Текст книги "СВР. Из жизни разведчиков"

В беседах с Питом Эрли он объяснил: «Я хотел уподобиться русскому демократу-просветителю Александру Герцену, который через свой журнал „Колокол“ будил русскую мысль и, обращался в России с предупреждением».

За это желание Олдрич Эймс заплатил очень высокую цену.

* * *

Как я уже упоминал, об истории «разоблачения» Олдрича Эймса – советского и российского «агента» написано множество статей и книг.

И самые фундаментальные из них книги – «Исповедь шпиона» Пита Эрли и «Шпион-убийца» Питера Мааса.

До сих пор не вполне ясно, как контрразведка США вышла на след Эймса.

После серии провалов американской агентуры в СССР в 1985-86-х годах ФБР, как уверяют упомянутые авторы, было начеку.

А уже в 1993-94 годах Эймс оказался на крючке: его неизменно «пасли».

Фэбээровцы проверяли банковские счета и квитанции Эймса и его жены. Увы, по признанию самого Рика, он действительно грешил порой «легкомыслием и безалаберностью» в денежных делах, помогая тем самым сыщикам.

Что ж, может быть, и впрямь с 1986 по 1994 годы ФБР и ЦРУ искали в своих недрах «крота».

И все-таки самая правдоподобная версия была высказана в день, когда Эймса арестовали.

Средства массовой информации США тогда растиражировали сообщение «надежных источников» о том, что весной 1993 года спецслужбами США была получена информация из Москвы от бывшего сотрудника «коммунистической разведки».

В этом донесении «крот», обосновавшийся в ЦРУ, был описан так достоверно и подробно, что его просто невозможно было не вычислить.

Эту версию позднее подтвердил в своем публичном докладе и генеральный инспектор ЦРУ Ф.Хитц. Впрочем, прозвучал и несколько видоизмененный вариант этой версии: доносчиком, раскрывшим «Колокола», дескать, был не «сотрудник российской разведки», а некий «бывший коммунистический чиновник», который выдал при этом также кого-то еще, тайно работавшего на российскую сторону.

Этой версии придерживалась, например, газета «Вашингтон пост» в публикации от 6 апреля 1994 года.

Так или иначе, «Колокола» выдал американским спецслужбам кто-то из российских граждан.

Пит Эрли считает, что трагическая участь Олдрича Эймса напрямую связана с крахом Советского Союза.

По его словам, осенью 1991 года, воспользовавшись неразберихой и смятением в рядах работников «реформируемого» КГБ, Центральное разведывательное управление и Федеральное бюро расследований США предложили вознаграждение в 5 миллионов долларов тому, кто раскрыл бы личность «крота», который, как они предполагали, действовал в недрах американского разведывательного сообщества.

Предложение это было передано ряду работников российских спецслужб, которые, по мнению американцев, могли обладать соответствующей информацией. Ни один из тех, кому адресовалась супервзятка, на это предложение не откликнулся.

Однако, если верить гипотезе Питера Мааса, в начале 1993 года «последний фрагмент мозаики» был все же дописан.

«После крушения коммунистического режима был наконец-то найден кто-то, у кого был доступ к досье Первого главного управления КГБ».

И этот «кто-то» сообщил информацию об агенте по имени «Колокол». Так что сотрудники ФБР уже без труда вычислили Олдрича Эймса.

Итак, Олдрич и Мария Эймс были арестованы 21 февраля 1994 года. В конце апреля состоялся суд над Риком. Марию судили позже – в октябре того же года.

Олдрич Эймс полностью признал свою вину и согласился сотрудничать со следствием в обмен на обещание смягчить участь его жены.

Его осудили на пожизненное заключение без права на помилование и заточили в одиночную камеру Алленвудской федеральной тюрьмы в штате Пенсильвания.

Мария дель Розарио как «сообщница» своего мужа получила «минимальный» в подобных случаях срок – 63 месяца тюремного заключения.

Их сыну Полю в момент ареста родителей было шесть лет.

Трудно представить, как сложится в дальнейшем жизнь этих двух людей, что будет говорить Розарио сыну, а сын ей о несчастном узнике, которому уже не суждено, наверное, увидеть над своей головой вольное небо. Хочется, однако, что это всегда будут только слова любви и поддержки.

Вена – рай для шпионов
Виталий Чернявский

Телефонный звонок разбудил меня в шесть часов тридцать четыре минуты.

Едва продрав глаза, я машинально уставился на будильник, стоявший на тумбочке.

Октябрь в Вене – моя любимая пора.

Знойное лето и сырая дождливая зима мне не по душе.

Я поднял трубку.

– Доброе утро! Простите, что так рано вас беспокою, – раздался в трубке приятный баритон. – Попросите, пожалуйста, фрау доктор Вайсс.

«Это Фред, у него стряслось что-то серьезное», – промелькнуло у меня в голове.

Звонить ко мне домой он мог лишь в экстренных случаях.

Значит, это был вызов на срочную явку.

– Вы ошиблись номером, здесь нет никакой фрау Вайсс, – ответил я сонным и раздраженным голосом.

Еще бы, любой человек будет раздосадован, если прервать его сладкий утренний сон таким нелепым звонком.

Мой ответ означал: вызов принят, буду на встрече, как условлено, сегодня, в десять утра на площади Святого Штефана, у правой витрины, если стоять лицом к фасаду магазина, где продаются сотни всевозможных изделий из знаменитой золлингенской стали.

Чего только не было на этой витрине: ножи и ножички всех размеров и фасонов; столовые приборы, которые никогда не ржавеют и передаются из поколения в поколение; дорожные складные наборы —ложка-вилка-нож; и еще масса всякой полезной всячины и красивых безделушек.

У такой витрины всегда можно спокойно задержаться. Это богатство можно разглядывать часами.

Мало ли, кто-нибудь из тех, кого ждешь, может немного задержаться.

А сам магазин располагался в тихом углу площади, за собором Святого Штефана. Готический гигант отгораживает собою этот закоулок от Кертнерштрассе и Ротентурмштрассе – шумных улиц центральной части города.

Подозрительного прохожего здесь всегда можно вычислить.

Личный контакт – ахиллесова пята разведчика.

Встречаются двое, и каждый может притащить за собой хвост и таким образом невольно подставить другого, не «засвеченного».

Вот почему сотрудник секретной службы, отправляясь на встречу, обязан тщательно провериться и все предусмотреть. Надо постоянно менять маршруты, виды городского транспорта, заходить в кафе, кинотеатры или универмаги с несколькими выходами, нырять в проходной двор.

Пока не будет стопроцентной уверенности: хвоста нет.

Личный контакт – это и минуты страха, которые кажутся вечностью. Честно признаюсь в этом. Да-да, самого обыкновенного страха, который испытывают дети, оставшиеся одни в темной комнате. Страх этот отгоняешь, а он, скользкий, липкий, расползается и не отпускает. Его нужно преодолеть, поглубже загнать внутрь, чтобы голова стала ясной. Если страх затуманит сознание – пропал разведчик!

Телефонный звонок «Фреда» не вызвал у меня серьезных опасений.

«Что у него случилось? – задавал я себе один и тот же вопрос. – Зачем я мог ему срочно понадобиться?»

.. .Летом сорок девятого коммерсант инженер Ханс Фогель из Лейпцига – под таким именем по легенде выступал «Фред» – ликвидировал собственный магазин технических товаров и вместе с женой и четырехлетним сыном очутился в Вене. Он решил попытать счастья в другой стране. Развитие событий в советской зоне оккупации Германии, где он жил, стремительно шло к созданию «народного государства», с которым ему никак не хотелось иметь дела.

Фред решил —. пора! Тем более что он получил разрешение на въезд в Соединенные Штаты. Там, в Чикаго, находился его дядя, перебравшийся за океан после первой мировой войны.

Дядя со временем стал вполне преуспевающим бизнесменом. И обещал помочь племяннику на первых порах.

В Вене Фогель – «Фред» начал оформлять визу в США. Правда, как часто бывает в таких случаях, на это понадобилось немало времени. И лишь недавно ему удалось получить в паспорте необходимый штамп.

Теперь «Фред» имел требуемый набор подлинных документов. Мы называем их «железными», так как они могут выдержать самую строгую проверку. Это – мечта любого нелегала.

Но почему «Фред» решил выезжать именно из Вены? Разве нельзя было отправиться в Чикаго прямо из Лейпцига?

Во-первых, мы опасались, что восточногерманские власти не разрешат ему уехать за океан. Такое нередко бывало.

А во-вторых, лучше, чтобы в документах «Фреда» фигурировала фраза: прибыл в Чикаго из Вены. В таких случаях американские иммиграционные власти вели себя вполне лояльно. Тех же, кто прибыл из Восточной Германии, они не особенно жаловали.

С делом «Фреда» я познакомился полтора года назад.

Из письма Центра Оскару 12 апреля 1949 года

«…В июле-августе к вам будет выведен „Фред“ с женой „Хельгой“ и трехлетним сыном. Они заканчивают подготовку в Лейпциге. „Фред“ должен создать временное прикрытие в Вене и получить визу на въезд в США.

Установите с «Фредом» (вы его хорошо знаете) связь, окажите содействие в организации прикрытия. В случае необходимости привлеките для этой цели «А-восьмого».

Связь с «Фредом» планируем поддерживать через специальных курьеров, минуя вас. К вам он будет обращаться в чрезвычайных случаях. Для этого разработайте условия двусторонних вызовов на личные встречи, а также безличных контактов с использованием тайников и магнитных контейнеров.

Полученные от «Фреда» письменные сообщения, не вскрывая, в запечатанных конвертах пересылайте в Центр. Таким же образом вам надлежит поступать с пакетами на имя «Фреда», которые будут получены от нас по вашей линии связи. Срочные сообщения, которые «Фред» вручит вам, написаны его личным шифром. Немедленно передайте их нам по вашей рации.

Урбан».

«Урбан» – оперативный псевдоним начальника нелегального управления. И это означает, что он взял дело «Фреда» под свой контроль.

Скажу откровенно: письмо из Центра не доставило мне удовольствия. Более того, оно неприятно задело меня. Даже обидело, больно царапнув по самолюбию.

Дело не только в командной тональности.

К такому стилю нашего шефа, генерала Александра Петровича Тихонова, мы привыкли. Этот милостью божьей шпион принадлежал к блестящей плеяде «великих нелегалов» тридцатых годов, обеспечивших взлет советской внешней разведки не только во время войны, но и после ее окончания.

Ряд операций, проведенных Александром Тихоновым в Германии, Австрии, Франции, вошли в золотой фонд секретной службы Кремля. Но к подчиненным он относился, как бы это помягче выразиться, чересчур неровно. Он их делил на две части – любимчиков и постылых.

Первых Тихонов привечал, поддерживал, продвигал по службе, хотя требовал с них больше, чем с других. Да и по правде сказать, почти все любимчики были толковыми оперативниками, способными и хваткими ребятами, которые работали, не щадя себя, не считаясь ни с личными интересами, ни со временем.

Вторых шеф едва терпел, терзал насмешками, саркастическими замечаниями, убийственной иронией, можно сказать, убийственной в прямом, а не в переносном смысле.

Когда Тихонов командовал европейским отделом, один помощник оперуполномоченного, молоденький лейтенант, скромный тихоня, невесть как попавший к шпионам, не выдержал его обидных слов и пустил себе пулю в лоб прямо в приемной начальника на глазах у онемевшей секретарши. Разразился скандал, который, конечно, постарались замять. Тихонов, как говорится, отделался легким испугом.

С тех пор он, правда, стал поосторожнее.

«Фред» числился у генерала в любимчиках. Не знаю как, но мой сослуживец дал согласие на длительную нелегальную командировку, или, как пишут в официальных бумагах, на «командировку в особых условиях».

До нас дошли слухи, что наш коллега подался на «нелегалку».

Случилось это в конце сорок шестого. Мы сидели втроем в одной комнате. Начальство нас конторской площадью не баловало: численность персонала службы после войны быстро росла, а помещений не прибавлялось.

Само собой разумеется, «Фред» ничего никому не сказал о резком повороте своей судьбы. Он просто исчез, а нам сообщили, что его перевели в другое место.

Но шила в мешке долго не утаишь.

Его будут готовить в советской зоне оккупации Германии, а куда потом пошлют – держалось в строгом секрете.

С «Фредом» у меня были нормальные служебные отношения. Этим все и ограничивалось. Приятелями мы не стали.

Какое-то время он был у меня в подчинении. После удачной операции, которую мне пришлось проводить за кордоном, начальство высоко оценило мои старания: я стал заместителем начальника отдела сразу через две должности, что было в нашей службе довольно редким явлением.

Я заметил, что «Фреда» неприятно поразил крутой взлет моей карьеры. Правда, внешне он держался по отношению ко мне вполне нормально и если завидовал, то умело скрывал.

Но я понял, что ему никак не нравилось ходить под «выскочкой», который, как он считал, был на голову ниже него в оперативных вопросах.

И скорее всего, неприязнь ко мне и чувство обиды, что его незаслуженно обошли, толкнули моего сослуживца на многотрудную и опасную нелегальную тропу. Он решил: именно здесь сумеет быстро доказать начальству, что способен на большее.

Зная, что меня направили в Вену и что в конечный пункт назначения – в Соединенные Штаты, – он попадет только через меня, «Фред» оговорил у Тихонова для себя дополнительные условия.

Они заключались в том, что он действовал в Австрии автономно, имея собственный канал связи с Центром, а ко мне обращался в случае крайней необходимости. И я должен был оказывать ему помощь и содействие, не входя в детали.

К моменту приезда «сепаратиста», как я мысленно окрестил своего бывшего сослуживца по седьмому этажу здания номер два по Большой Лубянке, где располагалась штаб-квартира нелегального управления, на мне замыкались десятка полтора нелегалов – кадровых сотрудников разведки и агентов из числа советских граждан и иностранцев.

Примерно половина из них, создав надежные прикрытия, действовала в Австрии. Они выступали в качестве владельцев небольших импортно-экспортных фирм и магазинов, торговавших продуктами, текстилем, парфюмерией и прочим товаром.

Например, один из агентов – «Эрих» – советский гражданин, бывший инженер, после войны перевоплотился в чистейшей воды австрийца, прочно закрепился здесь, женившись на местной очаровательной вдовушке.

Он держал на Кертнерштрассе, в самом центре дунайской метрополии, шикарный магазин для толстосумов, в котором продавались дорогие изделия из панциря черепахи, крокодиловой и змеиной кожи, славившиеся далеко за пределами Австрии.

Так торговля черепаховыми гребнями, украшенными жемчугами и самоцветными камнями, художественно оформленными дамскими сумочками и бумажниками с золотыми монограммами мирно уживалась со шпионажем, а точнее, с кражей политических, военных, экономических и научно-технических секретов других государств, какими бы красивыми словами это не прикрывалось.

Остальные нелегалы использовали Австрию как трамплин для проникновения в другие западные страны – в Англию, Францию, Аргентину, Мексику, Бразилию, Венесуэлу, Канаду и прежде всего в Соединенные Штаты.

«Фред» с «Хельгой» принадлежали к их числу.

«Фред» явился на встречу секунда в секунду.

Пожалуй, в нем уже не осталось ничего русского: годы интенсивной подготовки, полное погружение в немецкую среду превратили коренного москвича в саксонского бюргера.

В ярком свете ясного октябрьского утра его высокая, статная фигура четко просматривалась в тихом переулке, ведущем от улицы Волльцайле к площади Святого Штефана: именно туда он завернул на всякий случай перед встречей со мной. Все правильно – «хвоста» нет!

Я отхожу от витрины магазина и не спеша направляюсь к Рингу, кольцевой магистрали, опоясавшей центральный район столицы.

«Фред» догоняет меня.

Мы приветствуем друг друга и несколько минут идем молча.

Чувствуется, что он чем-то расстроен.

Мы добрались до тихих аллей Штадтпарка – чудесного зеленого острова в самом сердце Вены, где высится великолепный памятник королю вальсов Иоганну Штраусу.

– Что случилось? – спросил я. – Какие-то осложнения с отъездом?

– Значительно хуже, – ответил «Фред». – Похоже, что я засветился. За мной следят американцы.

Ничего себе! От такой новости у меня сердце ёкнуло.

– Ты уверен? Ведь сейчас за тобой все было чисто.

Лицо «Фреда» передернула судорога:

– Мне удалось уйти от «наружки». Но в том, что за мной «топают» уже несколько дней, я абсолютно уверен. А вчера…

Накануне вечером, собираясь лечь спать, он выключил свет, но вдруг услышал разговор на улице, в котором упомянули его имя.

Подкравшись к окну, «Фред» увидел, что местный полицейский беседует с каким-то человеком в штатском. Навострив уши, он разобрал, что речь действительно идет о нем.

«Фреду» стало ясно, что к нему приставили наружное наблюдение.

Дело серьезное. Похоже, что его собираются взять.

Потому он и решил немедленно связаться со мной, обсудить создавшееся положение и принять необходимые меры.

Какие – решать мне, но в первую очередь надо поставить в известность Центр.

Да и как тут оставаться спокойным.

Ведь над «Фредом», судя по его словам, нависла реальная угроза захвата. Почему им занимаются американцы – понятно. Он живет в районе, которым управляют оккупационные власти США. Это – раз.

Кроме того, его соседям и хозяину дома известно, что он собирается переехать в Соединенные Штаты. Это – два. Обратившись ко мне, «Фред» тем самым возложил ответственность за свою безопасность на меня.

Впрочем, и без того случись что с ним – отвечать мне.

Если он попадет к противнику, мне несдобровать.

Страх сжал мне сердце…

В считанные секунды мне удалось овладеть собой.

В конце концов, все не так страшно, стал я успокаивать себя.

Главное, «Фред» здесь, рядом со мной. Сейчас вытащим его жену и сына и быстренько переправим их в Москву. Черт с ним, с прикрытием, имуществом и всяким барахлом! Все это – дело наживное. Главное – уберечь наших людей. А там уж разберемся, почему он расшифровался, где произошел прокол.

Решение пришло само собой.

– Слушай, здесь все предельно ясно, – сказал я. – Тебе нельзя возвращаться домой. Позвони жене. Пусть заберет сына, складывает в сумку деньги, ценности, подчеркиваю – в одну сумку, и едет к нам. Помещу вас на конспиративную квартиру. Там вы будете в безопасности. Доложим в Центр, и через два-три дня отправим нашим военным самолетом в Москву.

Честно говоря, я ожидал, что «Фред» с пониманием отнесется к моему предложению. Поэтому его реакция привела меня в изумление.

– Знаешь, – ответил он, – ты слишком торопишься. Зачем же мне бросать имущество? Все еще не так страшно. А ты ведешь себя как банальный перестраховщик.

И «Фред» стал с жаром убеждать меня, что без риска может вернуться домой, спокойно собрать необходимые вещи и предупредить своего адвоката, чтобы тот присмотрел за прикрытием. Он объяснит ему, что получил большое наследство в Финляндии и должен срочно выехать туда. Все будет выглядеть правдоподобно, что позволит впоследствие без суеты ликвидировать прикрытие и выручить если не полностью вложенные в дело средства, то существенную из часть.

«А не придумал ли все это наш подпольщик? – мелькнуло у меня в голове. – Ведь дело подошло к концу, визы получены, а ехать расхотелось. Может, сам струсил, а то и гляди, жена отсоветовала. И историю рассказал какую-то странную. „Наружка“ ходит за ним несколько дней, а он мне не просигналил. Потом этот случайно услышанный разговор у него под окном… Зачем, спрашивается, полицейские стали бы толковать на улице о задержании подозреваемого? Да и с чего американцы решили привлечь к такому делу местных полицейских? Сами в состоянии сделать все лучшим образом».

Видимо, «Фред» решил увильнуть от «нелегалки» и все придумал, чтобы сделать это моими руками. Но мне нельзя подавать виду, что я раскусил его.

Еще выкинет со страху какое-либо коленце, пойдет к американцам, чтобы не отвечать за свой поступок. Ведь совсем недавно здесь, в Вене, сотрудник нашей легальной резидентуры, который присматривал за советской колонией, перебежал к противнику. Случилось это после того, как инженер из нашего торгового представительства «выбрал свободу» – рванул на Запад. Страх перед наказанием, которое должно было последовать за этим, погнал незадачливого офицера безопасности за беглецом.

Такое могло случиться и с «Фредом».

Поэтому лучше промолчать и сделать вид, что я ему поверил и согласился с его доводами.

Я оглянулся. За разговором мы пересекли парк и очутились на просторной площадке. Плотно утрамбованный желтый песок расцвечивали несколько больших цветочных клумб.

На противоположной стороне возвышалось окаймленное открытой террасой воздушно-легкое здание Курзалона, где по вечерам давались концерты.

– Сядем, – прервал я затянувшийся монолог «Фреда» и показал на ближайшую скамью.

В этот утренний час кругом не было ни души. Никто не мешал нам закончить разговор.

– Думаю, ты прав. Не стоит пороть горячку. Но и не будем забывать, что ты ходишь по лезвию бритвы. В любую минуту тебя могут схватить.

Я выдержал паузу, чтобы мой собеседник почувствовал важность момента, и предложил:

– Согласен отпустить тебя максимум до завтрашнего утра. Будь только предельно осторожен. Если почувствуешь опасность, немедленно бросай все и уходи. Завтра встретимся в девять на Восточном вокзале в зале ожидания. Ты с женой и сыном приедешь в восемь пятьдесят, а я – на десять минут позже. Только предупреждаю: багажа должно быть немного – один-два чемодана и дорожная сумка.

Лицо «Фреда» прояснилось.

Он с готовностью принял мое предложение. Обговорив все детали завтрашней встречи, мы разошлись.

«Фред» пошел к Шубертринг, к оживленному центральному кольцу, и смешался с толпой.

Я поспешил на Хоймаркт – тихую улицу Сенного рынка, где оставил свой новенький «опель-капитан» последней модели.

Надо было срочно сочинить депешу в Центр, чтобы доложить о чрезвычайном происшествии с незадачливым кандидатом в нелегалы.

Не скажу, что мне хорошо спалось в эту ночь.

Устал я за день, конечно, до чертиков, но и заснуть долго не мог – ворочался и не находил себе места.

Все-таки мозг сверлила мысль: а вдруг он не соврал и его могут замести американцы?

И тогда сердце холодело, а виски начинали гореть жарким пламенем. Страх терзал душу. Я вновь и вновь уговаривал себя, что нет серьезного повода для беспокойства.

Все обойдется.

В конце концов мне удалось капля за каплей выдавить из себя страх, и я забылся беспокойным сном.

Меня преследовали кошмарные видения, связанные с «Фредом».

То вроде я назначил ему явку в кафе «Моцарт», недалеко от одетого в строительные леса здания оперы.

Он запаздывает, я волнуюсь.

Вдруг «Фред» появляется, спешит ко мне, но его задерживают какие-то люди. Я хочу бежать, но не могу оторвать ноги от пола, пытаюсь крикнуть – и не слышу своего голоса. Ужас охватывает меня, я просыпаюсь, весь мокрый. Снова забываюсь, и опять меня кто-то преследует.

Я стараюсь уйти от погони, но меня настигают, вот-вот схватят…

На рассвете я поднялся с тяжелой головой, во рту все пересохло.

К утру я немного успокоился, убедив себя в том, что опасность «Фреду» не угрожает.

Быстро привел себя в порядок.

Большая чашка крепкого кофе взбодрила меня, и я направился к своему «опель-капитану», быстро протер ветровое стекло, смахнул пыль с кузова.

Нужно было выехать пораньше, чтобы не спеша провериться перед встречей с «Фредом».

Лучшего места для этого, чем Венский лес, не найти.

Дороги в огромном зеленом массиве на отрогах Восточных Альп, примыкающем с севера к австрийской столице, сейчас пустынны и хорошо просматриваются.

В гастхаузах и трактирах тоже мало посетителей.

Можно спокойно позавтракать: теплые венские булочки, масло, джем, пара тонких сосисок, неизменный высокий стакан апельсинового сока и чашка «браункаффэ» – натурального кофе, разбавленного сливками до коричневого цвета,

Постепенно я пришел в себя после беспокойной ночи.

Настроение стало лучше, хотя в душе остался какой-то горький осадок.

Надо сказать, что многие разведчики суеверны. И склонны к толкованию снов.

Если оперативнику, например, снится, что он ворует секреты для своего отечества, то жди из Центра трудное и малоприятное задание.

А приснится ему, что за ним ведется наружное наблюдение, значит, следует воспринимать это как предостережение: будь поосторожней!

Астрологи утверждают: для разведчиков Меркурий – самая благоприятная из планет, а наилучший знак Зодиака – Близнецы.

Близнецы, родившиеся с 21 мая по 21 июня, могут рассчитывать на крупные успехи в шпионской карьере.

Но из любого правила есть исключения.

«Фред», например, появился на свет в начале июня, – я это точно знаю, потому что, работая с ним в Центре, мы не раз отмечали с коллегами этот день.

И вот он достиг заметных высот в нашей второй древнейшей профессии.

Многие, правда, считают, что вторая древнейшая профессия – журналистика, а не шпионаж.

А по мне, и разведчик, и журналист занимаются одним и тем же – воруют чужие секреты.

Только разведчик делится своей информацией с узким кругом избранных лиц, а журналист доводит свою информацию до широких читательских масс.

Я медленно съезжал с холмов Венского леса в Деблинг – северо-западный район столицы.

Объехав Тюркеншанценпарк – здесь располагались земляные укрепления турецких войск, осадивших в XVII веке Вену, – свернул на Деблингергюртель – часть второго кольца, опоясавшего город по его окраинам, где когда-то высилась внешняя городская стена, и понесся по широкой магистрали.

В восемь пятьдесят я оставил машину на площади Гегаплац у бокового выхода из Восточного вокзала и направился в зал ожидания.

А вот и «Фред».

В просторном помещении я сразу заметил его высокую фигуру.

Рядом с ним расположились жена с маленьким мальчиком, который беспокойно крутил головой – слишком уж непривычная обстановка вокруг.

Но что это? Вокруг них возвышалась гора багажа – масса чемоданов и дорожных сумок, их была добрая дюжина. Проклятье!

Мы же договорились с «Фредом», что он захватит минимум вещей. Только самое необходимое и ценное. Ведь все это барахло наверняка не влезет в мой «опель-капитан». И наша возня с этим скарбом неизбежно привлечет внимание окружающих. А нам никак нельзя, чтобы на нас глазели и запоминали.

Ясное дело, я взбесился.

Но виду не подал.

И, ругая барахольщика на все лады, уже, конечно, изобразил на своей физиономии приятнейшую мину и с радостным восклицанием поспешил к путешествующему семейству. Чмокнул, по венскому обычаю, ручку у милостивой госпожи, полуобнял ее супруга, потрепал по голове малолетнего наследника.

Ни дать, ни взять родственник или добрый приятель, встречающий только что прибывших в столицу.

Я все же не утерпел, чтобы выразить «Фреду» свое неудовольствие и между двумя чарующими улыбками прошипел:

– Что же ты наделал? Теперь придется брать носильщика.

Как ни хотелось не привлекать к переезду «Фреда» лишних соглядатаев, волей-неволей пришлось смириться.

Не тащить же самим эту кучу чемоданов и сумок, сгибаясь под тяжестью, на глазах у публики. Да нам пришлось бы минимум дважды проделать такую неприятную процедуру.

Двое носильщиков быстро подогнали вместительную трехколесную тележку и через несколько минут до отказа набили вещами «опель-капитан».

«Хельга» с мальчиком сели рядом со мной на переднее сиденье, а ее супруг расположился на заднем, заваленный багажом.

Я нажал на стартер, двигатель натужно заурчал, и перегруженная машина медленно тронулась с места.

Мы медленно поехали по улице Принца Евгения в сторону центра.

Дорога шла под уклон, и мне приходилось притормаживать своего нетерпеливого «опель-капитана». На площади я повернул и стал подниматься по Реннвегштрассе, в обратном от центра направлении.

Это был давно отработанный мной маршрут, который как нельзя лучше подходил для проверки.

Резко свернув налево, я проехал переулок Штайнгассе и еще раз повернул налево.

Так я оказался на проспекте Ландштрассерхаупт-штрассе, потом спустился в центр города и, взяв правее, по Штубенрингу добрался до моста Аспернбрюкке через Дунайский канал. Отсюда до нашей виллы, где я решил разместить «Фреда» с семьей, оставалось минут пять езды.

Наше путешествие подходило к концу.

И это оказалось весьма кстати.

Мальчик, которого «Хельга» держала на коленях, все это время вел себя тихо, как будто проникся серьезностью момента. А тут беспокойно завозился и стал что-то шептать матери на ухо. Я уловил только «пи-пи» и понял, что маленькому нелегалу захотелось на горшок.

– Погоди, мое сокровище, потерпи чуть-чуть, – успокаивала сына «Хельга». – Сейчас приедем к дяде Францу (это, значит, ко мне), совсем немного осталось.

– Да-да, Карлхен, – подтвердил я, прибавляя газу, – мы уже почти дома. Смотри, видишь то дерево? Там повернем – и все.

Мальчик отвлекся от своих переживаний. А мне стало жаль бедного малыша, раннее детство которого было искалечено метаморфозами нелегального бытия.

Он начал говорить на чужом языке и не знал по-русски ни слова: родители со времени подготовки в советской зоне оккупации Германии выдавали себя за немцев и, естественно, должным образом вели себя при малыше.

Бесхитростный ребенок мог бы невзначай выдать их, если бы заметил что-нибудь иное в образе жизни, обиходе, привычках.

Это ли не трагедия: всю жизнь ежечасно, ежеминутно, да что там – ежесекундно лицедействовать перед собственным чадом. Воспитывать его в совсем ином духе, прививать ему другие идеалы и веру, заставлять почитать выдуманных по легенде-биографии предков. И все для того, чтобы вылепить из него законопослушного и богобоязненного гражданина чуждого ему государства. А что он будет переживать, когда окончится срок длительной нелегальной командировки родителей и все семейство вернется домой? Или если, не дай Бог, возникнет, угроза провала и они сбегут, сломя голову? Как он будет приспосабливаться к совсем иной жизни на родине, которая стала ему чужим и непонятным краем?

А ведь с сыном «Фреда» и «Хельги» случай далеко не единственный.

Начальство не препятствовало. Считалось, что нелегалы будут выглядеть в глазах окружающих более уважаемыми и солидными людьми, если у них есть дети. Значит, меньше возможностей для возникновения каких-либо сомнений, подозрений, зацепок, с чего обычно начинает контрразведка.

Что ж, может быть, это все правильно и целесообразно.

Но стоит ли калечить души детей ради того, чтобы их родители успешно выполняли секретную миссию, какими бы высокими целями она не оправдывалась?

Занятый этими мыслями, я повернул на тихую Беклинштрассе.

Двухэтажная вилла пряталась среди больших деревьев.

Начало октября выдалось по-летнему теплым. Листва чуть-чуть поредела и оставалась по-прежнему зеленой.

Мы подъехали к невысокому металлическому забору.