности на ранних стадиях промашка. Многие не догадываются, что давно с абортами ходят, но и со стороны это дело тоже не рассмотреть. Ну и как тут быть?

Пока думали, тут опять мужики-сволочи сами же против себя подмогли. Тот закон про запрет абортов не прошел у них почему-то, так они тут же другой, стервецы, учудили. Надо, дескать, их разрешить. И даже, возможно, денежно поощрять.

Ах вы ж сволочи! Как так разрешить? А демография? В общем, опять дело появилось. Нарисовали другие плакаты и опять бегом к Бончу-Бруевичу. Тот чаем их поить на сей раз не стал, даже разговаривать не захотел, зато они ему высказали все, что негодяй действиями своими антидемографическими заслужил. Дескать, сволочь он и нехорошее поощряет. Мало того, что стране вовсю гадит, так еще и деньги на этом зарабатывать не брезгует. Построились возле абортария крепкой акцией и дамочек туда теперь уже не пускают. Нельзя, мол. Раньше можно было, а теперь нельзя. Рожать, мол, надобно, дуры залетные. Сами виноваты. Нечего от мужиков беременеть было.

Те в слезы. Бонч-Бруевич, оказывается, очень уж здорово руку на этом деле набил, очень уж грамотно им те аборты удалял, хапуга в белом халате. Феминистки с сочувствием залетевших товарок слушают, а пускать все равно не пускают. Уговаривают мужьям бесплодным честно во всем признаться и рожать. Так лучше будет. Для всех лучше, и для государства в том числе. Государству тогда демографический приплод в людях положительный образуется, на манер бухгалтерского сальдо.

Объясняют вроде бы хорошо, с доводами вескими, а дамочки непонятливые все одно на своем упорно стоят. Все равно пропустить к преступнику от медицины уговаривают… Задумались феминистки. И чего эти дамочки в мужиках такого хорошего нашли, что даже аборты через то хорошее делать согласны? Задумались, а потом решили сами проверить. Осторожно, конечно, и не на себе. Выбрали одну, недавно примкнувшую, которую все равно не жалко пока, и решили на разведку ее послать.

Ну, надела подопытная юбку покороче, оплакали ее подруги заранее, а тут как раз и идеологические противники в количестве трех штук объявились. Кавказской национальности те противники оказались. Короткое увидели, аж завибрировали от возбуждения. Стали подопытную уговаривать, чтобы с ними куда-то пошла. Обещали показать кое-что. Очень, мол, это «кое-что» интересное, и ей непременно понравится. А уговоры свои – вещественно подкрепляют. Цветами и другими аргументами, на манер крученого коньяка со звездочками. Подопытная всплакнула напоследок, с подругами попрощалась, и пошла врагов скрупулезно проверять. Ушла, и нет ее долго. Видно, затянулась проверка. Видно, непросто оказалось этих кавказцев, науку феминистическую заинтересовавших, исследовать. И неделю ее нет, и две. Третья неделя уже пошла, а ее все нет… А на пятую – объявилась. Только вот заметили ее, к сожалению, поздновато, когда она уже от Бонча-Бруевича выходила. Разговаривать с подругами не захотела, мимо быстро прошмыгнула, и в машину. А в машине ее уже не трое, а пятеро кавказцев нетерпеливо дожидаются. Только тогда и поняли феминистки, что в их ряды затесалась изменщица.

Посовещались они и послали вторую, чтоб проверила, где первая. Та сходила посмотреть, потом вернулась и доложила: сидит, мол, изменщица в ресторане с восемью кавказцами, и надо ее оттуда срочно вызволять. Похоже, не изменщица она, просто ее взяли в заложницы. Но она ничего, пока держится. Для виду пьет вино, дает себя обнимать, танцует, хихикает. В общем, делает вид, что ей не страшно, но надо бы подругу все-таки выручать. И вот она-то, вторая, этим и займется, выручит лично. И умчалась быстро, ей даже ответить не успели. Умчалась, и тоже нет ее долго – наверное, тоже в заложницы угодила. Хотели феминистки сгоряча на поиски первых двух подруг третью снарядить, да не решились, слишком уж рискованным дело оказалось, а их и без того мало осталось.

А тут и новая беда подоспела. Мужики, которые депутаты и сволочи, опять новый законопроект удружили. Опять, в общем, аборты те запретить порешили. Пришлось опять к Бончу-Бруевичу на чай и дружбу напрашиваться. Помирились, конечно, в итоге, но только с Бончем. А Бруевич, тот позлопамятнее оказался, все еще дулся на них за что-то. Двое их, оказывается, было, а работали под одной фамилией, чтоб налогов поменьше платить и чтоб звучало солидней, по-научному. Пациенток впечатляло, вот они и расставались с деньгами дополнительными легко, за фамилию обманную приплачивая.

Не успели чай допить – новый законопроект подоспел. Тогда с Бончом опять поругались, а с Бруевичом – и не надо оказалось. Очень даже выгодно с этим Бруевичом получилось, что не мирились с ним.

Только те двое обманщиков бросились чай у них отнимать, а тут опять новый законопроект. И опять отменяющий старый, конечно. Тогда Бонч с Бруевичем еще им чаю подлили, но теперь совсем уже запутались феминистки. Теперь не успевали даже сообразить, какие плакаты в пикет брать. Поняли только, что мужики нарочно так делают, чтоб движение их справедливое окончательно запутать.

Сели опять думать, и тогда кого-то вдруг осенило, что надо делать. Пример надо показывать – вот что. Надо самим забеременеть и с абортами в животах назло тем мужикам ходить – тогда и плакаты не нужны. Тогда любой с легкостью по животам определит, что они категорически против любого подлого законодательства.

С Бончом помирились, с Бруевичом – вроде тоже. Зачем – и сами не поняли. Все равно те двое узнали, что они опять против – и тут же бросились чай отбирать, а потом и вовсе весь их пикет из своего абортария повыгоняли взашей. Ну и хрен с вами. Все вы, гинекологи, подлецы. Хотя бы только потому, что мужики.

Но не успели феминистки в себя прийти, как на них еще одна напасть навалилась – нехорошее что-то в движении их благородном завелось. Изнутри завелось. Некоторые короткое стали самовольно надевать, на каблуках ходить, краситься…

«Зачем, сестры?»

А затем, мол, что хотим сами себе и сестрам по общей борьбе нравиться.

«Но не для мужиков ведь?»

Нет, конечно! Как вы могли подумать! Исключительно для себя. А еще хотим маркетинг углубленный провести, чтоб знать в точности, где у мужиков слабые места и как с ними бороться. И кое-что уже стало проясняться, между прочим. Нами уже точно зафиксировано, что мужики здорово на безволосые ляжки клюют. У них самих подобного добра не имеется, вот они на чужое и засматриваются. Это нами уже в точности установлено, а теперь мы хотим свой маркетинг еще больше углубить – путем решительного появления на публике без лифчиков.

Тут уж в организации полный разброд пошел. Все захотели такого углубленного маркетинга, который без лифчиков, испробовать. И еще чтоб в коротком и с голыми ляжками непременно. А потом процесс и вовсе неуправляемым стал. Все вдруг, не сговариваясь, сели в автобус и поехали пропавших подруг искать, тех, что с кавказскими лицами жизнями своими рисковали. А в автобус запрыгнули в коротком и без лифчиков, разумеется. Но не для мужиков, конечно, а исключительно для себя и соратниц. Ну и для маркетинга еще, конечно. Того, что углубленный.

Приехали, в общем, в гостиницу кавказскую, подруг из заложниц вызволять, да там в итоге и остались. Потому что террористы их моментально с помощью коньяка и волосатых лап самих в заложницы взяли.

Хотя, не все, конечно, в гостинице той террористической на неприятности нарвались. Некоторые от напасти такой убереглись, потому что осторожность необходимую проявили. Они просто до гостиницы опасной не доехали – их прямо из автобуса мужики повытаскивали. Как увидели ляжки безволосые, как разобрались, что под материей тонкой лифчики отсутствуют – так даже не стали разбираться, что феминистки это, и что на опасное задание едут. Не спрашивали даже – не то б им, конечно, ответили!

Так неожиданно и закончилась история эта странная, феминистическая… Крепко пострадали храбрые и принципиальные дамочки от мужиков. За правду свою правильную пострадали.

Зато с Бончом крепко сдружились. И с Бруевичом заодно. Навсегда сдружились, окончательно и бесповоротно. За законопроектами теперь не очень следят, потому что времени свободного маловато – на просвечивание надо ходить регулярно, нельзя это дело на самотек пускать. Тем более, Бонч с Бруевичом отходчивыми оказались, и за оптовые посещения большую скидку скинули.

Да и чай у них – ой, какой вкусный!

***

– Что с вами, девушка? – елейным голосом спросил Общественник. – Вам плохо?

– Уж не хорошо, это точно… – плаксиво отозвалась Фотомодель. И пронзила Бывалого сердитым взглядом. – Зачем такие страшные истории рассказывать! Теперь мне к Бончу на проверку записаться придется, не то не будет мне покоя. Такая уж я мнительная, хотя с мужчинами никогда никаких дел не имела. Тем более таких, после которых по врачам бегают.

– А как же Крупов? – вставил Интеллигент.

– Хрен с ним, с Круповым, к нему я всегда успею, – буркнула Фотомодель. – Мне бы к Бруевичу не опоздать. В этом деле очень важно со сроками определиться.

– Но зачем, – не понял Интеллигент. – Если вы с мужчинами никаких дел никогда не имели.

– Ну, мало ли… – Под любопытными взглядами Фотомодель потупилась, и, чтобы скрыть смущение, сняла с правой ноги туфлю – вытряхнуть из нее несуществующий камешек. – Говорю же, мнительная я больно.

– Какой у вас красивый педикулез! – восхищенно воскликнул заметно опьяневший Общественник, глядя на женскую ступню. – Умеете же вы, фотомодели, себя преподнести… Но за что! – сдавленно крикнул он, упав с ящика – рука приложившейся к его щеке Фотомодели оказалась неожиданно тяжелой.

– За слова поганственные, – сердито пояснила та, надевая туфлю. – Будешь знать, как разбрасываться.

– Но я же не сказал ничего дурного, – пролепетал Общественник, с кряхтением взбираясь на свое решетчатое седалище. Он потер покрасневшую щеку. – Ничего не понимаю… Ох уж эти женщины. Сплошные загадки… Никогда нельзя предугадать, как они отреагируют на комплимент.

– Ты, наверное, имел в виду педикюр, – насмешливо заметил Интеллигент.