Текст книги "Грех Каина. Острые семейные конфликты на примерах подлинных уголовных расследований"

Также в доме на первом этаже был найден охотничий нож с гардой, по-видимому, использованный при нападении. На нём хорошо были заметны кровавые разводы, однако, отпечатков пальцев не оказалось. Нож как будто бы протёрли, размазав кровь по рукояти и лезвию.

Самым любопытным, пожалуй, открытием, сделанным во время осмотра дома Фрица Ангерштейна, явилась констатация того факта, что грабежу он так и не подвергся! Да-да, огромная банда захватила дом, убила столько людей, ранила хозяина, подожгла здание, угнала автомашину, а ценностей забирать с собою не стала. Их не заинтересовало оружие, брошенное на первом этаже, в кассе остались 1290 марок, в карманах убитых мужчин нетронутыми лежали часы, деньги, мелкие украшения. Убитые мужчины, кроме Руди Дарра, были женаты – никто не снял с их пальцев золотые кольца. Это всё были предметы не очень дорогие, но если уж и совершать самое тяжкое преступление из всех возможных, так логично воспользоваться его плодами в полной мере. А вот не воспользоваться, как раз нелогично… То, что тела убитых были оставлены без обыска, придавало случившемуся вид грубой и неумелой мистификации.

Странным представлялось использование многочисленными преступниками всего двух видов оружия. Жертвы, обнаруженные на первом этаже – а все они являлись мужчинами, – убивались преимущественно топором, женщины, найденные этажом выше, кто – как (Кетэ Ангерштейн – только ножом, молоденькая Элла Барт – только топором). По-видимому, топором была убита и Минна Штолль. Но Эллу Барт, в отличие от горничной, убийца заботливо укрыл банными полотенцами… Тела мужчин перемещались, а вот тело Эллы Барт – нет. Про трёх других женщин ничего определенного сказать не представлялась возможным – огонь уничтожил следы волочения, даже если таковые и были. Грабители проявили чрезвычайную жестокость и проливали кровь человеческую, что водицу… Почему они не пользовались огнестрельным оружием? Убийство посредством топора или ножа очень личностное, требующее сближения с жертвой, профессиональному преступнику проще выстрелить с расстояния в несколько метров и не волноваться о возможной борьбе с раненой жертвой, не думать о том, что её кровь попадёт на одежду, которую придётся затем осмотреть и что-то с нею сделать.

Убийцы действовали с одной стороны избыточно жестоко, а с другой – крайне нерационально. Даже бессмысленно. Чего только стоит их нежелание обыскать убитых мужчин!

С учётом всего, отмеченного выше, очень странным казалось чудесное избавление от смерти Фрица Ангерштейна. Мужчина оказался тяжело ранен: два ножевых ранения по касательной в обе стороны груди, одно – в живот слева и ещё одно в область левого тазобедренного сустава с внешней стороны. Последняя рана имела большую протяженность и переходила на ягодицу, помимо этого, ввиду своей глубины, она повредила суставную сумку, из-за чего под большим вопросом оказалась возможность Ангерштейна ходить в будущем без костылей. Из-за этого, кстати, некоторые газеты написали, будто хозяин дома был парализован, но это не соответствовало действительности. Протяженной оказалась и рана на животе – нож во время удара зацепил кожную складку и прорезал её. Хотя лезвие ножа не проникло в брюшную полость, разрез оказался длиной более 15 см. Раны эти дали большую кровопотерю, по причине которой Фриц Ангерштейн мог умереть довольно быстро. То, что этого не случилось можно было объяснить лишь благоприятным стечением обстоятельств.

Сам Фриц объяснил своё спасение тем, что после получения ножевых ранений неосознанно упал на бок, в результате чего левая рука и ладонь удачно сдавили наиболее кровоточивые порезы на животе и верхней части бедра, уменьшив тем самым истечение крови из ран.

К моменту его доставки в больницу, Фриц находился уже в бессознательном состоянии. Он сразу был прооперирован и врачи прогнозировали положительную динамику излечения, но ясно было, что в течение ближайших суток поговорить с ним детективам не удастся.

Т.о. всё, что располагало следствие в утру 2 декабря, сводилось к нескольким обрывочным фразам Ангерштейна, сказанным соседям, выносившим его из дома, и уликам, найденным на месте преступления.

Свидетели, оказавшие первую помощь Ангерштейну – это были отец и два сына – утверждали, что столкнулись с ним у самого порога при попытке проникнуть в дом. Фриц успел сказать, что был ранен бандитами, напавшими на контору руководимого им предприятия. После получения ранений он сначала потерял сознание, но затем несколько раз приходил в себя и видел некоторых из напавших. Окончательно он очнулся лишь от запаха дыма и, сообразив, что дом подожжен, принялся ползти к выходу. Он слышал голоса удалявшихся бандитов, которые, по-видимому, уехали на автомашине, поскольку до Фрица донёсся явственный звук запускаемого автомобильного мотора. Примерно так звучал его путанный рассказ…

Никаких описаний внешности или особенностей услышанных разговоров бандитов, Ангерштейн своим спасителям не сообщил.

Материала для активных розысков имелось в распоряжении правоохранительных органов немного. Однако, в течение дня была получена информация, заставившая посмотреть на случившееся с совершенно неожиданной стороны.

Как отмечалось выше, полиция проводила поголовный опрос населения, надеясь отыскать свидетелей, видевших банду грабителей. Некоторые из жителей Хайгера утверждали, что видели подозрительных людей, но речь сейчас пойдёт не о них. Владелец продуктового магазина на Маркплатц, в самом центре Хайгера, при разговоре с полицейскими упомянул о том, что 1 декабря к нему за покупками заходил Фриц Ангерштейн. Поначалу это сообщение не вызвало особого интереса, однако, когда от судебных медиков стало известно об убийствах бухгалтера Дитхардта и секретаря Киля в ранние утренние часы 1 декабря, сообщение бакалейщика потребовало проверки.

Его допросили вторично, уже обстоятельно и с соблюдением всех формальностей. Тот заявил, что Ангерштейн, которого он хорошо знал на протяжении последних 7 лет, появился в магазине примерно в 15 часов или чуть позже. Он купил две плитки дорогого швейцарского шоколада «Lindt» и карманный электрический фонарик (не надо удивляться, электрические фонарики в европейских странах и России продавались в розницу начиная с 1910-х гг.). Владелец магазина знал, что у Ангерштейна больна жена, которая очень любила швейцарский шоколад, и он осведомился о её здоровье. Фриц любезно ответил, что Кетэ чувствует себя не очень хорошо и чтобы её порадовать он и купил сейчас шоколад. Продавец во время допроса настаивал на том, что ошибка исключена и разговор состоялся именно тогда, когда он сказал. Но… это означало, что Фриц Ангерштейн отправился за покупками в самое время, когда в его кабинете уже лежали трупы как минимум двух человек!

Интрига только усилилась после того, как сотрудникам полиции удалось поговорить с местным почтальоном, сообщившим, что в день трагедии он приносил Ангерштейну почту. По его словам, ему долго не открывали дверь – и это показалось очень странным, поскольку почтальон знал, что в доме должны быть люди – как члены семьи Ангерштейн, так и работники правления каменоломни, ведь день-то был рабочий! Прежде такого не бывало никогда. В конце-концов дверь отворил сам Фриц Ангерштейн, выглядевший несколько странно: он был без сюртука, галстук съехал на бок, волосы всклокочены… Это до такой степени не соответствовало привычному повседневному облику Фрица, что почтальон даже осведомился, всё ли с ним в порядке? Фриц ответил, что беспокоиться не о чем, но приболела жена и потому он сейчас загружен. Он был очень лаконичен и это тоже выглядело странно, поскольку в другое время Фриц обычно находил минутку, чтобы переброситься парой фраз с почтальоном и задать несколько вопросов. По уверению почтальона, его посещение дома Ангерштейна имело место около 14 часов [т.е. примерно за 2,5 – 3 часа до нападения].

Странные свидетельства этим не ограничились. Связавшись с ван дер Ципеном (van der Zypen), владельцем предприятия, которым управлял Фриц Ангерштейн, следствие узнало много интересного.

Фриц управлял карьером с 1917 г., прежняя компания, испытывавшая финансовые затруднения, продала предприятие ван дер Ципену в 1921 г. Новый хозяин взялся за модернизацию производства – купил новый экскаватор, поставил более мощные ленточные транспортёры, приобрёл грузовые автомашины. Добываемый известняк он решил не продавать на рынке, а использовать как сырьё при производстве цемента, весьма востребованного в то время на строительном рынке Германии. Для этого бизнесмен построил цементный завод, наладил поставки необходимых компонентов, выстроил логистику процесса – в общем, подошёл к делу всерьёз. Ангерштейн занимал в этой технологической цепочке весьма важную нишу, от ритмичности работы управляемого им карьера зависела напрямую производительность цементной фабрики. Ван дер Ципен по его словам, относился к Фрицу очень хорошо, ценил его как специалиста, предоставил ему для бесплатного проживания тот самый дом, который и явился местом преступления… Однако, в 1924 г. до владельца бизнеса стала доходить информация о злоупотреблениях управляющего.

Некоторые работники жаловались на махинации с учётом рабочего времени и оплатой труда, причём по отчётным документам, представляемым Ангерштейном в бухгалтерию головного офиса, всё выглядело обыденно, как и раньше. Сотрудники ван дер Ципена негласно собрали и проанализировали жалобы нескольких человек, после чего сопоставили их расчётные листки с теми данными, что Ангерштейн предоставлял руководству компании. Налицо было явное искажение отчётности, а это заставляло подозревать, что управляющий ведёт двойную бухгалтерию – одна используется для поддержания текущей работы предприятия, а другая, фальсифицированная, предоставляется руководству. Получив такую информацию, ван дер Ципен направил в Хайгер аудитора, которому предстояло проверить бухгалтерскую часть.

Аудитор приехал в Хайгер и явился к Ангерштейну без предупреждения ранним утром 29 ноября, т.е. в субботу, в выходной день. Фриц не успел замести следы своей незаконной деятельности и в результате аудитор за несколько часов работы обнаружил приписки на сумму почти на 15 тыс. марок. Речь шла о новых германских деньгах, т.н. «рентных марках», введенных в оборот в ходе денежной реформы Ялмара Шахта (1 рентная марка равнялась 1 триллиону дореформенных). Сумма была очень значительна, при фиксированном обменном курсе (4,2 рентных марки за 1$) величина ворованных средств превышала 3,5 тыс.$. Даже для богатых Соединённых Штатов такая сумма была бы весьма немалой, а уж для Германии конца 1924 года это было целое состояние!11
  Курс доллара США до Второй мировой войны довольно сложно соотнести с современным, но пользуясь разными товарными эквивалентами (спиртное, золото, обувь, коррелируемые по качеству продукты питания) можно утверждать, что покупательная способность доллара до 1939 года превышала аналогичный показатель для доллара 2023 года в 35—100 раз. Считая, что нынешний доллар обесценился «всего» в 40 раз – а это корректная оценка! – мы получаем, что приписки Ангерштейна равнялись ~140 тыс. современных долларов США.


[Закрыть]

Аудитор не сомневался, что его проверка позволила увидеть лишь малую часть злоупотреблений Ангерштейна. Он поговорил на эту тему с Фрицем, тот страшно возмутился претензиями проверяющего и заявил, что ничего не крал у ван дер Ципена, а напротив, последний обворовывал его, постоянно побуждая лавировать и оплачивать разного рода неучтённые и сопутствующие расходы из своего кармана. В общем, разговор вышел крайне нелицеприятный и резкий.

Итак, картина получалась презанятная! Во второй половине дня 29 ноября Ангерштейн узнаёт о подозрениях в свой адрес, высказанных аудитором довольно откровенно, а уже 1 декабря его дом (и по совместительству рабочее место!) сгорает при нападении таинственных грабителей. Какое совпадение, надо же! Ангерштейн, по-видимому, был крайне невезучим человеком… Либо, наоборот, очень везучим – это как посмотреть.

Трудно сказать, как развивались бы события дальше, но в высшей степени неожиданный поворот расследованию принесла работа упоминавшегося выше Георга Поппа (Georg Popp). Это был известный научный деятель, получивший степень доктора наук по химии и минералогии ещё в 1888 г., ко времени описываемых событий ему уже исполнилось 63 года. Помимо фундаментальных научных проблем, его долгие годы интересовали прикладные направления криминалистических исследований: связь следов крови с механизмом их образования, идентификация личности по папиллярному узору рук, возможность определения маршрута движения человека по минеральному составу грязи на подошвах обуви и т. п. Будучи состоятельным человеком, Попп в 1889 г. открыл на собственные средства криминалистическую лабораторию, которая впоследствии выросла в Институт судебной химии и микроскопии.

Георг Попп принял участие в расследовании большого числа преступлений, многие из которых мы, пользуясь современной терминологией, могли бы с полным основанием назвать «резонансными». Так, например, в 1904 г. он был приглашён в качестве консультанта для участия в расследовании убийства крупного предпринимателя и филантропа Ричарда Лихтенштейна. В этом деле имелись как раз те детали, на изучении которых специализировался Георг Попп – предметы со следами окровавленных рук и брызги крови различной формы на большом протяжении от места обнаружения трупа. Однако, участие Поппа мало помогло расследованию – эксперт признал, что не в силах восстановить последовательность перемещений убийцы и жертвы, а также идентифицировать человека, оставившего кровавые отпечатки пальцев.

Через 9 лет Георг Попп сумел полностью восстановить своё реноме, разоблачив серийного убийцу и мошенника Карла Хопфа. Последний методично травил родственников мышьяком, предварительно застраховав их жизни на значительные суммы. Первые четыре убийства сошли Хопфу с рук, никто из окружающих ничего не понял и о подозрениях полиции не заявил. Пятая попытка закончилась неудачей, жена (это уже была вторая жена убийцы) заподозрила неладное и скрылась в неизвестном направлении, не сообщив о своих подозрениях полиции. Хопф женился в третий раз и вновь повторил свой фокус со страхованием жизни и мышьяком в коньяке. Эта попытка также закончилась неудачей, жертва попала в больницу и именно этот инцидент привёл к возбуждению расследования. Преступник быстро попал под подозрение и был задержан с поличным, когда явился к жене в больницу с флаконом яда в кармане. Если попытка убийства представлялась довольно очевидной, то предыдущие эпизоды, растянувшиеся почти на 10 лет, доказать было очень сложно.

Георг Попп оказался тем специалистом, кто сумел это сделать. Собрав биоматериалы из эксгумированных тел отца, матери, первой жены и сына убийцы, Попп выделил из них мышьяк, что и было использовано на суде в качестве доказательства многоэпизодности преступных похождений обвиняемого (если быть совсем точным, то значительное превышение нормы содержания мышьяка было доказано только для трупа первой жены, но поскольку были соблюдены прочие условия – наличие страховки в пользу обвиняемого и скоропостижная смерть жертвы – то следствие посчитало, что и остальные лица были умерщвлены посредством отравления). Выводы Поппа привели в конечном итоге Хопфа на жёсткий и узкий лоток гильотины.

Георг Попп. Выдающийся немецкий криминалист отправил на скамью подсудимых больше опасных преступников, чем иной заслуженный детектив.

С 1914 г. Георг Попп читал курс судебной медицины студентам медицинского и юридического факультетов в университете имени Гёте в г. Франкфурт-на-Майне. Активная научная и общественная деятельность Поппа растянулась более чем на четыре десятилетия (он умер в 1943 г. в возрасте 82 лет) и за это время он принял участие в расследовании более чем 120 преступлений. Не будучи сотрудником правоохранительных органов, Попп изобличил убийц больше, чем иное крупное полицейское подразделение за то же самое время. Что ж тут сказать: неординарный человек с неординарной судьбой, заслуживший целую книгу (о нём можно прочесть большую статью в «Википедии», хотя статья эта достаточно лаконична и не сообщает некоторые любопытные детали его расследований)!

Как уже упоминалось, ранним утром 2 декабря, когда стало ясно, что дом Ангерштейна полон трупов, Поппу позвонили во Франкфурт-на-Майне и попросили прибыть в Хайгер, дабы принять непосредственное участие в розыске преступников. Профессор примчался через несколько часов и лично осматривал место преступления и обнаруженные трупы. Попп дактилоскопировал трупы – те, разумеется, с которых можно было снять отпечатки пальцев – а также проделал эту манипуляцию с Ангерштейном, находившимся в больнице. Полученные отпечатки он принялся сравнивать с теми, что удалось зафиксировать на месте преступления и на уликах. Никакой системы в этом не было, он действовал наобум.

Каково же оказалось его удивление, а также удивление следственных работников, когда выяснилось, что кровавые отпечатки пальцев на топоре совпадают с… отпечатками пальцев Фрица Ангерштейна, единственной выжившей жертвы нападения! Это открытие могло означать только одно – хозяин дома касался топора, явившегося орудием убийства, и при этом его руки были в крови. Возможно, это была кровь самого Ангерштейна, он ведь был ранен, но гораздо более вероятным представлялась совсем иная картина произошедшего – Фриц сам убивал людей в своём доме. Подобное допущение сразу расставляло всё по своим местам – и странный вид хозяина дома, открывшего дверь почтальону, и чудесное спасение от грабителей, и даже исчезновение грузовика, стоявшего возле дома. Ангерштейн сам отогнал автомобиль за пределы Хайгера, после чего пешком вернулся в дом, зайдя по пути в магазин и купив там пару плиток швейцарского шоколада.

К полуночи 2 декабря, т.е. концу первых суток расследования, дело фактически было раскрыто. Осталось лишь добиться признания вины самим Ангерштейном и получить из его уст необходимые разъяснения деталей содеянного.

На следующий день в больничную палату в раненому явился прокурор и в ходе последовавшего официального допроса обвинил Ангерштейна в убийстве 8 человек, саморанении и имитации ограбления с целью введения следствия в заблуждение. Фриц затруднился с объяснением некоторых деталей, в частности он заявил, будто не помнит о своём визите в бакалейный магазин и покупке шоколада. Когда же зашёл разговор о времени нападения «грабителей», Ангерштейн стал утверждать, будто это случилось во второй половине дня, ближе к вечеру, что явно противоречило заключению судебных медиков, заявивших, что первые убийства произошли ранним утром.

Во время изложения деталей нападения и рассказа о собственном ранении Фриц оставался достаточно спокоен и полностью контролировал себя. Однако, когда речь зашла о выявленных аудитором хищениях денежных средств, сдержанность покинула управляющего. Он чрезвычайно занервничал и эмоционально заявил, что не крал деньги у ван дер Ципена, а лишь возвращал то, что владелец предприятия ему недоплачивал. Согласно утверждениям Ангерштейна, за весь период владения известковой каменоломней ван дер Ципен обсчитал его не менее чем на 90 тыс. или даже 100 тыс. рентных марок. Их-то он себе и вернул! Это было очень любопытное признание, поскольку аудитор называл сумму намного меньше (напомним, в его показаниях речь шла о 15 тыс. марок).

Услыхав же об обнаружении отпечатков собственных окровавленных рук на топорище, Фриц лишь пожал плечами. Он то ли не понял всей серьёзности этой улики, то ли просто не поверил допрашивавшему. Свою причастность к массовому убийству он категорически отверг и это запирательство до некоторой степени озадачило следователя своей очевидной неразумностью. Тем не менее, Фрицу Ангерштейну было заявлено, что он официально считается подозреваемым в убийстве 8 человек и поджоге собственного дома, а потому отныне все его контакты с окружающими будут проходить исключительно в присутствии сотрудников полиции. На Ангерштейна распространяются все ограничения, присущие режиму содержания в тюрьме, в том числе на владение колюще-режущими предметами, письменными принадлежностями и наличными деньгами.

Уходя, прокурор настойчиво рекомендовал Фрицу связаться с родственниками, способными представлять его интересы в процессуальных действиях, и озаботиться поисками адвоката. Чтобы стало ясно, о каких таких «процессуальных действиях, предполагающих присутствие представителя обвиняемого» идёт речь, можно сказать, что к середине дня 3 декабря уже было известно о наличии у Фрица Ангерштейна банковских ячеек в двух банках и абонентских ящиков в двух почтовых отделениях. Поскольку предстояло провести выемки находившегося в них содержимого, желательно было присутствие при этом представителя обвиняемого (нельзя не признать, кстати, что полицейская власть в Веймарской республике вела себя достаточно деликатно. Их коллеги из тогдашней советской Рабоче-Крестьянской красной милиции «заморачиваться» такими пустяками не стали бы однозначно!).

Нежелание Фрица Ангерштейна признать свою вину создавало определенную проблему для следствия. Она не была неразрешимой, в принципе, для придания суду не требовалось сознание обвиняемого, но оно, тем не менее, было желательно. Можно было потратить пару недель или даже месяц на «созревание клиента» (как говорил герой Папанова из кинофильма «Бриллиантовая рука») и возможно, попав после больницы в тюрьму, подозреваемый достиг бы нужной для признания вины кондиции. Однако сие было совсем не факт и подозреваемый, оказавшись в условиях строгой изоляции, мог, напротив, совершенно замкнуться.

Происходящее подтолкнуло следствие к выяснению обстоятельств жизненного пути предполагаемого убийцы и деталей, способных пролить свет на мотивы содеянного им. На этом пути следствие ожидали весьма неожиданные открытия.

Фриц Ангерштейн родился 3 января 1891 г. в городке Дилленбург, расположенном в непосредственной близости от Хайгера, и вся его жизнь оказалась связана с землёй Гессен на западе Германии. Сравнительно неподалёку – менее полутора сотен километров, – располагались крупные индустриальные центры набиравшей тогда мощь Германской империи: Франкфурт-на-Майне, Кёльн, Дюссельдорф, Дуйсбург. Отзвуки классовых сражений той поры доносились и до тихого провинциального Дилленбурга, благодаря чему отец Ангерштейна, член социалистической партии, попал сначала в городской совет, а затем умудрился стать городским головою. Хотя формально он считался человеком малообразованным, выходцем из рабочего класса, однако, привычка читать и заниматься самообразованием позволили ему превратиться в весьма эрудированного и неглупого общественного лидера. Известно, что он хорошо знал труды Карла Маркса, Прудона, но более всего разделял взгляды Каутского на «экономическое реформирование» капитализма. Перефразируя известный лозунг времён горбачевской перестройки, можно сказать, что мэр Дилленбурга боролся за «капитализм с человеческим лицом». По-видимому, отец будущего убийцы являлся неординарным человеком, во всяком случае, он питал почтение к науке и в таком же духе воспитывал детей. При этом он был строг и постоянно подчеркивал, что каждый человек должен добиваться места под солнцем собственным трудом и никаких наследственных привилегий быть не может.

Последний тезис имел прямое отношение к судьбе Фрица. Дело в том, что будущий убийца был седьмым ребёнком в семье, он родился ослабленным и с недостатком веса. Постепенно младенческие пороки удалось выправить хорошим присмотром и питанием, но в возрасте 10 лет у Фрица был выявлен туберкулёз лёгких. Считалось, что это болезнь бедняков, «люмпенов», как говорили тогда (т.е. деклассированных людей, отвергнутых социумом). Но ужас туберкулёза заключался в том, что от пресловутых «люмпенов» палочка Коха легко передавалась и вполне приличным членам общества. Тут достаточно сказать, что в 1899 г. от туберкулёза в возрасте 28 лет умер Георгий Александрович, младший брат Николая II, последнего монарха Российской Империи. Понятно, что даже если члены королевских семей той эпохи не были застрахованы от заболевания туберкулёзом, то что можно сказать в этом отношении о рядовых обывателях? Это была ужасная болезнь, которую тогдашняя медицина толком лечить не могла: существовали разного рода паллиативные подходы к лечению, но ввиду отсутствия антибиотиков, избавиться от болезни представлялось делом почти невозможным.

Однако, в начале 20-го столетия появилась новая методика, которая могла радикально помочь избавиться от болезни. Суть её заключалась в том, что поражённую туберкулёзным процессом часть лёгкого иссекали и одновременно удаляли несколько рёбер выше. Обычно туберкулёзные каверны сосредотачивались в нижней части лёгкого, поэтому если её убрать и удалить вышележащие рёбра, то лёгкое получало возможность для роста верхних отделов. Если такую операцию провести на ребёнке, то в процессе последующего роста организма негативные последствия хирургического вмешательства будут компенсироваться ростом лёгкого и человек сможет жить, практически не замечая того, что лишён части легкого. Это была прорывная для того времени технология и родители Фрица Ангерштейна согласились на её применение к сыну.

Надо отдать им должное – они желали Фрицу добра и, даже ставя под угрозу его жизнь, надеялись эту самую жизнь ему спасти.

Невероятно, но операция помогла! Маленькому Фрицу отрезали треть правого лёгкого, вскрыли грудь, точно консервную банку (уж извините за сравнение!), удалили три верхних ребра… Мать две недели безотлучно по ночам дежурила с кислородной подушкой возле кровати сына, поскольку перед рассветом тот обычно начинал задыхаться, даже не просыпаясь. И постепенно Фрица «выцарапали» с того света! Исцеление это казалось фантастическим! Такая ужасная пещерная технология, сильно травмирующая пациенат как физически, так и морально, но – она сработала! Фриц Ангерштейн выжил и со временем даже стал относительно здоровым человеком. В том смысле, что не жаловался на дыхание и хорошо переносил физические нагрузки, в повседневной жизни ни в чём себе не отказывал: он легко взбегал по лестницам, мог совершать долгие пешие прогулки, носил в поездках свой багаж, т.е. вовсе не казался инвалидом. Хотя, разумеется, отсутствие рёбер накладывало серьёзные ограничения на возможность выполнения тяжёлой физической работы – и по этой причине, кстати, Фриц не призывался в армию и Первая Мировая война прошла, что называется, мимо.

Впрочем, тут мы немного забежали вперёд. Мальчик прошёл долгий курс реабилитации, во время которого не мог посещать школу. Учился он по учебникам самостоятельно, кроме того, предоставленный самому себе на долгие часы, имел возможность много читать. Тяга к чтению всемерно поощрялась родителями, благо отец, как уже было отмечено, сам занимался самообразованием и считал, что оно способно заменить формальное обучение в школе и университете. Тяжелая болезнь, связанные с нею страдания, одиночество и тяга к чтению обусловили формирование у юного Фрица Ангерштейна довольно специфического характера – он рос нелюдимым, задумчиво-мрачным, целеустремленным и настойчивым. За внешней сдержанностью и малообщительностью, однако, скрывался темперамент взрывной и малоуправляемый.

К 1905 г. Фриц восстановился уже в полной мере. В свои 14 лет он превратился в достаточно высокого для того времени (рост 168 см) сутулого юношу, экстерном сдавшего учебный курс средней школы. У него не было друзей-сверстников – он просто не успел их найти ввиду болезни и лечения, – а потому подросток оказался лишён многого из опыта социализации мальчиков. Конечно, этот недостаток он компенсировал вежливостью и воспитанием, но некоторые аспекты поведения в обществе нужно постигать только личным опытом, не так ли? У Фрица всю жизнь были проблемы с женщинами и корни этого, видимо, уходили как раз в пору юности. Школьное образование его в возрасте 14 лет было закончено, отец решил, что сын получил уже достаточно академических знаний и пора начинать приносить в дом деньги.

Что и говорить, подход был по-немецки рационален и даже циничен, но для того времени это считалось нормой. Многие сверстники Фрица в этом возрасте бросали школы и шли обучаться ремеслу: плотничать, столярничать, класть кирпич… Поскольку Фриц фактически был инвалидом и не мог выполнять тяжёлую физическую работу, отец договорился, чтобы его взяли на обучение в страховую компанию.

Устроили Фрица учеником сюрвейера, особого человека, проверяющего и оценивающего имущество перед заключением договора страхования. Опыт этот оказался очень полезен – Ангерштейн увидел страховой бизнес изнутри, приобщился к азам работы финансовых компаний, понял как и из чего делаются деньги. Работа помогла молодому человеку завести полезные связи, поскольку его семья была хорошо известна в округе, а теперь и он сам вступал в деловые отношения с местными жителями. Набравшись опыта, Фриц был допущен к самостоятельной работе и несмотря на отсутствие специального бухгалтерского образования, дела у него пошли очень даже неплохо. Главная проблема в жизни Фрица Ангерштейна того времени заключалась, пожалуй, в его одиночестве. У него не было друзей, ему не с кем было пропустить кружечку-другую пива вечером трудного дня, а старшие сёстры и братья мало могли ему в этом помочь – у всех была своя жизнь.

Впрочем, к двадцати годам Фриц вроде бы отыскал человека, способного скрасить его одиночества, но выбор этот, как показали дальнейшие события, явился главной ошибкой всей его жизни.

Ангерштейн познакомился с Кетэ Барт в 17 или 18 лет, когда явился осмотреть дом, в котором проживала семья девушки, с целью его последующего страхования. Кетэ была на год младше Фрица. Довольно долго встречи их носили характер эпизодический и ничего не значащий. Лишь в 1911 г. Фриц активизировался и стал ухаживать за девушкой так сказать формально, т.е. назначать свидания, провожать и демонстрировать символические знаки внимания. Женитьба, наверное, могла бы помочь Фрицу обрести душевный комфорт, но в качестве объекта своей привязанности молодой человек выбрал девушку, мягко говоря, неподходящую.

Трудно сказать, что именно с Кетэ Барт было «не так», но девушка была явно проблемная и проблемы эти лежали в области психиатрии. Наверное, сейчас бы ей поставили диагноз шизофрения, но в первом десятилетии 20-го века не существовало ни этого термина, ни понятия об этой болезни. То, что сейчас понимают под шизофренией, тогдашняя психиатрия разделяла на несколько различных заболеваний. Нельзя исключить того, что причина расстройства здоровья Кетэ крылась в дурной наследственности и отклонения в её поведении были связаны вовсе не с душевной болезнью, а органическим поражением мозга.

Впоследствии – т.е. уже после убийства матери и дочери – высказывались предположения о том, что Катарина, мать Кетэ, в дни молодости занималась проституцией и если в те годы она перенесла венерическую болезнь, то вызванные ею осложнения вполне могли передаться детям. Не будем забывать, что речь идёт о 19-м столетии, то есть таком времени, когда лечение сифилиса ртутьсодержащими препаратами подрывало здоровье лишь немногим менее самой болезни. К сожалению, о молодых годах Катарины Барт известно крайне мало, имеются лишь невнятные свидетельства о её высоком росте, красоте, властном характере… Дамочка эта умела управляться с мужчинами и тем удивительнее то обстоятельство, что по меркам своего времени замуж она вышла довольно поздно – аж в 27 лет! – а детей рожала ещё позже (всего Катарина родила четырёх девочек). В общем, нельзя исключать того, что проблемы Кетэ связаны не лично с нею, а лишь являются следствием бурной молодости матери.