Текст книги "Белый огонь"

– Утраченное всегда нелегко восстановить. Наша эпоха, лишь бледная тень минувших – тому подтверждение.

– Мильвио… – Акробат, словно все еще не веря, что это правда, произнес другое, куда более известное имя, – Войс. Мы расстались, когда я только узнал о том, кто он такой, ты же была с ним после много месяцев. Вы обсуждали прошлое?

– Конечно. О том, что было на Талорисе, о Тионе и Ариле. О войне. – Ее голос сел. – О тех, кто пал и как все изменилось. Но Мильвио часто повторял, что помнит не все и не точно. Что картинка с годами блекнет, а он прожил дольше всех. Однажды он сказал, что давно забыл, как звучал голос Тиона. Не поручится, какого цвета были волосы у Нейси, как смеялась Арила. Он забыл многое из того, что, по его же словам, забывать нельзя, ибо это преступление перед потомками. Я только сейчас поняла, что почти не говорила с ним о природе волшебства, о вас, асторэ, об эйвах, гигантах, искари, мэлгах. Он пытался спасти меня от моей силы, защитить и предостеречь.

– Он не с вами.

Шерон тяжело вздохнула:

– Давно уже нет. Я расскажу тебе обо всем, что случилось, когда ты закончишь свою историю.

Тэо кивнул, соглашаясь, и откашлялся:

– Асторэ… Ты же знаешь миф? Когда-то они научили людей магии, а те обманом заманили их на ту сторону, где асторэ переродились, стали демонами, шауттами. Существами иного мира и иных желаний, но сохранили ненависть к людям за предательство. Немногие из асторэ – кто смог защититься от сил, что меняли саму суть живого, – смогли вырваться назад. Приспособились. Стали походить на людей, ничем не отличаясь от нас.

Тэо покосился на нее и неохотно поправился:

– От вас.

– Перестань, – твердо сказала ему Шерон. – Ты куда больше человек, чем многие из тех, кто смеет заикаться, что они люди. Так и меня можно назвать чудовищем. Ты же видел, что я умею. Не мог не видеть.

Он согласно опустил веки, помня сквозь мутную дрему мертвого карифца, что нес его на руках, и продолжил:

– Вернувшихся в наш мир асторэ ждала война, когда друг против друга выступили Шестеро со своими учениками, великими волшебниками, и – Вэйрэн с его сторонниками. Быть может, у него бы все получилось, но шаутты сковали Темному Наезднику доспехи из металла той стороны. Говорят, они свели его с ума, превратили в нечто ужасное. Вэйрэн пал, Шестеро ушли, асторэ погибли.

– Не все…

– Да. Уцелел кто-то из моих предков. Кто не поддержал восстание. Они прятались, пытались вернуть свою настоящую магию, а их находили и убивали таувины. И так продолжалось до Войны Гнева, когда последние из асторэ выбрали, с кем они. Ни Тион, ни Скованный не могли одержать верх в той бойне. Они лишь теряли соратников и все больше поджигали мир. И тогда мой народ предложил помощь… – Тэо взял лежавшую у ног девушки пузатую флягу, ощущая, насколько ему хочется пить, и долго не отрывался от горлышка, чувствуя чуть затхловатый привкус воды, пускай и щедро сдобренной лимонным соком, простоявшей в корабельных бочках.

– И он ее принял. Освоил, а затем воспользовался запретной для людей магией и поверг Скованного. А потом случился Катаклизм.

– Потому что Скованный принял помощь шауттов. – Тэо вытер губы рукавом, закрутил крышку. – Он отчаялся настолько, что призвал демонов, но все равно проиграл. И вот потом произошел Катаклизм. Тион знал о риске, знал, что после использования волшебства умрет. Он отказался от магии, изгнал ее из мира, но в итоге это его не спасло и лишь дало небольшую отсрочку. Хм… всегда думал, как это – изгнать магию? Что он сделал? Как все случилось?

– Мильвио спрашивал, но Тион не открыл ему тайну. Великий волшебник считал, что они и так достаточно навредили миру.

– Однажды Лавиани сказала, что Тион сделал свою работу из рук вон плохо, если магия не только не исчезла, но и возвращается. Пусть не такая, как в прошлом. – Акробат распрямил пальцы, глядя на перчатку, затем медленно сжал их в кулак и вновь расслабил, положив руку на колено. – Итогом стало то, что последние асторэ сначала забыли свои умения… а потом и кто они такие. Стали жить как обычные люди. Кто лучше, кто хуже. Но иногда в них просыпалась та сила, что утрачена, и появлялись пустые. Они делались однозначно непохожими на людей: кровожадные монстры, уничтожавшие города и деревни силой, которую не могли контролировать. Силой той стороны. Их считали слугами шауттов, хотя это не так. Я думаю, что асторэ теряли привычный облик и становились такими, какими были изначально. – Он перевел взгляд на свою руку, скрытую рубашкой и перчаткой. – Подобными этому.

– Но ты не пустой.

– Не пустой. Я могу контролировать это, не сойду с ума, не уничтожу в безумии целый город. Нет ни одного описания асторэ. В последний раз их видели тысячи лет назад, и Шестеро позаботились, чтобы люди забыли, как выглядят бывшие властители нашего мира. – Он с кривой улыбкой, совершенно безрадостной, снова сжал левый кулак. – Так что это, возможно, наш шанс увидеть, какими были настоящие асторэ. Хотя, признаюсь тебе честно, я не хотел бы становиться полупрозрачным существом, и если пальцы, кисть и предплечье – все, чем придется пожертвовать, буду благодарить Шестерых.

Еще одна кривая улыбка, словно он счел забавным, что асторэ так говорит о тех, кто уничтожил его народ.

– Что произошло в Шой-ри-Тэйране? Чему научил тебя лес? Что рассказал эйв?

Солнце показалось из-за облаков, залив палубу закатным светом, и его глаза сверкнули золотом, став совсем светлыми.

– Я спал. Грезил. Плыл в бассейне под корнями. Кутался в перину из мха и лишайника, слушал стрекот цикад. – Теперь он улыбался легко и искренне, словно говорил о доме, о фамильном гнезде, надежном, уютном и всегда готовом принять, распахнуть двери, защитить. С теплым очагом, сытной едой на столе, мягкой постелью и всем тем, что было так понятно Шерон в ее далеком Нимаде. – Знания для каждого асторэ стали доступны мне. Понимание, как выжить с этой силой и как ею управлять. Но сон вышел очень коротким, и я получил гораздо меньше, чем рассчитывал Мильвио.

– Что случилось?

По тому, как акробат отвел глаза и нахмурился, было видно, что он не хочет отвечать. Но все же сказал, когда молчание стало невыносимым:

– Эйв хотел прогнать тебя, почувствовав, кто ты.

– Я помню.

– Он сказал, что убьет тебя, если ты воспользуешься магией.

Она мгновенно похолодела и прошептала хриплым шепотом, голосом, которого сама не узнала и испугалась:

– И я воспользовалась.

Там, ночью, в древнем лесу, среди развалин, у могилы Тиона, когда тени метались, вспыхивали редкие огни, кричали люди, лилась кровь, кипели страх и ненависть, боль и отчаяние. Она, загнанная в угол, подняла мертвых и заставила их сражаться на своей стороне, чтобы спасти себя и тех, кто был ей дорог.

– Но осталась жива. Он не тронул тебя и лишь унес меня в то утро, а затем я уснул.

– Эйв больше не появлялся.

Тэо долго смотрел ей в глаза, сказав:

– Он умер из-за твоей магии.

Шерон перестала дышать. Она помнила прекрасное существо с темно-зеленой шкурой, ветвистыми рогами и ярко-алыми глазами. Помнила его глубокий, низкий голос, от которого мурашки бежали по всему телу и хотелось плакать и смеяться одновременно. Помнила чудо, легенду, миф, создание из прошлой эпохи, считавшееся давно сгинувшим.

И вот теперь его больше нет. Шерон не жалела, что поступила так, иначе бы погибла она и ее друзья, но все равно ей было невыносимо больно. Эйв не заслуживал гибели.

– Мне так жаль…

– И все же твоей вины в этом нет. Ты не знала, и… эйв, даже после случившегося, не наказал тебя. Он понимал.

Она подумала, что Мильвио, скорее всего, тоже догадывался о последствиях, но ничего не сказал ей, не желая пробуждать чувство вины.

– Когда я проснулся, рядом лежали лишь кости эйва, а в лесу властвовала глубокая осень. Тогда я понял, что прошло много времени. Кристаллы вокруг того дерева погасли, твоя магия выжгла их, они потускнели, стали хрупкими, и в город пришли шаутты.

Указывающая вздрогнула и стиснула зубы.

– Я видел двоих, тени среди теней, и ушел как можно скорее.

– Мы написали тебе письмо, оставили перед входом в гробницу Тиона. Лавиани ругалась, что это глупо, – ты не умеешь читать. Но гораздо проще найти того, кто прочтет тебе слова, чем остаться без всякого шанса на поиск друзей.

– Шли дожди. Был снег. Потом опять дожди. Сезон сменялся сезоном, и чернила стерлись. Но я нашел письмо, точнее, то, что от него осталось.

– Тогда как же ты нас отыскал?!

– Арила. Теперь я чувствую ее, где бы ни находился, стоит лишь закрыть глаза. – Сказав это, он сомкнул веки и ткнул указательным пальцем правой руки в ладонь левой. – Здесь. Точно иголка колет. Не больно, но вполне ощутимо. Она принадлежит и этому миру и другому. Той стороне. В ней столько магии, столько силы, спящей и непонятной, что мне даже страшно предположить, какие вещи можно сделать с ее помощью. Хорошие или плохие…

– И ты можешь это сделать?

Теперь Тэо выглядел уставшим:

– Не знаю. Я могу слышать лютню, но играть на ней… А уж играть хорошо… Струны зазвучат, но что это будет за музыка и кому она понравится? Скажу откровенно, я предпочитаю не заниматься тем, чего не умею… В общем, я шел по следу. Дальше и дальше на юг, и иголка колола все сильнее. Я немного опоздал и пришел в Эльват, когда вы уже покинули его, а герцог объявил вас врагами. На Верблюжьем рынке я услышал, что один из отрядов солдат отправляется прямо через пустыню, к морю. Собирали караванщиков, всех опытных и знающих, кто был способен провести солдат неизвестным тропами. Мне тоже требовалось в ту сторону, это было именно то направление, которое мне указывала перчатка Вэйрэна.

– И тебя взяли? – удивилась она.

Он рассмеялся:

– Нет. Но я умею заводить друзей, и у меня были деньги. Те, что вы оставили мне и что я заработал выступлениями, пока путешествовал через Алагорию, Аринию, Дагевар и Кариф. Буду честен, сперва я отдал все сбережения почтенному Фетушу, погонщику третьего туаре в нашем караване, а после уже завел друзей и получил право чистить зверю шкуру, смазывать маслом его лапы, кормить, поить и гонять факелом паразитов. В караване было много людей, которые занимались черной работой, а работы я никогда не страшился. Некоторых смущало, что я чужеземец, даже приходили гвардейцы и задавали вопросы, но… – Акробат обезоруживающе улыбнулся. – Люди каравана очень похожи на цирковых. Не слишком доброжелательно присматриваются к чужаку, однако если тот ведет себя правильно, его принимают. Жаль, что ирифи их не пощадил, там было много достойных.

Они помолчали, думая каждый о своем.

Шерон заметила, что сойка сверху наблюдает за ними, но не спешит спускаться, сидит, словно птица в своем гнезде, недовольная каждым, кто проходит под ее деревом.

– Ты очень помог нам в даирате, когда спас Лавиани с помощью магии асторэ… Какая она?

– Грубая, – подумав, ответил он. – Очень грубая. Возможно, у асторэ была и иная, но я проснулся слишком рано. Вообще, мне начинает казаться, что я должен был спать несколько десятилетий, судя по тому, как мелькало время. И ты знаешь, не очень жалею, что не получилось правильно. Иначе мы вряд ли когда-нибудь встретились. В итоге я обрел лишь молот, то, чем можно убивать, но не созидать. Мне так кажется. И у этой магии есть последствия, как ты уже успела увидеть.

– Из твоего предплечья сочится кровь, и ее столько, что даже наша ворчунья испугалась. А потом ты спишь, восстанавливаясь.

– Ничто не дается даром. Лавиани теряет татуировки и с ними силы, я утрачиваю дни жизни во сне, ты испытываешь безумный голод. В сказках все иначе. – Тэо тяжело вздохнул. – Великие волшебники движением брови возводят дворцы, награждают героев и наказывают убийц.

– На то они и великие волшебники. – И, чуть подумав, добавила: – Из сказки.

– Проклятущая погода, рыба полосатая. – Сойка, кутаясь в теплое одеяло, медленно промокающее из-за моросящего с неба дождя, покосилась на Тэо.

Он стоял рядом на влажных досках палубы, широко расставив ноги, найдя опору, и не касался перил фальшборта, легко подстраиваясь к качке. Это ее не удивляло. Как и то, что мальчик стал менее разговорчив, чем во времена их знакомства.

– А мне нравится, – сказал акробат. – После Дагевара и Карифа я уже начал забывать, что такое бывает.

– Ну вот. Наслаждайся. Кажется, ты единственный на нашем корыте, кому нравятся эти небесные сопли. – Она поплотнее запахнула одеяло, но с палубы не ушла, не желая сидеть в духоте, в узком пространстве, напоминающем ей курятник, разве что пометом там не смердело.

– Ты провела столько месяцев в самой лютой жаре. Неужели не надоело?

– Да мне все надоело, мальчик. Жара, снег, дождь, облачность и ясное небо. Я человек довольно противоречивый и всем недовольный, но ты понюхай этот воздух. Чуешь?

– Море и свежий ветер.

Она скривилась, точно ей пришлось съесть целый лимон ради спасения человечества, которое совсем не заслуживало подобной жертвы.

– Море. Свежий ветер, – пробормотала она таким тоном, будто явно сомневалась в умственных способностях Тэо. – На континенте зима, везде, кроме печки Карифа. А сейчас мы вылетели из печки, точно нас хорошенько пнули под зад. И мы летим.

Свои слова Лавиани подкрепила движением пальца, проведя по воздуху кривую дугу. Так арбалетчик выпускает стрелу в небо и следит, как она неуклонно и неотвратимо следует в сторону цели.

– Вот так. С треском в зиму. В Треттини, конечно, с начала Катаклизма снега не видели, но холодного дождя, пасмурного неба, грязи по уши и туманов в это время там хватит на всех шауттов мира. А с теплой одеждой, если ты не заметил, у нас не очень. Из Эльвата мы бежали в большой спешке, многое привезенное с севера осталось там, и теперь, наверное, им завладел какой-нибудь барахольщик с Верблюжьего рынка, чтоб его разорвало. Будем ходить в одеялах. Четверка бездомных в разномастных тряпках. Веселое зрелище.

– С каких это пор тебя стал заботить внешний вид? – поинтересовался акробат.

Сойка обожгла его взглядом, сплюнула, попав прямо на ботинок Тэо, и это не являлось случайностью.

– С тех пор, как мне приходится думать не только о себе, но и о придурковатом циркаче, наивной девице из Нимада и одной благородной якобы ослепшей даме, какие только вещи меня не заботят. То, что мы будем выглядеть как разбитая неприятелем армия, меня волнует мало. Но если вы начнете чихать да кашлять, это станет просто невыносимым испытанием и столь ранимый человек, как я, не сможет скрыть переживаний и того гляди помрет из-за вашего нытья. Так что теплая одежда для таких неженок, как вы, в столь суровые времена – очень важно.

Тэо улыбнулся и ответил искренне:

– Я скучал по нашим беседам.

Лавиани вновь скосила на него глаза, словно подозрительная лошадь, ожидающая, что человек вот-вот закинет ей на спину седло и заставит скакать во весь опор от одного края континента до другого.

– Даже мой сын, когда вырос, не скучал по моему… хм… ворчанию.

– Каким он был?

Она резко повернулась к нему на пятках, посмотрела холодно, открыла рот, собираясь сказать что-то неприятное, но, нахмурившись, буркнула:

– Рисовал так же хорошо, как и его отец. К сожалению, из мальчика не получился художник, дар проявился слишком рано, и я не успела его спрятать от Борга. – Лавиани выдавила вымученную улыбку, больше похожую на оскал, обнажая ровные белые зубы, так не похожие на зубы старухи. – В Ночном Клане простые правила – ты или с ними, или в могиле. И Нэ сделала ему рисунок. И ему, и его лучшему другу – Шреву.

Она зашипела, отгоняя воспоминание, и Тэо, чтобы хоть что-то сказать, спросил:

– Нэ?

Ответом было пренебрежительное пожатие плечами:

– Еще более древняя развалина, чем я. Из нее разве что моль не вылетает, когда она говорит. Не важно. Знаешь, мальчик, раз уж сегодня у меня день откровений, я совершила самую большую ошибку в жизни, взяв сына в Пубир. Возможно, стоило его оставить у семьи его отца… Возможно… Хм… Теперь уже не знаешь, как правильно. Жизнь редко дает нам подсказки. А может, я слишком тупа, чтобы видеть очевидные вещи.

Сейчас сойка казалась куда старше, чем обычно. Сгорбившаяся и стискивающая побелевшими пальцами края намокшего, пахнущего крысами одеяла.

– Как его звали?

– Мы ступаем на опасную почву, циркач. Я не хочу, чтобы звучало имя моего сына.

– Прости.

Лавиани резко кивнула, сказав:

– Это я начала. Так что нет причин злиться на тебя. Нет, причины, конечно, есть…

Вновь смешок, хотя никакой радости в нем не было.

– Почему ты выбрала Риону?

– Ненавижу этот город. – Она потерла щеку. – Но сейчас он далеко от Карифа, что меня устраивает. Алагория конечно же устроила бы больше, но дальше от Фламинго, а Шерон думает о нем постоянно, я-то вижу. Поэтому и не стала усложнять.

– Риона. – Тэо попробовал это слово на вкус.

Город бирюзовых, кобальтовых, изумрудных, амарантовых, лазурных башен. Он не был там некоторое количество лет и помнил причину, почему всегда оказывался в других местах, в других герцогствах, на дорогах, что вели на север, юг, восток и запад, но только не в Риону. Однажды ему пришлось сделать выбор, отказать величайшему и могущественному герцогу, плюнуть в протянутую руку, не буквально, конечно, но с точно такими же последствиями. Он не пошел в лучшую труппу мира, отвернулся от золотой клетки его светлости, променял ее на свободу и старый фургон бродячего цирка, а сильные мира сего не склонны забывать подобное.

И он разумно не попадался на глаза герцогу, пропуская ежегодный цирковой фестиваль, что проходил на городских площадях великолепного города.

А еще Тэо помнил Монику, талантливую, красивую, умную и уставшую от дороги, пути, неизвестности и оставшуюся. Оставившую его. Выбравшую герцога и ожерелье, что ей принесли в качестве комплимента за прекрасное выступление.

– Когда мы прибудем?

– Хм? – Лавиани тряхнула головой, отгоняя тяжелые мысли о прошлом, нахмурилась, пытаясь понять, о чем ее спрашивают. – А… в Пьину. Ну, плывем уже больше недели, и, как видишь, сегодня восточный берег наконец-то скрылся. Это означает, что мы повернули от земель Дагевара и скоро войдем в Горло, а по нему доберемся из Лунного залива в Жемчужное море. Если ветер будет и впредь попутным, то, может, дней шесть… Надо спросить у капитана.

– Не могу понять, они смотрят на нас как волки на овец или как мыши на кошек? – пробормотал под нос Тэо, поймав взгляд одного из матросов, складывающего вдоль борта просмоленный канат.

– Плевать. Они довезут нас, куда я попросила, вне зависимости от своих мыслей и желаний.

– Потому что ты им заплатила? – задал акробат вопрос.

Она фыркнула, подставила лицо моросящему дождю, чувствуя холодное покалывание на щеках и лбу.

– Деньги играют в нашем мире наиважнейшую роль. Но они на втором месте после страха.

– Страх? Не верность слову? Привязанность или любовь?

– Ты еще скажи честь, правда и прочий мусор.

– Мусор?

– Конечно. – Произнесла она это столь же уверенно, словно речь шла о том, что солнце встает на востоке и садится на западе. – Поверь, я прожила насыщенную событиями жизнь и много раз видела, как пафосные слова, высокие цели и благородные помыслы мгновенно исчезают, стоит лишь появиться куда более важным вещам. Выгоде, например. Или маленьким золотым монеткам. Или страху за свое имущество, здоровье, жизнь, близких. На деньги можно купить все, кроме избавления от этого самого страха. Можно заплатить человеку за преданность, но страх кладет на лопатки любые сокровища. А они меня боятся. Пубира. Ночного Клана. И тех, кто приходит от его имени в очень редких случаях. Поэтому мы доберемся без приключений и расстанемся добрыми друзьями.

– И все же я с тобой не согласен.

– Ну разумеется. Я не забыла о наивных дураках, которые теперь в числе моих друзей. Ты да девочка из Нимада. Вы наслушались сказок и верите в лучшие помыслы человечества. Исправить вас уже невозможно, и мне придется смириться и лишь спасать от глупых поступков. Пока вы не умрете, разумеется.

Он негромко рассмеялся.

– Думаю, ты обманываешь даже себя. Ты не настолько плоха, какой хочешь казаться.

– И я это знаю, – желчно ответила ему Лавиани. – Но стараюсь сражаться со своими слабостями. Слабость в нашем мире губительна. Кстати, хотела спросить у тебя. Ты упоминал, что встретил в Шой-ри-Тэйране шауттов.

– Да.

– Разве эйв не говорил, что ходу в этот город демонам нет?

– Возможно, все изменилось после того, как Шерон применила там свою силу. А может, после того, как он умер. У меня нет ответа.

– Хм… Я к тому, что с той поры, как ты проснулся, нас давно уже не было, а шаутты все же пришли. Они искали нас? Ждали тебя?

– Я не рискнул спросить.

– Понятное дело. Как они выглядели?

Тэо потемнел лицом:

– Женщина. Убитая твоим метательным ножом. И мальчик с плота, которого мы отпустили.

Лавиани хотел сплюнуть, но лишь буркнула:

– Проклятый город эйвов! Там не гниют покойники. Пока мы ждали тебя, я отволокла тела подальше, и ни одно из них за все недели, что мы там торчали, даже не завоняло. Свеженькие, точно их только что отправили на ту сторону. Надо было мне порубить их на кусочки, пока была такая возможность. Особенно Сегу.

– А тот, кого я убил? – Тэо вспомнил человека, стоявшего над Мильвио, Лавиани и Шерон.

– Шрев? Эту паскуду унесло течением, и надеюсь, что ублюдок попал в Бренн, а затем и дальше. Вот уж о ком думать не стоит.

Произнося эту фразу, Лавиани смотрела на восток, за корму, и прищурилась, заметив две темные точки. Так далеко, что даже ее глаза их едва различали.

Через час «соринки» на горизонте увидели и другие. Капитан стоял, уперев кулаки в бока, и с мрачной тревогой следил за далекими кораблями.

– Кто они? – Лавиани встала рядом, поменяв промокшее одеяло на сухое.

– Не знаю, мать. Далеко. Но идут тем же курсом, что мы, да еще и вместе. Я взял к западу – они сделали то же самое. Это нехорошо.

Лавиани печально цокнула языком.

– Они нас догонят?

Мужчина покосился на облака, понюхал воздух:

– Не сегодня. – И добавил: – Если, конечно, погода не изменится.

Сойка ничего не стала говорить спутникам, не желая тревожить их раньше времени. Во сне она не нуждалась, так что провела холодную ночь на палубе, ожидая рассвета.

На следующее утро корабли стали различимы. Были видны то появляющиеся, то исчезающие за волнами белые паруса. Еще слишком далеко, чтобы разобрать детали, но они нагоняли.

– Это могут быть просто путешественники? Не только нам ведь надо в Пьину, – схватился за хрупкую соломинку надежды акробат.

– Море-то, конечно, небольшое, точно село, и дорога здесь, как водится, одна. Куда же им плыть, как не в Пьину, рыба полосатая! Они идут за нами, мальчик. Сердцем чую, хотя кое-кто в Пубире и считает, что у меня его нет.

Еще через час капитан, помрачнев пуще прежнего, разглядев детали, проронил:

– Две военные галеры Карифа. Идут под парусами и на веслах. Очень им, как видать, надо, раз пошли со своей устойчивостью по такой воде так далеко от берега. За вами?

Лавиани покрутила ответ и так и этак, но приняла правильное решение. С людьми этой профессии в данном вопросе не имела смысла врать.

– Есть такой шанс.

Его губы сжались.

– Предложи мне устраивающее всех решение, мать. Чтобы не было обид и крови.

Лавиани глянула на Тэо, затем на прислушивающуюся к разговору Шерон, снова перетасовывая варианты, и задала вопрос:

– Мы сможем вернуться к Дагевару?

– Можем, – легко согласился моряк. – Но ветер тогда будет играть против нас… вас. Нагонят уже через несколько часов.

– А если пойдем, как сейчас?

– Если бы я мог гадать на тучах, то был бы богатым и не занимался этим ремеслом. Ветер благоволит пока. До середины дня он точно продержится, а там… поглядим.

– И что ты думаешь?

Он скривился, сплюнул, сказал что-то злое одному из матросов. Команда нет-нет да поглядывала на горизонт.

– Сдаться я думаю, мать. Мы-то ведь ничего не сделали. Убрать парус, лечь в дрейф, дождаться этих да с поклоном вручить вас. Пубир он где. – Контрабандист махнул рукой на запад. – Далеко. А солдаты близко.

– Вы не выглядите обычными торговцами, скорее соучастниками, – задумчиво заметила сойка. – Неужели хочешь рискнуть, положиться на настроение капитанов, солдат, герцога? Его светлость Азим Эш-Тали полон милосердия ко всем своим подданным, не так ли?

Капитан вновь сплюнул и опять упер кулаки в бока, размышляя.

– Быть может, ты считаешь своих людей и моих. Три бабы, одна из них слепая, да парень против твоих молодцов. Расклад, конечно, по первому впечатлению не в нашу пользу, но все же я… не советую. – Улыбка Лавиани походила на оскал черепа. – Возможно, у тебя есть иной вариант?

Контрабандист достал из кармана темно-коричневую пастилку из мякоти пряного ореха, помял в пальцах, небрежно засунул легкий наркотик за щеку. По его мнению – самое что ни на есть подходящее время, особенно после ночи без сна и волнений о проклятущих солдатах. Не стоило брать пассажиров.

– Ты заплатишь мне все оставшиеся деньги.

Сойка нахмурилась.

– Заплатишь. – Капитан перекинул жевательный комок за другую щеку. – Если я с друзьями пойду ко дну, то золотые марки сделают последние минуты наших жизней куда приятнее.

Лавиани сомневалась, что, даже если лежать на всем золоте мира, умирать будет приятно. «Приятно» и «смерть» вещи диаметрально противоположные.

Она посмотрела на Шерон, словно ища одобрения, но спрашивая о другом:

– Мы поднимем такие условия?

Думали они совершенно одинаково. О том, что, если моряки нападут, придется драться. И обеим уже было известно, к чему это приведет.

– Поднимем, – неохотно кивнула некромант. – Если дашь мне материал.

– Хорошо. Получишь все монеты прямо сейчас. Но я пока не услышала, как мы оставим их в дураках.

– Никак, мать. Они догонят нас к вечеру, даже если мы всей командой будем дуть в паруса и выбросим груз за борт, включая вас. По Горлу мы не уйдем, но, если повезет, достигнем восточного берега Треттини.

– Мертвая вода, – негромко проронил Тэо.

– Мертвая вода. – Усмешка у капитана была такая, словно его вот-вот стошнит. Радости в ней было столько же, сколько милости скряги к нищему, просящему подаяние.

– И? – Лавиани не уловила намек. – От этого названия карифцы непременно обгадятся, и, пока будут менять подштанники на свежие, мы махнем им ручкой?

– Это очень старая легенда.

– А… – тут же поскучнела сойка. – Тогда неудивительно, что я не знаю. Кратко. Самым малым количеством слов. Самую суть.

Шерон потерла безымянным пальцем спинку носа и произнесла:

– Перед Битвой на бледных равнинах Даула происходили и другие события…

– Неинтересно, девочка! – перебила ее Лавиани. – Сказки оставим для посиделок вокруг костра. Итог.

– У Вэйрэна была земля. Сторонники. Армия. Город, что принял его. Именно из него он повел своих приверженцев на битву. Аркус, так его называли еще до появления Единого королевства. Он остался под властью шауттов, даже когда война была проиграна, а равнины Даула поглотило море. Шестеро сбросили на него великий огонь, выжгли земли вокруг, прокляли их и запретили своим именем селиться здесь людям. Говорят, земля отравлена магией той стороны, изменена, как и море. Это белое пятно на карте Единого королевства, а теперь и Треттини. Несколько сотен лиг пустошей, ничейной земли, на которую никто не претендует и к которой никто не ходит. Прибрежные воды возле этой территории опасны, и их называют Мертвыми.

– Ясно. Такая же страшилка, как Талорис. – Лавиани вспомнила дождь, туман, влажные, пропитанные сыростью леса, каменные пустоши, лагерь мэлгов и огромного великана из почерневшего серебра, что едва не размазал их на мосту. – И? Чем нам это грозит? Чем выгодно?

– Море там не считает себя морем, мать, – ответил контрабандист, отвернувшись от далеких преследователей. – Больше похоже на болото. Заводи, островки, протоки, заросли. Там очень мелко, мы пройдем, а вот галеры уже нет. Сядут брюхом на мель, если приблизятся к берегу, мы сможем укрыться и переждать.

– Ты там бывал.

Кивок.

– Плохое место, плохой запах. Но приходилось прятаться и раньше. Дальше по побережью есть несколько поселений.

– На проклятой земле? – удивился Тэо.

– Лавы, морской народ. Они не из пугливых, обживают побережье, но не лезут в глубь пустошей.

– Поясняю, – повернулась к акробату Лавиани. – Несколько лачуг, хорошо замаскированных, где время от времени сгружают товар и пережидают темные дни опытные контрабандисты. Особенно если на них точат зуб Ночной Клан, чиновники герцога или Торговые Союзы. А раз такие проходимцы, как лавы, не боятся ступать на эту землю, то и нам нет смысла пугаться. Истории, как всегда, преувеличены.

Акробат хотел возразить, но посмотрел на два темных пятнышка, уже ставших размером с ноготь, и ничего не сказал.

По воде проходила граница, и Тэо глядел во все глаза, потому что никогда такого не видел. Вот море цвета стали, с волнами, пенистыми гребешками на них, живое, неспокойное, то и дело заставляющее багал зарываться носом, раскачиваться из стороны в сторону. И по этому морю проходит линия, словно грубый шов. Без начала и без конца.

Там была иная вода. Темно-зеленая, мутная, гладкая, как застывшее стекло. Ее не тревожил ветер, и эта часть, казалось, существовала в совершенно иной реальности. От поверхности поднималась слабая дымка, дальше собиравшаяся в густую сизую завесу, скрывающую берег.

Странное место, и Тэо совсем не хотел находиться здесь, но галеры уже подошли близко.

Слишком близко.

Он различал детали: взмахи двух рядов весел, белые паруса с черным грифом. Фигурки людей. Лиц пока не рассмотреть, но скоро, совсем скоро их нагонят.

– Надо погасить фонари, – предложила Лавиани.

Капитан, сам вставший за штурвал, отрицательно мотнул головой:

– Уже сумерки. Тут лучше, чтобы был свет.

– Нас заметят.

– Не в тумане, мать. К тому же я знаю дорогу, а вот они – нет. Не учи меня, как мне делать мою работу.

Сойка в ответ скривилась, но, на удивление, отстала, не сказав ничего.

Вся немногочисленная команда собралась на палубе. Один матрос стоял на носу, держа маячок на вытянутой руке, собираясь сигналить им, если появится препятствие. Другой подготовил лот, чтобы проверять глубину.

Все остальные находились возле паруса, готовые убрать его, как только капитан отдаст приказ.

Они пересекли границу – и… корабль словно напоролся на стену: ударился в нее со всей силы, отчего пассажиры должны были упасть, покатиться по палубе. Неприятное чувство длилось лишь долю секунды, а затем исчезло. Оставалось только гадать – не почудилось ли оно?

Акробат посмотрел назад, но галеры скрыла серая дымка, наползла, отступила, вновь открывая на несколько мгновений, и опять поглотила. До ушей донесся слабый и тут же стихший отзвук барабанов, отбивавших ритм гребцам.