Текст книги "Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию"

В этих условиях, когда в столице проходили стихийные митинги и демонстрации с требованием отставки правительства, доказавшего свой «контрреволюционный» характер, большевистские агитаторы и активисты, работавшие в рабочих кварталах и казармах гарнизона и испытывавшие сильное влияние уличной стихии, с ее радикальным антиправительственным протестом, вынуждены были определить свое отношение к происходящему.

Разочарование в самой возможности соглашения или тем более контроля за действиями Временного правительства было настолько глубоким, что отразилось на настроениях делегатов общегородской конференции самым радикальным образом. Теперь, когда, с точки зрения большевиков (а также многих представителей других социалистических партий), правительство само нарушило соглашение с «революционной демократией», которое подразумевало отказ от экспансионистских планов, ни Совет, ни тем более РСДРП(б) более не могут считать его силой, лояльной революции. Всякое «поскольку» из вызывавшей столько споров формулы об условной поддержке правительства теперь было исчерпано. Временное правительство из органа, «закреплявшего» революционные завоевания народа (так рекомендовал его Сталин в марте), превратилось в орган контрреволюции.

Когда вечером 19 апреля делегаты общегородской конференции собрались на очередное заседание, позиция Совета и лидеров умеренных социалистов по поводу ноты Милюкова еще не успела выясниться, а улицы столицы уже заполнялись протестующими толпами солдат и рабочих. Первый порыв, которому поддались делегаты большевистской конференции, заключался в том, чтобы теснее сплотиться и «координировать свои действия с действиями Совета». В ходе дальнейшего обсуждения, продолжавшегося всю ночь, эта мысль получила весьма своеобразное развитие.

Зиновьев выступал, доказывая необходимость давления на массы (а не на Совет), разъяснения им бесперспективность соглашения с буржуазным правительством, т. е. отстаивал ленинскую точку зрения. При этом острие его критики было направлено против действующего советского большинства: «Члены Совета… выступают совершенно контрреволюционно». Его слова отзывались совсем не тем эхом, которого он ожидал. Например, Рахья, представитель левой части ПК, призвал «через районы действовать на Совет рабочих депутатов, чтобы он взял в свои руки всю власть». Разница между этими подходами более чем существенная: Зиновьев (и Ленин) зовет к пропагандистской работе против нынешнего состава Совета, Рахья – к тому, чтобы вынудить этот состав взять власть немедленно.

Но самое удивительное это то, что левых радикалов из числа петроградских большевиков поддержали с огромным энтузиазмом их более умеренные товарищи, те, кто еще вчера выступал против линии Ленина на конфронтацию с Временным правительством. Теперь, например, Аксельрод, член военной комиссии ПК, говорил: «Речь должна идти не о замене отдельных лиц, а о переходе власти к Советам… Надо вызывать войска с оружием. Цель: не арест временного правительства и вооруженное восстание, а вызвать солидарность с нашей позицией». Его поддержал Н. И. Невский.

В предложении Аксельрода и Невского можно, конечно, увидеть «организационный эгоизм» «военки», желание поставить в центр политической жизни страны работу своей комиссии (никто кроме нее не мог от имени партии «вызывать войска с оружием»). Однако этим дело не исчерпывается. Логика умеренного большевистского курса середины марта – середины апреля строилась во многом на идее советской лояльности, которая исключала конфликт с правительством, поддерживаемым Советом. Теперь, когда правительство «разорвало» соглашение с ним, эта идея могла послужить отправной точкой для призыва к немедленному свержению самого правительства в пользу Совета.

Этот легкий переход от умеренности к крайнему радикализму был поистине поразительным, но, вместе с тем, вполне логичным. Однако такие сторонники Ленина, как Зиновьев и Сталь поняли, какую опасность он в себе таит, и предостерегали собравшихся не «перескакивать через Совет» (т. е. не принимать за него решения о взятии власти). «Я призываю вас к спокойствию… – говорила Людмила Сталь – Не забывайте шаткость и отсутствие авторитета у Совета…, не будьте левее самого Ленина». На глазах совершалось «диалектическое чудо», когда одна крайность с легкостью превращается в свою противоположность. Вчерашние правые большевики в петроградской организации становились сегодня «левее самого Ленина».

Накал страстей несколько снизился, когда было сообщено, что правительство готово капитулировать перед Советом и отказаться в его пользу от власти. «Не сегодня-завтра Исполнительный комитет станет на нашу точку зрения силой вещей – пообещал Молотов – пока же неизвестно какую позицию он примет» и предложил собравшимся присоединиться к резолюции ЦК, написанной только что Лениным и принятой ЦК (характерно, что Молотов, один из лидеров «левого крыла» партии, презентует ленинскую резолюцию, рассчитывая, вместе с тем, на перемену политической линии действовавшего состава Совета). Эта резолюция ЦК носила очень умеренный и выжидательный характер. Она критиковала правительство и выражала уверенность, что только переход власти к Советам (при руководящей роли «революционного пролетариата», что на языке большевиков, фактически, означало преобладание их представителей в этих органах) способен стать «единственным спасением для массы мелкобуржуазного населения». Для приближения этого момента ЦК рекомендовал два средства: «самую широкую организацию митингов» и «организацию давления рабочих и солдат на политику Совета… в смысле отказа Совета от политики соглашения с Временным правительством». Ленин ждал, что скажут лидеры советского большинства, но не слишком верил в способность нынешнего «мелкобуржуазного» блока взять власть и выступить против правительства. Но у его петроградских товарищей терпения было куда меньше.

Итак, к утру 20 апреля создалось весьма странное и неожиданное положение. Нота Милюкова воспринималась советскими делегатами, рабочими и солдатскими массами и, конечно, большевиками, как откровенное наступление правительства на завоевания революции и как разрыв того соглашения, которое связывало его с Советом. Последний довольно долго не мог определиться со своей дальнейшей политикой. Утром 20 апреля на заседании Исполкома было принято решение о проведении совместного заседания с правительством, которому надлежало объяснить свою позицию. Однако никаких решений по вопросу о власти принято пока не было.

Такое положение отражалось в сознании и настроениях большевиков Петрограда специфическим образом. Те, кто выступал против «Апрельских тезисов» Ленина, опасаясь конфликта с Советом, лояльным правительству, теперь готовы были «звать войска», чтобы защищать Совет от правительства, рассчитывая на дальнейшую «благодарность» советского большинства. Их оппоненты – Ленин и его сторонники – не определились со своей позицией, ожидая реакции самого советского большинства, но стремились использовать народное возмущение для эскалации революции, т. е. для агитации в пользу расширения представительства собственной партии в Советах и т. д. Причем, в соответствии с ленинскими идеями, главным адресатом этой агитации должна быть масса «мелкой буржуазии» (прежде всего, – солдат), от действий которой и зависит дальнейший ход революции.

Эту линию иллюстрирует, например, написанное Лениным 20 апреля «Воззвание к солдатам всех воюющих стран». В этом воззвании, в частности, говорилось: «Братья-солдаты! Сделаем все от нас зависящее, чтобы ускорить наступление этого, чтобы добиться этой цели (перехода всей власти в руки Советов и заключения ими демократического мира – А. С.). Не будем бояться жертв – всякие жертвы на благо рабочей революции будут менее тяжелы, чем жертвы войны». Таким образом, агитация и «разъяснение» массам истинной сути происходящего должны были, по мысли Ленина, толкнуть их к поддержке «пролетарской» (т. е. большевистской) политики. Но в сложившихся условиях такие призывы с чрезвычайной легкостью могли интерпретироваться также как призыв к вооруженному восстанию.

В то же время, умеренные большевики вынуждены были отказываться от «условной поддержки» правительства (ведь больше ни о каком «контроле» над ним говорить не приходилось). Теперь они, продолжая держаться за стратегию «советской лояльности», видели выход в переходе всей полноты власти к Советам. Таким образом, они на тактическом уровне принимали важнейшие из «тезисов» Ленина – признавали завершение «буржуазного» этапа революции и поднимали на знамена лозунг «республики Советов». Следующий шаг к сближению в области теории и тактики сделал уже сам вождь.

Но этому предшествовала промелькнувшая с калейдоскопической быстротой цепь событий. Лидеры Совета, как уже говорилось, пошли на переговоры с правительством, которые состоялись в ночь с 20 на 21 апреля. Как и ожидал Ленин, переговоры завершились новым соглашением, а значит, противопоставить Советы правительству не удалось. С другой стороны, в Петрограде (а также в большинстве городов страны) прошли, начавшиеся более или менее стихийно, массовые уличные манифестации и митинги, как сторонников, так и противников правительства. Произошли уличные столкновения, приведшие к жертвам. В этой напряженной обстановке часть работников ПК (во главе с Багдатьевым) приняла активное участие в этих митингах и шествиях, выставив по своей инициативе лозунг немедленного свержения Временного правительства.

Известен текст листовки, написанной Багдатьевым в ночь с 20 на 21 апреля и подписанной от имени ПК, задержанный утром по прямому постановлению ЦК. В нем, в частности, говорится: «Временное правительство неисправимо, – оно никогда не будет служить народу. Ошибки Совета Рабочих и Солдатских Депутатов исправимы, – он будет служить народу… Долой Временное правительство! Никакого ему доверия! Никакой ему власти! Да здравствует Совет Рабочих и Солдатских Депутатов! Полное ему доверие. Полная ему власть». Если бы Багдатьев произнес те же слова до кризиса – Ленин бы аплодировал ему первым. Теперь он настаивает на том, чтобы изъять эту слишком «левую» листовку.

Дело в том, что сам Ленин (вместе со своими сторонниками в ЦК и среди петроградских большевиков) делает шаг навстречу своим вчерашним оппонентам в важнейшем тактическом вопросе. Он, фактически, переходит на позиции советского легализма. Ленин проводит в ЦК 21 и 22 апреля две резолюции, отражающие его точку зрения и его тактику в условиях кризиса. Первая резолюция повторяет призывы к рабочим и солдатам отказаться от ошибок «теперешнего большинства вождей Совета» и приступить к перевыборам своих представителей в Совете. Эту тактику «давления на массы» Ленин сформулировал еще 15 апреля, выступая на заседании городской конференции. Ее принципиальная верность была подтверждена и резолюцией ЦК 22 апреля. Однако теперь Ленин уже знает, что «мелкобуржуазная масса» «снова пошла за меньшевистскими и народническими вождями» (Совет пошел на новое соглашение) и понимает, что конфликт с Советом сейчас лишь ослабит партию. Кроме того, он впервые сталкивается с новым явлением в собственной партии: с «сепаратизмом» ПК, который без какого бы то ни было согласования, пустился во все тяжкие, призвав к свержению Временного Правительства (что без поддержки Советов в столице и провинции было чревато поражением). Поэтому Ленин подчеркивает ошибочность лозунга свержения правительства, направляя острие своей критики против «авантюристов» из ПК: «Лозунг «Долой временное правительство» потому неверен сейчас, что без прочного… большинства народа на стороне революционного пролетариата такой лозунг либо есть фраза, либо объективно сводится к попыткам авантюристического характера». Всего неделю назад Каменев и его сторонники требовали от Ленина именно признания этой преждевременности свержения правительства и лояльности советскому большинству.

Собственная модель Ленина строилась на необходимости завоевания влияния в самих Советах и уже после этого предполагала переход к борьбе за советскую власть с правительством. Та часть деятелей ПК которая вплотную подошла к лозунгам немедленного вооруженного восстания, ориентировалась на другой сценарий, при котором партия силой навязывала наличному составу Совета собственную повестку дня («исправляла ошибки Совета», выражаясь словами Багдатьева). Это вполне можно считать проявлением той глубоко присущей многим большевикам «авангардистской» логики, о которой уже говорилось выше. В соответствии с ней, партия мыслилась как самодостаточный субъект революционной политики, способный решать вопросы громадного политического и социального значения самостоятельно, вне связи с «объективными» социальными предпосылками («зрелость масс» и т. д.). Несмотря на то, что Багдатьев и его единомышленники действовали под влиянием радикально настроенных участников уличных акций, сама логика их политической линии была антидемократична. «Перешагнуть через Совет», даже при поддержке наиболее нетерпеливой части уличной толпы, означало перейти к волюнтаристской политической стратегии.

Лозунг немедленного восстания, прозвучавший из уст части лидеров ПК говорил о том, что установка на «советскую лояльность» могла легко превратиться в идеологическую ширму политического волюнтаризма, в рамках которого партия навязывала Совету соответствующую политику, пусть даже под «соусом» борьбы за интересы самого Совета. В апреле 1917 г. Ленин квалифицировал действия своих однопартийцев, направленные на подстрекательство к восстанию, как «действия авантюристического характера». Однако пройдет не так много времени, и большевистское правительство во главе с Лениным вернется к осужденной Апрельской конференцией политической логике и станет «исправлять ошибки» Советов, силой принуждая их вести «правильную» политику, сведя в конце концов, роль Советов к статусу формальной инстанции, визирующей решения, принятые партийными чиновниками. Тяжелейшие условия гражданской войны, безусловно, были в числе факторов, подтолкнувших к подобной политике, однако нельзя списывать со счетов и ту глубинную часть большевистской политической культуры, которая дала себя знать уже весной 1917 г. и выразилась в стремлении превратить революцию в «планомерно организованный» и замкнутый на партию процесс, модератором которого призваны выступать не столько организованные массы, сколько «железная когорта» профессиональных революционеров.

К концу работы Петроградской общегородской конференции (22 апреля), прежние оппоненты (не все, конечно; речь о Ленине с одной стороны и лидерах большинства ПК, с другой) практически поменялись местами в своем отношении к правительству. Это было одной из предпосылок того консенсуса, который партия обретет в ходе своей Всероссийской конференции несколькими днями позже. В то же время, во время кризиса вокруг ноты Милюкова партия столкнулась с внутренней проблемой, которая стояла в центре внутрипартийной борьбы в первой половине марта и была затушевана после редакционного переворота в «Правде» – с конфликтом двух важнейших инстанций – ЦК и ПК. Постольку поскольку важнейшие вопросы революции решались в столице, а все рычаги влияния партии на массы петроградских рабочих и солдат находились в руках лидеров и активистов ПК, этот орган объективно становился политическим (а не техническим) центром и, в случае несогласия с ЦК, мог составить ему серьезную альтернативу, играть роль второго центра партии.

Этот конфликт, связанный с ходом внутрипартийной дискуссии, развернувшейся вокруг «Апрельских тезисов» Ленина, выходил далеко за ее пределы. Противостояние ПК и ЦК не сводилось только к тактическим и теоретическим разногласиям; оно представляло собой конфликт институциональный. Он и стал завершающим аккордом петроградской конференции, отразившись затем на принципах организации нового внутрипартийного режима и на формировании той программы, которую партия примет на исходе апреля.

Через два дня, выступая на VII всероссийской конференции партии, Ленин публично осудит этот «бунт» ПК и пообещает навести в партии порядок: «в будущем мы будем все меры предпринимать, чтобы достигнуть такой организации, чтобы не было пекистов, которые не слушают ЦК». Он оценил «самодеятельность» Багдатьева и его товарищей как «величайшее преступление, как дезорганизацию».

Однако первое столкновение между сторонниками большей автономии ПК и теми, кто защищал политические прерогативы ЦК состоялось в последние минуты заседания петроградской общегородской конференции 22 апреля. Начал его Шутко, член ЦК (он был кооптирован в РБ ЦК еще Шляпниковым в марте) и один из тех, кто с самого начала присоединился к «тезисам» Ленина. По иронии судьбы, Шутко задолго до Ленина был сторонником вооруженного свержения Временного правительства, и призывал своих однопартийцев к этому еще 2 марта 1917 г., после того, как Совет впервые формально признал кабинет Львова. Теперь он выступал против тех, кто с теми же самыми лозунгами вышел на улицы: «раз мы имеем здесь, в Петрограде, ЦК, предоставить ему, а не ПК, руководство политическими событиями» – потребовал он у петроградских большевиков. Политическая позиции ЦК и ПК поменялись на 180 градусов, но, как и в марте, речь шла о конфликте двух центров и Шутко вновь оказался на стороне Центрального Комитета. С «горячей поддержкой» к нему присоединился Зиновьев.

Самое удивительное, что «централистское» предложение ЦК было очень резко встречено обеими фракциями Петроградского совещания – как сторонниками Ленина, так и группой Багдатьева. Причем сам Багдатьев выбрал примирительный тон, заявив, что «Центральный Комитет не может заменять Петербургский комитет» и что наилучшим выходом из положения могла бы стать договоренность о том, что «ПК должен координировать свои действия с Центральным Комитетом». Тем самым Багдатьев выразил свою готовность подчиниться ЦК при условии достижения некоего компромисса. Совсем по-другому звучало выступление Рахья, сторонника Ленина, с самого начала апреля защищавшего линию вождя (правда не известно его отношение к акции Багдатьева; был ли он в апрельские дни сторонником лозунга немедленного свержения правительства или нет; возможно, что был). Теперь же он негодовал: «Мы должны выразить недоверие ЦК… Предложение т. Шутко есть оскорбление ПК, выражение к нему недоверия». Инерция институционального конфликта оказывалась сильнее теоретических разногласий.

Несмотря на заверения Зиновьева и Голощекина, что ЦК относится к ПК с полным доверием, и что необходимо передать общее руководство политикой партии ЦК только из соображений политической целесообразности и т. д., Рахья продолжал протестовать: «я не нахожу возможным создание такого положения, когда ПК стирается, а все руководство переходит в Центральный Комитет». Конфликт удалось если не разрешить, то, во всяком случае, сгладить, приняв компромиссную резолюцию. В ней провозглашалась задача улучшения аппаратной и организационной работы, а также предлагалась следующая схема внутрипартийной субординации. «Главнейшие шаги, имеющие общеполитическое значение, должны быть предпринимаемы ПК с согласия ЦК и под его руководством». Таким образом, за ПК признавался «особый статус» и широкая автономия, но он обязывался подчиняться ЦК. Именно к такому компромиссу и сводились предложения Багдатьева. Однако это решение не сняло фундаментальной причины институционального конфликта этих двух важнейших партийных инстанций. В следующие несколько месяцев ПК, как минимум дважды, будет входить в конфликт с Центральным Комитетом, и оспаривать его монополию на формирование политики большевизма. Это останется важнейшим фактором внутрипартийной борьбы в РСДРП(б) периода революции.

* * *

Открытию Всероссийской конференции предшествовало предварительное совещание успевших съехаться в столицу делегатов, которое состоялось 23 апреля. Совещание приняло предложенную ЦК повестку дня конференции, дополнив ее рядом новых пунктов, в том числе, об объединении социал-демократических интернациоалистических организаций, Учредительном собрании и о пересмотре Устава партии. Кроме того, делегатам предстояло обсудить вопросы о войне и Временном правительстве, об отношении к Советам, национальный вопрос, положение в Интернационале и т. д. Последним, но одним из самых существенных пунктов оставались выборы Центрального Комитета.

Большинство этих вопросов были весьма дискуссионными, представляя из себя то «поле брани», на котором решалась судьба большевизма. Речь шла о формировании нового внутрипартийного режима, которому предстояло вооружить партию теоретическим и политическим оружием, с которым она должна была предстать перед лицом революции. Ста пятидесяти двум делегатам от 78 партийных организаций, представлявших около 80 тысяч членов РСДРП(б), предстояло определиться не только с программой и стратегией партии, а также выбрать людей, которым будет доверено кормило власти в партии, но и решить, что же в действительности, с точки зрения революционного марксизма, представляет собой разворачивающаяся на их глазах революция. В предыдущих главах мы проанализировали структуру и динамику внутрипартийных разногласий, а также выделили основные группы (и их лидеров), выступавшие накануне конференции с теми или иными вариантами решения спорных проблем. Теперь наша задача рассмотреть ход и итоги «решительного боя» между оппонентами, боя, который завершил одну, и открыл другую страницу истории большевистской партии в том роковом и судьбоносном 1917 году.

Как мы видели, большевистская партия подошла к Апрельской конференции не как монолитная и унитарная в идеологическом и политическом смысле структура, но как «лоскутная» федерация групп с разными взглядами и установками. Многочисленные группы формировались в специфических условиях соответствующих регионов огромной страны под воздействием целого набора факторов (таких как характер и особенности хода революции в том или ином регионе, состав и численность партийной организации и ее связь с рабочим движением, с Советами, с другими социалистическими партиями и т. д.; немалое влияние оказывали взгляды региональных лидеров и теоретические дискуссии, проходившие в партийных организациях, а также тексты и взгляды лидеров партии – Ленина, Каменева и т. д.).

В начале работы конференции развернулась дискуссия вокруг первого пункта повестки дня («Текущий момент. Война и Временное правительство»). Два докладчика – Ленин и Каменев – изложили свои взгляды на проблему, однако далеко не исчерпали всего разнообразия подходов к ней, существовавших в партии. Ленин критиковал тезис о необходимости контроля над Временным правительством со стороны Совета, противопоставляя ему тактику постепенной борьбы за преобладание большевиков в Советах. Этой линии он придерживался все время после возвращения в Россию. Объясняя логику своих рассуждений, он говорил: «Для нас Советы важны не как форма, нам важно, какие классы эти Советы представляют. Поэтому необходима длительная работа по прояснению пролетарского сознания». Таким образом, позиция Ленина заключалась в том, чтобы завоевать Советы для большевизма, превратив их в средство реализации собственной партийной практики. И только после этого Ленин считал целесообразным переходить к свержению правительства и к замене его аппарата аппаратом (большевизированных) Советов.

Каменев противопоставил этой тактике свой подход (претерпевший заметные изменения в течение апреля). Он говорил о том, что Ленин и его сторонники приблизились к его собственному пониманию революционного процесса и его перспектив «после того, как ЦК во вчерашней резолюции принужден был признать, что лозунг немедленного свержения Временного правительства является лозунгом авантюристического характера». Более того, Каменев напомнил собравшимся, что «авантюризм» части руководителей ПК стал возможен «вследствие того, что раньше не приняли во внимание мои слова о том, что лозунг “Долой Временное правительство” может сыграть дезорганизующую роль». Затем он отметил, что Советы представляют собой определенный союз пролетариата и «мелкой буржуазии» (солдат, крестьян), и отрицать такой блок или союз, значит бороться против самой реальности. Следовательно, рассуждал Каменев, большевикам надо определиться со своим отношением к этому естественным путем сложившемуся блоку разных общественных классов: либо разорвать его во имя собственных интересов пролетариата (т. е. во имя социалистически преобразований), что означает нападение как на правительство, так и на поддерживающие его Советы, либо «мы считаем, по условиям текущего момента, блок жизненным, имеющим будущее, – и тогда мы в этом блоке участвуем и строим всю нашу тактику так, чтобы этот блок не разорвать». Последний вариант (на котором и настаивал оратор) подразумевал тактику контроля Советов («блока») над правительством. При этом, Каменев шел на уступки Ленину по важным теоретическим вопросам. Он говорил: «Я за пересмотр программы. Я не испугаюсь и тогда, когда старое название социал-демократии переменят на коммунистическую партию (раньше Каменев утверждал, что такие шаги могут привести к превращению большевиков из партии в кружок пропагандистов – А. С.). В этом смысле мы все пойдем далеко… [и] партия пролетариата выступит точно и определенно как партия социалистического переворота». Впрочем, эта задача, по мнению Каменева, не отменяла другой, а именно той, которая заключалась в сотрудничестве с «блоком» и даже в его поддержке. Гарантию успеха своей тактики Каменев видел в том, что Временное правительство, как правительство империалистическое, вынужденно будет вступить в конфликт не только с пролетариатом, но и с другими слоями «революционной демократии», объединенной в Советы. Главной причиной этого конфликта Каменев считал неспособность правительства решить вопрос о войне. Гарантией победы в этом конфликте может быть, по его мнению, только единство «блока», который проводит политику революционных преобразований вопреки воле правительства, идя навстречу конфликту с ним. Таким образом, каменевское понимание тактики советского контроля над правительством было тесно связано с идеей единства левых сил (на марксистском языке – классового союза пролетариата с мелкой буржуазией).

Поскольку точки зрения Ленина и Каменева были изложены в рамках двух содокладов, то делегатам конференции как бы предлагалось высказываться в пользу одного из них. Однако выяснилось, что есть еще несколько подходов. Так, В. П. Милютин признал правоту Ленина в вопросе о характере текущей революции, которую он также считал социалистической. Однако из этого тезиса он делал совсем не те практические выводы, какие получались у Ленина. Милютин считал, что главной тактической задачей партии должно стать развитие уличной активности («массовых действий»), которая позволит оказывать реальное, а не иллюзорное давление на правительство, вместе с тем, подготовляя массу к дальнейшему углублению революции. Вслед за Милютиным выступил П. Г. Смидович, который вообще призвал не увлекаться борьбой за всевластие Советов, поскольку эти последние являются, с его точки зрения, лишь временной формой, рожденной экстремальными условиями революции, и в будущем должны будут уступить свою роль другим организациям и органам. «И я думаю, что перспектива намечается совершенно иная, чем это рисуется в резолюции… – говорил Смидович – влияние и роль Совета рабочих депутатов ослабнет, власть к нему не перейдет, но могут выработаться совершенно другие органы».

Следом выступал Багдатьев. Характерно, что ему импонировали многие взгляды Каменева, но он не соглашался с его практическими рекомендациями («Доклад т. Каменева в общем предвосхитил мои положения. Я тоже нахожу, что буржуазно-демократическая революция у нас не закончилась, и резолюция Каменева для меня приемлема. Но я сделаю несколько иные выводы»). Его «иные выводы» заключались в том, что Багдатьев считал необходимым бороться за власть Советов сразу же, не дожидаясь того, как они станут на большевистскую точку зрения. Впрочем, Багдатьев предрекал, что захватив власть, Совет по необходимости «большевизируется» под давлением обстоятельств. Таким образом, Багдатьев задним числом как бы оправдывал свое (и своих единомышленников) поведение в дни апрельского кризиса, которое Ленин заклеймил как авантюристическое. Если Ленин считал первой задачей захват Совета для большевизма, а уже потом захват власти для Совета, то Багдатьев выстраивал прямо противоположную логику: сначала Совет отнимает власть у правительства, что, в свою очередь, вынуждает его пользоваться средствами из большевистского арсенала. Эта позиция отражала идейную эволюцию большинства лидеров ПК (которая, как мы видели, находила отклик и среди московских большевиков), которые с правых («каменевских») позиций перешли в оппозицию Ленину слева.

Похожую точку зрения высказал вслед за Багдатьевым и А. С. Бубнов, представитель московского партийного центра: «прежде всего завоевать власть Советам, которые были бы поддержаны голосом масс, массовыми демонстрациями…, как результат этого, – реорганизация временных комитетов в направлении преобладания пролетарских элементов» – говорил он. Такое единодушие Багдатьева и Бубнова говорило о том, что среди руководителей партийного актива обеих столиц были весьма сильны «ультралевые» настроения, опиравшиеся на «правый» (т. е. каменевский) теоретический анализ движущих сил и перспектив революции.

Высказывались и другие точки зрения. Однако, когда речь зашла об окончательном решении обсуждаемого вопроса, то выяснилось, что одни считали, что в ходе дискуссии выявились два течения (вероятно, ленинское и каменевское), а другие говорили о трех наметившихся группах. Каменев категорически высказался за то, что «разногласие сводится к внесению в резолюцию пункта о контроле… и потому третьего предложения не может быть». Он настаивал на том, что точка зрения Бубнова (и, вероятно, Багдатьева – А. С.) отличается от его собственной лишь стилистически или только в нюансах. Но самое интересное заключается в том, что противники Каменева интерпретировали позицию Бубнова точно таким же образом, только в свою пользу. Так, Сталин, который теперь выступал в защиту ленинского доклада, заявлял: «То, что предлагает т. Бубнов, имеет в виду и резолюция т. Ленина»; также как и Каменев, Сталин настаивал, что «разногласие – в вопросе о контроле».