Текст книги "СВР. Из жизни разведчиков"

Расслабившись, я несколько минут просидел с закрытыми глазами в залитой густым красным светом комнате без окон, отгороженной от беспокойного шпионского мира толстыми стенами старого здания. Но умиротворение, охватившее меня, длилось недолго.

Червь сомнения вновь зашевелился.

«Да, ловушка не сработала, – крутилось у меня в голове, – но это не стопроцентная гарантия. Ведь противник мог поосторожничать и не стал вскрывать контрольный пакет. Правда, мы тоже не лыком шиты: наряду с этой проверочной операцией нам удалось провести еще несколько других контрольных мероприятий. И все они закончились благополучно для „А-восьмого“. Это тоже что-то значило. Но все-таки, все-таки…

Наконец, я принял решение.

Наш старый друг чист.

Подозрения в отношении него беспочвенны и совершенно безосновательны. Мне отсюда видно не хуже, чем из московских кабинетов, а возможно, в чем-то даже и лучше. Так и надо твердо заявить моему начальству.

Я поднялся, выключил надоевший тускло-красный свет, закрыл за собой дверь фотолаборатории, прошел в кабинет и сел писать шифровку.

«05 ноября 1950 г. 00 час. 05 мин. Москва

Совершенно секретно Срочно Урбану

Только что получил контрольный пакет от «А-восьмого».

Пакет цел, содержимое не обрабатывалось. Другие проверочные мероприятия тоже не подтвердили ваших подозрений. Считаю, что с «А-восьмым» все в порядке. Предлагаю снять вопрос о его негласном задержании и скрытой доставке в Центр.

Полагаю, что причины провала «Фреда» надо искать в другом месте.

Оскар».

Через полчаса быстродействующий радиопередатчик мгновенно выплюнул мое послание в эфир.

Я не ожидал скорого ответа. Ведь начальству придется как следует пошевелить мозгами. А для этого, понятно, понадобится время. Да и дел у Центра всегда невпроворот.

Впрочем, и у меня их хватало.

Два дня назад на нас свалился агент «Гарри» из Соединенных Штатов. Своеобразная личность, довольно известный менеджер в мире шоу-бизнеса. Шумный, веселый, броско одетый.

Сейчас мне предстояло перебросить шоумена в Москву, где начальство собиралось обсудить с ним какой-то новый проект. Какой именно – мне не было сказано.

А я и не обижался. Во-первых, у меня своих планов по горло. А во-вторых, чем меньше знаешь, тем дольше проживешь.

Я никогда не забывал об этой шпионской мудрости.

А через неделю нужно было принимать «Гарри» обратно из первопрестольной и устраивать его отъезд домой, за океан. Да так, чтобы остались достаточно заметные следы его пребывания в Вене на тот случай, если фэбээровцам вдруг стукнет в голову проверить, что зачем занесло на берега Дуная.

Надо сказать, что на хлопотную работу с нелегалами-офицерами нашей службы и агентами, прибывавшими в Австрию со всех концов света, уходило не менее трех четвертей нашего времени.

Послевоенная Вена превратилась в главный опорный пункт нелегального управления. Въезд в альпийскую республику с Востока или Запада не составлял затруднений.

Либеральный режим австрийского правительства не ставил жестких преград на пути путешественников, откуда бы они не следовали.

Оккупационные власти и войска во внутренние дела страны не вмешивались, не пытались они решать и погранично-таможенные проблемы.

Передвижение жителей между городскими районами, попавшими под юрисдикцию разных оккупационных властей, не затруднялось.

Центральный район контролировала союзническая комендатура, которую по очереди каждый месяц возглавляли представители одной из четырех оккупационных армий – советской, американской, английской, французской. В центре города разъезжали на джипах международные патрули из четырех человек – по одному человеку от каждого союзнического воинского контингента.

Упрощенный порядок получения вида на жительство для иностранцев и лиц без гражданства, минимум бюрократических барьеров для обретения местного гражданства и лицензий на ведение собственного дела, включая импортно-экспортные операции, привлекали в Вену массу людей, согнанных с родных мест во время войны из многих стран Старого Света и просто искателей лучшей доли.

Любезные венцы и приветливые венки, веселая и дружелюбная атмосфера столицы – все это помогало иностранцам быстро освоиться на берегах Дуная.

Короче говоря, Вена в первые послевоенные годы была очень удобным местом для деятельности разведчиков всех государств. Без преувеличения можно сказать, что дунайский мегаполис стал в те времена настоящим раем для шпионов…

Я ошибся, предположив, что Центр будет долго раздумывать над ответом.

Нет, там неожиданно быстро отреагировали на мою депешу. Через два дня перед обедом «Чико» принес радиограмму, помеченную моим личным шифром.

«08 ноября 1950 г. 11 час. 06 мин. Вена

Сов. секретно

Только лично

Оскару

Подтверждаем получение срочного сообщения от 5 ноября. Ваши предложения внимательно изучены. Принято следующее решение.

Не откладывая, вызовите «А-восьмого» на внеочередную явку. Под благовидным предлогом вывезите его в Баден. Сделайте так, чтобы он ни в коем случае не сообщил по телефону родным или знакомым о том, что едет туда с вами. Когда будете сажать его в автомашину, убедитесь, что при этом нет случайных свидетелей. Сдайте «А-восьмого» в управление особых отделов группы войск. Туда уже даны необходимые указания об этапировании его в Москву. Известите начальника управления о дне и часе вашего прибытия с «А-восьмым» в Баден. Сообщите также об этом нам.

Предупреждаем еще раз: к отправке «А-восьмого» приступайте немедленно. Дополнительных предложений от вас не ждем. Наши указания подлежат неукоснительному и точному выполнению.

Получение данной телеграммы подтвердите.

Урбан».

Волна гнева ударила мне в голову.

Значит, они мне не поверили!

Хотелось разорвать этот листок бумаги на мелкие клочки, бросить их на пол и растоптать ногами. Может быть, станет легче.

Ну ладно, не верят «А-восьмому». Но почему сомневаются во мне? В чем я провинился? В том, что честно высказал свое мнение и вступился за агента, в преданности которого был уверен? Сейчас я им отвечу так, как они этого заслуживают!

Рука моя непроизвольно потянулась за чистым листом бумаги, потом нервно схватила карандаш.

Мне нужно было срочно взять себя в руки.

«Что толку, – сказал я самому себе, – если ты пошлешь в Центр гневную телеграмму и откажешься „негласно вывозить“ „А-восьмого“? Тебя немедленно отстранят от работы и пришлют своего представителя. Тот возьмет бразды правления в свои руки и отправит попавшего в немилость агента в Москву. Тебе придется отвечать за невыполнение приказа в особых условиях по всей строгости закона. Тебя могут не только вышвырнуть с работы, но и посадить в тюрьму. Пострадают и твои близкие. И ничем ты своему „А-восьмому“ не поможешь.

Я закрыл глаза, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. «А ты уверен, что „А-восьмой“ чист? Может быть, в Центре есть данные, которые тебе неизвестны? Ведь им там, в Москве, сверху виднее, а твой информационный горизонт ограничен лишь Веной?»

Я раздваивался.

Мне было стыдно за себя, но в конце концов я пришел к выводу, что надо выполнять указание Центра. Ничего не сделаешь, плетью обуха не перешибешь!

Мой бунт на коленях был быстро подавлен.

И вместо того, чтобы писать в Москву гневную телеграмму с выражением протеста, я принялся набрасывать план операции по скрытой доставке «А-восьмого» в Баден. Отвел на все два дня.

Условным телефонным звонком я вызову своего помощника на внеочередную явку. Она состоится по разработанным ранее условиям связи на следующий день, 10 ноября, в 17 часов у входа в Музей истории искусств на площади императрицы Марии Терезии.

Машину поставлю примерно в пятистах метрах от этого места в одном из пустынных переулков за Дворцом ярмарок. Вот только как правдоподобнее объяснить «А-восьмому» необходимость его поездки в Баден…

На излете осени в Вене темнеет быстро.

Хотя с утра стояла ясная погода, после полудня небо затянули плотные облака. В пять часов пополудни уже начало смеркаться. Самая лучшая погода для шпионов.

В назначенное время я зашагал от Ринга на площадь императрицы Марии Терезии. Еще издали я заметил у входа в музей стройную фигуру, облаченную в светлый плащ.

Это – «А-восьмой». Я прошел, не подавая вида, мимо него. По условиям связи он должен следовать за мной до конца квартала и мог подойти ко мне лишь тогда, когда мы свернем за угол.

Все получилось как по писаному.

Догнав меня, «А-восьмой» пошел рядом. Мы поздоровались и молча обогнули Дворец ярмарок, углубившись в безлюдные переулки. Дошли до стоявшего здесь автомобиля. Я оглянулся – «хвоста» за нами не было. Прохожих мы не встретили, и никто не видел, как мы сели в машину.

«А-восьмой» молчал. Но я чувствовал, что ему очень хотелось узнать, чем вызвана срочная встреча.

Он терпеливо ждал, когда ему объяснят, в чем дело.

– Дорогой друг, – начал я, стараясь держаться как можно непринужденней, – сожалею, что побеспокоил вас. Но есть очень срочное дело, в котором требуется ваша помощь.

– Я всегда в вашем распоряжении, – вежливо сказал «А-восьмой». – Слушаю вас внимательно.

У меня сдавило горло.

Чертовски неприятно лгать, особенно во имя неправого дела. А сейчас я вольно или невольно брал на себя роль злодея, ибо отправлял в тюрьму невинного человека.

– Нам надо через час быть в Бадене у наших военных. – Мой голос звучал хрипло и, откашлявшись, я продолжил: – Им требуется срочная консультация насчет одной валютной операции. Вы именно тот человек, который нужен. К тому же они до сих пор помнят о вас.

Говоря о военных, я имел в виду контрразведчиков из советской группы войск, штаб которой располагался в Бадене, небольшом курортном городке примерно в тридцати километрах к югу от Вены.

Когда в апреле 1945 года Красная армия вошла в австрийскую столицу, сотрудники военной контрразведки «СМЕРШ» установили контакты с некоторыми нашими агентами и использовали их, пока здесь не создали резидентуру внешней разведки.

Я почувствовал, что он успокоился, как-то расслабился, взгляд его прояснился, а морщины на лбу разгладились.

Болтая всякую чепуху, лишь бы не думать о том, что нас ждет впереди, я гнал свой «опель-капитан» по Виндерхауптштрассе, главной транспортной магистрали четвертого района, а затем по окраинной Триестерштрассе.

Последние полчаса мы молчали.

Я гнал на такой скорости, что боялся отвлечься.

«А-восьмой» сидел съежившись.

Мы только слышали свист от соприкосновения шин с бетоном.

В дальнем свете фар мелькнул светящийся указатель: мы въезжали в Баден. Я сбросил скорость: по узким и темноватым улицам не разгонишься.

С военными контрразведчиками было договорено, что в целях конспирации я передам им нашего агента не в управлении – этот дом, охранявшийся часовыми, был известен всему городу, – а на служебной вилле. Она не просматривалась с улицы, так как находилась посредине небольшого парка, окруженная вековыми деревьями.

Не дожидаясь вопроса, я сказал «А-восьмому» об этом.

Он уже отошел от нашей бешеной езды и, улыбнувшись, благодарно взглянул на меня:

– Спасибо, вы всегда так сердечно заботитесь обо мне.

Кровь бросилась мне в голову.

Знал бы мой верный помощник, на что я его обрекаю. Но он не заметил моего состояния, а я, притормозив, свернул на узкую дорогу, ведущую к вилле.

Нас уже ждали.

Не успел я нажать кнопку звонка, как массивная дверь с мордой льва, державшего в зубах начищенное до блеска медное кольцо, сразу отворилась.

Молодой человек в штатском провел нас через холл, торцевую часть которого украшал большой витраж – два конных рыцаря, один в черных доспехах, другой – в красных, сошлись в смертельной схватке.

Штатский провел нас в коридор, повернул направо и, открыв вторую дверь, пригласил в комнату.

Она служила раньше библиотекой: по стенам тянулись полки, набитые книгами, посередине стоял массивный прямоугольный стол и старинные стулья с высокими спинками.

Мы подошли к дивану, деревянному, без обивки.

Молодой человек остался у входной двери.

– Снимайте плащ и располагайтесь поудобнее, – обратился я по-деловому к «А-восьмому». – Прошу прощения, мне нужно на минутку отлучиться.

Он послушно повесил плащ на вешалку и, обернувшись ко мне, откликнулся:

– Надеюсь, Францль, вы долго не задержитесь.

Шутливая нотка прозвучала в его голосе. Так может сказать только друг.

Но я уже шагнул к двери и не глядел на него.

В коридоре мне повстречались двое.

Одного контрразведчика я знал и кивнул ему.

Он поздоровался.

Они пришли за «А-восьмым».

А я направился к выходу и больше его не видел.

Через день некоторые венские газеты в разделе уголовной хроники сообщили о таинственном исчезновении известного адвоката Н.

Полиция, по просьбе жены и родственников, занялась расследованием. Но оно ни к чему не привело. Да мало ли людей в послевоенной Вене исчезало без следа…

Позже, когда я вернулся а Москву, мне стало известно, как разворачивались события в Центре, решившие судьбу нашего старого агента.

По прибытии из Вены «Фред», спасая свою шкуру, – ему грозило увольнение – упорно настаивал на том, что его расшифровал перед американцами «А-восьмой». Больше, мол, некому.

Правда, моя высокая оценка надежности агента и положительные результаты проверки сильно подорвали версию перетрусившего нелегала.

Начальник управления генерал Тихонов уже начал склоняться к тому, что виноват во всем сам «Фред», возведший напраслину на «А-восьмого», чтобы обелить себя. Наш шеф был уже готов именно так расценить этот инцидент.

Но тут энергично выступил против заместитель начальника управления, недавно пришедший в разведку по набору Центрального Комитета КПСС.

Этот бывший секретарь одного из обкомов партии мало разбирался в шпионаже, но зато был вхож в кабинеты на Старой площади. Он сразу смекнул: руководителям управления, и ему в том числе, крепко влетит за «Фреда».

Ведь на него возлагались большие надежды. Он должен был укрепить нашу разведку в Соединенных Штатах, занимавшуюся атомным шпионажем. А сколько усилий было потрачено на подготовку, сколько денег ухлопали. Начнут разбираться: куда смотрели.

И совсем другое дело, если провал можно списать на предательство агента, помогавшего в устройстве «крыши» для нелегала.

Тут трудно все предусмотреть.

К бывшему партаппаратчику присоединились начальник американского отдела, которого сослуживцы за глаза прозвали «пожарником», и секретарь партбюро управления – тот боялся, что его обвинят в политической близорукости: не разглядел истинного морально-политического облика «Фреда».

Другой заместитель начальника управления, многоопытный и мудрый генерал-майор, честный и порядочный профессионал, сразу раскусивший, что «Фред» просто сподличал, поддержал мои предложения.

Но спевшаяся троица нажала на генерала Тихонова, запугала его.

И тот не устоял, сдался и доложил руководителю внешней разведки «фредовский» вариант событий.

Последовало решение негласно задержать «А-восьмого», доставить в Москву и передать в следственную часть контрразведки, где от него добьются признательных показаний. Остальное было делом чекистской техники.

В 1952 году меня отозвали на работу в центральный аппарат.

Я получил повышение – стал начальником восточного отдела управления нелегальной разведки.

Новый регион, новые заботы, новые проблемы.

Не то, чтобы я забыл про «А-восьмого» – такое не забывается.

Но круговерть дел поглотила меня целиком.

Однако лет через пять, во время хрущевской оттепели – я сидел уже в кресле заместителя начальника управления и примерял генеральские погоны – судьбе было угодно вновь напомнить мне о старом агенте.

Раздался телефонный звонок, и голос начальника американского отдела (это был все тот «пожарник», карьерист, сыгравший роковую роль в судьбе «А-восьмого») почтительно осведомился, мог бы он зайти ко мне по срочному вопросу.

– Прошу, – сухо ответил я.

После той венской истории мне не доставляло удовольствия общаться с этим человеком. Но приходилось считаться с тем, что он прекрасно знал свое американское направление, а главное – главный начальник управления генерал Огнев жаловал его, как опытного профессионала.

Хотя я не мог отрицать, что его считали профессионалом высокого класса и новый начальник управления генерал Иван Петрович Огнев жаловал его.

«С волками жить – по волчьи выть», – утешал я себя в подобных случаях.

Через несколько минут «американист» появился у меня. Он сел по моему приглашению за приставной столик так, чтобы свет из окна падал ему в затылок, и уставился на меня своими косоватыми черными глазами. Мне, как, наверное, и всем остальным его собеседникам, становилось не по себе от этого взгляда: левый глаз смотрел прямо, а правый был направлен в сторону, словно косоглазый старался что-то разглядеть у меня сзади.

– Слушаю вас, – холодно сказал я.

– Право, не знаю, с чего начать, – ответил «американист» с запинкой. – Хочу доложить, что известный вам бывший агент «А-восьмой», приговоренный в 1950 году к пятнадцати годам тюремного заключения, скоро будет освобожден. Ему наполовину сократили срок. Вы продолжительное время работали с ним, он хорошо относился к вам…

– Ну и что из этого? – перебил я.

– Так вот мы подумали, – невозмутимо продолжал начальник американского отдела, – не захотели бы вы встретиться с ним перед отправкой в Австрию, поговорить по душам, объяснить, что произошла нелепая ошибка, извиниться за нас… Это морально поддержало бы его, облегчило бы ему вхождение в нормальную человеческую жизнь, он скорее забыл бы все плохое… Да и генерал Огнев считает, – выложил «американист» главный козырь, – что вы лучше, чем кто-либо другой, уладите это деликатное дело…

– Нет уж, увольте, – не выдержал я. – Вы заварили эту кашу, вам ее и расхлебывать!

Видимо, он прочел на моем лице что-то такое, что заставило его подняться и выйти из кабинета.

Примерно месяц спустя в разговоре со мной генерал Огнев как бы вскользь заметил:

– Да, вы помните, конечно, историю с «А-восьмым»? Так вот, к сожалению, мы получили плохое известие. За несколько дней до освобождения ему объявили, что его выпускают на волю и что за ним приедет сын. Старик так разволновался, что потрепанное сердце не выдержало. Случился обширный инфаркт, и он скончался.

Наверно, читателям будет интересно узнать, что сталось с «Фредом»?

После возвращения из Вены он долгое время находился в распоряжении управления нелегальной разведки. Но ее шеф, генерал Тихонов, когда закончилась история с «А-восьмым», счел все же необходимым избавиться от несостоявшегося супершпиона.

Многоопытный подпольщик, наш начальник в глубине души не верил, что в этой истории виноват старый агент. Пожалуй, «Фред» вызывал у генерала большие опасения, чем «А-восьмой».

Бывшего нелегала отправили в отдел кадров. Там сочли, что он не подходит для оперативной работы и отрядили его, как дипломированного инженера-электрика по образованию, в хозяйственное управление.

Два года «Фред» «наблюдал» за эксплуатацией служебных зданий.

Но затем закрутил бурный роман с одной из своих сотрудниц. И все бы ничего, но где-то он преступил общепринятые рамки приличия, кровно обидев собственную жену.

Та в порыве мести настрочила жалобу в ЦК родной партии. А там всегда рьяно пеклись о нравственных устоях органов госбезопасности, особенно разведки и контрразведки.

Было проведено надлежащее разбирательство по партийной и служебной линиям. Как проштрафившийся коммунист, «Фред» получил строгий выговор. Со службы его уволили.

Я слышал, потом он развелся с женой, или она его бросила.

Так что он устроился инженером в какой-то научно-исследовательский институт на самую скромную должность с небольшим окладом.

Бог шельму метит!

«Волчья яма» для разведчика
Лев Баусин

Любой специалист, выполняя свою работу, сталкивается с определенными коллизиями, иногда попадает в тупиковые ситуации, из которых, кажется, нет выхода.

Разведчик – охотник за чужими секретами – подвергается особой, специфической опасности.

Сравнение с пауком, который, соткав паутину, пассивно ждет, пока в нее попадет случайная жертва, здесь неуместно.

Скорее разведчик напоминает петуха, которому от зари до зари приходится на чужой территории искать и раскапывать драгоценные зерна. За ним бдительно и внимательно наблюдают, а вместо желанной жемчужины часто подсовывают опасную подделку.

Одной из таких подделок, своего рода суррогатом, является «подстава», иначе говоря – «двойной агент», «подсадная утка».

«Подстава» – это замаскированный сотрудник (или агент) местной контрразведки, который пытается обмануть разведчика, направить его по ложному следу, локализовать усилия по проникновению в объекты, где работают люди, представляющие «оперативный интерес».

(Из служебных циркуляров)

Подставой может стать и агент, ранее сотрудничавший с иностранным разведчиком, но затем перевербованный местной контрразведкой.

В шестидесятые годы в Ливане представитель «военных соседей» – так именовались работники ГРУ ГШ СССР – завербовал (как ему показалось!) летчика ливанской армии и подбивал его на угон в СССР французского истребителя «Мираж».

Летчик оказался подставой и от тюрьмы неосторожного «охотника» за современной иностранной техникой спас только его дипломатический статус. Зато в местной прессе разразилось кудахтанье по поводу происков советской разведки.

Когда азарт доминирует над холодным и четким расчетом, охотник попадает в «волчью яму».

Другая функция подставы заключается в передаче разведчику «пустой» или специально подготовленной информации, выгодной местным властям.

Если петух неразборчив, неосторожен, не приобрел должного опыта, то он может проглотить эти отравленные зерна. Ложное, принимаемое за действительное (и наоборот) таит в себе опасность для той высокой политики, в интересах которой и работают различные спецведомства, и в первую очередь разведка.

Можно ли избежать «подстав» или, по крайней мере минимизировать вред от контакта с ними?

Можно (и нужно!), если изучить технику обмана, приобрести опыт и плюс к тому же иметь звериное чутье.

Разведчик, находясь за рубежом, должен подозревать все свои знакомства, оперативные контакты в возможной принадлежности к местным спецслужбам.

Малейшее подозрение следует подвергнуть логическому осмыслению, подтвердить или опровергнуть проверочными мероприятиями.

Иначе не избежать паранойи, когда все знакомые кажутся «подставой».

Если подозрительность приобретает хронический и тотальный характер, то разведчик начинает работать лишь на свое прикрытие, не выходя из него, перестает завязывать новые связи, заниматься свободным поиском.

Фактически он превращается в паука, который терпеливо ожидает прихода к нему агента, который по собственной инициативе предложит разведке свои услуги.

Один наш оперативный сотрудник в Каире, проработавший там несколько лет, смог лишь предложить в качестве «почтового ящика» местного парикмахера, у которого он регулярно стригся. Все остальные связи казались ему подставами. Типичный пример паранойи.

Впрочем, некоторые работники точки считали, что по существу он был просто ленив и труслив и маскировал это перманентной подозрительностью.

Более строгое и научное определение института подстав и методов их разоблачения дается разведчикам в ходе их учебы и подготовки к выезду за рубеж.

Шейх как шейх

В 1960 году, окончив Военно-дипломатическую академию, я вылетел в Каир для прохождения дальнейшей службы в разведке под прикрытием атташе посольства.

После прибытия из аэропорта в посольство меня сразу принял резидент, который, узнав о последних событиях в Центре, заявил, что дает мне три дня на обустройство и три месяца на усовершенствование арабского языка и адаптации к агентурно-оперативной обстановке.

В заключение первой беседы он мне порекомендовал:

– Советую никогда никому до конца не доверять. Нужно постоянно проверять и анализировать все и всех, начиная от агентурных донесений и кончая теми, кто их передает. Подвергайте сомнению и целесообразности даже собственные помыслы, действия и поступки. Не спешите раскрывать себя, как разведчика. Арабы говорят, что поспешность – от шайтана.

Резидент был лыс, его медвежьи глаза сверлили собеседника.

Чувствовалось, что за его плечами был богатый оперативный и жизненный опыт.

Поселившись для конспирации в общежитии посольства, я начал изучать город, шлифовать академический арабский язык и постигать местный диалект.

Занятия проходили в посольстве, а преподавателем был шейх Мухаммед. Шейх – это не только глава рода или племени, это – представитель высшего мусульманского духовенства.

Мухаммед окончил исламский университет «Аль-Азгар», был подслеповат, от него пахло какими-то восточными пряностями и потом. Очевидно, в квартире у него не было душа.

Беседы с ним, несмотря на источаемый запах, доставляли удовольствие, так как служили источником познания многих вещей, которые я не успел постичь в Москве.

Сначала мы с ним читали местные газеты, а потом он подробно рассказывал об истории Египта, описывал достопримечательности Каира, разъяснял разницу между суннитами и шиитами.

К моему атеизму относился спокойно и уважительно.

О преимуществах ислама перед другими религиями ничего не говорил. Шейх был убежден в том, что жизнь после физической смерти продолжается, но в иной форме.

После нескольких занятий он начал читать мои мысли и часто произносил вслух то, что я только собирался сказать.

– Шейх Мухаммед, как вы узнаете то, что я хотел, но не успел сказать? Вы опережаете мои мысли.

– Очень просто. Я изучил ваш словарный запас, слежу за ходом рассуждений и логикой.

«Эх, вот бы и мне так научиться во время бесед с моими будущими собеседниками», – подумал я.

Вначале, разумеется, я подозревал шейха в принадлежности к местной контрразведке («мабахис»). Он был вхож в посольство, обращался с его некоторыми сотрудниками и мог изучать их.

Однако реальных оснований для подобных подозрений не было.

Шейх не интересовался внешней политикой СССР, его отношением к Египту.

Он ни разу не задал вопроса о моей прошлой жизни, о моих обязанностях в посольстве. Он меня не изучал, а просто учил арабскому языку.

Зато у меня потом возникло желание выяснить взаимоотношения между египетским духовенством и режимом Насера.

Но вдруг он перестал посещать посольство и вскоре я узнал, что из-за своей подслеповатости шейх был насмерть сбит автомашиной.

Меня очень огорчило это известие. « Не знаю, в какой форме он стал существовать после своей физической смерти, но даже спустя почти сорок лет он остался в моей памяти как благожелательный „устаз“ (по-арабски – профессор, наставник).

Может быть, жить в чьей-то памяти – это и есть другая форма существования?

Первая альтернатива

Пришло время выходить в город, устанавливать там знакомства, завязывать контакты, которые могли бы стать источниками ценной информации.

Я решил начать с самого простого и доступного – с журналистского корпуса.

В то время в Каире выходило около двухсот периодических изданий – газет и журналов разного направления.

В некоторых из них всегда можно было найти какую-либо статью на международную тему и, минуя протокольный отдел МИДа, посетить в редакции автора публикации под предлогом уточнения некоторых деталей.

Я пришел, представился, выпил предложенный кофе (неизбежный ритуал), поблагодарил автора статьи за встречу, выразил надежду на продолжение знакомства.

Обычная практика обычного дипломата.

После второго или третьего визита, если собеседник настроен благожелательно, можно пригласить его на обед в один из недорогих ресторанов.

Там уже без постороннего присутствия получить первоначальные установочные данные (служебная терминология) на нового знакомого. После этого следует направить их в Центр для проверки.

В Центре, в учетном отделе, сосредоточены сведения обо всех иностранцах, попавших в поле зрения советских спецслужб.

Проверка – это необходимость, первый шаг к дуэту «разведчик-иностранец».

Не исключено, что партнер уже общался с нами и кому-то наступил на ногу.

Приблизительно по такой довольно шаблонной схеме развивались мои отношения с одним из египетских журналистов, которому я дал псевдоним «Батан». После трех-четырех обедов я предложил ему встречаться в определенном укромном месте, в строго определенное время.

«Батан» согласился, но, как мне показалось, без особого энтузиазма. Чтобы как-то заинтересовать его, я попросил его написать подробную справку о прессе Египта.

Подобная справка уже была в отделении АПН в Каире, просто она должна была послужить закрепляющим и проверочным элементом.

На очередной встрече он передал мне справку, но сидя в автомашине, вел себя нервно, крутил головой, оглядывался по сторонам.

– Чего ты волнуешься! Ведь ты сидишь в автомашине с дипломатическим номером советского посольства, значит, находишься на территории СССР и тебе ничто не угрожает.

– «Уклейка» – твой кропатель статей, – так обозвал резидент автора справки. – Дай ему двадцать фунтов и попроси расписку на бланке АПН. Острых вопросов пока не задавай. Изучай его возможности. Приобретай опыт.

Резидент был заядлым рыбаком и часто употреблял рыболовную лексику в оперативных беседах.

Так, определение «жирный карась» относилось к лицам, занимающим видное положение в государственном аппарате, «муренами» назывались журналисты из проамериканской газеты «Аль-Ахбар», которые писали антисоветские статьи.

Если кто-нибудь из сотрудников резидентуры действовал наобум, без четкой схемы, то это расценивалось как «ловля на самодур».

Каир он уподоблял озеру, где «много рыбаков и много рыбы».

Резидент в принципе был прав, определяя журналистский корпус как «стайку уклеек». Мало кто из них имел доступ к секретным документальным материалам, столь ценимым Центром.

Впрочем, огульно записывать всех журналистов в «третий разряд» было бы ошибкой.

Некоторые из них были вхожи в высшие эшелоны власти, поэтому знали много, мыслили геополитическими категориями.

Например, Мухаммед Хассанейн Хейкал – главный редактор газеты «Аль-Ахрам», который в период правления президента Насера фактически был его рупором. Но подобного рода категория журналистов была почти недоступна для дипломатов и, соответственно, разведчиков, работавших под крышей.

Они ценили себя, свое положение и поддерживать неофициальные отношения с иностранцами считали нежелательным.

Встречи с «Батаном» продолжались, но появилась одна насторожившая меня деталь: он стал уже совершенно спокойно садиться в машину и перестал оглядываться по сторонам.

Что бы это могло значить? Возникла альтернатива: или я убедил его в том, что встречи и беседы со мной не представляют для него угрозы, или…

Четкого, однозначного ответа не было, зато возникло чувство беспокойства и неопределенности.