Текст книги "Время жестких мер"

Протащилась парочка отбросов общества. Проехала машина – фургон землистого цвета. Он прошагал на кухню, забрался в коробку на холодильнике, отделил парочку капсул, завернул в салфетку, остальное убрал на место. Заглянул в спальню – Кира спала, подоткнув кулачок под щеку. Он прикрыл дверь и начал методично обыскивать квартиру. Киру поселили здесь не так давно. В кладовках и на антресолях скопилась уйма ненужных вещей. Но это были не ее вещи. Хрупкие елочные игрушки в заплесневелых коробках, ветхая литература: «Двадцать лет спустя» Дюма, Вальтер Скотт, Уилки Коллинз, стопка «Роман-газеты» семидесятых годов. Швейная машинка, обломки зеркал, велосипедные детали, ржавая настольная лампа. В распоряжении Киры были только бельевой шкаф, несколько предметов на кухне и в ванной, две пары потертых туфель, кроссовки, тапочки, стопка женских журналов за прошлый год, несколько художественных книг – Франсуаза Саган, Шарлотта Бронте. Никаких свидетельств, что в доме появляется кто-то еще, тем более мужчина. На гвоздике в прихожей висели ключи, из чего явствовало, что выходить из дома Кире не возбраняется. Он не нашел ни записных книжек, ни сотового телефона. Телевизор работал на метровых каналах, качество вещания оставляло желать лучшего. Городской телефон, перемотанный клейкой лентой, ютился под тумбочкой. Гудков не было. Может, отключили, а может… Она говорила, что регулярно общается с подругой Василисой. Кто такая Василиса? Выдуманный персонаж или… имеется прототип?

Отрицательный результат – тоже результат. Он на цыпочках вошел в спальню, приоткрыл окно, стал исследовать подоконник и карниз. Все в грязи и ржавчине. Он покинул квартиру, побежал вниз. Опять заморосил дождик, выгнав с улицы последних маргиналов, включая дворника. Он запахнул куртку, поднял воротник и побежал за угол. Тщательно обследовал землю под окном второго этажа. Асфальтовой обводки вокруг дома, разумеется, не было. Под фундаментом красовались проплешины глинистой почвы, жухлые островки сорняков, опавшая с тополей листва. Он сел на корточки, мысленно разбил участок возможного падения, принялся внимательно его осматривать. И… не составил точного представления. Дождь хлестал всю ночь, моросил утром, днем, следов не осталось. Даже если была кровь, ее давно смыло. Но крови, по утверждению Киры, не было – закрытый перелом шеи, мгновенная и, хочется верить, заслуженная смерть…

Он ворошил листья, скептически похмыкивал. Со стороны могло показаться, что человек потерял вчерашний день. Возможно, тут кто-то лежал, возможно, нет. Он нашел трупик мышонка, обрывок горелой газеты, несколько полусгнивших окурков. Посмотрел наверх, прикинул траекторию падения тела и того, что могло от него отделиться, сделал шаг вперед, практически забравшись под куст, разворошил листву. Вскрикнул, порезав палец. Раздвинул листву над опасным предметом, уставился на остроконечный нож с костяной рукояткой и продольным желобом на «рабочей» части. Рассматривал долго, недоверчиво, не решаясь взять в руки. Этот нож мог ничего не значить. Но больно уж свеженьким он выглядел. Игнорировать было глупо. Он извлек пакет из бокового кармана (всегда держал для хлеба и прочей мелочи), взялся за лезвие двумя пальцами, упаковал находку. Быстро осмотрелся. Вроде тихо. Дождь уже не хлестал – падал бесшумно, вкрадчиво. Бред, конечно, но все равно интересно…

Вскоре он уже шагал по угрюмым задворкам. Такое ощущение, что в этой местности шли затяжные бои с применением артиллерии. Погреба просели, вереницы заброшенных сараев, земля изрыта – то ли снарядами, то ли бульдозером. Он ускорялся, переходил на бег. Выбежал к речушке, заваленной буреломом, бетонными плитами. Тропа петляла к берегу, он спустился в крохотную бухточку, защищенную от ветра мусорными горами. Воняло нечистотами. В погожие дни здесь, наверное, отдыхал местный люмпен – «пикники», тематические собрания, прочие пьяные радости… Он поднял ботинок, застрявший между плитами. Неплохо выглядел предмет обуви – в отличие от всего, что его окружало. Изделие явно импортное. Мощная микропора, добротная кожа, носки почти без потертостей, шнурки почему-то завязаны. Второго ботинка, сколько ни вертел он головой, не было. Трудно придумать причину, почему кто-то выбросил почти новый дорогой ботинок. Странные мысли роились в голове. Ни одной приятной. Он мрачно смотрел на находку, борясь с предчувствиями, поднял голову, уставился на бурый поток с небольшой примесью «аш-два-о»…

Дождь прервался, как по команде. Когда он выбрался на «родную» улицу Бакинских комиссаров, выглянуло солнышко. Из домов выходили люди. Знакомые старушки, постукивая палочками, добрели до лавочки, постелили резиновые коврики, сели. По проезжей части, словно вихрь, промчалась стайка цыганят – вылитая стая пираний. Знакомый опер, работавший по молодости в УВД на транспорте, как-то шутил, что если к цыганенку приделать передатчик, за час можно составить точную план-схему вокзала. Захолустье ожило, наполнялось звуками. Завизжала электропила – местный потрошитель взялся за работу. Распахнулось окно под чердаком, вылетела сломанная табуретка. В окне объявились два веселых гуся, затянули удалую песню. Вылупилась молодуха – из тех, что обожают мужские компании с серьезным отношением к алкоголизму и умением заехать даме в глаз. Повертелась, поплыла мимо Смолина. Заинтересовалась, узрев человека под деревом.

– Эй, мужчина, а как насчет сигаретки? – спросила грубо и жеманно. – Угостите даму?

Смолин показал ей пачку. Мурлыча под нос «сигарета тлеет две минуты, а у дамы время больше нету…», особа сменила направление и заструилась к дереву. Ей явно не хватало таблички на груди «Осторожно, накрашено». Смолин инстинктивно напрягся. Он не имел ничего против прекрасного пола, но придерживался мнения, что все прекрасное должно быть в меру. Дама уставилась на незнакомца с незатейливым интересом. Синяк под глазом был замазан пудрой, но все равно просвечивал.

– Скучаем, мужчина? – Она забрала предусмотрительно выбитую из пачки сигарету, потянулась за огнем.

– Отдел расследований, мэм, – строго сказал он, стрельнул адвокатским удостоверением (удачно заделанным в красные корочки).

– Ой, я так испугалась, – призналась «мэм» и хрипло загоготала.

– Дело не в страхе. – Он поспешно спрятал документ. – Вы живете в восемнадцатом доме?

– Ну и че? – Дама подбоченилась, выдвинула в качестве оборонительного редута нижнюю челюсть.

– Проводится операция, – загнул он. – Район под негласным наблюдением. В одном из близлежащих домов расположена точка по сбыту героина. Итак, вы живете в восемнадцатом доме?

– Ну и че? – слова были те же, но интонация другой.

– На каком этаже?

– На втором… Одиннадцатая хата.

– Замечательно. Состав семьи?

– Чего?

– Ладно, расслабься, красавица. – Он соорудил располагающую улыбку. – Ты просто здесь живешь, твои приметы не совпадают с приметами преступников. Я же вижу, ты приличная женщина. Но нам нужно знать, кто еще живет на втором этаже. Отец у тебя есть?

– Не-е, – дама расслабилась, заржала, как породистая лошадка. – Ветром сдуло папаху. Одни мы с мамахой остались, – аборигенка картинно завздыхала. – Старенькая она, дома сидит. Может, пройдемся, мужчина? Познакомимся с нашим светским обществом. С Ночнушкой, Плохишом, Хасьяном – отличные люди…

В залипуху про «отдел расследований» она, похоже, не поверила. Но пообщаться с «ботаном» была не прочь.

– С удовольствием, – сказал он, – но в другой раз. Расскажи, кто живет на втором этаже.

Протеканию светской беседы ничто не мешало. Вскоре он знал наизусть подноготную обитателей «бельэтажа». Публика уважаемая и достойная. В двенадцатой квартире проживает «черная вдова» Сусанна. Месяц назад похоронила мужа – бедняга был слаб здоровьем и не дотянул до развода. Внезапная смерть – защитная реакция организма на нездоровый образ жизни. Приятный был мужчина – никогда не брал чужого (все, что брал, искренне считал своим). В тринадцатой проживает угрюмый бирюк Матроскин (не погоняло, а фамилия), но ни к котам, ни к морскому флоту отношения не имеет, хотя и носит тельняшку; мрачный одноногий тип. Временами к нему приходит участковый врач Анищенко (это женщина), и они чем-то занимаются в его хоромах – при этом там царит оглушительная тишина. В четырнадцатой квартире обитает целое семейство – приличные люди. Федор Гаврилович и Анна Терентьевна, временно, к сожалению, не работающие, но очень общительные и компанейские. Анна Терентьевна недавно жаловалась на супруга – дескать, так кричит во время оргазма, что она все время просыпается. А недавно в их семье появился ребенок – поздно, пьяный и не один. Собрался что-то вынести из родительского имущества, но ему дали достойный отпор, и весь барак наслаждался отчаянным гладиаторским боем…

– Дальше, – потребовал Павел.

– Да все, пожалуй, – сморщила ум собеседница. – В девятой и десятой прошлым летом был пожар, девятая выгорела полностью, а с ней и Стасик-водопроводчик, десятая – частично, но бабку, что там жила, приютила дочь из города… Три квартиры в конце коридора точно пустуют.

– Восемнадцатая, – пришлось намекнуть открытым текстом.

Дама как-то стушевалась. Смолин насторожился. Почему бы нет? – тип, поселивший Киру в бараке, припугнул жильцов, чтобы не трогали женщину. У него и средства, и возможности, и машина страшная…

Реакция вульгарной особы частично подтвердила его подозрения.

– Да живет там какая-то, – отмахнулась она, теряя интерес к теме и собеседнику, – малохольная.

– А подробнее? – Смолин улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой из своего арсенала.

– Ну, так это… – дама замялась, покосилась по сторонам и понизила голос. – не там ищешь, мужчина. Эта блаженная точно герыч не толкает.

– Блаженная? – нахмурился Смолин.

– С гусями она, – доверительно сообщила дама. – Точно не скажу, но ведет себя… Почти не выходит, к ней какой-то дядька приезжает. Серьезный мужик, с ним лучше не связываться. Наши и не связываются. Тихо у нее. В окне частенько мерцает. Смотрит в одну точку – часами может смотреть. Бр-рр… – Особа передернула плечами. – Иногда, вообще-то, выходит. Недавно видела ее, стояла у почтовых ящиков, вся такая бледная, растрепанная, словно не знала, куда пойти. Я ей говорю: привет, дорогая, как жизнь молодая? А она даже не глянула на меня – словно меня и не было. Я поднялась, а она за мной, прошла так тихо мимо нашей двери – и к себе, в замке ковыряться…

– И часто этот ее… смотритель приезжает?

– Смотритель, – хихикнула дама. – Можно подумать, она маяк. Нет, не часто. По выходным ни разу не видела. А так – два-три в неделю. Не здоровается, пакеты ей таскает. Родственник, наверное.

– Да, похоже, – небрежно отмахнулся Павел. – И долго она тут живет?

– Да не, меньше месяца… – Дама задумалась, потерла переносицу всеми пятью пальцами. – Ну да, где-то в конце августа она тут и поселилась. Считай, что нет ее. Тихая, безвредная, незаметная, а как зовут, даже не знаю. Никто об этом не знает. Меня вот Натахой зовут…

– А раньше кто жил в квартире?

– Раньше… Ржевские тут жили. Галка Ржевская и Пал Палыч Ржевский. Она моложе его была на двадцать лет, но жили душа в душу и померли в один день. То ли лекарств каких-то напились, то ли съели чего. А кто остался собственником квартиры, мы, уж извиняйте, не знаем.

Но с собственником (или ответственным квартиросъемщиком), видимо, договорились. Он отпустил с миром добрую женщину, задумался. Теоретически можно выяснить, кто прописан в квартире. Навестить местный ЖЭК, дать на лапу труженикам. Но стоит ли подымать волну? Что дадут эти имя и фамилия? Полиция? Отставить. Пока он не выяснит, кто эта женщина… Обратиться к частному сыщику? Перебьются, он сам себе частный сыщик.

Непривычные ключи от восемнадцатой квартиры натерли карман. Он поспешил вернуться в дом. Если вчерашний визит «мужа» – не полная галлюцинация, если Кира действительно кого-то выбросила из окна… Значит, кто-то может прийти! А оставлять ее совсем без защиты…

Посетителей не было. Кира спала, когда он на цыпочках прокрался в спальню. Сел рядом, погладил по плечу, взял ее руку в свою, поцеловал. И вновь не смог совладать с собой. Лег рядом, избавившись от части одежды, подумав, снял остальное – чтобы не терять времени, когда она проснется…

Она проснулась поздно ночью. Он тоже. Чернота за окном. Похолодел, представив последствия, вскинул руку со светящимся циферблатом – впал в постыдный ужас. Полез за курткой, нащупал телефон – не было входящих звонков. Альбина молчала, делала вид, что ей до лампочки.

– Господи, ну и дали мы с тобой по снам… – сладко потянулась Кира. Заныло сердце, он забыл про жену, прильнул к любимой женщине, замкнул в объятиях. Она извивалась, освобождаясь от халата.

– Подожди… – Она застыла. – А это ничего, что ты лежишь в моей кровати посреди ночи?

– Это абсолютно нормальное явление, – уверил он. – Твой муж не придет. А если придет, я спущу его с лестницы, увезу тебя подальше, где мы и продолжим наши отношения.

– Как красиво ты говоришь, – восхитилась она. – Не перспектива, а сказка. А ты не собираешься меня бросить?

– Как ты могла подумать? Мы с тобой поженимся и умрем в один день.

«Надеюсь, не в первый после свадьбы?» – опасливо подумал он.

– А от чего мы умрем? – насторожилась она.

– Ну, не знаю. Может, съедим чего-нибудь.

– Я бы съела сейчас чего-нибудь, – размечталась она. – Но так не хочется вставать…

Память вернулась к ней в самый неподходящий момент. Задрожала, съежилась. Глаза тревожно заблестели в темноте. Мысленно ругнувшись, он прижал ее к себе.

– Только молчи, – шептал он, – все, что было, не играет роли. Проблема решится, мы уедем. Никто не будет тебя преследовать, у меня достаточно денег, мы обоснуемся в каком-нибудь теплом уголке…

Он почти не кривил душой. Он добудет денег, он уедет с ней, неважно куда. Но как с историей про убийство? Нож, ботинок… Ерунда. Нож принадлежит кому угодно, ботинок – вообще смешно. А вдруг не фантазия? Выяснение отношений с так называемым «мужем», после ссоры является человек с ножом… который вряд ли связан с вышеназванным типом – тому-то зачем нанимать убийцу, он сам парень не промах. В нужный момент исполнитель не выходит на связь, чтобы сообщить о выполнении задания. Причина уважительная – он плывет по водам где-то между Ягодным и Мочищем. Связи не было и потом. До сих пор нет. Как поступит заказчик? Побежит немедленно к Кире – проверять, жива ли она? Может. А может не побежать. Выждет день-другой. Ему и в голову не придет, что Кира справилась с наймитом, что бессильная беспамятная женщина умертвила специалиста. А то, что киллер не из бомжей, говорил дорогой ботинок…

Он запутался в своих выкладках. Он знал наверняка: на дворе глубокая ночь, на двери надежный «дополнительный» засов в виде ножки от табуретки, и если кто-то сунется, он даст отпор. Но сунется ли кто-то? Он все больше сомневался.

Остаток ночи они проговорили о пустяках. Он удобно расположился в ее мире, он там чувствовал себя, как рыба в воде. Терялось ощущение времени, пространства. Она уснула, когда рассвет позолотил ободранный подоконник. А к Смолину пришла бессонница. Спать не хотелось. Он поднялся, сфотографировал на телефон спящую женщину. Критически изучил художественный снимок – разбросанные по подушке волосы, руки за головой, сползшее покрывало, обнажившее левую грудь. Не пуританин он, конечно, но… Он удалил из памяти снимок, поправил покрывало, сделал дубль. Никогда Альбина не забиралась в его телефон. А если заберется, на данной модели есть возможность защитить свою маленькую тайну…

Он уходил из дома по всем правилам детективной науки. Долго прятался за шторой, изучая обстановку. Вышел на улицу, шмыгнул в кусты. Огородами выбрался на дорогу, не выпуская из поля зрения дверь в подъезд, сделал вид, что уходит. Но быстро вернулся, засел за обломками забора, выходящими на торец здания. В дом никто не входил. Шизофрения, сэр? Самое время, будем болеть вместе…

– Итак, тебя интересуют психические заболевания и их причины, – с важным видом вымолвил Вадик Кондратьев, психиатр широкого профиля и бывший одноклассник. – Извольте, их есть у меня. Начать издалека?

– Оттуда, – кивнул Смолин.

– Уточни, пожалуйста – один важный клиент, имени которого ты не хочешь называть, переживает за свою женщину, у которой причудливые симптомы.

– Именно, – кивнул Павел. – Информация конфиденциальная.

– Отлично, – засмеялся Кондратьев. – Он, она и другие конфиденциальные лица. А тебе это зачем?

– Для оказания юридических услуг. Если ты подводишь к тому, что твоя консультация платная…

– Для тебя – нет, – вздохнул приятель. – Хотя сдается мне, что ты бы не обеднел. Начнем с симптомов?

– Начнем издалека.

– Хорошо, дело хозяйское, – согласился Вадик. – Универсального определения психического заболевания нет. Расстройство мышления, психики, искажение самооценки и поведения, ослабление способности адекватно реагировать на реальность и справляться с повседневными нуждами. Подходит под твой случай?

– Где-то, – допустил Смолин.

– Специалисты не сходятся в определении точной причины психических заболеваний. Ныне в данном качестве рассматриваются следующие факторы: биологические, психологические, поведенческие и социально-личностные… Нормально объясняю?

– Я не идиот, – буркнул Смолин.

– Те, кто ратует за биогенетическое направление, грешат на физические факторы. Генные мутации, что передаются из поколения в поколение, химический дисбаланс в головном мозге, телесные заболевания или повреждения и тому подобное. Сторонники психологического направления считают, что психические болезни вызываются неправильным развитием интеллекта и психики. Опыт раннего детства, знаешь ли. Он моделирует сознание и личность на всю жизнь. Стало быть, реакции взрослого основаны на опыте раннего детства. Бытует мнение, что негативный и вредный опыт нарушает психическое развитие и способствует появлению психических заболеваний.

– Не то, – помотал головой Смолин.

– Есть специалисты, голосующие за поведенческое направление. Они считают, что поведение сумасшедшего является результатом обучения. Поощряются одни формы поведения, порицаются другие, все это приводит к тому, что некоторые формы поведения закрепляются, а другие утрачиваются. Специалисты полагают, что формы поведения, связанные с психическими заболеваниями, каким-то образом поощрялись, оттого и закрепились.

– Сложно, – скептически поморщился Павел.

– Есть еще сторонники социально-межличностного направления, – заключил Кондратьев. – Они уверены, что психические болезни являются следствием взаимодействия с людьми и окружающим миром.

– Кстати, насчет взаимодействия с людьми и миром… – встрепенулся Смолин. – Как насчет гипноза?

– Очень сильное воздействие на сознание, и у человека с грохотом едет крыша. Возможно сильное внушение, и у человека образуются устойчивые галлюцинации. Но их надо поддерживать, иначе все когда-нибудь посыплется, начнется конкретное раздвоение, а это уже необратимо.

– Фармакология?

– Поддерживать таблетками?.. М-м… – Кондратьев почесал гладко выбритый череп. – Не знаю, дружок, не знаю. Медицинская промышленность, конечно, творит чудеса… Ни утверждать, ни опровергать не буду. Воздействие фармакологией в любом случае должно сочетаться с прямым суггестивным контактом. Кстати, все, что я описал выше, не есть самодостаточная истина. Ни одна из теорий в отдельности не объясняет заболевание полностью. Существует множество факторов, влияющих на вероятность развития болезни – внешних, генетических. Не на каждого подействует такой гипноз – скорее всего у женщины генетическая предрасположенность к заболеванию. Ее усилили извне. А уж о каком заболевании речь…

– Огласи, пожалуйста, весь список.

– Весь не оглашу, – усмехнулся доктор. – Если ближе к делу, то, скажем… тревожное состояние.

– У меня всегда тревожное состояние, – буркнул Павел.

– У всех тревожное состояние, – согласился Кондратьев. – Наличие нормального уровня тревоги необходимо для выживания. Боишься, скажем, за свою жизнь, и куришь уже не три пачки в день, а две. Не уверен, что успеешь перебежать перед самосвалом – стоишь, ждешь, пока проедет. Боишься, что отключат свет – скачками бежишь в кассу. Лишь бы твоя тревога не прыгнула в красный сектор. Чем выше уровень тревожности, тем больше человек вынужден концентрироваться, размышлять, тем труднее ему принимать решения. Сопутствующие факторы – опять же семейные корни, нарушение функций щитовидной железы, надпочечников, отравление химией, дефицит чего-нибудь в организме, физические или психические травмы, страх перед ними, осуждение окружающих, склонность к нереальным целям. Если ты обнаружишь, что человек говорит громко и торопливо, быстро утомляется, дрожит, делается рассеянным, раздражительным, бессмысленно слоняется или повторяет какие-то физические действия – например, чешет руки…

– Не скажу, что наблюдается все из перечисленного, – недовольно заметил Павел.

– А все и не обязано, – парировал врач. – Едем дальше. Навязчиво-компульсивное расстройство. Навязчивые идеи – мысли, побуждения, эмоции, с которыми человек не может справиться. Действия больного со стороны кажутся бессмысленными, он их совершает, словно пытается предотвратить нечто нежелательное. Станешь мешать такому больному – лишь усилится тревога. Типичное поведение для таких несчастных – это страсть что-нибудь вымыть, отчистить, проверить, перепроверить. В его действиях должна быть строгая последовательность. Опять не то?

– Элементы, – скупо отозвался Павел.

– Панические состояния, пожалуй, опустим, – бормотал Кондратьев, – фобии – в ту же корзину… Посттравматический стресс, нервная анорексия и прочая булимия… Расстройство настроения, униполярные депрессии, болезнь Альцгеймера… Анекдот рассказать? – хохотнул приятель, – «Внученька, напомни мне фамилию того немца, что так круто изменил мою жизнь». – «Альцгеймер, дедушка, Альцгеймер…» Маниакально-депрессивный синдром. Это вещь, скажу я тебе. Болезнь нашего страшного века. Частая смена настроения – от мании до тяжелой депрессии. Типичны галлюцинации – слуховые, зрительные, обонятельные, ощущения, которые не воспринимаются другими людьми. Ты изменился в лице, нет?

– Нет.

– Как хочешь. Широко представлен бред – то есть мнения и убеждения, не согласующиеся с реальностью.

«Что такое реальность? – подумал Смолин. – Кто из нас живет в реальности – я, Вадик?»

– Ослабляется здравый смысл, убыстряется речь, человек раздражается, мысли перескакивают с предмета на предмет, собственные умозаключения представляются крайне важными, сокращается длительность сна, снижается аппетит, человек временами бывает агрессивен. Утрачиваются профессиональные, образовательные, социальные навыки… Мимо кассы, вижу по твоему лицу. Но не забывай, что маниакальный синдром может протекать и в мягкой форме. Теперь поговорим о шизофрении. В мыслях и суждениях кавардак, непостоянство, сбивчивая речь, поведение – странное. Вернее, более чем странное. Бред, галлюцинации, путаные, непоследовательные мысли, уход в себя, провалы в прострацию, человек совершает лихорадочные действия, либо часами неподвижен, таращится в одну точку…

– Чем их лечат? – перебил Смолин.

– Средства излечения психических заболеваний не поражают оригинальностью, – пожал плечами Кондратьев. – Основное лекарство… хм, госпитализация. А так – прием тимолептических средств, иначе говоря, антидепрессантов, антипсихотические лекарства, электроконвульсивная терапия… Понимаешь что-нибудь?

– Нет.

– Тебе не надоело?

– Чувствую себя полнейшим психиатрическим ничтожеством. Можешь выяснить, что это такое? – Он развернул носовой платок, положил на стол капсулу. Кондратьев покосился на него как-то странно, потом на капсулу, сглотнул. Что его, интересно, испугало?

– Что это?

– А я что спросил? Давай без вопросов. Просто выясни, что это такое.

Психиатр нервно усмехнулся.

– Надеюсь, не сублимированный порошок зомби?

– Что такое порошок зомби?

– Смесь сильнодействующих ядов. Яд рыбы фугу, слизь ядовитой жабы. Препарат на время блокирует дыхание, сердцебиение, кровообращение. Человек как бы умирает. Потом оживает, но некоторые функции мозга нарушаются необратимо.

– Тьфу на тебя.

– Шутка, прости. Полагаешь, что-то подавляющее волю?

– Да. Не знаю, как насчет наркотика-галлюциногена, но эта штука угнетающе действует на психику.

Приятель разразился тяжелыми вздохами.

– Ну что ж, вполне возможно. Существуют психотропные препараты и потяжелее алкоголя. Не буду спрашивать, откуда у тебя эта штука, потому что боюсь. Не нравится мне это… Нужно провести химический анализ. – Глаза приятеля хитро заблестели. – Одной таблетки может не хватить. Так что извини, Павел Аверьянович…

– Держи. – Павел извлек из платка вторую капсулу, положил рядом с первой. – Только не говори, что нужна третья. Убью.

– Ладно, оставляй. – Кондратьев поднялся, подтянув спадающие трико, добрел, почесывая брюшко, до навесного шкафа. – Выпьешь?

– Нет.

– Сволочь ты, – в сердцах ругнулся Кондратьев. – Заявился в воскресенье, в семь утра. И даже выпить отказывается!

– И правильно делает, – ледяным тоном промолвила супруга школьного приятеля Евгения, вырастая в застегнутом халате на пороге. Дрогнула рука, сжимающая графин. Вся ее поза, вся ее сущность выражала негодование. Евгения трудилась педиатром, но это не мешало ей (даже способствовало) в острые жизненные моменты быть крепче стали и страшнее могилы. Вадик как-то нейтрально ругнулся, захлопнул шкаф.

– Отлично выглядишь, Евгения, – похвалил Смолин. – Прости, я на минутку. Дела.

– Бывает, – прищурилась Евгения, обозрев его с ног до головы. – Самое время. Послушай, Павел, мы страшно рады тебя видеть, ведь ты не часто нас балуешь визитами, но тебе не приходило в голову, что существует более подходящее время для визитов? Давай поступим так – мы сейчас еще поспим немного – все же неделя выдалась трудная, потом встанем, пошебуршим по хозяйству, а где-нибудь часа в четыре…

– Не приду, – вздохнул Павел, отодвигая пустую чашку. – Пойду я.

– Только без обид, – пробормотал Вадик, прикрывая пустым блюдцем розовые капсулы. Лишь Всевышнему известно, что он с ними собрался делать.

Телефонный звонок настиг его в тот момент, когда он шагал к машине и гадал, куда бы поехать. Альбина прорезалась. Он снял трубку и сказал пьяным голосом:

– С добрым утром, любимая…

– Живой, – констатировала супруга. – Не стала тебе звонить раньше, боялась разбудить. Как дела, любимый? Ты не был дома целую ночь, в этом нет ничего необычного?

Он буркнул что-то невнятное. Трудно так быстро перестроиться на нужную волну.

– Постой, – насторожилась Альбина, – ты опять закладываешь?

– А это смотря что ты имеешь в виду под словом «закладывать», – нашелся Смолин. – Закладывать можно основы, можно друзей, можно за воротник. Это разные вещи…

– Понятно, – перебила Альбина, – сегодня выходной день, ты решил развеяться. Я понимаю, у тебя такая каторжная работа… Машина цела?

– Машина подо мной, – похвастался Смолин, – ни одной новой дырки.

– Господи, постарайся ехать дворами, ради бога не попадись гаишникам. Ты едешь домой?

– Прости, родная, – решился он внести хоть какую-то ясность. – Произошла несправедливость. Меня отправили по ошибке в другой город. Позвонить не смог, потому что сел телефон, а зарядил я его совсем недавно в забегаловке на Томской дороге – у соседа за столиком оказалась такая же модель и зарядное устройство…

– Вот только не надо сочинять, – не сдержалась Альбина. – Когда ты будешь дома?

– Не скоро. – Он повесил трубку. Стоит ли что-то объяснять?

К дому он подъехал без приключений, всунул машину в закуток между клумбами, побрел к подъезду. В «Вольво» Альбины, стоящем у качелей, наблюдалось шевеление. Он сменил направление, глянул через немытое стекло. Шевелились двое, хотя со стороны могло показаться, что шевелится один, но толстый. Он распахнул дверцу. Двое на заднем сиденье распались. Мгновение назад они упоенно вылизывали друг дружке языки. Альбина и чернявый молокосос с внешностью прирожденного альфонса. Альбина немного смутилась – так, для приличия. Парень густо покраснел, а уши при этом стали голубыми и прозрачными. Видно, у Смолина на лбу было написано: муж. Нельзя сказать, что он сильно расстроился. Но и не обрадовался. Время вспомнить каноническое правило: не повезло с женой – помни, что есть другие женщины; повезло с женой – не забывай, что есть другие мужчины.

– Расслабьтесь, девочки, – пробормотал он. – И как оно, родная, заниматься нравственным воспитанием молодежи?

– Павел, как не стыдно! – нахмурилась Альбина. – Это можно было сделать как-то по-другому!

– Хорошо, – кивнул он, – в следующий раз сделаю по-другому. Скажи своей подружке, чтобы не ерзала, не буду ее бить. Устал я чего-то…

Он побрел по дороге, которая, по его мнению, вела к дому. Теперь он точно знал, что живет в перевернутом мире, и то, что происходит на улице Бакинских комиссаров, вполне укладывается в рамки «нормального». Он заварил крепкий кофе (чтобы немедленно уснуть), добрел до спальни, задернул шторы, лег в одежде посреди кровати. Через несколько минут возникла Альбина. Он приоткрыл один глаз. По комнате стелился матовый полумрак. Она сняла пиджак, повесила на плечики в шкафу. Вздохнула – несчастная «обманутая» женщина… Промялся матрас, она села где-то рядом. Смолин скосил глаза: Альбина расстегнула заколку, скрученные волосы свалились на плечи во всю эротическую мощь. Она догадывалась, что он не спит, склонилась, поводила носом.

– Странно, но здесь не пахнет спиртным.

– Да и ладно, – пробормотал Смолин.

– Да и правильно, – согласилась Альбина. Расстегнула юбку, сняла блузку, оставшись в чулках и бюстгальтере. Села перед ним на колени.

– Раздевайся.

– Зачем? – лениво удивился Смолин.

– А там посмотрим…

– Ну, ты даешь, – сказала она через несколько минут, когда пришла в себя и сбегала в ванную, – есть еще порох в пороховницах. – Села на него верхом, стала рассматривать. – У тебя такой вид, родной, словно тебя терзают угрызения совести, что приходится кому-то изменять с женой.

– Чушь, – фыркнул он.

– Ты был в Томске?

– Да.

– Но это не похоже на правду.

– Это и не должно быть похоже на правду.

– А это что? – Она наклонилась к нему, глаза заблестели, осмотрела правое плечо, затем левое, провела коготками. Он вздрогнул от боли. – На твоих плечах глубокие царапины, кровь запеклась. Смотри, так можно занести заражение.

Она легла рядом, положила руку на его урчащий от голода живот. Перевернутый мир не собирался вставать на ноги. Они по определению не могли лежать в одной постели. Но они лежали и неплохо себя чувствовали. Но чувство неловкости не проходило.