Текст книги "Розовые очки обывателя"

В продоле было тихо, сумрачно, пустынно, мерцал яркий свет, баландер нес бутылку коньяку с чем-то вроде каберне, в руках соседа по движению были выпуски свежих газет, все было отлично, кроме одного неприятного факта, Правила сбежал, в нем не могли сойтись ни свет и день, ни луна в окне, где решетка играла далеко не символическую роль, жало пчелы торчало из щеки, в глазах застыли трогательные слезиночки, всего ничего оставалось до этих мерзавцев, повернут пыльный робот, невидимый шмыг, они одно слово в гипнозе переходящем в транс, вечером вспомнят плохую тень, Правила будет не здесь в компании Лакея переходить полотно, чтобы запрыгнуть в товарный, на следующей станции пожалеть баландера со спутником, им влетит, люди слова и честь не роняли, взять и рассказать о весеннем урожае не позволяют этикет и вежливость, хотя несколько человек здоров покинули этот мир, стоны и плач, деревни перепуганные от яркого пламени, люди не хотели сдаваться, их больше волновало что делать с врагами, но все забыли остатки каши, когда их приговорили покинуть насиженные места, оставить детей новым родителям, в школах будут уроки пения, рисования, русский, а на проверку не более чем половина из бывших свидетелями бросит в костер книги, там про политику, что большевики воры и не хотят секса, белые бежали в задрипанных бричках, брюках нараспашку, забыв про свои экивоки, печально внимая своим руководителям, ждали их в красных углах, бесили от негодующего нетерпения к прощению лаской, некстати оставив в себе мрачное прошлое, сами не отсюда пришли китайцы, на лодках с изогнутыми носами пирог, где сидел на самодельном бушприте кормчий, многие слова стали в новинку, забыли избитые выражения удовольствия и поощрения, на день после бегства их поймали, но не смогли взять, история шагнула через рубеж вековой, бросая на амбразуру мечты бушлат в объятия Лакея в то время по ним пошел прицельный огонь, это подоспела кавалерия, на лошадях они нажимали на курки, один стреножил своего коня, часть людей отошла под навес, в них хотели разобраться сопровождающие господа, очень приятного вида, сами не отсюда, зачем пришли, что думали взять с собой, пригласить или ждать подмоги, когда на перья разлетаются пасхальные куличи в них не более чем один процент жира, а там ясные глаза людей показаны были, в них стоял ужас счастья и горечь, слово, ставшее своим у многих, зачем не стать собой в веренице потусторонних недель, шаловливо убивая огонек на сигарете, в котором не было и гроша себестоимости, вдруг раздались крики, и Лакей оглянулся на своей выстрел, упал, истекая приятного цвета кровью на новую горчичную рубаху, звезды будоражили его лоб, млечный путь тек медовым молоком, когда Лакей перерождался, Правила не стал разбираться, ждать и верить, где дни поменяют мрачную действительность на романтичный ужин, древо парило над головой зажженное пламенем, в нем стало не более чем десять процентов геометрии праздничной выпечки, она мешала сладости изюма, но сила не была досконально изучена в отношении планов на выходные, а многое можно пережить, пережидая грозу, стоимость не могла повыситься за несколько недель, хотя эта мера счисления была признана излишней, оставив знакомого на пороге приятной лужи, Правила хотел уже переждать здесь, словно это не он, а один из нападавших, но самый серьезный пример, что надумал, оставил неизгладимое впечатление в его мечтах, они требовали добавки, еще сиропа, сам по себе не стал бы и биться о человеческий потенциал, когда галстук сполз набок и вчерашний кавардак с покупками одежды вышел из поля зрения, на чем можно было ставить крест, так на возвращении в барак, где не все ждут с объятиями, многие отчетливо соберутся на бой, равный, но проигрышный, пули свистели над головой, одни из напавших не хотели зла, другие стремились забить в человека гвозди, точно он попал в жернова, где зерно славно обволакивает его тело, шипение сзади, появилась змея, нечто среднее между гадюкой и анакондой, укусила за потную пятку, оставив в ней след от зубов и возможно дав немного яда крови, что ее разгонит, пока Правила будет убегать и дюже ненавидеть лютый беспредел в их адрес, придут письма, что живы и все отлично, даже не станет тяжело дышать, хотя человек сам себе невидимка, не может без других исчезнуть с объятий на фото, все дружат, а там не самые дешевые портсигары в карманах, взять и продать, что даст пищу для новых свершений с преступными намерениями.

Глава 3
Что случилось с коллекторами

Ваня пришел на следующий день, обещали разврат, небольшая словесная перепалка, его загипнотизировали, позвали Тамбурина, тот осмотрел человека, даром что коллектор, узнал о его грехе, других темных делишках, раздумав о пользе убийства в сердце не хотя ничего плохого спустил курок, Ваня упал и покинул бренное тело, грешную землю, тихий двор, надеясь что придет Женя и отплатит, Женя заставил себя уважать через три дня притащив приятный прут, но поединок не получился по-рыцарски, Правила подготовил майя-гири, нанес с отрывом головы, Женя страшно упал, видно захочет поквитаться, не было идей, что он станет здесь чужим своей жизни, у него никого нет, одни долги, еще пять клиентов, пришлось бить камнем, ломая в сердце ребра, Женя не сдавался и получил агонию, совершенно не приятное зрелище, ничего нового затем с месяц, после пришли их друзья Колбас и Щи, они стали сильнее в своих глазах, когда почти убили Правила, спас неравнодушный прохожий, двор оценил его крик, никто не появился, но стало ясно что они могут проиграть, Правила вытащил пистолет, застрелил Колбаса, держа Щи на мушке порекомендовал не делать ситуацию такой, что все они подчистую в их профессии, Щи был хуже всех, человек неприятный, злой, пожаловался, но Тамбурин прибил его за один удар, так что больше не приходили взыскивать долги, что возмутило население, сплотило против Правила, пришлось вести разъяснительную работу, сожалеть, что коллекторы от десяти, злые черти, не боятся божьей воли, стесняются подойти и спросить по-человечески, Саша шел к Хаджи чтобы забрать яйца, свежие, сочные после недолгой жарки, Шоу видел их со стороны, жарил на солнце слегка обгоревшие плечи, шел снег, не было видно и маленького просвета между низкими тучами, некстати извиняясь, Хаджи ждал гнева небеса за свои злодеяния, им было плохо видно что будет дальше, будущее пустынно и мешает развитию, но не все хотели секса между новым поколением, что мешало культурному развитию, легкие были против табака, но люди боялись и вздохнуть в обществе, хотели стать сильнее, росли, а эти яйца стали залогом заработка, неплохой прибавкой, Шаль был против поражения среди сражения за нравственность, если вбивать колья промеж груди, можно потерять расположение вампира, не все боялись за сексуальность невысоких юбок, если не стать собой среди заводчан, там на станках, бились за результат простые люди, а здесь лежал мертвый коллектор, возбуждая низ района, его не убирали, тело не остывало, полуденно точно билось сердце, человек плакал, молил, умолял отпустить с того света, но были глухи к его жалобам ангелы, у них были друзья, пришли с пистолетами, Тамбурин из автомата пустил над головами красивую очередь, Саша не стал сопротивляться, оставил на себе ту же одежду, она гипила, вызывала негатив, ставила на общее обозрение мускулы, было жарко, но не интересно в данной футболке, что не взять с собой в поход, кроме воды, в боязни заражения через чудесные чистые ручьи, им бы дать шанс исправиться, но это не входило в планы, если не человек боится злобы зависти, то его окружение мечтает стать выше обывателей, став накоротке с врагами через горящие трубы после соленых озер, несших приятную пряную волну, день не давал шансов отпраздновать, столько охотников за охотниками за долгами, им невдомек остаться наедине с милашкой и отдаться воле сильных чувств, ничего не представивших для жизни кроме яркого счастья победы, знание в силе нечастых дней зноя, совсем уведшего от жары к приятному холоду осени, когда все прилягут на скамейках, жалея что не так освежает терпкое русское пиво, не дает и хмеля, но в солоде есть прикол, над телами коллекторов трудились веселые медики, им не светило что-либо сделать кроме отдаться на волю случая, на порывах весел звереть в ожидания дня тяжелого после торжества чувства справедливости в не со своим полом, когда раздадутся последние удары о гонг, возвещающий вечернюю молитву, люди сядут посудачить о мирском, коллекторах, их тяжелой работе, нерасторопных должниках, приятных моментах в отношениях с населением, люди многое понимают, но боятся спросить, чтобы не стать старше.

Хаджи опять шел по улице, было сложно спросить кто он, где находится, зачем его взяли собой, слышались выстрелы, это гремели бандиты, сочные приятные губы негритянки целовали его напарника, тот хотел сбежать от него еще в молодости, когда солнце садилось за горизонт ярким всполохом пламени, алея приятно, в нетерпении человека ждущего своего часа на посту перебирая четки в которых не было видно посвящения или отказа от сдачи мира кому-то сильнее, чем человек, оставивший в прошлом не самые лучшие поступки, всем было ясно что неприятие стало чем-либо более сильным, нежели душа сложная, точно враг, и золотая подобно восходу над безбрежностью океана, Шаль стал бояться когда они вышли к людям, завязался спор, где эти, что сбежали, село на ушах, нечестивца можно бросить в пекло и оставить там гореть за грехи, люди уже уехали, а их поезд продолжать гудеть, пропуская станции, на которых было написано разное, но не все боялись что надписи станут против человека, бывшего одним и довольного происходящим, не ставя во главу угла законодательные препоны, они ждали ярости и мечты своей рассуждения, не все подчинялись доброте зла, жались друг к другу в ожидании чудесного превращения человека в нечто неземное, бывшее более чем мечтой, многие люди не ценят честность, таков Хаджи, бывший собой не более чем минуту назад, и ставший человеком для всех много более важным, чем предполагал, борясь за ценности означенные в начале спора, люди показали спину, руки, им не стала по себестоимости продажа металла, надо его кроить, а то не хватает денег, но не в интересах узкоправящей элиты, забившей в угол поставленным за огрехи одноклассником, заметившим стаю ворон на противоположной башне, когда мир бил в себя, жизнь приняла на себя остаток тепла и счастья за свиней на тарелках, под столами трудились секретарши, ждущие скрипа перьев, чтобы снова ввели перо и чернильницы, набирать сотрудников для работы в бухгалтерии, там недостача, все время нечем поживиться, деньги общие, а печаль сыта по горло мясом человека, взыгравшим на сне и оставившем в разных подушках секс и блеск мира, причина играла против сбоя машин, в них все совершенно, но зеркала, и антенны редки, радио транслировало приятные голоса, там шла передача о свободе, но все хотели секса под них, и развлекались тем что били в ладоши по чакрам, заснувшим в ходе вчерашнего телевизора и сейчас голодным по человеческим организациям против союза за права человека труда, коллектора боялись пошевелиться в морге, один встал, совершенно синий, больной, прибил второго насовсем, сбежал, водка, пиво, право первой ночи, мечта бояться своей участи была истреблена за счастье тяжелой недели, одни поручения сбивали другие, там снова раздавались возгласы о прощении, стоянии на коленях, мечте забыться и бояться себя самого в другой мечте, бывшей машине не своей для себя, когда несли шины, где найти знак что оставит в прошлом километры добротного дня, сны и мечты о мечтах в фантазии сняли с себя жизнь подобно летнему сарафанчику под игру лодочек, жизнь гремела своим джазом, апробировала для себя секс и печаль для новых свершений, они ценили будущее, особенно Шаль, а Хаджи боялся его, теперь неизвестно кто совсем умер, для сбежавшего из цепких лап смерти, уже и пес Харона был рядом, простирались просторы Аида, а там Персефона томила бездействием после бурной и шаловливой ночи, перешедшей в похмельное утро, приятный морс в компоте, немного свежих ягод, они стали дороже, деньги на рост овощей выделялись нешуточные, но не было желания бояться за витамины в детях, знание рискует уничтожить силу противодействия со стороны власти общества, этого социума, давшего начало разделению на коллективы и индивидов, отличное рабовладение стало для коллектора Хаджи стартом для открытия фирмы, где деньги были ценой всего сущего, ставили их выше, затем похлопывали по карманам слезой, бросая наркотики, что помогали отмазываться перед людьми бывшими за все ответе, некто похлопал его плечу, стал один на один с системой ценностей и ориентация человека в пространстве сменилась на временной континуум, бывший причиной ценностей в мечтах, затем боли от утраты любви в ходе войны за жителей, простых селян, когда появилась возможность вытянуть ногу в школьном будто коридоре, не идет директор, нет на ветках ворон, тихо, начнется ливень, затем на стене выступит мокрота, станет уютно, и там пройдут дни и ночи до получения среднего образования.

Хаджи забыл свое имя, род занятий, что делал в жизни, стремился стать хорошим, но не понимал зачем ему деньги, они тяготили, бесили, вызывали сонливость, Хаджи видел перед глазами другой цвет, не было понятно, что заставит изменить жене, Иштван переживал о своем, пыталась найти в розах шипы, ветки под листьями были мокрые, юная роса, было приятно принести мужу вместе вареньем свежие сочные листья роз, упала к нему на колени, повела речь о том, что стало плохо, нежность была принята за ласку обольщения, раздались вширь, потом забыли о себе, стали людьми с большой буквы, ездили на юг отдыхать, забыли что меняет разное в людях, в том числе долгий путь от чувств к заботе и ярости победы, в прошлом взыскивал успешно, все кланяются, извиняются, боятся сдать назад, но человеческое не дает очнуться от заботы, ранние долго сборы, хотели взять денег на счастье, но не стали бороться с неизбежными последствиями, хватило и счастья для мира, чтобы избежать столкновения, Хаджи переживал о Хароне, его собаке, что они делают среди лугов, грозят разобраться с небольшим числом тех, кто бьется в припадках, точно отпоить мертвого, оставить в прошлом несчастье, что мешало быть собой в объятиях любимой, среди приятного счастья разноголосья колоски живые в которых нет ничего чтобы напиться, звали на ужин, теплую еду, приятную на вкус и ощупь, если представить что ешь руками точно индус, Тамбурин предлагал найти других, чтобы люди не были друг другу должны, печально хмурясь, что симпатия к негодяям исчезла, почему они приходят и добиваются своей цели, все равны перед пистолетом, говорит культура, идти прочь по проселочной дороге, избегая неторопливых взглядов людей, что не могут приятно напиться, мешает работа, ждут результата от победы в ярости и захвата тяжелого гнета рабства в котором нет иллюзий и до счастья рукой подать, схватить за руку и биться в негодовании, где все прошло через драмы и сарказм, сами могли забыть что останется после человека в зле и яром счастье продолжая нечестно улыбаться и злить прохожих, поглощенных политическими беседами, в беседках кавалеры против кабальеро в штанах, упруго перекидывают бокалы с плохим игристым, просто звать с собой и кричать всем – помогите, молчит Италия, Флоренция, Сицилия, там мафия взяла верх над прихожанами деревянных церквей, люди рыдают, боясь пойти к сеньору и заявить свое мнение – что не прав человек, боясь сдаться и отклонить прошение о помиловании, секира короля не станет поперек револьверу графа, а рапиры маркиза будут уместны в свою очередь обрекая князя на царство вечное, что им дадут эти скромные пожертвования милых селян, больных и оптимально игривых, в флирте ставших добротой и злобой на грани поражения диктуя новые причины в виде команд и барсеткой отбиваясь от доброты и удали крестьян, что они забыли в мире, занятом не своими друзьями, праздники редки, референции бьют против лоска, а там нечего терять в городском безумии, толпа ищет глаза, но холод и суровая нежность, гремит слава достойных свершений, можно пожертвовать на новые инициативы, но не все боятся радости победоносного счастья и отказа от сражения за цель жизни – все меняется, летят сны в ночном мире, сходится чертополох над спинами, хотя он ниже колен, можно преклонить перед баем, снять крест, повесить перед омовением на торчащий сук, выбесить свое я, рискнуть с пару разу, хотеть разбить сердце перед взором надменной любимой, пройти до околицы, вывесить там флагшток, здесь пойдет торговля без лицензии, рядом возьмут свое скоморохи, подождать минут десять – хорошее время, чтобы сдать назад, после ловить любопытные взгляды, чем занимаешься, почему бояться, призывают к ответу, снимают для газет, в первых заголовках читать свое имя, лишать счастья пропойцу, что боится в свою очередь очереди за бутылкой, потерявшей ценность первоочередного глотка в отношении воды, что бьет ключом в грозовых лесах, где нет строителей капитализма, а находят чудеса молодцы добрые со сбитой фигурой, речь течет плавно и обгоняет фургон за фургоном некстати явившаяся изморозь на стекле машин, пролетающих конец всех ограничений, лето ждет зиму, словно соловей боя с любимой, отношения полов и миражи апокалипсиса, когда начнутся экономические проблемы, о чем придется говорить открыто, вслух, без тени самодовольство и любоваться закатом на рубеже сезонов, в квартальной отчетности укорять директора завода, он бьет себя по карманам, полным денег.

Коллектор Евстафий знал погибших отлично, горечь разъедала его тело, меняла сознания, бесило дни напролет чувство ностальгии, не было и дня чтобы стать себе равным, выйти из совести в прошлое, где зажечь огни на фонарях на час позже намеченного срока, если перестать обещать неизбежное можно изменить будущее, в чем нет сомнения, Евстафий прошел через долгие тяжелые месяцы огня, когда фронт был близко, теперь данные села были целиком должны, не было и человека, чтобы сказать, извините, что значит просить прощения перед скоплением людей, негде взять деньги на борьбу с инакомыслием, человечество станет свободным и добьется результата в любом случае, когда люди перестанут бесить конкурентов, ставших людьми в полном смысле без слова, рискующих потерять свое лицо в потоке машин и глаз навстречу, когда двигатель заглох и раздались недовольные возгласы, кто-то грозил кулаком, другие ждали сигнала светофора, дни тянулись за рулем, остатки огней на плечах, и тяжелые будни Евстафия, похмелье с бодуна, отказ от работы, придти к знакомым, выпить по рюмашке, ставшей традицией перед балами, дамы летели в длиннополых платьях, счастье горело в глазах, зло и нетерпеливо, раздражая перед концом дня, и ставленники всевышнего просили пощады, отказывая себе в удовольствии биться на потеху людям зла, ставших против себя в конце времени, стали считать по домам, кто сдал, другие не платят, работа самая потная, тяжелая, постоянно секс, мир плывет и бежит река, водная гладь ярко светит для всех, кто торопливо спешит по набережной, вдруг пистолет в руке человека, не кошелек, он стреляет, попадает в воду, Евстафий уходит, не желая выслушивать о своей профессии, человек хороший попался, сдался, притом был против резко сдать обороты, можно посчитать бутылки, или пойти и договориться о своих премиальных, бросив на произвол бригаду, люди готовы за него биться за счастье, не миллионов, но тысяч в тугой мошне, кроме прочих иллюзий жизнь не самое тяжелое испытание, при самом ужасном исходе, словно евреи покидая недружелюбный Египет, или Антоний с Клеопатрой, должен был, другие случай бередили раны души, например, после означенного времени получить с целого племени индейцев, приятные люди, особенно их скво, нет ли надежды на то, чтобы добиться от руководства резервацией особого положения для скво, милые девушки не идут в сравнение с англичанками, что им дали за деньги непонятные в пиастрах, при данном положении вещей в воздухе тяжело их перемещать и оставить на откуп боссу бартер, когда меняют топор на воду, пусть и с градусом, но не сладкую медовуху вождя, напившегося по случаю приходу менял, и их роты, давшей начало практике взыскания долгов, все общее не касалось скво, они злили нечестивцев, продавших англичанам реликвии премии, например, магический жезл, которым вождь бил в землю и шел дождь, или наносила удары по неофитам обряда первой брачной ночи его спутница, богиня, сходившая с безоблачных небес, через яркие лучи солнца, бившие в спокойные глаза, Евстафия тогда звали иначе, очень по-английски, без особых причин он бесил сопровождение, отряд ополчения и ставших против них духов гор, бивших индейцев за отказ подчиняться более многочисленной нации, право силы, до того незыблемое, было поставлено под вопрос, что дать людям в их положении кроме сил и счастья решить вопрос, кто должник, где те деньги, что в прошлый раз были обмены на простые предметы культа, молитва богам не получалась у шамана, он злил этим, потом перестал покидать импровизированный шалаш на лето, замерз, когда морозы перелили через край судоходную в принципе реку, они стали бояться секса между членами одного племени и элитой другого, те приходили на ловлю диких свиней, но их смущала сексуальность их скво, в том племени было меньше женщин, чем мужчин, проблема не раз обсуждалась, но о ней забывали под красотой бирюзы неба, горизонт садился, вбивал клинья между родными братьями, и война стал неизбежной, когда пришли англичане, забили в угол жилой улицы тотемный столб и призвали к молитве, не давшей сил снова, точно дни без воды весенней засухой, или поимка пионеров с алмазами, прочный материал которых пригодился для копий, сломанные судьбы и потерянная вера, обруганные женщины и их мужья без денег и средств к существованию, Евстафий жалел несчастных, но без особых похвал отпускал вернувшим долги грехи в голове.