Текст книги "21:3"

Алексей Пехов
21:3

Алексей Пехов

* * *

С каждым годом находить новые лица все труднее. С каждым годом сложнее убегать.

Теперь подобная мысль приходила ко мне особенно часто, и было непросто не думать об этом. …Такси мягко плыло в потоке машин, усыпляло, и я попросил сделать музыку громче. Автомат отреагировал на голос, мигнул огоньком, усиливая звук.

Такси изменились с тех времен, когда я пользовался ими до Нового времени – новой реальности, с которой пришлось столкнуться людям. Водителей заменили микросхемы, так безопаснее для пассажиров: никаких лишних источников заразы в маленьком замкнутом пространстве. И мне это не слишком нравилось, если честно. Пропала индивидуальность. Теперь все машины внутри на одно лицо. И на один запах.

Пахли они дезинфекцией и пластиком.

Этот пластик… я вздохнул, прижавшись лбом к холодному стеклу. Пластик теперь повсюду. У него нет эмоций, нет души, нет истории, которую я мог бы прочесть. Нет прошлого. Лишь одно настоящее, мимолетное и совершенно пустое.

Раньше было проще. Память дерева, тепло кожи. Я хорошо помню их на своих руках, во времена, когда мир был комфортен даже для таких, как я. Беглецов, ворующих чужие лица.

Казалось теперь началась другая эпоха. Где люди стали умнее, осторожнее и, как ни странно, более внимательны друг к другу.

Во всяком случае, большинство из них.

Такси остановилось в проулке, недалеко от ярко освещенного проспекта, списались деньги, мою температуру снова проверили датчики, дверь разблокировалась.

– Спасибо за поездку, – прошелестел мягкий женский голос. – Городская транспортная служба ждет вас снова.

Я вышел под моросящий дождь, посмотрев на низкие тучи. Хотелось вдохнуть этот влажный воздух, насыщенный запахами прелой листвы и мокрой брусчатки, но приходилось быть как все, носить фильтры, чтобы не выделяться из толпы. А фильтры гасили большинство запахов, но почему-то только не антисептика…

Дома на проспекте стояли монументальными незыблемыми великанами, тянулись острыми шпилями в небо. Дремали уставшие за лето каштаны, первые этажи кое-где уже закрыли бронированные ставни.

Начинался сезон заболевания, рестораны и магазины переставали работать на несколько месяцев, и город менял свой облик. Очень легко и быстро. Убери яркие витрины – и перед тобой совершенно иной мегаполис. Он хмурится и становится мрачнее, холоднее. Соблюдает между тобой и собой дистанцию.

Все уже привыкли.

Я поднял воротник короткого пальто. Конец октября, а холодно, словно вот-вот пойдет снег. Сунул руки в карманы и быстро зашагал по тротуару, закиданному желтыми листьями, в сторону парка. Отличное место для того, чтобы переночевать в безопасности.

Машины неслись на полозьях фонарного света, раскидывая колесами влажную ледяную морось, притормаживая лишь у светофоров. Возле ближайшего, выплыв со стороны крыш, завис большой дрон в ярко-белой расцветке. Над двумя двигателями воздух чуть подрагивал и дождь превращался в пар.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как луч патрульного скользнул по автомобилям, затем по прохожим, в том числе и по моему лицу. Проверка температуры, история антител. Обычное дело в нынешние времена: когда болел в последний раз, как перенес, соблюдал ли карантин. Кое-кто до сих пор недоволен подобной «слежкой», мол, вмешательство в личную жизнь, но здесь я на стороне закона (что само по себе звучит довольно иронично). Иногда забота о выживании популяции важнее морали и правильных поступков.

Да и глупо возмущаться после двух десятков лет. Все знают, что человечество ведет бесконечную войну с вирусом, участвует в гонке вооружений. Кто быстрее? Ученые, которые изобретают все новые и новые формы вакцины, или вирусы, которые меняются иногда в течение нескольких месяцев, приспосабливаясь к новым условиям?

Я усмехнулся своим мыслям. Подумав, что сам ничем не отличаюсь от вируса. Чтобы выжить, мне приходиться меняться и приспосабливаться.

Забавная аналогия.

Я вновь подумал о людях. Когда они опять не успеют, и проиграют? Такое уже было во время третьей волны болезни, когда подходящее лекарство искали слишком долго, и в некоторых странах разразилась настоящая катастрофа.

Хорошо, что не здесь. Без людей – я не выживу. Как не выживает без них и вирус. Стоило бы подумать о том, что я и он – те еще паразиты. Правда, между нами все же есть разница. Я не причиняю вреда.

Дрон полетел, двигаясь против потока машин, я проводил его взглядом, посмотрел на нескольких прохожих в разноцветных масках.

С каждым годом находить новые лица все труднее.

Когда зазвонил телефон, я выждал пять гудков, прежде чем принять вызов. Приложил его к уху, ничего не говоря.

– Меня нашли, – сказал незнакомец.

Мне всегда звонят те, кого я не знаю. Голоса разные. Мужские, женские и детские. Но интонации и манера речи неизменны. Нас в Москве осталось слишком мало, чтобы не узнавать друг друга.

– Где?

– У Отрицателей. На старом заводе.

Он назвал адрес.

– Понял, я… попробую.

На автобусной остановке стояли несколько человек, все далеко друг от друга, и когда я подошел к терминалу, люди посторонились.

На табло горели цифры «двадцать один» и «три». Двадцать первая волна вируса. День третий.

Можно было бы вызвать статистику по городу, или стране. Или миру. Посмотреть динамику, сложный математический анализ прогнозирования, но сейчас не до этого. Я открыл карту московских пробок, понял, что если снова брать машину, то не успею. И почти бегом направился в сторону станции МЦК. Поезд – ало-серебристая приземистая стрела, как раз сбрасывал скорость, появляясь из-за поворота.

Вновь контроль температуры. И опять на датчиках мои стандартные тридцать шесть и четыре. Где бы я ни находился, выше температура никогда не поднималась. Хорошо, что людей сегодня почти нет. Поэтому никаких очередей. Шаг в маленький предбанник, волна фиолетовых лучей дезинфекции, шипение разблокированных дверей.

Теплый чистый зал пах стерилизационными растворами. Его только что вымыли и пол оставался скользким. Я пробежал по эскалатору, выскочил на перрон, как раз, когда поезд остановился.

После улицы вагон показался жарким, а свет в нем нестерпимо ярким. Всегда так бывает, особенно к вечеру.

Кроме меня еще четверо. Все, конечно же, в масках и перчатках. Маски, разумеется, не прозрачные. За годы, как только заканчивалось вольное безопасное лето и приходила новая волна измененного заболевания, люди облачались в защиту, точно воины прошлого в латы. За поколение это стало привычкой. Обыденностью. Таким же логичным правилом, как чистка зубов по утрам.

Гигиена. Безопасность. Своя и близких. Ты делаешь сущую малость, которая не требует от тебя усилий, чтобы никто из тех, кто тебе дорог, не заболел. Обычная человечность. Разумная предосторожность. Именно за это я и люблю людей.

Но именно из-за этой предосторожности теперь у таких, как я – масса проблем зимой, осенью и весной. Лишь летом можно относительно легко найти лицо.

Раньше, во времена, которые порой мне начинают казаться сказкой, все было гораздо проще.

Я посмотрел на часы.

Час двадцать семь минут.

Еще есть время для этого меня.

В окне мелькали матовые теплые огни, отражаемые в зеркальной поверхности шоссе, вечерние дома, несколько старых – начатых, да так и остановленных – строек. За эти годы город мало изменился. Он застыл в некоем состоянии, летаргическом сне. Вообще крупные города на планете перестали расти. Все, кто мог, выехали. В пригороды, маленькие лесные поселки или вернулись в свои районы, больше не стремясь туда, где много людей.

Города теперь, как море. Летом – небольшой прилив, но стоит промелькнуть сентябрю, начинается отлив. Прохожих на улицах все меньше, в офисах лишь самые необходимые сотрудники. Большинство давно привыкли работать из дома.

Людей меньше, а мне проблем больше.

От скуки я стал смотреть на монитор, висевший под потолком вагона. Все те же цифры: «двадцать один» и «три», горят в правом углу экрана. Бегущая строка внизу: «до выпуска вакцины осталось шестьдесят четыре дня. Пожалуйста, будьте здоровы».

Информация по новому вирусу: мой взгляд зацепился за столбик «БП-1». Неплохо. Два года назад он был «три».

Раньше, в эпоху до начала бесконечной пандемии, люди в современном мире мало обращали внимания на сезонные болезни. Грипп был вещью обыденной, но о нем практически не говорили. А уж о таких вещах, как тот же базовый показатель вируса – знали только специалисты. А теперь он известен каждому школьнику.

Всем ученикам показывают онлайн-лекции и даже мультики. Сегодня утром я как раз видел один. В моду вновь вернулась тема зомби, а потому люди, ответственные за агитацию здоровья, использовали ее, чтобы привлечь молодое поколение. Смешная и запоминающаяся история.

Петя заразился зомби-вирусом и укусил Васю. Вася не заболел, Пете не удалось передать вирус дальше и его схватили полицейские. Базовый показатель вируса равен нулю. Он не может передаться другому человеку.

Если Вася все же заболел, то базовый показатель вируса равен единице. И один зараженный может заразить еще одного.

Если Петя укусил не только Васю, но и Женю, и тот тоже заболел, то базовый показатель равен двум. И так далее. Это такая арифметическая прогрессия, показывающая опасность эпидемии и возможный рост числа зараженных. И на ней эпидемиологи строят математические модели распространения вируса и создают прогнозы. А система здравоохранения готовится к тому, как пройдет эта волна и сколько коек потребуется.

К слову, за прошедшие годы медицина стала куда лучше, чем прежде, и больницы с персоналом работают, точно отлаженные часы. В здравоохранение вкладываются большие деньги, и профессия врача последние двадцать лет стала очень популярна и уважаема. А памятники тем, кто погиб, спасая людей, есть во многих районах города.

На следующей остановке вошли две девушки в масках, мигающих неоновыми огнями. С любопытством посмотрели на меня, пришлось отвести глаза. Сейчас мне не до бесед с ними, надо торопиться. В ином случае, возможно я попробовал бы пожать кому-нибудь из них руку, если смог бы убедить снять перчатку.

Но на это требуется много времени.

Время – бесценный ресурс, который я никогда не могу восполнить, не говоря уже о том, чтобы купить.

– У родителей в тамбуре перед квартирой сломались лампы. Стояли еще со второй волны. Надо менять на новые, – голос из-под маски звучал приглушенно, очки матово поблескивали. – Удобно, враз всю дрянь сжигают. А начальник отца установил на крыше высотный сад.

– Это здорово, – произнесла вторая. – Ему-то точно теперь не надо записываться в парк на прогулку. Сейчас очередь на неделю вперед. …Эх, скорее бы снова лето.

– Ничего, скоро вакцину выпустят, можно будет еду на вынос в ресторанах брать, – утешила ее подруга.

Я едва не пропустил свою остановку, слушая разговор. Глянул на часы. Проклятье! Возможно, я уже опоздал…

Пришлось прыгать через турникет и, оттолкнув какую-то женщину (нежелательный контакт!), вскрикнувшую от возмущения, протиснуться в проем, под синий свет, а затем дальше, через автомобильную дорогу с редким движением.

Тени все еще оставались стабильны, не двигались. Я успею. На этот раз менять личину будет легко, особенно когда вокруг Отрицатели. Так везет довольно редко.

Забор из старого кирпича, фабричный, цвета запекшейся голубиной крови, тянулся бесконечной ломаной линией. Когда-то здесь делали электроды, работали тысячи людей, а теперь – лишь районы складов, пустующих офисов, бесконечных курьерских служб и роботизированных таксопарков.

Я несколько раз приходил сюда, ночевал, если не желал возвращаться в посторонние дома, извлекая из памяти не мои слова, привычки и действия, чтобы соответствовать тому поведению, какое было изначальным у моего носителя.

Я уставал играть навязанную мне роль. Как и врать, особенно если этого можно легко избежать. Некий отдых, который я позволял себе хотя бы раз в неделю.

Меня облаяла одинокая черная собака, единственный охранник этого места. Но без злобы, скорее для порядка, чтобы напомнить о себе. Я пролез через дыру в стене, оказавшись среди мрачных складских помещений, нависающих надо мной. Снял очки, маску, перчатки. Оставил их здесь же, под ржавым стальным листом, с удовольствием трогая металл голыми пальцами. Не удержался, провел рукой и по кирпичам, ощущая все шероховатости и неровности.

Соблюдая чужие правила легко забыть о том, каким ты был прежде.

До той поры, пока находить новые лица не стало все труднее и труднее.

Фабричный двор пустовал, растущая луна летела по небу, ныряя в рваные тучи, словно дельфин в бушующее море. Арка в старом здании с заложенными кирпичом окнами зияла, точно разверзнутая пасть чудовища. На ребристой трубе, черным графитом выделяющейся на фоне неба, зло горели алые глаза огоньков.

Я заметил, что тени вокруг единственного здесь фонаря, лампа которого защищена жесткой проволокой, то и дело вздрагивают.

Пришлось снова посмотреть на часы, убедиться, что я успеваю.

Я вошел в темную арку и почти тут же из мрака выступили двое плечистых мужиков в длинных куртках и черных масках. Секунду мы разглядывали друг друга, наконец тот, что слева, произнес глухо, но без враждебности:

– Это закрытая территория, пацан. Заблудился?

Не все могут воспринимать тебя серьезно, когда ты в теле тринадцатилетнего.

– Нельзя умереть от того, чего нет, – вместо ответа сказал я им, физически ощущая, что тени за спиной качаются в такт фонарю. Они уже ищут меня, знают, что я где-то здесь, но пока не видят.

Они чуть расслабились, я видел, как опустились плечи, а правый сунул руки в карман и достал пачку сигарет, а потом снял маску, заставив ее повиснуть на ухе, как большую уродливую сережку. Лицо у него было круглое и добродушное. Я запомнил его на всякий случай.

Щелкнула зажигалка, заплясал маленький теплый огонек, мужик с удовольствием затянулся, глянув на меня из-под тяжелых век сонными глазами. Курили сейчас редко. Слишком высоки риски, а не один нормальный человек не желает уменьшать свои шансы.

Не то, что в прошлом.

Отрицателей подобное утверждение не касалось. Их, по моей логике, нормальными назвать никак нельзя.

– Ты немного маловат, – наконец сказал он.

– Раньше это никого не смущало.

Он подумал, кивнул.

– Вход двадцать пять, пацан.

– Знаю.

Охранник отошел в сторону, открывая мне дорогу. Под их взглядами я пересек фабричную площадь, заваленную деревянными поддонами, почерневшими и пропитанными влагой. Остановился возле стальной двери без ручки, несколько раз ударил в нее кулаком.

Со скрежетом раскрылось маленькое окно, меня изучили, затем лязгнули засовы, впуская в крошечный предбанник, где под потолком горели алые лампы.

Здесь я почувствовал звук. Низкое ритмичное гудение откуда-то снизу, отдававшееся в полу, переходящее через подошвы моих ботинок в голени.

Бумммм. Бумм. Бумммм.

На этот раз никто ничего не сказал насчет моего возраста. Никто не измерял температуру, и никто не шарахался оттого, что я без маски и перчаток, хотя пришла новая волна.

Два вышибалы и девушка-привратник смотрели на меня равнодушно. Их лица я тоже запомнил.

– Как узнал о нас? – спросила она, забирая деньги.

Здесь предпочитали наличные, не страшась грязи на купюрах.

– Из сети, – коротко ответил я.

Ответ, который не говорил ничего, но объяснял все. Закрытые вечеринки ковид-диссидентов случались, и о том, где они пройдут, можно было узнать от правильных людей в правильных местах. Если тебе повезет совпасть с одной из них по времени, и ты отчаялся найти новое лицо, то лучшего способа, чтобы перезапустить игру в прятки, не найти.

Кажется, один из нас так и поступил. Но поздно. Протянул, или не смог пожать руку, оставил свой отпечаток и теперь, даже если он подобрал новую маскировку, его выследили. И заберут, если я ему не помогу. Не возьму к себе.

Двое нас, так близко друг к другу, смутят охотников, дезориентируют их, и этого вполне хватит, чтобы сбежать. Я подобное проделывал за свою жизнь много раз.

Девушка мотнула головой в сторону металлической лестницы. Мол, проходи. Никого из них я больше не интересовал.

– Спасибо, – сказал я, с обезоруживающей улыбкой протянув ей руку.

Она на мгновение застыла, я видел по ее лицу, как собеседница с усилием преодолевает инстинкт, который вбивали ей долгие годы. И который, несмотря на ее убеждения, все еще продолжал действовать.

Пожимать руку незнакомцу запрещено. Это опасно и совершенно негигиенично.

Но этот блок привратница преодолела, протянув мне худую, немного шершавую ладонь. Когда мы соприкоснулись, у меня в голове на мгновение вспыхнуло. Промелькнул миллион картинок, а затем еще столько же.

Я оборвал яркий поток, разжав пальцы. Достаточно.

Чем ниже я спускался, тем громче гремела музыка из множества колонок. Наконец я оказался на металлическом балконе с решетчатым полом и холодными витыми перилами, чуть покрытыми ржавчиной. Большое помещение раньше было подвалом, а теперь его превратили в зал для вечеринок.

Точка для диджея, стойка бармена, танцевальная площадка. Все залито алым и зеленым светом. Напротив, в самой дальней точке от меня, проход дальше.

Здесь собралось человек триста. Танцевали, сидели на длинных зеленых диванах, стояли в очереди за напитками.

Я знал их всех, хотя и видел впервые. Успел насмотреться, а определенные люди ведут себя похоже.

Часть из них пришли сюда в первый раз. Исключительно из любопытства. Чтобы проверить, посмотреть и рассказать другим.

Были те, кто желал показать свою храбрость. Себе или товарищам, это уже вопрос второй. Были умники (по крайней мере именно таковыми они себя считали, раз способны просчитать шансы, следя за статистикой и понимая, что в самые первые дни подцепить что-то опасное гораздо менее реально, чем через несколько недель после начала волны). Зато можно похвастаться друзьям (неважно, какого они возраста), что «был в таком месте», «как в прошлые времена».

Разумеется, имелись и убежденные фанатики, сильно отличающиеся от «праздных зевак». Протестующие против законов или нарушения свобод личности. «Общество лиц свободных от масок». «Сообщество незащищенных рук». И прочее. Те, кто считал, что вируса не существует. Что прививки сжигают мозг. Что болезнь – это заговор правительства. Инопланетян. Майя. Лунных призраков. Киборгов. Китайцев на худой конец.

Удивительные существа – люди. В любой стабильной популяции всегда найдется небольшой процент тех, кто желает угробить ее из-за своей глупости, зашоренности, страха или отсутствия способности просчитать последствия действий.

Даже на четверть шага.

Подобным можно показывать мячик, говорить, что он круглый. Но они с ходу придумают тебе тысячу и одно доказательство, что мячик не круглый. И будут верить в это, несмотря на все факты. Объяснят тебе, кому выгодно, чтобы ты считал мяч круглым, и почему именно – этот кто-то внушил тебе ошибочную теорию существования круга, и как ты должен бороться с этим ложным знанием. А особо талантливые придут к тому, что это не мяч, а форма жизни, давно желающая поработить человечество.

И у этих вот милых ребят обязательно найдутся последователи. Часть из них станет ершиться, пока не почувствует себя плохо. Тогда они побегут к врачам, с мольбами чтобы их спасли. А когда выздоровеют, то тут же сообщат, что в помощи не нуждались, их заставили, и вообще это была просто лёгкая простуда или… какое-то другое заболевание.

Такое уже двадцать лет продолжается. Никто не удивляется. Но если подобные вечеринки находит санитарная полиция, то всех закрывают на карантин и принудительно прививают, несмотря на жалобы и стоны.

Но пока они танцевали и веселились. А я, прикрыв глаза, пытался найти того, кто мне звонил. Смотрел, расфокусировав зрение на противно мигающие прожекторы, пока не уловил движение теней, не совпадающее с движением источников света.

Внизу, где-то за диванами.

Прыгая через ступеньки, я рванул туда, оказался среди пляски, ничего не слыша от грохота колонок.

Лица-лица-лица-лица. Давно их столько не было, и я не успевал запоминать эти ярко-красно-зеленые пятна. Все разные. Молодые, взрослые, старые. По крайней мере двое заражены, хоть и не знают об этом.

«Добро пожаловать в мир, где существует то, во что вы не верите», – с грустной иронией подумал я, протиснувшись мимо одного из них. У меня хотя бы есть причина не бояться того, что мне не может навредить. В отличие от моих преследователей.

Взгляд на часы. Пятьдесят одна минута.

Обратный отсчет неумолим.

Проход за диванами с бледно-зелеными лампами был тусклым и вел в еще один зал. Тени здесь бились в такт чужого сердца, ползли по стенам, слепо хватаясь щупальцами за каждого человека, пускай те и не ощущали этого.

Того, кого искал, я увидел почти сразу. Он сидел с ногами на стуле, в кругу света, не шевелясь и едва дыша. Закрыл глаза, чтобы его не нашли, и пока эта уловка действовала.

Невысокий, чуть пухловатый, с бледной песочной бородой и большими красноватыми руками. Я подошел к нему решительным шагом, ткнул в плечо.

Он вздрогнул, распахнул глаза и тени обезумели, пришли в движение, начали стягиваться к нам со всего зала.

Двадцать секунд – и будет совсем поздно для него. Он протянул мне руку, и я крепко пожал ее, чувствуя, как мой сородич теперь рядом. Ощущая его безмолвную благодарность, за то, что я успел.

Человек на стуле опустил ноги на пол, заморгал, оглядываясь. Затем потрясенно встал, всем своим видом показывая, что не понимает, где находится и что с ним случилось.

Мы оставили его, вышли обратно к танцполу, и я отдал сородичу девушку-привратника. Показал лицо, все, вплоть до каждой морщинки, пускай он и сам его видел, когда пришел сюда. А затем передал ощущение от ее руки, весь калейдоскоп картинок жизни, памяти, личности.

Иногда мы делимся друг с другом самым ценным, что у нас есть – семью следующими днями.

Вновь теплая волна признательности, а потом «мы» стали «я», когда он ушел.

Тени продолжали искать его, но больше по инерции, я ощущал их дикое разочарование и злость.

Тридцать восемь минут. Пора и самому прятаться.

Я заказал у бармена мохито. Светловолосый парень с чуть вытянутым лицом посмотрел на меня с иронией, затем наклонился и, перекрикивая гремящую музыку, сказал:

– Рановато тебе! Могу сделать безалкогольный!

Без маски ходить не рано, а алкоголь… смешно. Ну, пусть так. Я кивнул, принимая его предложение, протянул руку:

– Иван.

Он удивился моей серьезности, но подыграл, ответил рукопожатием, ослепив меня картинками своей личности:

– Дмитрий.

Я не стал дожидаться напитка. Направился к выходу. Всегда стараюсь заботиться о тех, кого использую вопреки их воле. Оставлять мальчишку здесь, значит подвергать его ненужному риску.

Тридцать минут.

Девушка-привратник вернула мое пальто, напоследок подмигнув мне. В ее глазах читалась все та же благодарность.

Я вышел в холодную ночь, пересек фабричный двор, надел спрятанные перчатки, очки и маску. На небе опять никакой луны, а дождь зарядил еще сильнее, разгоняя по домам последних редких прохожих.

Поезд пришел в облаке мороси, разбрасываемой воздушным потоком. На миг она заискрилась в ярком свете станции, серебром и синим неоном осела на перроне и моем пальто. Я вошел в пустой вагон, сел и дождался, когда закроются двери, потому что тени на станции едва ли не плясали. Они почувствовали меня и знали, что вот-вот увидят.

Пятнадцать минут до конца отсчета.

Нет смысла тянуть.

Я поблагодарил моего друга, чьим гостем был семь дней. Да, он не услышит моей благодарности, не запомнит ее, да и вообще не вспомнит, что произошло, но я был ему благодарен.

За уют. За безопасность. За новую жизнь и память.

Я отпустил его и прищурился, когда ярко-алые и ядовито-зеленые прожекторы ударили мне в глаза. Музыка была повсюду, обволакивала танцевальный зал, отдавалась в костях, гремела безумными барабанами электронных шаманов.

Я знал себя нового. Воспоминания чередовались со скоростью тасуемой карточной колоды в руках профессионального игрока. Детство, юность, молодость. Мать. Отец. Первая любовь. Первая боль. Опыт. Ошибки. Неудачи… Достижения. Стремления. Привычки. Привязанности. Ненависть. Желания. Мечты… Социальные связи. Болезни…

Стоп.

Я снизил температуру тела до комфортной для себя и проверил все системы, начиная с нервной. Быстро и привычно, скользя по только мне видимым ориентирам. Нашел аллергию на кошек, перелом ключицы после падения с мотоцикла и зачатки Паркинсона, который пробудится лишь через несколько десятков лет.

Я вымел его из своего организма, выбросив вместе с ним и аллергию. Полностью срастил кость, чтобы в такую погоду ключица не давала о себе знать. Пускай я здесь и временный гость, но это моя единственная возможная плата тому, кто невольно пустил меня к себе.

Один человек в неделю. Четверо в месяц. Пятьдесят два в год. Малость, на самом деле. Но и такой расклад нравится не всем. Например, тем, кто теперь охотится на нас. Некоторые считают, что мы не должны вмешиваться. Помогать.

Но мы помогали людям всегда. Во все времена. Таково наше призвание. Раньше нас было больше. Раньше мы встречались. Раньше мы не убегали. Все изменилось, но наша цель никуда не делась.

Мы… как вирус. Вирус меняется, совершенствуется, обманывает антитела, чтобы те не узнали его в следующей волне. Мы делаем то же самое. Нам приходится меняться – путешествовать раз в неделю из тела в тело, чтобы нас не нашли.

И мы лечим тех, кто дает нам шанс выжить.

Я посмотрел на руку, не увидел часов, нашел их на второй полке барной стойки, где оставил, когда начал смешивать коктейль. Черно-оранжевые, спортивные, с поцарапанным циферблатом. Взял их, застегнул браслет и установил таймер на сто шестьдесят восемь часов.

Отсчет пошел…