Текст книги "Хищники"

Явление II

Граф Зыров, князь Янтарный, Мямлин и Шуберский.

Граф (взглядывая на Шуберского). Вы, если я не ошибаюсь, господин Шуберский?

Шуберский. Точно так, ваше сиятельство!

Граф. Но на каком основании вы в вицмундире? Вы продолжаете еще служить у нас?

Шуберский. Продолжаю, ваше сиятельство.

Граф. Но я Алексею Николаичу, кажется, довольно ясно сказал, чтобы он предложил вам подать в отставку.

Шуберский. Мне передавал это ваше приказание Дмитрий Дмитрич Мямлин, но я прежде желал доложить вашему сиятельству, что статьи, за которые вам угодно было разгневаться на меня, писаны не мною: я имею удостоверение в том от редакции газеты, где помещены эти статьи. (Подает графу удостоверение.)

Граф (почти не взглядывая на удостоверение). И вы думаете, что я этому поверю: господа газетчики и фельетонисты, я не знаю, чего ни способны написать и в чем ни готовы удостоверить.

Шуберский. Может быть, действительно, ваше сиятельство, это и справедливо, но редакция газеты, из которой я имел честь представить вам удостоверение, пользуется именем самой честной, самой добросовестной…

Граф. Все вы одинаковы! Все!.. Правительству давно бы следовало обратить на вас внимание и позажать вам рты!.. Как же вы говорите, что не вы писали статьи, когда вы сами признавались в том Андашевскому?

Шуберский. Первая статья, ваше сиятельство, действительно написана мною; но я в этом случае введен был в обман господином Вуландом.

Граф. На господина Вуланда теперь сваливаете!.. Господин Вуланд заставлял вас писать?

Шуберский. Господин Вуланд-с!.. И я на днях помещу статью, опровергающую мою прежнюю статью!.. В ней откровенно я признаюсь, как и кем был введен в обман.

Граф. Ну, я уверен в одном, что если бы господин Вуланд был жив, так вы бы не напечатали такой статьи.

Шуберский. Напечатал бы, ваше сиятельство.

Граф. Нет-с, не напечатали бы! Во всяком случае, я с фельетонистами служить не желаю.

Шуберский. Но где же, ваше сиятельство, закон, воспрещающий фельетонистам служить?

Граф. Есть закон-с!.. Я могу уволить вас, когда мне угодно и совершенно по своему усмотрению.

Шуберский. Ваше сиятельство, Алексей Николаич совершенно простил меня за мою статью.

Граф (крича). Но я вас не прощаю, понимаете вы это!.. И если вы в 24 часа не подадите в отставку, то я велю вас уволить по 3-му пункту – другого решения вам от меня не будет. (Слегка кивает головой Шуберскому, который ему тоже слегка кланяется и уходит, бледный и окончательно сконфуженный.)

Явление III

Граф Зыров, князь Янтарный и Мямлин.

Граф (относясь к князю Янтарному). Что у вас приготовлено?

Князь Янтарный (очень модно и свободно подходя к графу и вместе с тем играя брелоками своих часов). Я, ваше сиятельство, сегодня ничего приготовленного не имею, потому что все это время ревизовал мою экспедицию.

Граф (с некоторым удивлением взглядывая на него). Но что же такое, собственно, вы ревизовали? Не мои же распоряжения, надеюсь?

Князь Янтарный. О, конечно, нет!.. Но вообще весь этот ход и порядок дел.

Граф. То есть канцелярский порядок, вы хотите сказать?

Князь Янтарный. Да-с, я это именно и хотел сказать.

Граф. Ну, это вы совершенно напрасно трудились; потому что ваш предшественник так превосходно знал этот порядок, так добросовестно вел его, что вам за прошедшее время можно быть вполне покойному и заботиться о том, чтобы на будущее время порядок этот шел так же исправно, как шел он при Владимире Иваныче.

Князь Янтарный. Я так и ожидал это найти, ваше сиятельство, но, к великому моему удивлению, встретил в экспедиции Владимира Иваныча крайний беспорядок, страшные упущения.

Граф (смеясь ему прямо в лицо). Вот что вы встретили!.. А что, если я вам скажу, что вы это говорите неправду!..

Князь Янтарный. Совершеннейшую правду, ваше сиятельство!.. Я уже докладывал об этом и Алексею Николаичу.

Граф. Алексею Николаичу вы можете докладывать, сколько вам угодно, но меня вам не убедить в том; я старый воробей на службе – и цель всех вновь вступающих чернить деятельность своих предшественников очень хорошо понимаю: если дело пойдет хорошо у них, это возвысит их собственный труд; а если оно пойдет дурно, то этим может быть отчасти извинен допущенный ими беспорядок, – прием весьма старый и весьма известный в служебном мире!

Князь Янтарный (потупляя свои глаза). Мне очень грустно, ваше сиятельство, что мои слова вы изволили таким образом понять, и это мне некоторым образом показывает, что я не имею счастья пользоваться вашим добрым мнением о себе; но, смею вас заверить, я настоящей моей должности не искал, и мне ее Алексей Николаич сам предложил.

Граф. Алексей Николаич, вероятно, имел для этого какие-нибудь свои основания; но я с своей стороны буду требовать от вас настоящей службы и деятельности неманкирующей и в этом случае не стесняюсь никакими светскими соображениями.

Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, никогда ни на какие светские соображения и не рассчитывал, а привык заявлять себя своей деятельностью, которую Алексей Николаич отчасти уже видел и, как говорил мне, остался ею очень доволен.

Граф (выходя из себя). Опять Алексей Николаич! Скажите на милость: пока я сижу еще здесь, на этом стуле, кто ваш начальник – я или Алексей Николаич?

Князь Янтарный. Конечно, вы, ваше сиятельство!

Граф. Однако и вы, и какой-то генерал Варнуха, и господин Мямлин беспрестанно напоминаете мне то об Алексее Николаиче, то о князе Михайле Семеныче, недостает только назвать еще мне madame Бобрину; и я на это один раз навсегда говорю, что я стою уже одной ногой в могиле, а потому ни в каких покровителях не нуждаюсь и никаких врагов и соперников не боюсь!

Князь Янтарный. Я, ваше сиятельство, всегда вас и разумел таким и всегда знал ваше высокое беспристрастие.

Граф. Да-с, прошу вас и на будущее время разуметь меня таким, и если желаете служить со мной, то, во-первых, не играйте вашими брелоками!.. Я люблю дисциплину и нахожу это неприличным при разговоре с начальником…

Князь Янтарный мгновенно же перестает играть брелоками.

А во-вторых, не надейтесь ни на сыны, ни на князи человеческие, и вообще я желаю вам гораздо большего усердия в трудах ваших, чем я встретил это сегодня! (Круто поворачивается к Мямлину.) У вас хоть готово ли что-нибудь?

Мямлин. Имею-с доклад!

Князь Янтарный, с надувшимся и оскорбленным лицом, отходит и становится на прежнее место; а Мямлин подходит к графу и развертывает перед ним огромное дело, запинаясь на каждом почти слове и делая из лица гримасы.

Это-с дело крестьян Коловоротинской волости с казною!.. У них во владении были по левую сторону Оки поемные луга!.. Это геологический уж закон, что горная сторона реки всегда направо по течению, а налево низовая сторона-с, – это закон геологический…

Граф молча, но мрачно его слушает.

Мямлин, все более и более конфузясь.

А на горной этой стороне, изволите видеть, земли и владения ведомства государственных имуществ… Оно взяло и примежевало себе луга… Крестьяне говорят, что у них десятилетняя давность владения, а им на это возражают, что для казны нет десятилетней давности.

Граф (с удивлением взглядывая на Мямлина). Как нет для казны десятилетней давности?

Мямлин (утвердительно). Нет-с!

Граф. Перестаньте, что вы говорите! Десятилетняя давность для всего в мире существует!

Мямлин (снова утвердительно). Нет, ваше сиятельство, прямая статья есть.

Граф. Нет такой статьи-с!

Мямлин. Есть, ваше сиятельство.

Граф (показывая на шкаф с книгами). Вон свод законов, – отыщите!

Мямлин подходит к этому шкафу, вынимает из него сразу несколько томов и начинает дрожащими руками перелистывать их, потеет при этом, краснеет, делает из лица маленькие гримасы и ничего не находит. Граф между тем просматривает докладываемое ему дело и при этом только слегка покачивает головой и грустно усмехается.

Мямлин (с сильною уже гримасою в лице). Не могу, ваше сиятельство, найти, – извините!.. Позвольте мне дома приискать!.. В подлинном деле это очень ясно прописано.

Граф (продолжая грустно улыбаться). А вы, скажите, читали это подлинное дело все?

Мямлин. Читал, ваше сиятельство!

Граф. Ну, я, признаюсь, гораздо бы лучше для вас желал, чтобы вы вовсе его не читали. В чем же, по-вашему, суть дела тут?

Мямлин. Это тяжба крестьян Коловоротинской волости с казною.

Граф. То есть была тяжба, и она уже решена, и земля возвращена в казну; так?

Мямлин. Точно так, ваше сиятельство!

Граф. Так к чему же вы мне говорите о какой-то геологии, о каких-то статьях закона несуществующих! В чем тут наша обязанность?.. Чего, собственно, от нас требуют?

Мямлин молчит и краснеет в лице.

Требуют, чтобы я дал заключение, что следует ли крестьян подвергать уплате в казну за неправильное владение, и, конечно, мое мнение должно состоять в том, что следует!

Мямлин (снова оживленным тоном). Нет, ваше сиятельство, я не могу с этим согласиться и остаюсь в том убеждении, что если десятилетняя давность существует для частных лиц, то почему же она не должна существовать для казны?.. Это прямое нарушение справедливости!..

Граф (выходя из себя). Господи помилуй, вы помешались, наконец, на этой десятилетней давности?.. К чему она вам?.. Зачем?..

Мямлин (смущенным уже голосом). Затем, что вот-с в этой бумаге прямо сказано, что для казны не должно существовать десятилетней давности (показывая на одну из бумаг в деле).

Граф. А вы дали себе труд подумать, что это за бумага?.. Это-с единоличное мнение министра государственных имуществ, который, когда был возбужден общий вопрос по сему предмету, то полагал с своей стороны, что на те случаи, где нарушены границы генерального межевания, не должно распространяться десятилетней давности, и с ним, однако, никто не согласился… Ведь это, наконец, несносно, Дмитрий Дмитрич: вы мало того, что не вникли нисколько в самое дело, но мне приходится еще спорить с вами, опровергать разные смутные мысли, которые случайно приходят вам в голову!.. На будущее время прикажите уж лучше докладывать мне вашим начальникам отделения, а сами пока посидите при этом и поучитесь!

Мямлин. Но мне это будет очень обидно, ваше сиятельство!

Граф. Но что ж мне делать? Как же быть?.. Мне самому читать за вас все дела и объяснять вам их – я не имею на то ни времени, ни желания.

Входит лакей.

Явление IV

Те же и лакей.

Лакей. Ольга Петровна приехала!

Граф. Что?

Лакей. Ольга Петровна приехала и говорит, что ей очень нужно вас видеть.

Граф (подумав немного и обращаясь к директорам). Дочь, господа, приехала: прошу на время выйти!

Директора уходят.

Явление V

Граф и лакей, потом граф один.

Граф (лакею). Проси!

Лакей уходит.

Нечего сказать – славный народ!.. А отчего?.. Оттого, что ни один из них службы никогда настоящей не нес! Я, бывало, адъютантом был, к генералу своему идешь с бумагою, дрожишь, что запятой какой-нибудь не забыл ли поставить, потому что у того пена у рта сейчас появится, и он месяц за это с гауптвахты не спустит, а им что! Он стоит перед тобой да брелоками только поигрывает или несет чепуху вроде этого непропеченного калача московского – Мямлина.

Явление VI

Граф и Ольга Петровна.

Ольга Петровна (входя). Ты занят, папа?

Граф. Да, пожинал труды твоего супруга за время болезни моей и наслаждался ими.

Ольга Петровна. Что же такое муж мой сделал за время твоей болезни?

Граф. То, что насажал мне таких умников, с которыми я не знаю, как и быть…

Ольга Петровна. Кого же это?

Граф. Во-первых, какого-то генерала Варнуху!

Ольга Петровна. Не какого-то, папа, а рекомендованного князем Михайлой Семенычем!.. Наконец, генерал Варнуха получил такое ничтожное место, что об этом, я полагаю, и говорить не стоит.

Граф. Вместо дельного и трудолюбивого Вуланда выбрал какого-то лентяя восточного, князя Янтарного, и вдобавок еще злейшего врага моего, который бранил меня на всех перекрестках.

Ольга Петровна. Ему затем, папа, и дали это место, чтобы он не кричал против тебя.

Граф. А, так это вы обо мне заботились!.. Какие, подумаешь, у меня добрые и нежные дети!

Ольга Петровна. Ты вот, папа, сердишься и разными пустяками тревожишь себя, а между тем я приехала к тебе по гораздо более серьезному и неприятному делу!

Граф. У вас с супругом, кажется, только те дела и серьезны, когда что до вас касается.

Ольга Петровна. Нет, папа, это и до тебя касается!.. Мужа призывал к себе князь Михайла Семеныч…

Граф (насмешливо). С чем его и поздравляю.

Ольга Петровна. И говорил ему, что в правительственных сферах очень неблагоприятно смотрят, что ты и муж, то есть тесть и зять, так близко служите друг к другу.

Граф (тем же насмешливым тоном). Я говорил вам это еще прежде, предсказывал; а теперь и кушайте, что сами себе приготовили.

Ольга Петровна. Нельзя же, папа, чувствами владеть и душить их в себе для сохранения выгод по службе!.. Чувство дороже всего для человека!

Граф. А когда дороже, так и наслаждайтесь им и уезжайте куда-нибудь в Аркадию.

Ольга Петровна. Мы бы и уехали, но мужа не пускают из службы.

Граф. Кто ж его может не пустить?

Ольга Петровна. Не то что не пускают прямо, а просят для спасения самого дела; потому что Вуланд умер, новые директора неопытны, ты стар и часто бываешь болен.

Граф. Опять я!.. Но я просил бы вас покорнейше оставить меня в покое: болен ли я, здоров ли, вам решительно до этого нет никакого дела.

Ольга Петровна. Нет, папа, мне есть до этого дело, и большое: твой доктор прямо мне сказал, что если ты так же усиленно будешь заниматься службой, как прежде занимался, так жизнь свою сократишь.

Граф. Какой прозорливый доктор, и как эти слова его должны тебе нравиться.

Ольга Петровна. Ты, папа, кажется, не хочешь понять ни чувства моего, из которого я тебе это говорю, ни того, что я хочу тебе сказать.

Граф. К несчастью, я все очень хорошо понимаю!.. Все!.. Тебе хочется спихнуть меня с моего места и посадить на него твоего мужа – вот что хочется тебе сделать!

Ольга Петровна. Да, папа, я очень желаю, чтобы ты вышел в отставку и чтобы на твое место поступил муж.

Граф (горько усмехнувшись). Откровенно сказано!

Ольга Петровна. Совершенно откровенно!.. Другая на моем месте стала бы, может быть, хитрить, скрытничать.

Граф. И знаешь: это гораздо было бы лучше!.. Гораздо!.. Есть такого рода откровенности, которые требуют большой бессовестности, чтобы высказывать их.

Ольга Петровна (несколько смущенная этими словами). Только не перед тобой, папа!.. Ты сам добротой своей ко мне приучил меня быть совершенно откровенной с тобою; и хоть тебе, может быть, и неприятно теперь выслушивать меня, но я все-таки хочу высказать еще несколько моих резонов…

Граф делает нетерпеливое движение.

Я объясню все в очень коротких словах: тебе и Алексею Николаичу нельзя вместе служить, это уже решено!.. Тебя, разумеется, если ты сам не пожелаешь того, не тронут: за тобой слишком много заслуг, и ты слишком много уважаем, чтобы тебя захотели огорчить! Поэтому пострадает тут бедный муж мой; ему дадут плохонькое местечко или просто даже велят подать в отставку, – словом, его карьера, так блистательно им начатая, будет подсечена в корень. Мало того, мы будем обречены на бедность, потому что у Алексея Николаича ничего нет…

Граф (перебивая дочь). А триста тысяч, которые он взял с Калишинской компании?

Ольга Петровна. Алексей Николаич уже тебе говорил, куда ушли эти триста тысяч, и если ты вздумаешь этими деньгами сделать какой-нибудь вред мужу, то я буду требовать от тебя пять тысяч душ материнского состояния, из которого тебе следовала только седьмая часть.

Граф (в ужасе и бешенстве). Как?.. Седьмая часть?.. Как?.. Разве мать твоя делила когда-нибудь свое состояние со мной?.. Разве оно не принадлежало мне так же, как и ей самой?.. Если я не взял у ней клочка бумаги, называемой духовным завещанием, так потому оно твое?..

Ольга Петровна. Да, потому оно и мое! Адвокаты прямо говорят, что если опекун растратил состояние малолетней, так он должен возвратить его ей, а иначе его посадят в тюрьму.

Граф (в окончательном бешенстве). Ольга, молчи!!! Делай там, что знаешь; но не смей мне этого говорить в глаза…

Ольга Петровна. И ты, папа, молчи о трехстах тысячах!.. Если ты хочешь, чтобы я к тебе была нежная и покорная дочь, будь и сам ко мне нежным и печным отцом; служить тебе, я прямо теперь скажу, нет никакой цели. Состояния на службе ты уже не составишь, крестов и чинов получать не можешь, потому что они у тебя все есть…

Граф. Все высчитала! И забыла только одно, что я службе еще могу быть полезен; и пусть твой супруг не думает, что он тут нужней меня: я его нужней, и он пока еще выученик мой и щенок, которого я выдрессировал!..

Ольга Петровна. Муж мой всегда это говорил и говорит, а ты посмотри, папа, что выходит из собственных даже твоих слов: положим, ты оттеснишь мужа и прослужишь еще год, два, три, наконец утомишься и выйдешь в отставку, – тогда на твое место выберут совершенно случайно человека, который тобою созданное дело сломает и уничтожит, а с делом твоим, папа, связано твое имя!.. Ты с ним войдешь в историю, и один только Алексей Николаич способен продолжать его в том направлении, в каком ты ведешь его, потому что, как сам ты говоришь, он человек твоих взглядов и убеждений.

Граф. Ну, твой Алексей Николаич, я думаю, способен отказаться от всякого рода взглядов и убеждений и сломать всякое дело, если это хоть на мизинец будет лично ему полезно!

Ольга Петровна. Гнев, папа, представляет тебе все в ином виде! Впрочем, каков бы Алексей Николаич человек ни был, но он муж мой, а ты мне, надеюсь, не враг же совершенный! Наконец, если не для нас обоих, то для твоего будущего внука, которого я ношу теперь под сердцем, ты должен желать устроить нашу участь.

Граф (злобно усмехаясь). Даже тому, что ты будешь матерью, как говоришь теперь, я тебе не верю: до того я в вас изверился!

Ольга Петровна. Я могу, папа, на эти оскорбления твои отвечать только слезами!.. (Начинает плакать.)

Граф. И не плачь, пожалуйста, при мне!.. Слезам твоим я тоже не поверю и убежден, что они притворные.

Ольга Петровна. Говори, папа, все, что хочешь!

Проходят несколько минут молчания, в продолжение которых Ольга Петровна тихо плачет, а граф сидит, насупившись.

Входит лакей.

Явление VII

Те же и лакей.

Лакей. Князь Михайла Семеныч приехал!

Граф (взмахивая глазами на дочь). Это по вашему приглашению, что ли?

Ольга Петровна (продолжая плакать). Нет, папа, я не могла приглашать его.

Граф (лакею). Проси князя наверх.

Лакей уходит.

Явление VIII

Граф и Ольга Петровна.

Граф (дочери). Я угадал, что у тебя слезы притворные!.. Ты плакала, чтобы протянуть время и подождать, пока приедет этот гость.

Ольга Петровна. Грех тебе, папа, так безжалостно оскорблять меня.

Граф. Мне же грех, ах, ты, негодяйка этакая! Они мне с супругом делают на каждом шагу козни и мерзости, а я и высказать того не смей – фу, ты, наглецы бесстыжие! (Порывисто встает и уходит.)

Явление IX

Ольга Петровна одна; потом Янтарный и Мямлин; позже Шуберский.

Ольга Петровна (сейчас же утирает слезы и, приотворив дверь в соседнюю комнату, говорит директорам). Войдите сюда, господа!.. Граф ушел наверх!

Входят князь Янтарный и Мямлин.

Ольга Петровна, снова заглядывая в двери.

А вы, monsieur Шуберский, что же остались там?

Шуберский тоже входит.

Ольга Петровна, обращаясь ко всем им.

Вам, вероятно, граф наговорил всем неприятностей?

Мямлин (поднимая значительно брови). Да еще каких-с, надобно знать!

Князь Янтарный (гордо). Он себе позволил то мне сказать, что я службу мою брошу, потому что я не привык, чтобы начальники мои, кто бы они ни были, так обращались со мной.

Мямлин (кротким голосом и разводя руками). А из меня такого дурака он представил, что я до сих пор опомниться не могу!.. Еще одно такое объяснение, и со мной удар нервный случится!.. (Начинает делать из лица гримасы.)

Ольга Петровна. Ужасно, какой старик невыносимый стал! На Алексея Николаича он тоже взбешен до последней степени, и чем кончится эта ссора, я еще не знаю, тем больше, что к папа теперь приехал князь Михайла Семеныч.

Оба директора (почти с испугом). Приехал!.. Зачем?..

Ольга Петровна. Не знаю, собственно, зачем; но ожидаю, что отец, под влиянием досады на Алексея Николаича, наскажет на него князю.

Мямлин (с одушевлением). А я князю наскажу на самого графа, вот что-с!

Ольга Петровна. И объясните князю, что отец главным образом за то сердится на мужа, что вот он и я тогда очень хлопотали, чтобы вас определили на ваше теперешнее место!

Мямлин. И то скажу-с, доложу ему.

Ольга Петровна (обращаясь к Янтарному). За ваше назначение граф тоже бесится на мужа. «Каким образом, говорит, определить ко мне на службу злейшего врага моего, который злословил меня на каждом шагу?»

Князь Янтарный. Я и теперь буду злословить графа, в этом случае, pardon, madame, но граф своим обращением сам вызывает это и делает себе из всех врагов.

Ольга Петровна. Совершенно понимаю это и извиняю вполне! (Обращаясь к Шуберскому.) А вас, monsieur Шуберский, зачем, собственно, граф призывал?

Шуберский (с горькой усмешкой). Чтобы велеть подать в отставку.

Ольга Петровна. Это ужасно!.. Вот теперь вы и видите, кто вас преследует: муж или граф.

Шуберский. Теперь, конечно, вижу.

Ольга Петровна. Тоже самое и в других случаях, и даже это Калишинское дело, как оно происходило, – я не знаю; но знаю только одно, что муж мой тут чист… как ангел, и что если страдает за что, так за свою преданность к лицам, которые повыше его стояли, и вы уж, пожалуйста, заступитесь за него в печати, если его очень опять там злословить будут.

Шуберский. Это будет священной обязанностью для меня, потому что я так в этом отношении виноват пред Алексеем Николаичем, что, конечно, должен употребить все, чтобы загладить перед ним вину свою.

Ольга Петровна. А вы давно занимаетесь литературой? Давно получили призвание к ней?

Шуберский. С детских почти лет.

Ольга Петровна. Как это приятно! Все-таки это творчество, поэзия, а не сухая служебная проза!.. Однако я слышу, граф идет! Уйдите, господа!

Князь Янтарный, Мямлин и Шуберский поспешно уходят.