Текст книги "Время жестких мер"

– Стой. – Смолин уже шагнул за дверь. Пришлось вернуться, принять смиренную стойку. – Что же я хотел… – Богоявленский усердно наморщил лоб. – Где твоя милость шлялась полдня?

Смолин изобразил оскорбленную добродетель. Он был именно там, куда через испорченный телефон под названием Харчевский его отправил Михал Михалыч. На краю цивилизации. Он выполнял поручение. Результат неутешительный, но рано или поздно гражданка Талысина в городе объявится.

– Замечательно, – восхитился босс, – не хватало нам еще осложнений в этом деле. Харчевский доложил, что ты неправильно его понял и напрасно потерял время.

Смолин из последних сил изображал смирение. Обычное дело. Прав не тот, кто прав, а тот, кто первым пожалуется. Да, он ошибся адресом, попал в квартиру, где проживают посторонние, пришлось поплутать по местам не столь отдаленным…

– Иди, – сказал Богоявленский, – нет, постой.

– Может, мне распасться на две половинки, шеф? – учтиво спросил Смолин.

– Не дерзи, – рыкнул начальник. – Забудь про Талысину. С завтрашнего дня займешься иском гражданки Комаровой Надежды Павловны к управляющей компании «Тулинка». Энергетики допустили скачок напряжения, и у гражданки Комаровой вышло из строя все, что было включено в розетку. Плазма с мощным разрешением, двухъядерный компьютер, японский холодильник, немецкая плита. Она предоставила список. Убытков на двести пятьдесят тысяч. Моральный ущерб оценивает в ту же сумму. Наша задача, чтобы по первому пункту компенсировали хотя бы двести тысяч, по второму – хоть что-то. Работай, Павел Аверьянович, наше дело правое. – Руководитель немигающим взором уставился на подчиненного.

– Дело правое, Михал Михалыч, спору нет, – допустил Смолин, – но глухое. Враг не будет разбит, и победа, как всегда, останется за государством. Признайтесь, на что вы рассчитываете?

– На прецедент, – отрезал Богоявленский. – Пора кончать с произволом государства над маленьким беззащитным человеком!

Размышляя, с каких это пор беззащитные маленькие люди являются обладателями ультрамодной роскоши на четверть миллиона, Смолин покинул святая святых и пешком отправился домой. Не связывали ли гражданку Комарову с благородным юристом тесные дружеские отношения? Он пришел домой задолго до Альбины, блуждал сомнамбулой по пустым комнатам, соображая, чего же не хватает в этой квартире. Не хватало тещи. Приятно, но не более. Сила, равная мощности подъемного крана, работала на отрыв.

– Что с тобой? – спросила Альбина, обнаружив мужа в подвешенном состоянии. – Утром у тебя был другой взгляд.

– Одичал, – пояснил Смолин, равнодушно наблюдая, как жена разоблачается и, покачивая неувядающими бедрами, уходит под душ – смывать кладбищенские миазмы. Она оставила открытой дверь, он пошел за ней, пристроился бедным родственником на бельевой коробке.

– Ужин приготовил? – пропадая под струей, спросила Альбина.

– И не думал, – признался он. – В холодильнике что-то было.

– Было, – согласилась Альбина. – Благородная пища древних греков. Древняя гречка. Мама в пятницу приготовила. Сама и ела. Кстати, насчет мамы… – Альбина задумалась под струей, а Смолину стало интересно, будет плановый скандал, или Альбина поменяет планы. Она поменяла планы. – Не стоит о грустном.

– Не стоит, – согласился Смолин, – поругаться всегда успеем.

– Все сидишь на коробке? – Мокрая голова спустя минуту высунулась из-за шторки. – Такое ощущение, что тебя терзает чувство вины. Я ошибаюсь?

Чувство вины его действительно терзало. Не сказать, что рвало в клочья, но было.

– Ошибаешься, – фыркнул он. – Богоявленский взвалил на меня дополнительную работу, теперь я у него под колпаком.

– А работать не хочется, – кивнула Альбина и пропала в мареве горячего водоснабжения. – Представляешь, сегодня встретила одноклассника, он когда-то за мной ухаживал, дарил цветы, звал замуж, такой был милый, приятный во всех смыслах мальчик. Знаешь, он сильно изменился.

Смолин молчал. Мир тесен. Как сказала Брижит Бардо, все мы однажды встретимся в постели.

– Он умер, – развивала тему Альбина, – хоронить привезли. Коммерсант, примерный семьянин, увлекался парашютным спортом. А парашют возьми и не раскройся. Всю оставшуюся жизнь летел до земли. Ужас. Каково это, интересно, когда парашют не раскрывается?

– Существует запасной, – заметил Смолин.

– А если запасной не раскрывается?

– Остается довериться интуиции.

– Это так, – согласилась Альбина. – Интуиция в таких случаях, как правило, не подводит. Подашь полотенце?

Он редко принимал по утрам душ – если не страдал, конечно, похмельем. Альбина покосилась на него как-то странно, когда он выбрался из ванной, закутанный в полотенце.

– Можете забрать свой «Аккорд», – сообщил невероятную новость механик Федор. – Остались неполадки с вентиляцией и обогревом, зимой будут стекла потеть, но если вы так торопитесь…

– Потрясающе, – покачала головой Альбина. – Вчера забрать машину и ублажить мою маму ты, конечно, не мог.

– Прости, я исправлюсь. – Он чмокнул на прощание жену и побежал в автосервис.

На работу он, конечно, опоздал. Машина – верное средство никуда не успеть. Вся контора была не в духе. Шеф Богоявленский, теряя терпение, втолковывал секретарше Клавочке, что «не» с глаголами пишется через пробел. Лара Малинович шипела на Рудика, который опрокинул ей на колени чашку с кофе. «А как я выведу это пятно?» – виновато отбивался Рудик. «Как вводил, так и выводи», – шипела Лариса. Потрясенный Виктор в четвертый раз рассказывал, как у него на заправке умыкнули телефон, оставленный на приборной панели. «Уму непостижимо, – жаловался Виктор. – Вышел заплатить. Не закрывать же машину, верно? Отъехал, схватил, чтобы позвонить клиенту, а он не хватается. А как возвращаться? На Большевистской такое движение, что до обеда не развернуться. Как в анекдоте, блин, человечество, матерясь, расстается со своим мобильником, кошельком, ключами…»

– Знаешь, чем отличается человек от животного? – украдкой шепнул Смолину Рудик. – Человек способен воровать не только еду.

– Российский человек, – уточнил Смолин. – У кавказцев есть традиция воровать невест. А у нас вообще воровать традиция.

– Не воровать, а заниматься нестандартным приобретением, – поправила Лариса.

Богоявленский не имел привычки забывать о своих поручениях. «Развод на работы», дружеский рык. «Члены партии приветствовали своего лидера стоя», – ядовито пошутил Виктор. Он пробивался через пробки на левый берег – с целью оказания гражданке Комаровой неотложных юридических услуг. В клиентке самым жутким образом уживались феминистка с нимфоманкой. Он выслушал лекцию о вреде мужчин в целом и энергетиков в частности, вежливо отклонил предложение одинокой сутяжницы обсудить вопросы в спальне. Уверил женщину, что еще вернется, и предложил на следующий день зайти в адвокатскую контору, которая поможет составить исковое заявление и запустить машину по добыче справедливости.

Он был комком нервов, когда покинул клиентку, скатился с лестницы и сел за руль. Он не мог уже терпеть. Выключил телефон, заставил себя успокоиться, вклинился в поток транспорта, осаждающий мост…

Кира открыла, и сердце сжалось. Она не была святой, но от нее исходило такое теплое сияние…

Она улыбнулась, отлегло от сердца. Смолин расслабился.

– Невинность под угрозой срыва, – кокетливо пошутила она. – Тебя не было неделю, Господи… Я решила, что ты никогда не вернешься…

– Неделю? – поразился Смолин.

Она засмеялась.

– У тебя лицо, как у фотографа, у которого действительно вылетела птичка. Провалы в памяти, Пашенька? Входи скорее, боже, как я счастлива…

Он смирился. Пришла любовь – нечаянная, злая. Перевернулось все, что было прочно и на века. Комната с тахтой стала Пятым Вавилоном. Они любили друг друга до потери пульса. Счастливый, как ребенок, он болтал на отвлеченные темы, наслаждался ее голосом, курил, пуская в форточку дым. Возвращался к ней, обнимал, тонул в ее глазах, поражался, откуда в этой женщине столько любви и ласки. Его уже не волновало, в каком мире он находится, не напрягала странная болезнь, обстоятельства, вынудившие ее поселиться на обрыве цивилизации…

Он забыл про работу, отключенный телефон, машину, брошенную неведомо где, жену с пытливым интересом. Впрочем, реальный мир иногда вторгался в идиллию.

– Я в ванную, – шепнул он, сползая с кровати. Допрыгал до санузла, слегка протрезвел, обозрев пол с выбитыми кафельными плитками, облезлое чугунное чудовище за жалкой клеенкой. Помыться надо – от него уже попахивало.

– Полотенце есть? – всунулся он в спальню.

– Ой, прости, забыла… – Она сбросила точеные ножки с кровати.

– Лежи, лежи, – спохватился он. – Скажи где – сам найду.

– Шкаф-купе в гостиной. Выбери самое красивое.

Не было в этой юдоли никакого купе! Он обыскивал сумрачные кладовые, подпрыгивал, чтобы дотянуться до антресоли, сообразил забраться в ободранную тумбочку под обломками древнерусской швейной машинки, где нашел несколько стареньких полотенец – ветхих, в «дырочку», но чистых.

– Свари мне кофе, – попросила она. – Там, кажется, три сорта, хочу «Мокко».

Теряясь в загадках, он исследовал помещение с доисторической «Лысьвой» и холодильником «Поиск». Назвать это место кухней не повернулся бы язык. В холодильнике он наткнулся на свежее молоко, сметану, сырки в шоколаде, упаковку замороженных равиоли (в памяти возник таинственный посетитель на «Х-5»), флаконы с валерьянкой, пустырником. Сунулся в навесные шкафы, представляющие угрозу для стоящих под ними людей. И там не оказалось кофе. Перебрал контейнеры из непрозрачного пластика – крупы, сода, сухое молоко. В растерянности огляделся. Чайник со свистком – как трогательно.

– Какой ты у меня несообразительный. – Она вошла на кухню, закутанная в тощий халатик, чмокнула его в затылок, включила плиту. Откопала в шкафу деревянную пивную кружку – у него не хватило ума в нее заглянуть – стала что-то расковыривать ложкой. Сжалось сердце, он обнял ее за плечи, зарылся носом в шелковые волосы.

И долго я буду при этом статистом? – въелась стыдливая мысль.

Они опять лежали в постели. Вдруг женщина напряглась, задрожала. Он почувствовал, как холодеет ее спина. Она резко села.

– Тише… Муж на пороге…

Звучало как «враг у ворот». Смолин затаил дыхание. Что за черт? В дверь настойчиво скреблись, поскрипывал металл. Удушливый страх сдавил горло. Он устыдился: или не мужик он, чего он так перепугался? Женщина не замужем. А если и не так, то давно пора кое-кому начистить рыло…

Но страх не отпускал. В дверь не просто скреблись, стучали.

– Это он, – выдохнула Кира. – Почему так рано?.. Надо действовать. – Она молниеносно влетела в халатик. – Дверь закрыта на задвижку изнутри. Я скажу ему, что спала. Что мы оставили? Твои ботинки в прихожей?

– Да…

– Суну в коробку. Больше ничего?

– Одежда…

– Хватай в охапку и полезай под койку. Лежи, как мышка, спрячь подальше свою гордыню.

– Не полезу я под койку, – возмутился он.

– Ради меня. – Она сделала умоляющие глаза. – Пожалуйста… Он скоро уйдет, у него работа, он должен в это время находиться в другом месте…

Полное сумасшествие. Впрочем, с кем поведешься… Проклиная тот день, когда перестал заниматься спортом, он собрал свои тряпки, затолкал их под софу, лег на пол, пополз. Зажал нос, закрыл глаза. Никогда он еще не подвергался такому унижению…

Он сопел в рукав, слушал. Доносился глухой мужской голос – Кира закрыла дверь. Скрипели половицы. Мужчина ходил по залу, ворчливо что-то вещал. Послышался шелест, стук – бросил на стол пакет с едой? Ругнулся, что-то треснуло – перевернулся стул или табуретка. Смолин изготовился к броску. Сударь, вы подлец, я вызываю вас на дуэль… Но нет, обычная неловкость. Женщина глухо засмеялась, мужчина что-то бросил. Скрип половиц отдавался в ушах – он подошел к двери. Взялся за ручку – дверь, надсадно охая, поволоклась. Возникло желание чихнуть – как же без него? Он зажал нос, принялся усердно дышать ртом. На кровати кавардак, неужели не сделает выводов? Достаточно потрогать простыню…

Незнакомец стоял на пороге, размеренно дышал. Можно сделать красиво: тахта рассохлась, он отожмет ее от себя, перевернет на упыря, и поначалу будет весело. Потом, правда, будет грустно, но до этого надо дожить…

Незнакомец сделал шаг – кровать, в которой развлекались явно не клопы, наводила на раздумья. Женщина из комнаты что-то громко спросила. Пришелец замялся, черные ботинки, начищенные импортным кремом, стали постукивать по полу носками. Оба приподнялись, дружно развернулись и удалились. Смолин перевел дыхание.

Вскоре хлопнула входная дверь. Пот хлынул градом. Пронесло, мать его…

Зашуршали тапочки, женщина встала на колени, нагнулась. Губы дрожали, формируясь в ехидную улыбочку. Блестели глаза – нездоровым блеском.

– Отбой воздушной тревоги, – срывающимся шепотом оповестила Кира и нервно засмеялась. – Ты как тут?

– Нормально, – прохрипел он. – Перенимаю повадки тараканов и клопов. Можно вылезать, или я тут еще поживу?

– Давай. – Она просунула руку и погладила его по перекошенному лицу: – Мы деликатно решили деликатную проблему.

Они сидели на полу, судорожно хихикали, трогали друг друга. Он стащил с нее халат, приступил к штурму.

– Так быстро? – удивилась она.

– Аморалки хочется, – объяснил он, – в хорошем смысле.

Они лежали, тяжело дыша.

– Зачем он приходил?

– Я, кажется, засыпаю… – прошептала она. – Ты что-то спросил?.. Да, он ушел… Возмущался, почему я закрыла дверь на задвижку. Я сказала, что хулиганы долбились, я сильно испугалась. Он ругался, почему я так плохо пью свои витамины. Заставил выпить… Подожди, милый, ты куда пропадаешь?

Никуда он не пропадал. Снова эти чертовы витамины.

– Ты выпила?

– Конечно… Конечно, выпила, он не слез бы с меня. Не волнуйся, милый, отдыхай, теперь он не скоро придет…

«Витамины» уже работали. Ее клонило в сон, высыхал пот на лице, кожа делалась сухой, горячей. Глаза затягивала волокнистая пелена, блеск в глазах приобретая матовый характер. «Эта штука ее тормозит и «корректирует», – смекнул он.

– Где ты держишь свои витамины?

– На кухне… Серебряная шкатулка на холодильнике… Тоже хочешь принять?

«Только и осталось, – подумал он, – для полного внедрения».

Она уснула, сунув кулачок под щеку. Он на цыпочках прошел на кухню, снял с холодильника картонную коробку из-под обуви, начал перебирать содержимое. Ртутный градусник, аспирин, анальгин, знакомый белый флакончик… Он высыпал на ладонь несколько капсул, понюхал, ссыпал обратно. Имеет он право лишать женщину этой «подпитки»? Кто он, врач? Действие неважное, спору нет, но что с ней будет, если утром она не обнаружит своих «витаминов»? Истерика, ломка, смерть? Его передернуло, он сунул пузырек на место, коробку вернул на холодильник. Глянул на часы: на работе делать нечего. Завтра будет взбучка, но степень ее тяжести будет зависеть исключительно от его фантазии.

Он вернулся в спальню. Тоскливо смотрел на спящую женщину. Уйти не хватило духа. Полежу, решил Смолин, и пойду с богом. Он пристроился рядом со спящей, обнял ее. Не заметил, как уснул.

Очнулся от липкого страха. Во всех углах – темно. Женщина спала, мирно посапывая. Он ужаснулся – ничего себе, прилег. Вскинул руку – девять вечера. Отлично выспался. Черт! Он начал выбираться из трясины. Повторно укрыл, подоткнул спящую – она успела сбросить простыню. Отправился в зыбкий путь по лабиринтам «вторичного жилья». Рылся в бельевой коробке, выискивая ботинки, путался в шнурках. Хорошо, что дверь можно просто захлопнуть…

Накрапывал дождик – верный спутник сентября. Он вышел из подъезда, встал, застигнутый врасплох запахами и звуками. Обострилась чувствительность. Менялось что-то в голове. Смещались ориентиры, центры моральной и интеллектуальной тяжести. Он точно помнил, что не пил никаких таблеток. Что тогда? А еще эти запахи… В округе не было действующих предприятий, зато в избытке хватало свалок. Ароматы жухлой листвы и гниющей коры смешивались с ароматами горелой резины, аммиака, жареной рыбы, часто посещаемого туалета. На первом этаже работал телевизор. Первое лицо в государстве уверяло серьезным голосом, тщательно скрывая иронию, что народ надо накормить, одеть, обуть (начать непременно с последнего). За дорогой нестройный хор выводил блатную песню, ругалась плохо воспитанная женщина.

Он двинулся по тропе, едва очерченной восходящей луной, выбрался на дорогу – вернее, почти выбрался… и встал, охваченный смутным беспокойством. На обратной стороне дороги стоял массивный внедорожник, напоминающий очертаниями «Х-5». Сердце екнуло. Он бы не заметил эту штуку, не освещайся барак на нечетной стороне. Смолин отступил в кусты, вставил в зубы сигарету, стал остервенело жевать. Прохожих не было. В машине темнота, габаритные огни погашены. Там могло никого и не быть. Но он чувствовал – там кто-то есть. Приключение принимало нежелательный оборот. Или он излишне накручивает? Почувствуй пришелец неладное, заглянул бы под кровать. Но он уехал. Почувствовал, но не понял? Вернулся весь в сомнениях? Что он мог увидеть? Ничего (если не сидит тут уже часа четыре). В начале пятого Смолин закрыл форточку, задернул занавеску. Но спальня с дороги не просматривается, комната угловая, ее единственное окно расположено на торце здания, теоретически там можно посадить наблюдателя, но как-то сложно…

Голова лихорадочно работала. Из машины могли заметить выходящего из подъезда человека. Ну и что? Восемнадцать квартир. Интуиция подсказывала, что Кира пока не в опасности. Он решил зайти с тыла, зафиксировать номер. Утром можно потрясти Генку Миллера из Центрального РОВД (проспорил коньяк в прошлом году и принципиально не отдает), пусть пробьет в смежном ведомстве. Он попятился, чтобы сделать обходной маневр, но как назло завелся мотор. Черный «бумер» медленно тронулся. Вспыхнули фары вместе с задними огнями. В желтом свете осветились островки чертополоха, вспаханный грунт. «Номер срисовать!» – спохватился Смолин, вывалился из кустов и побежал на дорогу. Он забыл, что каждый метр этого района тщательно «заминирован». Споткнулся о пустую бутылку, затем о другую «естественную» преграду – массивную, стальную, прочно вросшую в землю. Упал, не успев сгруппироваться. Обожгло плечо. Поднимаясь, он снова споткнулся (ну, чистый Рэмбо), колено провалилось в грязь, рука потеряла опору, он рухнул носом – этот салат вам так к лицу, сэр… – в насыщенную ароматами траву, а, выбираясь на «сушу», усугубил свое положение, собрав все нечистоты в округе…

Когда он, чертыхаясь, размазывая грязь по лицу и одежде, выбрался на дорогу, габаритные огни превратились в волчьи глазки. Отлично закончился день. Размышляя о крутых поворотах на жизненном пути, он побрел искать свою машину.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ее память представляла грандиозную свалку. Голова разрывалась от воспоминаний. Одни противоречили другим, другие – третьим. Сны – отдельная грустная тема. Если бы она точно не знала, кто она такая, наверняка бы сошла с ума. Она лежала в кровати, ворочая неповоротливым механизмом – памятью. Вот до чего доводит праздный образ жизни и сидение дома. Впрочем, нет, на днях она куда-то выходила. Вот только куда…

Великое открытие прошло стороной, но видимость порядка в голове установилась. В постели лежала Кира Ильинична Князева, муж убрался на работу, ребенок хулиганит в Тасино, вчера приходил Павел… и неделю назад приходил Павел.

Она запахнула халат, доковыляла до порога, удивляясь, почему у нее две левые ноги. Встала в раздумьях. Куда идти, когда некуда? Побрела к телевизору. Он включился – ну конечно, Максим орал, каким это образом она умудряется смотреть телевизор, выключенный из розетки и из антенного гнезда? Самой было странно. Общение с четвероногим другом не затянулось. Пульт ДУ куда-то пропал. Она ткнула наугад несколько кнопок на панели. Слащавые новости, царедворцы, спасибо чиновникам за наше стабильное будущее, выбранный президент обмену и возврату не подлежит… На канале про огородников пенсионерка жаловалась, что в этом сезоне у нее не выросли огурцы. Посадить забыла? Бесилось неопрятное чудовище, издавая жуткие звуки и круша вооруженный до зубов спецназ…

Кучка букв и цифр в правом углу экрана извещала, что сегодня среда, 18 сентября, утро, температура плюс двенадцать. Она подошла поближе, убедилась – среда, 18 сентября. Кто-то ошибался – либо она, либо телевизор. В понедельник шестнадцатого, пришел Павел – нелепый, не разбуженный. Потом опять пришел. Потом его неделю не было, потом явился, разбудив в ней любящую женщину, и выходит, что сегодня только среда?

Она переспала. Отдельные части туловища не желали слушаться. Она доковыляла до зеркала, уставилась на исхудавшую особу. Халат был ничего, но вот содержимое… Может, забеременеть от нечего делать?

– Но-но, – погрозила она пальцем своему ухмыльнувшемуся отражению. – Если ты думаешь о том же, о чем думаю я, то даже не думай.

Странно, ее лицо оставалось неподвижным, а отражение продолжало ухмыляться. Она потрясла головой. Но стало только хуже. Голова заныла. Изображение расплывалось – по всем измерениям. Предметы покрывались трещинами, меняли цвет, очертания. Поблек, растеряв цветочки, ее любимый халат, провисли карманы, из них посыпались какие-то карманные монстры. Шикарный кожаный диван начал усыхать, сжиматься, сделался неказистым, чужим, в отдельных местах облезла кожа, обнажилось рваное нутро…

Цепляясь за стены, она побрела на кухню – пить активные добавки. После их приема разум прояснится, тело оживет, и мир обретет привычные очертания.

Она проглотила две таблетки, запила молоком из пакета, стала ждать, пока придут весточки от разума. Открыла глаза. Все в порядке. Искривление пространства не состоялось. Мир вернулся в прежние координаты. Кухня сделалась просторнее, на месте швейцарский гарнитур из натурального дуба, стойка, увитая вьюном и уставленная вазами с фруктовыми изделиями из папье-маше. Банковская карточка рядом с мусорным ведром – видно, Максим выбросил за ненадобностью (и промахнулся). Она машинально подняла ее, повертела, глянула на свет. Денег там точно не было, не выбросит этот жадина карту с деньгами. Она невольно задумалась – что можно сделать с банковской карточкой? Порезаться можно. Причесаться, если больше нечем. Можно стреляться из нее хлебными мякишами. Можно под стол подложить, чтобы не шатался. Так она и сделала – стол действительно шатался.

Она просто обязана была покинуть эти стены и совершить прогулку. «Как у нас с деньгами?» – спросила она вчера у Максима. «Да ничего», – буркнул муж, копаясь в розетке, связующей телевизор с миром электричества. «А это сколько?» – уточнила она. «Совсем ничего, – буркнул он и засмеялся, довольный своей шуткой. – Прости, дорогая, но с деньгами временные трудности. Вся наличка в бизнесе. Потерпи пару дней». – «А на бензин?» – возмутилась она. «А зачем тебе бензин? – нахмурился муж. – Посмотри, какая грязь на улице, мы же не можем всеми днями торчать на мойке?»

Она подошла к окну, посмотрела на мир, и желание выходить на улицу пропало. Разверзлись небеса, вселенский потоп сошел на землю. Дождь хлестал вертикально, почти бесшумно, и, видимо, уже давно. Очертания «элитки» с банком терялись за густой пеленой. Потоки воды неслись по проезжей части, игнорируя водоотводные решетки. За стеной ливня остались мусорные баки, парковка, где должна стоять ее машина…

Дождь действовал угнетающе. Возвращались мрачные мысли. Она вспомнила, как вчера в подавленном состоянии вернулся с работы Максим, мрачно что-то сжевал, сгрузил грязную посуду в раковину, поволок ее в постель. Она терпела, сжав зубами подушку – все-таки муж. Представляла, что это Павел, и с достоинством выпуталась из ситуации, даже что-то простонала. А потом пошутила, что в следующий раз можно и понежнее, поскольку такое обращение с женщиной несколько противоречит Женевской конвенции о запрете пыток. Он уснул, а утром она опять его не видела, да и слава богу…

Дождь не унимался. Ладно, решила она, вопрос с прогулкой разрешился. Можно заниматься домашними делами. Она выполнила водные процедуры, пытливо уставилась на свой лик в ванном зазеркалье. Что-то не устраивало ее в этой женщине. И ту, из зазеркалья, в оригинале что-то не устраивало. Такое ощущение, словно она порывалась сообщить ей важное известие. Почему Павел задавал глупые вопросы? Кто такая, где родилась, с кем спала. Где встречались, где познакомились…

В ее шикарной автобиографической памяти выросла бетонная стена. Где они познакомились с Павлом… Нужно начать еще раз: от последнего свидания к первому. Несколько минут она стояла перед зеркалом с закрытыми глазами, потом открыла. Тетка на той стороне бесцеремонно ее разглядывала. Интересно, она тоже закрывала глаза, или… нет?

Информации не было. Подумаешь, в другой раз вспомнит…

Может, у него спросить? Она села в кресло с пакетом недопитого молока, подтащила телефон, набрала Павла. Родной человек оказался недоступен. Может, эти семь цифр неверны изначально? Не существуют в природе или принадлежат человеку, которого недавно убили и закопали вместе с телефоном?

В припадке вялотекущего сомнамбулизма она позвонила свекрови в Тасино.

– Здравствуйте, любезная Катерина Матвеевна…

– Ты хочешь спросить, не одичал ли еще твой сын? – прохладно осведомилась свекровь.

– Не имею права?

– Твой сын в лесу, с ним все в порядке…

– Господи, что он делает в лесу? – ужаснулась она.

– Зацарапки на деревьях, – невозмутимо ответствовала свекровь, – чтобы не заблудиться. В этом году в наших лесах случился небывалый урожай опят, и твой сын отныне ездит в лес с дядей Сережей. Это, если ты не в курсе, мой последний муж. Он любит детей и прекрасно знает, как их воспитывать. В отличие от некоторых мам.

– Какие ваши доказательства? – обиженно пробормотала она.

– Нормальным людям не нужны доказательства, – отрезала свекровь. – Достаточно посмотреть на твоего запущенного ребенка. Мой сын не имеет времени заниматься его воспитанием, он постоянно занят на работе, а вот его жена, которая уже несколько лет нигде не работает…

Она с треском швырнула трубку, а затем сидела, размышляя, звонила ли кому-то, или этот глупый разговор родился в воспаленном воображении.

Часы тянулись сложной загогулиной. Она что-то жевала, спала, бродила по квартире, смотрела в телевизор. Приходил и уходил Максим – отсюда явствовало, что время не стояло на месте. У нее уже не было сил смотреть ему в глаза, говорить слова, заниматься сексом. В последний вечер, услышав ковыряние в замке, она убежала в спальню, зарылась в одеяло, притворилась спящей. Храпела в три октавы. Он изобразил из себя участливого, вошел на цыпочках, сел. Посидел.

– Может, поболтаем? – спросил тихо.

Она старательно засопела. Он потряс ее за плечо.

– Ты спишь в это время суток, дорогая?

– Ой, прости, – застонала она, – голова разболелась, решила прилечь…

– Хотелось бы знать, что ты вбила в нее, раз она так разболелась, – ухмыльнулся супруг. – Ладно, спи, я принес продукты, сам что-нибудь приготовлю. Ты принимала свои витамины?

– А то, – сказала она. – В промышленных масштабах.

Она действительно уснула, а проснулась с раскалывающейся головой. В дверь стучали. С каких это пор у нее отсутствует звонок? Она долго приходила в себя, доковыляла до прихожей… и рухнула в объятия возбужденного Павла.

– Не волнуйся, – шептал он, сверкая глазами, – твой злодей уехал, я проверил. Почему он ночевал здесь?

– Пашенька, где ему еще ночевать? – бормотала она, целуя его выбритые щеки. – Он муж, глава семьи…

Она оживала, возвращалась к жизни. Они занимались сексом до помрачения, она не успевала бегать в ванную. Лежали, пустые, не подавая признаков жизни, потом шевелили отдельными конечностями, оживали. Павел вновь задавал глупые вопросы, интересовался самочувствием, требовал рассказать все, что она знает о своем муже. Зачем? Опять эти игры? Она что-то отвечала. Потом все пропало. Она уснула, как хорек. Проснулась в ужасе, села на кровати, потрогала халат, ощупала мятую со сна физиономию. Реальность приобретала непристойные формы. Мир колебался. Качалась вместительная спальня, ажурные шторы заволокли трещинки, изголовье кровати, на которое она смотрела моргающими глазами, вдруг стало пропадать. Отчаяние закрадывалось в душу. Опять одна…

Она сползла с постели, добрела до телевизора, включила канал, где показывали дату и время. Поднесла нос к рябящему экрану. Как-то странно он стал показывать. Двадцатое сентября, пятница…

Все, решила она, завтра нужно размыкать этот замкнутый круг. С утра пораньше – драить палубу, наводить порядок, обязательно съездить в город на остатках бензина. Пересечься с Василисой, посидеть где-нибудь, потрещать, дозвониться до Павла, встретиться в таком месте, где не нужно трястись от страха…

И побрела спать. Ей снилось, что она жила нормальной жизнью, даже думала о том, чтобы устроиться на работу. А потом сон прервали. Максим ворвался в квартиру свирепым ураганом! Она очнулась от хлопка двери. Съежилась, затряслась, почувствовав беду. Он топал по залу, что-то бурчал под нос. Лучше бы она сразу забралась под кровать и отбивалась тапками! Он повалил стул в зале, ворвался в спальню. Включил свет, сорвал с нее простыню.

– Убери, пожалуйста, с физиономии эту застывшую печать целомудрия, – процедил Максим, – она тебе не идет.

И стал ругаться, как портовый грузчик.

– Крылья за спиной почувствовал? – спросила она.

– В смысле? – он осекся.

– Раскаркался на весь дом… А вдруг соседи услышат?

– Да плевать на соседей! – возопил он. – Острячка недоделанная! А ну, признавайся, шлюха, кого ты тут пригрела?!

В последующие минуты она узнала о себе много нового и поучительного. Хорошо хоть шаландой не обозвал – лодкой легкого поведения. От него исходила такая злоба, а она была такой маленькой, беззащитной… Кончилось беззаботное существование. Не успела она вдуматься в эту непростую истину, ужаснуться несправедливости мироустройства, как он схватил ее за отвороты халата.

– Признавайся, сука, кто к тебе ходит? Мне уже доложили, а ты думала, что сможешь безнаказанно блудить у меня под носом? Что, любимая, в чужих штанах и член толще?

– Максим… – хрипела она, – не понимаю, о чем ты… Отпусти, мне больно… Это ошибка… – Он сдавил горло, она начала задыхаться.

Опомниться не успела, как оказалась в коленно-локтевой позиции! Он задрал халат, взревел, как бензопила, рванул ее трусики так, что они разлетелись двумя лоскутками.

– А ну, замри!

Она лягнулась пяткой, попав во что-то ответственное: насильник взревел, как две бензопилы! Ослабла хватка, она воспользовалась свободой, скатилась с кровати. Схватила ножку стула, занесла над головой. Жилы дрожали от напряжения, было тяжело, но она терпела. Он стоял на коленях посреди кровати, хватал воздух, штаны расстегнуты, плащ не удосужился снять.