Текст книги "Черная Шаль. Книга 1"

Глава 4

Разрытая Вишаном могила смотрелась пустой глазницей на ухоженном лице самого респектабельного городского кладбища, и вызывала чувство сильного душевного дискомфорта у четверых мужчин, стоявших у ее края. Мужчины наблюдали, как на дне могилы два солдата срочной службы разрезали автогеном тяжелый черный гроб из полированного дерева. Гроб поддавался плохо и один из мужчин, стоявших у края могилы, сказал:

– Возможно, что это никакое ни дерево….

– Мне тоже так кажется, Сергей Семенович, – поддержал его самый молодой из всей компании, вихрастый кадыкастый очкарик, – Это не дерево, это – мастопатан, черный губчатый мастопатан – самая распространенная коферментная форма нашего титана. Мы с Орнадским нашли уйму этой дряни в девяносто втором году на Ямале во время той петрушки с ненецкой старухой из стойбища Гунак…

Все почему-то заулыбались скверными кислыми улыбками при упоминании о стойбище Гунак. А тот, кого вихрастый молодой человек назвал Сергеем Семеновичем, усмехнулся как-то особенно хмуро и криво, оглянулся на дежуривших невдалеке автоматчиков из группы «Альфа», на специальный бронированный катафалк, чей длинный кузов яркосверкал под лучами майского солнца. Ещё кривее усмехнулся и вихрастый очкарик, оборвал рассказ о ненецкой старухе с летающими вшами в голове.

– Товарищ полковник, – выпрямился один из возившихся в могиле, – по-моему, готово, можно открывать крышку.

– Ты уверен, Саенко?! – ни от кого не ускользнуло, что голос Сергея Семеновича дрогнул.

– Уверен, товарищ полковник, – твердо повторил солдат. – И еще…, – добавил он и замялся.

– Что еще? – глаза Сергея Семеновича сузились и сделались холодными, в них сверкнул стальной блеск, они впились жадным взглядом в крышку гроба.

– Нам с рядовым Зайцевым кажется, что в гробу кто-то шуршит. Но мы знаем, что в гробу ничто не должно шуршать…

– Вы чересчур много знаете для рядовых, Саенко! – строго оборвал разговорчивого солдата Сергей Семенович. – Быстро вылезайте из могилы!

Когда солдаты выполнили приказание, полковник спрыгнул туда сам.

– Осторожнее, Сергей Семенович! – встревоженным голосом посоветовал ему очкарик.

– Двум смертям не бывать, Эдуард! – вяло махнул рукой Сергей Семенович, усаживаясь на корточки рядом с гробом. Задумчивый взгляд его словно приклеился к блестящей хромированной ручке, на чьей гладкой поверхности четко зафиксировались отпечатки пальцев Вишана. Он смотрел и смотрел, и все никак не решался взяться руками за край приподнятой крышки и резким сильным движением отшвырнуть ее в сторону, обнажив для всеобщего обозрения внутренности гроба. Зрители на краю могилы напряженно ждали, когда это произойдет. Но Сергей Семенович, минуту назад спрыгнувший в могилу с твердым намерением побыстрее познакомиться с содержимым гроба, сейчас не торопился.

Во-первых, его поразил тот факт, что гроб оказался с подогревом, а во-вторых, и это было главным – он почувствовал опасность, смертельную опасность, притаившуюся рядом, под черной полированной крышкой. И это ощущение близкой угрозы для жизни странным образом переплелось со смутным, но сильным ощущением вины неизвестно перед кем, может – перед покойником, чей последний приют полковник вынужден был предавать сейчас кощунственному осквернению. И еще… Сергей Семенович, продолжая сидеть на корточках на дне могилы, вдруг стал производить крайне жалкое впечатление. Стоявшим сверху, у осыпавшихся краев могилы, их легендарный начальник показался присевшим по тяжелой нужде клиническим идиотом – настолько несчастным, растерянным и бессмысленным сделалось его лицо.

А Сергею Семеновичу, действительно, на пару секунд сделалось крайне жутко – эгоистичный страх перед возможной скорой гибелью и неясное чувство вины уступили место нахлынувшему ощущению непоправимости происшедшего. Ночью что-то произошло. Непоправимое, внушающее ужас, сеющее панику и смерть, поражение. А поражения Сергей Семенович терпел очень редко. И если терпел, то очень сильно переживал. Как сейчас – в могиле, грабительский раскоп которой ему ни коем случаи нельзя было допустить.

Внутреннее состояние полковника постепенно проникло и в души подчиненных.

– Вы считаете, что мы оказались в ситуации «Игрек»!? – нарушил тишину капитан Эдуард Стрельцов, самый многообещающий офицер в команде Сергея Семеновича.

– Этого я пока не считаю, медленно проговорил Сергей Семенович, и так же медленно поднимаясь с корточек, добавил: – Мы пока не будем вскрывать этот гроб. Лучше, думаю, сделать это завтра, а на ночь оставим охрану.

– Не понял, – озабоченно глядя на Сергея Семеновича, произнес капитан Стрельцов.

– Прежде чем его вскрывать, – объяснил Сергей Семенович Стрельцову, – я должен позвонить в Москву, – и немного помолчав, причем молчание получилось очень тягостным и зловещим, он добавил: – Здесь создалась слишком опасная ситуация, для того, чтобы принимать единоличные решения.

Глава 5

Тёще наш с женой подарок понравился. Она долго встряхивала шаль на вытянутых руках и с видимым удовольствием наблюдала, как возникают, расходятся кругами и вновь тонут без следа в непроницаемой пушистой черноте бирюзовые и спектральные круги, овалы и волнистые линии.

– Прелесть какая! – медленно, с восхищением и благодарностью произнесла теща, прекратив встряхивать наш удивительный подарок. – Спасибо, дорогие мои! – И она поочередно, сначала – жену, а затем – меня, смачно расцеловала в обе щеки.

– Это Валька выбирал, – с улыбкой сообщила Рада своей счастливой маме.

– Ну он же меня любит, зять мой! – почти нежно взглянув мне в глаза, торжественным голосом заявила теща, слегка приобхватила мои плечи большой не по-женски сильной рукой, и приглашающе подтолкнула (презентация черной шали проходила в её спальне) к дверям, ведущим в зальную комнату, где за накрытым праздничным столом ожидали начала роскошного обеда проголодавшиеся гости.

Впрочем, ожидание того стоило. Забыл совсем сказать, что теща моя была директором одного из крупных городских ресторанов, ну и, разумеется, праздничный стол, покрытый скатертью, сверкавшей снежной чистотой, буквально прогибался под тяжестью объёмных кулинарных узоров, поражавших глаз многоцветьем свежих, ярких, аппетитных красок. Бутылки шампанского, хрустальной и чистой, как слеза, водки, дорогих коньяков, составляли основу хитроумно сварганеной композиции обильной снеди на столе и невольно приковывали к себе жадные взгляды, старавшихся сдержать дрожь нетерпения нескольких анонимных алкоголиков и алкоголичек, имевших честь присутствовать среди умеренно пьющего большинства друзей и родственников тещи. В воздухе чувствовалось всеобщее нарастающее оживление.

Оживление разразилось своим естественным апогеем – появлением самой юбилярши с накинутой на плечи роскошной шалью. Полная, но удивительно пластичная в движениях, теща, лебедем прошлась перед завопившими комплименты гостями, повернулась вокруг оси, приподняв слегка уголки шали с обоих концов, словно собиралась сплясать «цыганочку», и усевшись за отведенное ей почетное место во главе стола, звонким голосом похвалилась:

– Зять мне подарил такую красавицу – уважает и любит, значит, тещу, если на пятьдесят лет в самую точку её вкусам потрафил!

Речь именинницы прервал требовательно зазвонивший телефонный аппарат, висевший у нас в коридоре на стене. Теща танцующей походкой подошла к телефону, сняла трубку, поднесла ее к уху и возбужденно-радостным голосом, с хорошо поставленным выражением, произнесла:

– Я слушаю Вас! – и лишь только услышав голос, находившегося на противоположном конце провода, абонента, теща тихонько счастливо ахнула и по ее розовощекому, и без того оживленному лицу, мгновенно расползлось выражение самого настоящего экстаза. Она слушала минуты три, не переставая блаженно улыбаться и иногда успевая вставлять одну и ту же фразу: «Спасибо, спасибо Вам огромное, Андрей Витальевич!!!».

Через три минуты монолог невидимого, но, по всей видимости, очень влиятельного абонента, закончился и, бесконечно счастливая теща, повесила трубку, на несколько секунд томно опустив голову долу. В квартире установилась выжидательная тишина. Теща подняла голову и, не в силах стереть с лица широченную улыбку, сообщила гостям благоговейным полушепотом, как, если бы ей позвонил и поздравил с юбилеем сам Господь Бог:

– Э то зво нил мэр!

Гости разразились бурей рукоплесканий, а кто-то из тёщиных официантов крикнул:

Жалко, что мэр Вас не видит – с такой шалью, Антонина Кирилловна, Вам хоть сейчас – на Всемирную выставку! – и не поняли гости, какую именно выставку имел ввиду успевший где-то «клюкнуть» официант – тёщ, шалей или того и другого, как вместе взятого и единого целого. Но неудачный комплимент подвыпившего официанта почти сразу потонул в разбушевавшемся море других, гораздо более удачных комплиментов. И никто кроме меня не расслышал произнесенные негромким, но очень убежденным голосом, слова:

– Да с такой шалью на плечах только заживо в гроб ложиться!

Слова были произнесены у меня почти под самым левым ухом, и я резко обернулся, сразу столкнувшись с убийственно ироничным взглядом огромных глаз жены, за которые, собственно, и полюбил её когда-то. Эти кощунственные слова произнесла именно она.

– Ты что?! – я мгновенно разозлился не на шутку, – Ляпни еще раз погромче, а то тебя никто не услышал. Пять минут назад сама же восхищалась этой шалью, а теперь?!

– А теперь не восхищаюсь! – коротко парировала Радка, не сводя непонятного, устремлённого мимо меня взгляда на шаль, покрывавшую плечи её матери. Тысячи золотистых точек, отражавшие свет электрической люстры, сверкали на поверхности шали, заставляя ее выглядеть почти по-неземному красивой…

Глава 6

Андрей Витальевич Шлодгауэр после завершения короткого разговора с моей тещей, некоторое время в задумчивости стоял над телефонным аппаратом и мысленно прокручивал только что состоявшуюся беседу, выискивая возможные, неудачно построенные фразы, которые кажущейся недосказанностью могли бы обидеть юбиляршу. Но нет – слабых мест в своем поздравительном монологе, временно исполняющий обязанности городского мэра, не нашел. «Женщина, я думаю, останется довольна!», – удовлетворенно подумал он, усаживаясь в удобное мягкое кресло перед телевизором, возвращаясь к прерванному просмотру учебного видеофильма «Как воспитать в себе политического вождя?».

В этот вечер Андрей Витальевич остался дома в одиночестве – жена с дочерьми осталась ночевать на даче, и он решил посвятить выдавшийся свободным вечер политобразованию, которого, по его мнению, ему ощутимо не хватало, как новоиспеченному главе городской администрации. Посмотрев пару минут на экран, Андрей Вальтерович вдруг ощутил отсутствие душевного спокойствия, какое обычно испытывал вот в такие, редко выдававшиеся, одинокие вечера отдыха, когда ему никто не мешал заниматься размышлениями на любимые темы.

Что-то насторожило и.о. мэра – какое-то неуловимое темное предчувствие, неожиданно вылетевшее из мглы подсознания и прошло немало времени, прежде, чем он интуитивно связал его появление с праздновавшимся в эти часы пятидесятилетним юбилеем Антонины Кирилловны Кобрицкой – директора, едва ли не крупнейшего, городского ресторана «Люкс», вот уже несколько лет традиционно обслуживавшего городскую номенклатуру.

Что-то там, на этом юбилее, происходило не так, неправильно и нелояльно по отношению к верхушке городской администрации.

– Надо же!.. – воскликнул он даже вслух, безмерно удивившись вздорности собственных, таких пугающе, неожиданных мыслей.

В этот момент, как раз зазвонил мобильный телефон. «Очень кстати!» – подумал и.о. мэра, поднося «говорящую дырку в семейном бюджете» к правому уху, не без оснований предполагая, что звонит с дачи жена.

Но оказалось, что это звонила вовсе не жена – Андрей Витальевич услышал хорошо поставленный мужской голос, давно уже ставший ему ненавистным. Голос принадлежал генерал-майору внутренних войск в отставке, бывшему Депутату Государственной Думы, черт его знает, какого созыва, главе областного отделения одной морально полностью обанкротившейся политической партии, некоему Антону Савичеву.

– Здорово, Андрюха! – в обычной своей фамильярной манере поприветствовал Шлодгауэра Савичев (когда-то, лет двадцать пять назад, они вместе учились в университете на разных факультетах), на что Андрей Витальевич с тихой ненавистью процедил сквозь зубы:

– Не Андрюха, а – Андрей Витальевич. Я же с тобой свиней не пас, Антон! Говори быстрее, что хотел и не трать мои деньги!

– Я тебя хотел предупредить о наступлении крайне неблагоприятных дней для представителей правящей в области и, особенно, в городе, партии. Это совершенно достоверные данные, вытекающие из друидического гороскопа, составленного нашим известным городским магом Надеждой Врубливлецкой! Уже завтра или послезавтра ты, Андрей, можешь запросто сойти с ума, как бедный Тарасов! У тебя существует лишь один реальный шанс избежать в ближайшем будущем крупных неприятностей, это – я и моя партия…

– Пошел ты !!!.. – в ярости воскликнул Шлодгауэр и отключил мобильник. А затем выключил и телевизор – сосредоточиться на просмотре у него не осталось никаких нервных резервов. Он нетерпеливой рысцой подбежал к холодильнику и достал оттуда, из заветного тайника между трехлитровыми банками с солониной, недавно начатую литровую бутылку настоящего ямайского рома. Так что у субботнего вечера появился великолепный шанс, не оказаться, безнадежно загубленным.

Глава 7

Мы сели за стол, и вдруг я увидел, как над полными обнаженными плечами Антонины Кирилловны – плечами, можно сказать, стареющей античной богини, полыхнуло ослепительно и бирюзово, и громадная ромбовидная тень погасила на миг яркие праздничные краски белоснежного стола. Я зажмурился, тряхнул головой и открыл глаза, и сразу понял, что никто за столом кроме меня ничего не заметил. Не было никакого бюрюзового сполоха и большущей ромбовидной тени, не меркло многогранье красок салатов и закусок – это просто теща снимая с плеч красивый, но слишком жаркий подарок для майского вечера, нечаянно махнула им в воздухе, и на ворсинках шали преломился электрический свет.

– Миша, будь другом, – аккуратно свернув и протянув шаль тестю попросила она, – отнеси пожалуйста, положи в шифоньер, на ту полку где лежат мои самые любимые вещи!

Последние слова нарочито громко тёща произнесла скорее всего специально для меня, и мне, безусловно, во второй раз за праздничный вечер потеплело на душе, но я не ответил Антонине Кирилловне, не улыбнулся нежно и благодарно. Как зачарованный наблюдал я за тестем, вернее, за тем, как уносит он в родительскую спальню черную-пречерную шаль.

«Да что же это, Господи?! Что это было со мной?!?!?!» – я сумел промолчать, я нахмурил лоб, пытаясь понять, что меня вдруг так сильно и мимолетно потрясло, но ничего не понял и к нормальному состоянию меня вернул веселый насмешливый крик Антонины Кирилловны:

– Валька, ты подавился, что ли?! Радка, по спине его похлопай, он точно что-то съел – первого тоста не дождался!

Гости вежливо рассмеялись, из спальни вернулся тесть и застолье началось. Но и после первого тоста, и после второго, выражение лица у меня оставалось дурацким или нелепым, что практически означает одно и то же. Сидевшая напротив директорша табачной фабрики всё время пялилась на меня строгим оценивающим взглядом, словно я был не человек, а – образец бракованной сигареты. Но вместо того, чтобы конфузливо улыбнуться, я посмотрел в глаза директорши с откровенной ненавистью, и она поспешила отвести свои строгие глаза куда-то в другой угол пиршественной залы. Радка больно ударила меня локтем в бок и прошептала, почти прижавшись губами к уху:

– Да ты что творишь?! Улыбнись немедленно, все же видят твою злую рожу!

Я послушался, так как человеком, по сути, был послушным, и широко-широко улыбнулся, выпил водки.

Радка подложила на тарелку кусок осетрины, розовой ветчины, пару ложек какого-то сложного острого салата.

– Морковки с грецкими орехами подложи ему, Радочка, он такого, наверняка, еще никогда не пробовал! – неожиданно приняла живое участие в составлении моего праздничного меню директорша «табачки». Сама она уписывала за обе щеки бутерброды с красной икрой и раковые шейки.

Водка мне ударила в голову, я нагло принялся разглядывать двадцатилетнюю дочь директорши, Наденьку, сидевшую рядом с матерью и оживленно о чем-то болтавшую со своим соседом, незнакомым мне мужиком лет сорока. Так что наблюдал я Наденьку в профиль, с пьяным умилением любуясь ее маленьким ушком, имевшим органичное продолжение в виде отороченной золотым кружевом тяжелой изумрудной капли. Я почему-то даже подумал, что изумрудная капля эта – чья-то окаменевшая слеза, и может быть не абстрактная «чья-то», а слеза некурящей части человечества, оплакивающей безвременно погибших от рака легких курильщиков. Людские горе и боль преломившиеся в прозрачной слезе изумрудной сережки, бросали на матовую наденькину шейку сполохи тревожного зеленого огня.

Я поймал себя на неприятном факте, что мне вдруг все вокруг начинало казаться тревожным. Но кто-то, кажется, из мурманских гостей провозгласил новый тост, опять пришлось выпить водки, и поднимавшаяся непонятная тревога немедленно улеглась. Я невольно превратился в милого, веселого, непосредственного собеседника, активно принялся подкладывать сидевшим рядом женщинам закуски, подливать вина, пытался острить и заставить влюбиться в себя изумрудоухую Наденьку. Радмила не замечала моего неуклюжего флирта, увлеченная оживлённой беседой на пустяковую тему с Наденькиной матерью.

Глава 8

В большом цыганском доме, где жили Шита и Вишан, во всех комнатах горел свет, полыхали также мощные лампы в обширном сарае, и – над заасфальтированным двором, посреди которого замер пятитонный грузовик. Вишан и Шита пересчитывали краденый товар и деньги. Вернее, этим занимались мужчины – Вишан и Мишта, а бедовая Шита готовила ужин. На кухне громко пузырился жир на обширной сковородке и по дому разносился запах жареного мяса и лука. Вишан и Мишта давно уже изрядно проголодались, и кухонные ароматы заметно выбивали обоих из равновесия, мешая сосредоточиться на скрупулезном подсчете богатств, выкопанных из таинственной могилы. Подсчет происходил в сарае, сверху донизу заваленном ворованным добром.

Посреди бетонированного пола сарая цыгане расстелили гигантское старое покрывало и вывалили на него содержимое полосатых мешков, сшитых из краденых простыней. Вишан сел на одном конце покрывала, Мишта – на противоположном, и каждый перебирал свою долю. Перебирали они в основном крупные кристаллы красивого неопределенного цвета, напомнившие Шите на кладбище мармеладки. Кристаллы вспыхивали по краям обработанных граней маленькими радугами и при нечаянном ударе друг об дружку издавали нежный переливчатый звон. В выпученных базедовидных глазах цыган светились умиление и почти детский восторг. Похоже, что неброская самобытная, не похожая на крикливое сверкание бриллиантов, красота кристаллов незаметно пленила чёрствые души отпетых бандитов.

А высоко над домом, в ночном майском небе, полыхал идеально круглый диск голубой раскаленной луны, безуспешно пытавшейся растопить потоками холодного света непроницаемую темень, залившую запутанные узкие улочки цыганской слободы. Невероятная по размерам, чем-то похожая на гиену, лохматая средне-азиатская овчарка по кличке Вчир, охранявшая цыганский дом, с аппетитом выгрызала мягкие ткани из твердого, как сталь, рогатого черепа обитателя разграбленной накануне могилы. «Злее будет!» – резонно решил Вишан, отдавая собаке рогатую голову. К тому же он рад был поскорее от нее избавиться.

Шита, тем временем, уже поставила сковородку с жареным мясом на стол, из холодильника вытащила нераспечатанную литровую бутылку водки «Абсолют-цитрон» и принялась раскладывать ножи и вилки. Затем она вдруг неподвижно замерла на секунду, очевидно, какая-то неожиданная мысль пришла ей в голову. И точно, плутоватая улыбка расползлась по неприятному лицу Шиты стайкой морщинок-змеек, и довольно пробормотав что-то наподобие: «Сейчас я их удивлю», она достала из настенного шкафчика трехлитровую стеклянную банку, наполненную мутноватой желеобразной массой зеленоватого оттенка.

Шита была почему-то уверена, что имеет дело с дорогой иностранной приправой специально для мясных блюд, изготовленных на основе натурального оливкового масла. Впрочем, она несколько раз пробовала желеобразную массу на вкус – кончиком языка, не рискуя глотать, в течение предыдущего месяца, и она неизменно вызывала у нее восхитительные ощущения. Месяц назад Шита переложила ее в обычную трехлитровую стеклянную банку из блестящего ярко-оранжевого, скорее всего, керамического сосуда, наряду с прочим извлеченного из предпоследнего раскопанного «теплого гроба».

Сосуд необходимо было срочно продать, а продажа вместе с ним симпатичного содержимого показалась жадной Шите непростительным расточительством. Она перелила остро пахнувшее зелье в трехлитровую банку и спрятала от Вишана в настенный шкафчик. Или приснилось ей, или нашептал на ухо чей-то беспокойный дух, что неизвестная субстанция из керамического сосуда огненного цвета не может быть ничем иным, как вкусной съедобной штукой – каким-нибудь кулинарным жиром или пикантным соусом. Она твердо решила приберечь «соус» до ближайшего торжественного события.

И вот, спустя месяц, событие настало – новый, безнаказанно раскопанный «теплый гроб», оказавшийся богаче всех предыдущих вместе взятых. Шита решительно взяла банку с соусом из потустороннего мира и нечаянно вывалила чуть ли не половину содержимого в необъятную сковородку, доверху полную кусков жареной свинины.

Жир еще пузырился в сковороде и немедленно вступившая с ним в реакцию зеленоватая слизь породила высокий столб розоватого, пряно пахнувшего пара, с шипением ударившего под самый потолок. Мясо на сковородке мгновенно покрылось нежно-лиловыми и розово-перламутровыми крупными пузырями. Пузыри надувались, с громким печальным чмоканием лопались, распространяя вокруг и, главное, радуя чуткое обоняние Шиты, целую феерию, одновременно и нежных и острых, и горьких и сладких, но одинаково тонких, чуть-чуть самую малость, дурманивших густых ароматов. На месте лопнувших пузырей сразу надувались другие, снова лопались и волшебные запахи делались концентрированнее и вкуснее.

– Виш-ша-ан!!! – в радостном возбуждении зычно гаркнула Шита, лихорадочно свинчивая пробку с водочной бутылки и стремительно разливая водку по высоким фужерам.

– О-у-у!!! – раздался в ответ приглушенный крик из сарая.

– Бросайте все – пора к столу!