Текст книги "Тени Черного леса"

Прихватив из комендатуры автомат, Мельников отправился на разведку. Лес он нашел быстро– это был довольно крупный сосновый массив, располагавшийся на холме. Впрочем, «лесом» такое назвать можно в Германии. У нас он сошел бы за парк – разве что без дорожек и скамеек. Тут в лесах старательно вычищали не только бурелом, но и убирали подлесок и хворост. На краю леса и в самом деле имелась ферма, судя по всему, довольно богатая и, совершенно очевидно, пустая. В наступающих сумерках лейтенант заметил поднимающийся под деревьями дымок… Во дают! Они б еще указатель поставили.

Собственно, основную информацию он узнал, но раз пошел, надо доводить дело до конца. Он заметил заросли кустов возле опушки и осторожно двинулся к ним. От них уже проник в лес. Маскироваться с этом сосняке было трудно, но лейтенант и не такое проходил. Тут хоть росла довольно высокая трава. К этому времени уже совсем стемнело. Продвинувшись вглубь, он увидел вдалеке пламя костра, на фоне которого выделялся силуэт человека, стоявшего с винтовкой. Впрочем, стоял – это было громко сказано. Человек привалился к дереву в расслабленной позе. Обойти его труда не составило. В пламени костра он увидел еще четверых. Судя по доносившемуся оттуда шуму, все были изрядно пьяны. Можно было уходить.

– Товарищ майор, как партизаны они ничего не стоят. К тому же они сейчас пьяны. А пока мы будем докладывать по начальству, пока они там раскачаются, эти люди уйдут на другое место. К тому же любители любителями, но у них могут быть люди в окрестных населенных пунктах. Может, они и этого немца убили, что, допустим, у него были какие-то обязательства, а он потом отказался. Да и видел я, как немцы с партизанами боролись, пока не научились. Шума было до неба, толку – куда меньше.

– Было б на войне… А теперь – людей в мирное время станем класть? Я на себя ответственности не возьму.

Майор взялся за телефон. Доложив обстановку, он упомянул и об инициативе Мельникова.

– Он, товарищ полковник, фронтовой разведчик, а еще раньше – партизан…

Выслушав ответ, Щербина повернулся к Мельникову:

– Спрашивают, живым хоть одного взять сможешь?

– Так точно.

– Говорит, сможет. Есть.

Щербина опустил трубку на рычаг.

– Приказ такой: вести наблюдение, если «языка» взять не можете, не лезте. Если возьмете – действуйте по обстановке. Но брать только добровольцев!

В добровольцы вызвалось много народу. Почти все. Но Мельников решительно отсеял тех, кто не воевал, или воевал вдали от фронта. К лесу они вышли уже перед утром.

– Есть те, кому в разведку приходилось ходить? – спросил он.

– Мне приходилось, товарищ лейтенант, – отозвался усатый ефрейтор средних лет с двумя медалями «За отвагу».

– Тогда, Никифоров, возьмешь семь человек, скрытно обойдете лагерь сзади. Близко не подходите. Я возьму «языка», потом начнем работать. Услышите выстрелы, лупите по всему, что движется. Мы их будем гнать на вас. Остальные – так: прикрываете меня, я беру часового. Если что не выйдет – потом начинаем концерт.

Уже знакомой дорогой Мельников прополз к часовому. Теперь он стоял достаточно прямо. Но лейтенант подкрался к нему сзади, прыгнул, одной рукой пережал горло, другой ударил по затылку. Тот обмяк в руках у лейтенанта. Мельников достал из кармана припасенный шнур с петлей, стянул ему руки и потащил прочь. Первое дело было сделано.

Свои находились метрах в двадцати. Мельников тронул одного за плечо и одними губами произнес:

– Ты с ним. И чтобы живой и не рыпнулся!

Отряд двинулся вперед. Стала видна поляна с костром. Честно говоря, лейтенант надеялся, что они спят, но ведь нет – двое сидели вокруг костра.

Он поманил Копеляна и показал знаком: ты левого, я правого.

Они дали очередь почти одновременно. Мельников попал, а вот старший сержант мазанул. Второй вскочил, но тут другие бойцы стали стрелять из винтовок. В пламени костра метнулись еще две-три тени. Один метнулся прямо на отряд Мельникова – и почти тут же свалился. Но двое, дав по очереди из автомата, пригибаясь, двинули в темноту. Но там тоже раздались звуки «ППШ» и винтовочные выстрелы. Послышалась очередь из «MP-40». Потом все стихло.

Лейтенант осторожно приблизился к поляне. Тут было все ясно – трое мертвых, один живой, но явно долго не протянет.

– Никифоров, у тебя там что?

– Порядок. Двое готовы. Потерь нет.

– Можете выходить!

Подошли остальные из отряда лейтенанта, из темноты показались люди Никифорова.

– Ну как? – спросись Копелян.

– Хреново. Их оказалось не пятеро, а семеро. Двоих проглядел. Разведчик, блин.

– Ладно тебе… Хорошо кончилось – и ладно.

Тем временем Мельников нагнулся над убитым, лежащим возле костра. Это был молодой парень с многодневной небритостью, в донельзя изорванной одежде без погон и петлиц. Только на рукаве видна была нашивка обер-ефрейтера[6]6
  Старшего ефрейтора. В вермахте было пять солдатских званий, в Ваффен-СС – три. Солдаты войск СС носили не черную, а тоже серо-зеленую форму, только слегка отличающуюся по тону.


[Закрыть]. Или ротенфюрера. Разбери тут.

Нечто похожее Мельников видел. В сорок первом – наших солдат в таком виде, в сорок четвертом в Белоруссии – немецких. Типичный окруженец. Второй был примерно в таком же грязном и драном виде. Но у него была черная танкистская форма и знаки различия шарфюрера[7]7
  Старшего сержанта.


[Закрыть] СС.

– Что-то не похожи они на партизан, – словно прочел его мысль Копелян.

– Знаешь, когда окруженцы в отряд приходили, у них и похуже видок был. Но ты прав в том смысле, что это точно люди, посланные неким действующим Центром. Ладно, поговорим с тем, кто живой… Никифоров! Вы соберите с людьми оружие. Копелян! Иди туда, помоги клиента доставить.

Вскоре старший сержант и другой боец появились, подталкивая стволами пленного.

– Товарищ сержант, а этот – он наш! – обратился к лейтенанту боец, карауливший «языка».

– Русский, что ли?

– Никак нет. Я сам с Украины, так он, когда очухался, по-нашему, по-украински, ругался. То есть, не совсем по-украински…

Мельников оглядел пленного. Он был такой же грязный и небритый, от него на три шага пахло немытым телом.

– Розповидай, сволоту, звидки ти такий взявся…[8]8
  «Говори, сволочь, откуда ты взялся?»(Укр.) Чтобы не утяжелять текст, далее все диалоги будут на русском.


[Закрыть] – спросил Мельников, переходя на язык Шевченко. – Ты знаешь, я в партизанах воевал, умею с такими разговаривать. К тому ж ты кто? Просто бандит.

Судя по тому, как пленный напрягся, ему доводилось кое-что слышать о партизанах и об их своеобразных методах – особенно по отношению к тем, кто поступил к немцам на службу.

– Ну так как? – поднапер лейтенант.

– Так все равно ж расстреляете… – наконец ответил он.

– Так тебя еще судить будут, а суд у нас гуманный. А если тебя я сейчас допрашивать буду, ты сам будешь смерть звать.

Пленный вздохнул. Похоже, смерти он не боялся. По той причине, что человек смертельно устал. Не физической, а моральной усталостью, когда человеку уже все равно. Но мучиться-то все одно не хотелось.

– Ладно, раз поймали. Данила Басюк, штурман[9]9
  Ефрейтор.


[Закрыть], дивизия СС «Галичина». Сам из-под Львова.

– Что по лесам бегал?

– А куда мне? Все одно расстреляете. Ваши наших в плен не брали.

– Теперь война кончилась, дела другие. Кто остальные?

– Двое, кроме меня, – наши. Трое – добровольцы из СС. Двое эстонцев. А один то ли швед, то ли норвежец. В общем, откуда-то с севера. Командир, танкист, – немец. Он говорил, я, дескать, никогда не сдамся.

– И что вы собирались делать?

– А бис его знает. Иногда думали – на Запад прорваться. И в общем, так получалось…

– А немца зачем в городе убили?

– Немца? Это не мы!

– И машину подбили не вы?

– Машину – мы. Жрать-то что-то надо. А там одно вино оказалось. Никто из нас тут и не знает никого и ничего. Немец-то – он из Баварии.

– Ладно, двинулись в обратный путь. Пленного не потеряйте!

На обратном пути Копелян подошел к Мельникову.

– Лейтенант, как думаешь, он правду говорит?

– Похоже на то. На машину напасть или, допустим, ферму ограбить – в их стиле. Но устраивать такую уголовщину… Что-то не похоже. Я вот только не пойму. Эти украинцы и эстонцы – они предатели. Их и в самом деле не очень-то в плен брали. Но вот немец? Такой нацист, что ли? Или этот, который швед или норвежец.

– Могу тебе сказать как историк, хоть и недоучившийся. После любой войны такие остаются, которые остановиться не могут. А скандинав, так он по международному праву считается не пленным, а наемником. Швеция ведь не воевала. А раз наемник… Тоже в Сибирь не хотел. Слушай, ты вот немецкий знаешь, украинский знаешь… А какие еще?

– Белорусский, понятное дело. Польский неплохо. Сербский.

– А этот-то откуда?

– А были у нас в соседнем отряде сербы. Их фрицы в армию призвали. А им воевать за них не хотелось. Вот они к нам и перебежали. Немцы, кстати, к нам тоже перебегали. Поглядели, что их соотечественники у нас вытворяют, кое-кто и не выдерживал. А с сербами я так, болтал время от времени, вот и научился.

– Везет кое-кому, – вздохнул армянин. – Я вот и русскому-то с трудом выучился. А немецкий так и не осилил.

– Это уж не моя заслуга. Кто-то поет хорошо, кто-то стихи пишет. А у меня, один студент говорил, как это… врожденный лингвистический талант. Ладно, самое главное, что никаких партизан в округе нет. Хотя, кто же того немца убил?

Глава 2. Смерть не приходит одна

Вечером в комендантском взводе разговоры, разумеется, крутились вокруг ночного боя.

– А что, лейтенант, как думаешь, дадут тебе за это медаль? – спросил Копелян.

– Было б за что. Если б в отряде нам за каждый такой случай медали давали, мы б сейчас ходили вроде древних богатырей – вся грудь в железе. Те, кто жив, конечно, остался. Меня-то раненым вывезли, когда все более-менее хорошо было. А потом, я слыхал, круто нашим досталось. Перед самым нашим наступлением немцы вообще озверели. А вот стреляешь ты, Оганес, косовато. Сразу видно – артиллерия, привык к более серьезным калибрам. Надеюсь, что больше стрелять не понадобится. Хотя… Черт его знает. Наверняка ведь много всяких недобитков осталось, по которым веревка плачет. Для них-то война не кончилась. Не все ж драпануть успели. Да и некуда тут было особо драпать. Где-то ведь отсиживаются.

– Да, всякие бывают случаи, – подал голос Никифоров. – Вон ребята-шоферы рассказывали. Под Оршей одного такого нашего поймали. В лесу сидел три месяца. Ему жена еду носила. Старостой был. Так он на коленях перед ними стоял – только через деревню его не ведите.

– И что?

– Повели… А дальше вести уже некого было. И даже особо хоронить было нечего. Если только по кусочкам собирать…

– Нет, бабам нельзя давать на расправу, – покачал головой Мельников. – Жуткие они вещи делают… Мы вот в отряде были против жестокости. Полицаев мы просто вешали. Ну разве что какой-нибудь волостной староста попадался или повыше. Тогда-то конечно. Такие петлей не отделывались. Но потом другая установка вышла – кто из полицаев сам перебегал, того брали в отряды. Мы, правда, не брали. Но мы вообще мало кого брали.

– Элита, – усмехнулся Копелян.

– Вроде того. У нас командиром был пограничник, у него не забалуешь. Зато и воевали мы… Пленные немцы говорили – они были убеждены, что мы – это заброшенная из Москвы элитная диверсионная часть.

– А немцы? Пленные? Что с ними делали, товарищ лейтенант? – спросил молодой рядовой Егоров, который сидел в сторонке и жадно слушал рассказы про войну, на которой он не успел побывать. Парень даже не представлял, насколько ему повезло…

– Какие пленные, парень? У нас, знаешь, тыла не имелось, отправлять пленных было некуда. Обычных солдат мы просто ставили к стенке. А вот каратели… Кто в руки к партизанам попадался – тот сто раз проклинал, что родился на свет.

Мельников потянулся к бутылке с вином, но передумал.

– Надоело мне эту кислятину пить. Рядовой Егоров!

– Я! – вытянулся солдат.

– К одноногому бегом марш!

– Я по-немецки…

– На слова «цвай шнапс» тебя хватит. И скажи еще «лейтенант». Он поймет, что для меня. Бегом, я сказал!

Но выпить не удалось. Молодой, выскочив, вскоре ворвался с вытаращенными глазами.

– Товарищ старший сержант! Там стреляют!

– Из чего?

– Да… – замялся Егоров. В самом деле, где б он умел научиться различать звуки выстрелов?

– Мать твою! Сколько раз стреляли?

– Два…

Мельников схватил автомат.

– Копелян, Никифоров, за мной! Егоров, показывай, где и что.

Они выскочили на ночную улицу.

– Где?

– Вон откуда-то оттуда.

– Егоров, не маячь посреди улицы, прижмись к домам, идиот! И бегом обратно в дом! – прикрикнул Сергей на салагу.

Трое бывалых солдат двинулись по разным сторонам улицы. Вокруг висела глубокая провинциальная тишина, которую нарушал только треск кузнечиков. Городок спал. Луна с неба таращилась на зрелище, казалось бы, уже ушедшее в прошлое – на трех людей с «ППШ», крадущихся вдоль стен. Никакого движения в домах не наблюдалось. Глухомань глухоманью – но война все-таки наложила свой отпечаток на местных обывателей. При звуках выстрелов люди старались не высовывать носа.

…Впереди показалась тень. Мельников вскинул автомат, но в последнюю минуту удержал палец, уже готовый нажать на курок. Он разглядел одноногий силуэт того самого инвалида, к которому не добежал Егоров.

– Фридрих, чтоб тебя… – Мельников загнул чрезвычайно многосложное немецкое ругательство. – Под Сталинградом тебя не убили, так хочешь, дома пулю получить?

– Я слышал – стреляли. Из нашей… Из маузеровской винтовки. Откуда-то оттуда, где развалины пивоварни, – Франц показал рукой в темноту в сторону низкого холма.

– Куда стреляли, не понял? – спросил между тем лейтенант.

– Я думаю, вон по тому дому. – Немец кивнул на строение, стоящее на краю городка. – Я слышал звон стекла…

– Поглядим, по кому это ведут огонь. Ованес, двигаем. Никифоров, прикрой.

Вряд ли, конечно, стоило ждать от этого дома каких-нибудь неожиданностей, но лучше уж перебдеть, чем недобдеть. Они перебежали к небольшому дому, похожему, как и все остальные, на красивую игрушку. Добежали до крыльца и прижались к стене. Следом подтянулся ефрейтор.

– Я думаю, оттуда стрелять не станут, – сказал он.

– Мне тоже так кажется.

Мельников резко дернул дверь. Она была заперта, но со второго раза что-то треснуло, а с третьего щеколда слетела. Сергей проскочил в прихожую и оказался в гостиной. На большом круглом столе горела керосиновая лампа. В деревянном кресле с высокой спинкой сидел человек – тоже немолодой, как и вчерашний убитый. У него была аккуратно прострелена голова. Оконное стекло было разбито.

– Дела… – покачал головой появившийся Копелян. – Еще один убитый старый немец…

– Посмотри лучше в стене, может, найдешь вторую пулю.

Мельников взял лампу и принялся осматривать стену.

– Есть! Дай-ка твою финку.

Он поковырялся и достал пулю.

– Одноногий правильно сказал. От немецкой винтовки.

– Слушай, а я ведь помню этот холмик, возле города, где какие-то развалины. – Мельников по привычке изучил все подходы к городку. – Далековато. Разве что из снайперской… Да и то – удачный выстрел.

– Никифоров! За майором! Только поглядывай!

Ефрейтор выбежал, а Мельников закурил.

– Слушай, лейтенант, а ведь это уже становится интересным. Кто-то, похоже, начал планомерную ликвидацию пожилых герров, – подал голос армянин.

Между тем Мельников оглядывался. Что-то его беспокоило, но он не мог ухватить, что именно.

– Странный дом какой-то, – заявил между тем Копелян. – Как в гостинице.

О! Вот оно что! А ведь тот дом тоже производил подобное впечатление. Старший сержант огляделся получше. В самом деле, обычно в доме, где человек жил длительное время, есть какая-то «обжитость» – разные мелочи, безделушки, фотографии на стене, в конце концов. Даже в землянки солдаты старались внести какой-то уют. Что наши, что немецкие. А тут, в самом деле, было как в гостинице. То есть все чисто, по-немецки аккуратно – но никаких признаков индивидуальности. И ведь в том доме, Копелян прав, тоже пожилой герр… Интересно выходит. Мельников повернулся к старшему сержанту.

– Слушай, посмотри на улицу – там Фридрих не околачивается? Если да – тащи сюда.

Копелян вышел и вскоре вернулся с солдатом разбитой вражеской армии.

Он увидел труп и покачал головой.

– Ты знаешь этого человека? – спросил Мельников.

– Зовут Август Шахт. Он приехал, когда я был на фронте.

Оба оно как! И этот «чужак». В таких городках, что в России, что в Германии, новые жители появляются нечасто.

– Кто он?

– Чем он занимался, никто не знает. Но он, когда ваши пришли, снова исчез на некоторое время. Тогда многие в беженцы подались. Но он вернулся. И… Ведь вернулся-то он, когда ваша контрразведка уже основную работу сделала.

В коридоре раздались шаги, и появился заспанный майор. Выслушав доклад о случившемся, он коротко ругнулся.

– А я как чувствовал, что здесь дело непростое. Перед выходом позвонил в Линк. И мне сказали – пока, мол, сами разбирайтесь. Вот ты и разбирайся.

– Почему я, товарищ майор?

– А кто? Ты у нас разведчик? Да и если тебя немцы по лесам не поймали за три года, значит, голова есть на плечах. Вот и работай этой самой головой. А там, может, приедут откуда надо…

Отдав приказание, майор удалился, сердито гремя сапогами.

– Как всегда в армии, – съехидничал Копелян. – Начальство спихнуло головную боль на подчиненного. Теперь тебе останется приказать заниматься этим мне. А я прикажу Егорову…

– Да уж ладно. Только ты мне помогай. Ты хоть школу закончил. С чего надо начинать-то?

– Как написано в книжках про Шерлока Холмса, с осмотра места преступления. Пулю мы уже нашли…

Между тем Мельников приблизил лампу к убитому. Один карман в его широком домашнем халате нехорошо оттопыривался…

Зверобой залез в карман и достал оттуда «Вальтер».

– Что бы нас всех!

Дело было серьезное. Для немца иметь в доме оружие – даже охотничье – значило нарываться на очень большие неприятности. Вплоть до расстрела. Война закончилась, но законы военного времени продолжали действовать. А уж таскать в кармане армейский пистолет…

– Слушай, лейтенант, на кой черт ему эта игрушка? Он всегда ее таскал в кармане?

– Да нет, Оганес. Я думаю, только с сегодняшнего утра.

– То есть…

– А что? Вот смотри – два «чужака». Одного убивают. Так, может, второй знал, за что? И решил, что помирать ему рановато? Достал припрятанный где-то пистолет…

– Стоп! Фридрих, еще «чужаки» есть?

– Еще один. Отто Хансен. Через две улицы. Найти просто… – Бывший солдат вермахта по-военному коротко и точно объяснил дорогу.

– Бегом!

Мельников, Капелян ринулись туда. Следом топал Никифоров. Он вернулся вместе с майором и остался, хотя ему никто не приказывал.

– А ты куда? – обернулся Зверобой. – Вернуться назад, охранять дом. Не пускать никого!

Никифоров двинулся назад, а остальные продолжили путь. Тем временем луна скрылась за облаками, стало совсем темно. А вон этот дом, на углу небольшой площади. И тут послышались выстрелы. Три штуки – из окна того самого здания.

– А, гад! – закричал армянин, и воздух рассекла резкая короткая автоматная очередь.

– Кончай палить! Может, он принял нас за тех… Кто за ними пришел… – И Мельников закричал: – Эй, Хансен! Я лейтенант Мельников! Прекратите огонь и выходите с поднятыми руками!

Он повторил фразу еще раз, в ответ грохнул один выстрел.

– Так, сдаваться он не собирается. Ну что ж, не хочет по-хорошему…

– Слушай, лейтенант, может, дождемся наших? Они наверняка слышали стрельбу…

– Ага, и заодно вызовем для поддержки штурмовиков. Проще надо быть. Прикрывай меня, если будет стрелять, лупи по верху окна, чтобы не задеть. И ори что-нибудь по-немецки. Хоть «хенде хох».

Мельников сделал рывок вдоль площади и оказался возле дома, вплотную примыкавшему к тому, где засел беспокойный герр. Он прокрутил в мозгу задачу. Интересно получалось. В своей жизни Зверобой взял множество «языков» – но почти всегда действовал внезапно, со спины. Домов ему пришлось штурмовать еще больше – но в этом случае обычно брать в плен там было уже некого. К тому времени, как он попал в регулярную армию, наши солдаты давным-давно переняли у немцев прием: сперва в помещение дают очередь или бросают гранату, а потом уже входят. Быстро, выгодно, надежно. Тем временем Копелян орал приказание сдаваться. С армянским акцентом, но в общем-то грамотно. Мельников запомнил окно, из которого стреляли. Он подобрался к соседнему. К счастью, дом стоял на низком фундаменте, задача упрощалась. Зверобой прикладом «ППШ» выбил окно и, подпрыгнув, довольно-таки неуклюже перевалился внутрь. Потерял форму в госпитале… Перекатился, вскочил на ноги. В темноте угадывались очертания кухонных предметов. И тут стало светлее. Снова показалась луна. Мельников взял автомат наизготовку и крадучись вышел в коридор. В темноте легко подкараулить. Но старший сержант положился на свое чутье. Он не то чтобы выдал в темноте – человек не может видеть во мраке. Но ощущал присутствие опасности – как и мог спокойно находить дорогу без света. А как же! Побегайте три года по лесам и болотам, поиграйте в прятки с егерями[10]10
  Егеря – солдаты, обученные для скрытных действий в лесу. Немцы использовали егерей для выслеживания партизанских баз.


[Закрыть]. И не тому научитесь. Так вон, видимо, дверь в помещение, откуда стреляли. Открывается внутрь. Мельников ударил нее ногой и кувырком бросился следом. Уже падая, он различил у окна лежащий силуэт.

– Оганес! Топай сюда! Мы весь цирк устроили ради покойника, – заорал он в окно.

Мельников огляделся, увидел керосиновую лампу, зажег ее; потом нашел входную дверь и впустил товарища. Между тем на другом конце площади стало людно. Показались силуэты осторожно, но быстро продвигающихся солдат.

– Во, всех ребят разбудили, – усмехнулся Зверобой и закричал: – Ребята, все нормально, это Мельников! Можете идти спать.

Появился майор Щербина.

– Что, еще один?

Мельников осмотрел тело.

– Этот сам. Вон, пистолет – а вон дырка в виске.

– Что за черт! Ладно, я еще раз доложу в Линк, а пока повторяю приказ: разбирайтесь сами!

Майор оказался на улице, откуда послышался его бас:

– Все, а ну пошли назад. Нечего тут… Там Мельников. Его сейчас беспокоить запрещаю. Что? Вот его и спросишь завтра… Разговорчики!

Вообще-то сладить с фронтовиками, разболтавшимися за несколько месяцев бездельной жизни, было непросто. Но стрельба, видимо, настроила солдат на серьезный лад. Из окна было видно, что им очень хочется расспросить лейтенанта и Копеляна, но, тем не менее, вскоре площадь опустела. А в окрестных домах не произошло никаких перемен – никакого шевеления, никакого звука. А ведь до войны после такого наверняка все бы носы высунули. Впрочем, до войны вряд ли тут такое случалось.

Мельников снова посмотрел на труп. Этот был моложе, лет сорока пяти. То есть, таких немцы стали призывать уже в самом конце войны.

– Я как его увидел, так сперва подумал, его ты, Оганес, зацепил. Что он, уже умирая, дал последний выстрел. А все получается не так. А какой мы цирк вокруг покойника устроили… Смех, да и только. А я… Плюхнулся, как мешок с известным веществом. Отяжелел. Много жру и пива пью много.

– Погоди. Что получается? Не слышать он тебя не мог. Ты ревел, как сирена. Выходит – он тебя услышал и покончил счеты с жизнью? Значит, он все-таки нас боялся? – размышлял Копелян.

Мельников задумался.

– Нет, не выходит. Тогда ему сразу имело смысл пускать себе пулю в башку. Зачем было отстреливаться? Нас в городке тридцать человек. Уж лучше в лес податься. Хотя долго по лесам побегаешь? Немцы – они ведь такие… Кормить и укрывать не будут. Сдадут нашим без колебаний.

Это было верно. Жители германских населенных пунктов активно помогали в отлове всяких субъектов, шатающихся по местным лесам. Опять же – порядок есть порядок. Война закончилась. А значит, нечего тут…

– Лейтенант, я думаю, он просто совсем дурной стал? Испугался, да?

Вообще-то Оганес отлично говорил по-русски, лишь слегка разбавляя великий и могучий кавказским акцентом. Но когда он был возбужден или задумывался, то начинал говорить неправильно.

– Да уж, наверное, испугался. Иначе хотя бы поближе подпустил. И так стал садить в белый свет. Слушай, а я что думаю. Он ведь мог всех бояться. И этих, которые устроили тут войну после войны. И нас. Слышал ведь, что одноногий сказал. Они занимались чем-то непонятным. Может, таким, что к нашим лучше не попадать.

– И спокойно так вот сидели? И наши смершевцы их пропустили?

– Эти-то как раз могли. В нашей округе, сам знаешь, они как-то вообще вяло работали. Но вообще-то, самый лучший способ скрыться – во время войны – отсидеться в глуши. Вон мы в Белоруссии встретили двух окруженцев. Они до весны сорок второго отсиживались в деревне. Она была среди болот, туда немцы и полицаи вообще ни разу не совались. Эти-то ребята в отряд ушли, а ведь могли бы там и всю войну пересидеть. И эти немцы… Посидели бы, как мыши, еще немного. Огляделись бы. А потом выбрались потихоньку. Да вот не сложилось. Ладно, ты лучше скажи – что этот твой Шерлок Холмс дальше делал?

Копелян засмеялся.

– Это ведь не учебник для милиционеров. Это художественная литература. Но дай-ка вспомню… Знаешь, этот Шерлок Холмс был шибко глазастый, все подмечал. Следы, пепел от сигары… И делал выводы. Ты разведчик, ты должен понимать.

– Это он правильно. Только какие тут следы…

– Ах, да. Расспросить надо всех, кто мог что-то знать.

– И то правда. Они ж не призраки. А начнем-ка мы с официальных лиц. Бургомистр ведь должен знать, кто живет в его городе? Должен. Вроде как наши всем немцам выдавали документы. Вот и пойдем к нему.

– Так ведь ночь.

– Встанет! Мы, советские солдаты, не спим из-за каких-то дохлых фрицев. Я, может, к Марте под бочок хотел бы сейчас забраться. А тут бегай, как проклятый.

Мельников врал. На самом-то деле ему стало интересно. Задача увлекла. Честно говоря, полутора месяца ничегонеделания ему вполне хватило. Снова хотелось дела. Так что по большому счету он был рад, что так все обернулось. И в первый раз пришла в голову мысль о дальнейшей жизни. До этого старший сержант как-то об этом не задумывался. В армии ему оставаться не слишком хотелось. Даже если бы оставили. Что-то ему подсказывало: в мирной армии таким, как он, делать нечего. Характер слишком беспокойный. Разведка – это да. А тянуть служебную лямку как-то не хотелось. Но с другой стороны – больше он ничего не умел. А вот, может, в милицию попроситься? Ловить воров и бандитов. Оганес как-то сказал, ссылаясь на исторический опыт, – после войны их будет пруд пруди.

Между тем они дошли до дома бургомистра, который жил рядом с ратушей – забавным старым кирпичным зданием со шпилем и часами, которые, несмотря на все перипетии войны, точно шли и исправно отбивали время. Вот и теперь, когда они вышли на главную городскую площадь, часы гулко пробили три раза.

Лейтенант постучался в крепкую дубовую дверь дома городского головы. Против ожидания, она быстро распахнулась, оттуда даже не спросили кто. Впрочем, возможно, их видели идущими через площадь.

Бургомистр был слегка полным представительным круглолицым мужчиной. Разумеется, пожилым. Молодые, конечно, те из них, кто остался жив, сидели по лагерям военнопленных.

Несмотря на глухой час, бургомистр был одет как полагается: строгий добротный костюм и даже галстук. Впрочем, это понятно. Комендатура располагалась рядом – так что он не мог не видеть суету. И стрельбу, разумеется, слышал. А потому был готов исполнять обязанности главы города. Нет, что ни говори, в немецкой добросовестности есть свои преимущества.

– Добрый вечер, господа. Или, скорее, уже доброе утро. Проходите, я всецело к вашим услугам.

Дома у городского головы Мельникову еще не приходилось бывать. Гостиная оказалась просторной, обставленной старинной тяжелой мебелью, вызывающей ассоциации с готическими соборами, которых лейтенант насмотрелся в Литве. На стенах висели картины – какие-то пейзажи.

– Чаю?

– Да нет…

Мельников так и не мог привыкнуть к немецкой манере угощать гостей – когда к чашке чая прилагаются печенья по числу посетителей. Как объясняла ему подружка Марта, это происходило не от жадности, а от экономности. Для русского человека такие обычаи выглядели диковато. А уж тем более – для друга Мельникова – широкого тбилисского армянина. Так что уж лучше не связываться с этим чаепитием.

– Герр бургомистр, сегодня ночью случились большие неприятности. Август Шахт был убит, а Отто Хансен покончил с собой, когда увидел, что мы хотим с ним побеседовать. По приказанию военного коменданта до прибытия соответствующего представителя властей я занимаюсь этим делом.

– Господи, когда же это кончится, – вздохнул городской голова. – Долго еще нам, немцам, придется переживать последствия того, что натворил Гитлер.

Так нечего было за него голосовать в тридцать третьем – чуть не брякнул Мельников. Но, конечно, сдержался.

– Вы как глава города должны были знать о том, что из себя представляли убитые. Кто они были такие? Чем занимались? Откуда они здесь взялись? Но начнем с самого главного. Они ведь должны иметь соответствующие документы, выданные нашими властями?

– Все документы у них были в порядке. Они были выписаны в Алленштайне, в тамошней комендатуре. И это были какие-то особые документы… А сами эти люди – они тут редко бывали. При старой власти они были какими-то мелкими служащими. Вроде бы в Алленштайне. Ваши контрразведчики ими не заинтересовались…

– Но они появились тут только в сорок третьем году?

– Да, но тогда, вы знаете, людей часто переводили с места на место. Про них никто ничего не знает – они ни с кем не общались…

Мельников чувствовал: бургомистр чего-то боится. Сильно боится. И явно недоговаривает. Он решил пойти напролом.

– Господин бургомистр, вы знаете, у нас в России есть такое прекрасное место – Сибирь. И у вас есть все шансы там очутиться. Ведь если я сообщу в нашу контрразведку, что вы упорно скрываете правду, они снова приедут с вами побеседовать… А они люди обидчивые. Когда узнают, что в первый раз вы их обманули…

– Но, господа, я сказал все, что знаю!

– Вот им и расскажите. Так я посылаю фельдфебеля в комендатуру, чтобы он вызвал контрразведку? Вы там у них расскажете про вашу связь с партизанской бандой, которую мы уничтожили…

На бургомистра жалко было смотреть, он чуть ли не позеленел от страха. Мельников почувствовал, что попал в точку. Точно ведь, гад, что-то знал! Интересно, а почему его смершевцы не раскололи?

Мельников уже начал опасаться, что бургомистра хватит удар. Наконец он несколько пришел в себя. Но дело решила его жена. Она вошла в комнату и сказала с порога:

– Гюнтер, скажи им все!

– Господа, никакой связи с этими бандитами у меня не было! Я клянусь! Я про тех трех людей… Я точно ничего не знаю, я только догадываюсь. А ваши контрразведчики про это даже не спрашивали. Я так думал – если они получили документы, значит, ваши люди и так узнали все, что нужно. Поймите, я мирный человек, я никогда не сочувствовал нацистам, я всегда старался держаться подальше от этих игр. Я просто выполнял свою работу. Я так же выполняю ее и при новой власти…