Текст книги "Ваал"

Явление IX

Бургмейер (оставшись один и в совершенно озлобленном состоянии). Поможет, я думаю! Какое, однако, приятное положение: к помощи доктора я не могу даже отнестись с полным доверием, потому что каждому из этих шарлатанов, конечно, гораздо приятнее протянуть мою болезнь, чем вылечить, да еще дерзости от них выслушивай! Вот вы все, жаждущие и ищущие миллионов, придите, полюбуйтесь на меня и посмотрите, какие великие наслаждения дают мне эти миллионы! Я перестал даже быть человеком для прочих людей, а являюсь каким-то мешком с деньгами, из которого каждый, так или иначе, ожидает поживиться! Куда бы я ни устремился, чего бы ни пожелал, что бы ни полюбил – всюду, на всех путях моих, как враги недремлющие, стоят эти деньги, деньги и деньги мои! А в конце концов, когда умру, так и оставить их еще некому, кроме дурака Симхи! Жене ежели завещать, так примет ли еще она их? Кроме того, она все-таки бросила меня, осрамила на весь мир. Но не сам ли я толкнул ее на то?.. Нет!.. Видит бог, я не желал этого!.. Я сказал ей тогда, думая, что она, для спасения нашего общего благосостояния, похитрит только с Мировичем, позавлечет его: он исполнит ее желание… Кто ж ожидал, что она сама влюблена в него до такой степени и что просьба моя в одно и то же время оскорбит ее и обрадует! Когда она пришла при мне к Мировичу, я глупо, конечно, сделал, что не увел ее насильно от него, хоть бы даже за руку… Но разве бы она послушалась меня? Характер у нее тоже не из покорных!.. Вышел бы еще, пожалуй, большой скандал!.. Главная вина моя в том, что я слишком заботился собирать те сокровища, которые и тать ворует и тля поедает, но о другом-то мало помышлял, и потому доктор прав: не мне кого-либо осуждать… Жена как хочет потом, но я с своей стороны дело сделаю… Симха!.. Позовите его ко мне!

Явление X

На этот зов вбегает Руфин.

Бургмейер. Где ты все бываешь?.. Точно не знаешь, что ты один у меня!

Руфин. Я, господин, ходил об господине Мировиче хлопотать, и компания «Беллы» берет его, чтоб он уехал только в Америку. «Мы, говорит, его знаем: он человек честный, а нам честного человека там и надо!»

Бургмейер (побледнев даже). Вот еще хорошо выдумал! Тогда Мирович совсем уже увезет у меня жену, не узнаешь, где и будет она!

Руфин (с лукавством). О, нет, господин, не увезет! Не на что будет увезть, да и Клеопатра Сергеевна не поедет с ним!.. (Таинственно.) Все ссорятся, говорят, теперь!..

Бургмейер (почти довольным голосом). В чем же они ссориться могут?

Руфин. От бедности! В бедности, господин, все кажется, что тот и другой нехорошо делают.

Бургмейер. Неужели же, Симха, Клеопатра Сергеевна и после смерти моей ничего не захочет получить от меня?

Руфин. Не знаю, господин, этого, не знаю…

Бургмейер. Впрочем, это все равно!.. Позови какого-нибудь поумней нотариуса!.. Я хочу написать духовную, и тебя я тут обеспечу… вполне обеспечу…

Руфин (целуя Бургмейера в плечо). Благодарю вас, господин… (Постояв некоторое время и переминаясь с ноги на ногу.) Я еще, господин, просьбу мою приношу к вам: на Евгению Николаевну вы изволили теперь разгневаться!.. Изволили удалить ее от себя!.. Что же теперь вам в ней?.. Не позволите ли, господин, мне жениться на ней?

Бургмейер (сильно удивленный). Тебе?.. На Евгении Николаевне?..

Руфин (смешавшись немного). Да, господин!.. Теперича она встретилась мне: «Господин Руфин, говорит, если вы желаете, то можете жениться на мне!»

Бургмейер (со сверкнувшим гневом в глазах). С какого же повода она могла сказать тебе это?.. Стало быть, ты прежде говорил с ней что-нибудь подобное?

Руфин (покраснев в лице). Как же я, господин, мог говорить с ней?..

Бургмейер. Но отчего же у тебя глаза забегали и все лицо твое загорелось заревом?

Руфин. Господин, я очень боюсь, что не прогневал ли вас совершенно!

Бургмейер (берет себя за голову). Теперь, кажется, все начинает для меня проясняться!.. (Показывая публике на Руфина.) Он поэтому… взят был Евгенией вместо Куницына, и вот почему он так всегда умиротворял меня по случаю разных долгов ее!.. И я таким образом совсем уж кругом был в воровской засаде… (Повертывается вдруг к письменному столу, проворно берет с него револьвер, подходит с ним к Руфину, хватает его за шиворот и приставляет ему ко лбу револьвер.) Говори: ты был любовником Евгении Николаевны?

Руфин (дрожа). О, нет, господин!

Бургмейер (почти с пеной у рта). Говори! Иначе я тебя, как собаку, сейчас пристрелю, если ты хоть минуту станешь запираться…

Руфин (склоняясь было на колени). Виноват, господин, я только влюблен в нее был и глазки ей делал.

Бургмейер (не давая ему стать на колени и продолжая держать его за шивороток). А обокрасть меня сбирался вместе с нею и бежать за границу?.. Признавайся, или я немедля спущу курок!

Руфин (совсем потерявшись). Это она, господин, говорила мне: «Уедем, говорит, и возьмем из этого шкафа деньги!» – «Зачем, говорю, у вас свой капитал есть!»

Бургмейер (тряся его). Отчего ж ты мне не сказал об этом и не предуведомил меня?.. Я тебя от голодной смерти спас!.. Я тебя вырастил… воспитал!.. Я хотел тебя сделать наследником моего состояния, а ты вошел в стачку с ворами, чтоб обокрасть меня! Убивать я тебя не стану: из-за тебя в Сибирь не хочу идти!.. (Бросает в сторону револьвер и кричит.) Люди! Люди!

Вбегают лакеи.

Бургмейер (почти швыряя им в руки Руфина). Посадить его в каземат, в подвал!.. И полицию ко мне скорее. Полицию!..

Руфин (едва приходя в себя). Господа лакеи! Господин повышибал мне зубы!.. Окровянил меня!.. (Плюет себе на ладонь и показывает ее лакеям.) Вот же кровь моя!

Бургмейер (с неистовством). Тащите его сию же минуту!

Лакеи тащат Руфина. Он продолжает восклицать: «Господин окровянил меня!.. Я буду жаловаться на него!»

Явление XI

Бургмейер (один). И этот обманул меня!.. У каждого из поденщиков моих есть, вероятно, кто-нибудь, кто его не продаст и не обокрадет, а около меня все враги!.. Все мои изменники и предатели! Мне страшно, наконец, становится жить! На кинжалах спокойно спать невозможно. Мне один богом ангел-хранитель был дан – жена моя, но я и той не сберег!.. Хоть бы, как гору сдвинуть, трудно было это, а я возвращу ее себе… (Громко кричит.) Кто там есть!.. Введите ко мне опять этого Симху.

Явление XII

Два лакея вводят Руфина под руки.

Он дрожит, как осиновый лист, между ними.

Бургмейер (Руфину). Послушай, мошенник!.. Я думал сто тысяч истратить на то, чтобы сослать тебя на каторгу!.. Но я все тебе прощу!.. Все! Понимаешь?.. Я позволю тебе жениться на Евгении Николаевне, даже дам тебе приданое за ней, только разлучи ты Мировича с моей женой и помири ты меня с нею.

Руфин (сейчас же оправившийся и совсем как бы не битый). Господин!.. Но как же мне сделать то, я не знаю.

Бургмейер. Врешь, врешь!.. Ваша жидовская порода через деньги миром ворочает, а ты неужели не можешь помирить меня ими с одной женщиной?

Руфин (видимо начинающий кое-что соображать по этому предмету). Позвольте, господин!.. Теперь господин Мирович, может быть, уедет в Америку; он сам вам оставит Клеопатру Сергеевну.

Бургмейер. Да не поедет он, пойми ты это! Ведь у него не твоя подлая душа, чтобы за деньги продать любовь свою!

Руфин (как бы с некоторым остервенением даже). А тогда я скуплю его сохранную расписку. Я видел на две тысячи его расписку, я куплю ее и посажу его в тюрьму ею…

Бургмейер (смотря в упор на Руфина). Расписку? В тюрьму?.. (Отворачиваясь потом от Руфина и махая рукой.) Скупай! Сажай!.. Он больше чем свободу отнял у меня. Он отнял счастье и радости всей моей жизни, – сажай!

Руфин (совсем отпущенный лакеями и поднимая пред публикой обе руки). Посажу!

Занавес падает.

Действие четвертое

Внутренность избушки дачной в Зыкове. На одной стороне сцены дрянной письменный столишко с некрашеным деревянным стулом перед ним, а на другой – оборванный диванишко.

Явление I

Мирович (с сильно уже вылезшими волосами, в очень поношенном пальто и в зачиненных сапогах, в раздумье шагая по комнате). Что хочешь, то и делай: ни за дачу заплатить нечем, ни в городе нанять квартиры не на что, а службы все еще пока нет! Сунулся было попроситься в судебное ведомство, – прямо дали понять, что я увез у богатого подрядчика жену и за это промиротворил ему. Каким же образом дать такому человеку место? Впрочем, нашлась какая-то сердобольная компания «Беллы». Сама, неизвестно с какого повода, прислала вдруг приглашение мне, что не желаю ли я поступить к ней на службу с тем, чтоб отправиться в Америку: «Вы-де человек честный, а нам такого там и надобно»… (Грустно усмехаясь.) Очень благодарен, конечно, за такое лестное мнение обо мне, но все-таки этого места принять не могу. Если бы один был, то, разумеется, решился бы, а тут где? У меня на руках женщина, и здесь еле перебиваемся, а заедешь в неизвестную страну, рассоришься как-нибудь с компанией и совсем на голой земле очутишься. Да. Стоит человеку шаг только один неосторожный сделать, так уж потом ничем его не поправишь: ни раскаянием, ни готовностью работать, трудиться – ничем. Сгинь и пропадай он совсем. Однако что же я? Пора корректуру поправлять… (Снова с грустной усмешкой.) Корректором уж сделался, а то хоть с голоду умирай… (Подходит к письменному столу, садится за него и начинает заниматься.)

Явление II

Входит кухарка, толстая, безобразная, грязная старуха и порядком пьяная. Выйдя на середину комнаты, она останавливается, растопыря ноги.

Кухарка. Барин, а барин!

Мирович (не глядя на нее). Что тебе?

Кухарка. Тебя барин какой-то с барыней спрашивают.

Мирович (все-таки не глядя на нее). Меня?

Кухарка. Да, тебя. Он словно не русский. Черномазый такой, как цыган, а барыня с ним – та русская.

Мирович. Что такое русская, не русский? А Клеопатра Сергеевна дома?

Кухарка. Нету-ти, не приехамши еще. Они не Клеопатру Сергеевну спрашивают, а тебя.

Явление III

Во входных дверях показываются Евгения Николаевна, в прелестной шляпке и дорогом шелковом платье, и Руфин, тоже в новом фраке, при золотой цепочке, в белых перчатках и с новенькою пуховою шляпой в руках.

Кухарка (показывая им пальцем на Мировича). Вон он сидит сам!.. (Поворачивается и хочет уйти, но не попадает в двери, стукается головой в косяк и при этом смеется.) Не попала!.. (Откидывается в другую сторону и произнеся при этом.) Тела, стой, не разъезжайся! (Уходит.)

Мирович, поднявши при этом голову и увидя перед собой Евгению Николаевну и Руфина, приходит в удивление и привстает с своего места.

Евгения Николаевна (любезным и развязным тоном). Вы, Вячеслав Михайлыч, никак уж, конечно, не ожидали меня видеть.

Мирович (пожимая плечами). Признаюсь, не ожидал.

Евгения Николаевна (выходя на авансцену). Я знала, что Клеопатры Сергеевны дома нет. Нарочно так и приехала лично к вам… (Показывая на Руфина.) Рекомендую, это муж мой Руфин.

Мирович (еще с большим удивлением). Муж ваш?

Евгения Николаевна (несколько сконфузившись). Да, мы третьего дня только обвенчались.

Мирович (всматриваясь в Руфина). Я немного знаком с вами. Вы поэтому окрестились?

Руфин. Окрестился. Господин Толоконников был моим восприемником. (Слегка улыбаясь.) Я уж теперь Семион Измаилыч называюсь, по папеньке моему крестному.

Мирович. И денежную награду, вероятно, за это получите?

Руфин. Получу; пятьдесят рублей, говорят, дают. Я получу.

Мирович. Конечно. Зачем же терять? А у господина Бургмейера вы продолжаете еще быть приказчиком?

Руфин. Нет, я сам по себе живу.

Мирович. То есть как же? Как и тогда же сами по себе жили?

Руфин. Нет, теперь уж я совсем не у него.

Евгения Николаевна (сильно волновавшаяся от всех расспросов Мировича и перебивая мужа). Мы в совершенно отдельном доме живем. У мужа никаких даже дел нет от Бургмейера, кроме самых незначительных и, между прочим, вашего дела.

Мирович. Какого это моего дела?

Евгения Николаевна. Сейчас расскажу. Но вы, однако, позвольте нам поприсесть у вас. Сами вы нас не приглашаете к тому. (Мужу.) Садись.

Руфин сейчас же сел на один из стульев и только никак не мог сладить со своими неуклюжими и вдобавок еще в перчатки затиснутыми руками. Сама Евгения Николаевна, с чувством брезгливости смахнула с дивана пыль, уселась на него, вынула из кармана своего платья очень красивую папиросницу, взяла из нее спичку и папироску и закурила. Во всех манерах Евгении Николаевны, вместо прежней грациозной женщины, чувствуется какая-то чересчур уж разбитная госпожа, так что, усевшись, она сейчас же выставила из-под платья свою красивую ботинку и начала ею играть. Мирович также опустился на свой стул.

Евгения Николаевна (как-то в сторону и наотмашь, попыхивая своею папиросочкой). Прежде, Вячеслав Михайлыч, вы, как мне казалось, по крайней мере верили в мою дружбу, но теперь, я боюсь, вы разочаровались немножко во мне.

Мирович. Отчасти-с.

Евгения Николаевна. Очень жаль. Но настоящий визит мой, впрочем, надеюсь, опять убедит вас несколько в ней. Что я жила в доме у Александра Григорьича Бургмейера и что в последнее время рассорилась с ним, вы, конечно, знаете.

Мирович. Да-с, я слышал это.

Евгения Николаевна. И слышали тоже, что Бургмейеру ваш приятель Куницын, который бог знает каким лгуном уж тут является, наплел на меня целую ахинею. Бургмейер сначала всему верил, но теперь, кажется, несколько поколебался… (С иронической улыбкой.) Так что, даже наградивши меня маленьким приданым, постарался пристроить за своего бывшего управляющего, как обыкновенно старые богатые вельможи делали.

Мирович при этом презрительно улыбнулся.

Евгения Николаевна (заметив это). Что Куницын по своей ветрености способен все сделать, мне не удивительно, но говорят, будто бы он – что меня очень уж поразило – явился к Бургмейеру по вашему, между прочим, совету. Правда это или нет?

Мирович (подхватывая). Совершенная правда!

Евгения Николаевна (несколько опешенная этим). Вас, впрочем, я тут много не виню: вы сами, вероятно, были введены в обман, потому что я очень подозреваю, что всю эту историю выдумала и заставила Куницына рассказать ее Бургмейеру, собственно, ваша Клеопатра Сергеевна!

Мирович (уже строгим голосом). Как-с Клеопатра Сергеевна?

Евгения Николаевна. Почти уверена в том и сделала это затем, что сама желает воротиться к мужу. Этим словам моим вы, конечно, не поверите.

Мирович (тем же голосом). Вы не ошиблись!.. Я всем даже словам вашим совершенно не верю!..

Евгения Николаевна. Ваше дело, хотя я в то же время опять должна сказать, что про Клеопатру Сергеевну я только подозреваю, но что господин Бургмейер желает с ней сойтись, на это уж я имею положительные и неопровержимые доказательства.

Мирович. Он может желать, сколько ему угодно, это ему никто не мешает.

Евгения Николаевна. Но он, по видимому, кроме желания, имеет полную надежду привести это в исполнение… Первое его намерение было удалить вас куда-нибудь подальше отсюда. Для этого он упросил компанию «Беллы» сделать вам предложение ехать в Америку. Вы, я знаю, получили такое приглашение?

Мирович молчит.

(Продолжая.) Но вы, как я слышала, были так умны и проницательны, что поняли ловушку и отказались от этого прекрасного предложения; тогда господин Бургмейер решился употребить против вас более верное средство… Муж мой теперь налицо и может подтвердить то, что я вам говорю… Он велел ему скупить какое-то взыскание на вас, по которому ежели вы не заплатите Бургмейеру, то он поручил мужу посадить вас в тюрьму, и тогда уж, конечно, Клеопатре Сергеевне очень удобно будет возвратиться к супругу своему.

Мирович (со вспыхнувшим лицом). Что господин Бургмейер готов мне сделать всевозможное зло, я никогда в этом не сомневался.

Евгения Николаевна. Н-ну! Может быть, тут и не один Бургмейер виноват… Я, собственно, затем и приехала, чтобы повторить вам несколько раз: «Остерегитесь и остерегитесь!..» (Обращаясь к мужу.) Но скоро ли же будут взыскивать с господина Мировича?

Руфин. Скоро! Господин Бургмейер приказал спешить мне… Исполнительный лист выдан судом! Сегодня или завтра по нем станут взыскивать!

Евгения Николаевна. Уже!.. (Мировичу.) Поэтому сегодня или завтра вы окончательно убедитесь…

Явление IV

Входит кухарка.

Кухарка. Барин!.. Барыня воротилась и спрашивает, кто у тебя в гостях сидит?

Мирович. Скажи, что Евгения Николаевна… или, впрочем, ты переврешь?

Кухарка. Перевру, барин!

Мирович. Подожди, я тебе напишу, и ты отдашь это барыне! (Пишет на клочке бумаги и подает его кухарке, которая по-прежнему нетвердой, но заметно остерегающейся походкой уходит и на этот раз прямо уже попадает в дверь.)

Евгения Николаевна (вставая). Мы, однако, позасиделись! Клеопатре Сергеевне, вероятно, не будет большого удовольствия видеть меня… (Мужу.) Поедем.

Тот сейчас же поднялся на ноги.

(Мировичу.) До свидания, Вячеслав Михайлыч! Дайте мне по крайней мере на прощанье вашу руку!

Мирович (не подавая ей руки). Нет-с, извините вы меня: я клеветникам и клеветницам не подаю моей руки.

Евгения Николаевна (усмехаясь). А вы все еще считаете нас клеветниками! Увидите сами потом.

Уходит вместе с мужем.

Явление V

Мирович (оставшись было один, начинает говорить). Еще новые радости!.. Час от часу не легче!

Но в это время из внутренней комнаты показывается Клеопатра Сергеевна. Она в черном шелковом, но почти худом платье.

Клеопатра Сергеевна. Ушли твои гости?

Мирович. Ушли!

Клеопатра Сергеевна. Но кто такая Евгения Николаевна Руфина?.. Жени, что ли?

Мирович. Жени!

Клеопатра Сергеевна. Но почему же она Руфина?

Мирович. Потому что на днях вышла замуж за управляющего господина Бургмейера – Руфина.

Клеопатра Сергеевна. Вот новость!.. (Подходит и садится на диван. Она заметно утомлена.) Но зачем же к нам она пожаловала? Я вовсе не желаю ее видеть.

Мирович. Она не к тебе и приезжала, а ко мне.

Клеопатра Сергеевна. А к тебе зачем?

Мирович. С новостями разными… (Всматриваясь в Клеопатру Сергеевну.) Но что такое с тобой, Клеопаша? Посмотри: у тебя все платье в грязи… Лицо в каких-то красных пятнах… Волосы не причесаны…

Клеопатра Сергеевна (сначала было слегка усмехаясь). Я устала очень!.. Пешком пришла из города… Жалко было денег на извозчика, да к тому же рассердилась… (Помолчав немного и с навернувшимися слезами на глазах.) Госпожа, которой относила я платье, ни копейки мне не заплатила.

Мирович. Это отчего?

Клеопатра Сергеевна (совсем сквозь слезы). Говорит, что я испортила ей платье, что она будет отдавать его переделывать и прикупит еще материи, а потому я даже ей останусь должна, а не она мне… (Закрывает лицо платком, чтобы скрыть окончательно полившиеся слезы.)

Мирович. Но слезы-то такие о чем же?.. Из-за таких пустяков! Как тебе не стыдно, Клеопаша!.. На, выпей лучше воды!.. (Наливает стакан и подает его Клеопатре Сергеевне.)

Клеопатра Сергеевна (отталкивая стакан и капризным голосом). Не надо!.. Отвяжись!..

Мирович, видимо, этим оскорбленный, отошел от Клеопатры Сергеевны, поставил стакан на стол и сел заниматься.

Клеопатра Сергеевна (продолжая плакать). Дура этакая!.. Скупая!.. Жадная!.. Всякую бедную готова обсчитать.

Мирович (не оставляя своей работы и с некоторой как бы ядовитостью). Но, может быть, ты и в самом деле дурно сшила.

Клеопатра Сергеевна. Хорошо я сшила!.. Она придралась только так…

Мирович (опять как бы с ядовитостью). Ну не думаю, чтоб очень уж хорошо…

Клеопатра Сергеевна. Почему ж ты не думаешь?..

Мирович. Потому что все русские женщины, кажется, не совсем хорошо умеют шить, особенно вы, барыни.

Клеопатра Сергеевна. Вы, мужчины, лучше!

Мирович. Мужчины все словно бы подаровитей немного и потолковей.

Клеопатра Сергеевна (рассердясь). Ужасно как толковы! И что это за страсть у тебя, Вячеслав, в каждом разговоре подставить мне шпильку и стороной этак намекнуть мне, что я глупа и делать ничего не умею.

Мирович. Когда ж я это говорил?

Клеопатра Сергеевна. Ты всегда это хочешь сказать и разными доводами убедить меня в том!.. Но я тебе несколько раз говорила, что я очень самолюбива и если увижу, что человек меня не уважает, смеется надо мной, я не знаю на что готова решиться.

Мирович. Бога ради, не развивай по крайней мере далее этих сцен!.. У нас есть очень многое более серьезное, о чем мы можем беседовать и горевать…

Клеопатра Сергеевна. Не знаю: для меня это очень серьезное, и что же еще для нас может быть серьезнее этого?

Мирович. Да хоть бы то, что вот сейчас твоя бывшая приятельница, Евгения Николаевна, рассказывала мне.

Клеопатра Сергеевна. Что такое она могла рассказывать тебе?

Мирович. Уверяла, что вся эта история, которую про нее повествует Куницын, ложь совершенная и что будто бы даже ты все это выдумала и научила Куницына…

Клеопатра Сергеевна. Я?.. Ах, она дрянь этакая. Очень мне нужно что-нибудь про нее выдумывать, я и про существование ее совсем забыла.

Мирович. Потом она меня предостерегала, что муж твой очень желает опять с тобой сойтись и для того, чтобы разлучить меня с тобой, велел даже скупить одно мое обязательство и засадить меня за него в тюрьму.

Клеопатра Сергеевна (побледнев). Тебя… В тюрьму?

Мирович. Да!..

Клеопатра Сергеевна (все еще как бы желая не верить тому, что слышит). Вот уж про нее это можно оказать, что она сама тут все навыдумывала…

Мирович. Почему ж навыдумывала? От твоего супруга всего можно ожидать.

Клеопатра Сергеевна. Но надолго ли же он может тебя посадить?

Мирович. Пока я денег не заплачу!

Клеопатра Сергеевна. Но заплатить ты не можешь никогда, потому что у тебя нет денег.

Мирович (насмешливо). Денег нет!

Клеопатра Сергеевна. Ну, нет-с!.. Это извините!.. Я мужу не позволю этого сделать.

Мирович. Но каким же способом, желал бы я знать, ты ему не позволишь?

Клеопатра Сергеевна. Так!.. Не позволю!.. (Встает и начинает ходить по комнате.) Ты эти деньги занял и прожил на меня, а потому мой муж и должен их заплатить: я все-таки его жена.

Мирович (разводя руками и усмехаясь). Совершенно женская логика и даже женская нравственность: любовник женщины прожил на нее деньги, и потому муж ее должен заплатить их!

Клеопатра Сергеевна (с возрастающим жаром). Должен!.. Да!.. Он заел у меня молодость, всю жизнь мою, и это уж не твое дело, а мое: пусть будет моя логика и моя нравственность! (Подумав немного.) Все это, конечно, пустяки!.. Я не допущу этому быть! Для меня гораздо важнее тут другое! (Вдруг останавливается.) А теперь, пожалуйста, дай мне воды!.. Я чувствую, что мне в самом деле что-то очень нехорошо делается!.. (Показывает себе на горло.)

Мирович подает ей воды.

Клеопатра Сергеевна (жадно выпивает целый стакан). Ну и поцелуй меня поласковей, знаешь, как в первое время нашей любви ты меня целовал.

Мирович обнимает ее; она сама его страстно целует, а потом как бы отталкивает его.

Довольно!.. Садись на свое место!.. Я тоже сяду: у меня ноги подгибаются… (Опускается на диван.)

Мирович также садится. Заметно, что он заранее предчувствует несколько щекотливое для него объяснение.

Клеопатра Сергеевна (в каком-то трепетном волнении). Послушай, я давно хотела тебя спросить, но все как-то страшно было: вопрос уж очень важный для меня!.. Скажи!.. Но только, смотри, говори откровенно, как говорил бы ты перед богом и своей совестью!.. Говори, наконец, подумавши и не вдруг!.. Скажи: любишь ли ты меня хоть сколько-нибудь или совсем разлюбил?.. По твоему обращению со мной я скорей могу думать, что ты совсем меня разлюбил или даже почти ненавидишь.

Мирович (нахмуриваясь). Клеопаша!..

Клеопатра Сергеевна (настойчиво). Нет, ты говори мне всю правду, совершенную.

Мирович (понурив голову). Как мне сказать тебе правду?.. Определить тебе решительно, разлюбил ли я тебя или нет, я не могу, потому что это для меня самого тайна. Я одно только совершенно ясно сознаю, что мужчине при благоприятных даже условиях жизни, когда ему не нужно ни заботиться, ни трудиться, сидеть все время около женщины и заниматься только ее любовью и ласками с ней невозможно!.. Это унизительно почти и позорно!

Клеопатра Сергеевна (глухим голосом). Так!.. Совершенно верно!

Мирович (продолжает). Но когда еще при этом окружает нужда, когда знаешь, что надобно заработать кусок хлеба для себя и этой несчастной женщины, а работы в то же время нет, то это пребывание исключительно в одной области любви есть пытка! Пытка, слагающаяся из каждоминутных угрызений совести, скуки… презрения к самому себе… досады, если ты хочешь, доходящей, пожалуй, и до ненависти!

Клеопатра Сергеевна (вспыхнув в лице). Это я предчувствовала и в то же время совершенно понимаю и довольна этим!.. В тебе я вижу опять настоящего мужчину, который хочет идти приличным ему путем; но отчего ж ты, друг мой, после этого не хочешь решительно и настойчиво искать себе место?.. Не здесь, наконец, а куда-нибудь в отъезд, в провинцию! Находят же люди места!

Мирович (с презрительной усмешкой). Вот мне дает место компания «Беллы». В Америку только ехать – не угодно ли?

Клеопатра Сергеевна. Отчего тебе и не ехать в Америку?

Мирович (насмешливо). Очень уж далеко!.. Господин супруг твой изобрел для меня это путешествие; по его инициативе делают мне это предложение, а потому никак нельзя ожидать, чтобы оно было благоприятно и выгодно для меня! Кроме того, он, наверняка, кажется, рассчитал, что, уезжая за такую даль и имея впереди столько случайностей, я никак не могу тебя взять с собой.

Клеопатра Сергеевна (тем же глухим голосом). Меня тебе брать и не для чего.

Мирович. Но как же мне тебя здесь оставить? Не говоря о разлуке, которой и конца не предвидится, я в этом случае прямо должен буду обречь тебя на бедность.

Клеопатра Сергеевна (как бы соображая что-то такое). Почему же на бедность?

Мирович. Потому что от себя я ничего не могу тебе уделить: мне назначают очень маленькое жалованье; но если ты надеешься на работу свою, так ты ошибаешься: работать ты не можешь даже по здоровью твоему, и что тебе тогда останется?.. (С саркастической усмешкой.) Разве возвратиться опять к мужу?

Клеопатра Сергеевна (тяжело переводя дыхание). А если бы и то даже?

Мирович (побледнев). Ну, это, знаешь, ужаснее всего бы для меня было! Это заставило бы меня потерять к тебе всякое уважение.

Клеопатра Сергеевна (огорченным, но вместе с тем и твердым голосом). За что? За что, скажи мне на милость, ты потерял бы уважение ко мне?.. Ты, я вижу, Вячеслав, в самом деле ко мне какой-то жестокий и немилосердый эгоист!.. Ты меня разлюбил!.. Я тебе в тягость нравственно и материально, и ты требуешь, чтоб я, как деревяшка какая-нибудь, ничего бы этого не понимала и продолжала тебя обременять собой. А что я к мужу опять уйду, что ж для тебя такого? Я не любовника нового сыщу себе!

Мирович. Но последнее было бы для меня менее унизительно!.. Тогда значит только, что ты встретила человека лучше, чем я, а таких на свете много; но, сходясь с мужем, ты как бы снова оцениваешь и начинаешь любить заведомо дрянь-человечишку, который весь состоит из жадности и вместе какой-то внешней расточительности, смирения пред тем, кто сильней его, и почти зверства против подчиненных; человека, вечно жалующегося на плутни других в отношении его, тогда как сам готов каждоминутно обмануть всякого – словом, квинтэссенцию купца.

Клеопатра Сергеевна (отрицательно качая головой). Нет, Бургмейер не таков! И потом, неужели купец не может быть хорошим и честным человеком?

Мирович. Нет, не может!.. Знаешь ли ты, что такое купец в человеческом обществе?.. Это паразит и заедатель денег работника и потребителя.

Клеопатра Сергеевна. Но нельзя же обществу быть совсем без купцов. Они тоже пользу приносят.

Мирович. Никакой! Все усилия теперь лучших и честных умов направлены на то, чтобы купцов не было и чтоб отнять у капитала всякую силу! Для этих господ скоро придет их час, и с ними, вероятно, рассчитаются еще почище, чем некогда рассчитались с феодальными дворянами.

Клеопатра Сергеевна. По-твоему, значит, все уж купцы, без исключения, дурные люди?

Мирович (пожимая плечами). Между теми из них, которые по рождению своему торгуют, может быть, еще найдется несколько порядочных человек, так как очень возможно, что сила обстоятельств склоняла их к тому; но ведь супруг ваш по личному вкусу избрал себе ремесло это! Душой, так сказать, стремился плутовать и паразитствовать, и если ты его предпочитаешь мне, чем же я, после того, явлюсь в глазах твоих? Дрянью, которой уж имени нет, и ты не только что разлюбить, но презирать меня должна!

Клеопатра Сергеевна. Разлюбила ли я тебя, Вячеслав, или нет, – это я не знаю, а если ты не видишь того, так бог тебе судья за то!.. И тоже знаю, что любовью моею я наделала тебе много зла; но пора же и опомниться: теперь я не прежняя глупенькая мечтательница. Впрочем, довольно, я утомилась очень!.. Я столько сегодня пережила!.. Поди, дай мне еще поцеловать тебя!..

Мирович подходит к ней, обнимает ее; она его страстно целует.

А теперь я пойду лягу! Мне что-то очень уж нездоровится… (Уходит.)