Текст книги "Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского"

Одновременно против эмигрантов действовали и российские спецслужбы.

Стоит особо сказать об их структуре. С 1826 года роль политической полиции выполняло III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии. О нем существует множество страшных историй, но на самом-то деле оно действовало не слишком эффективно. Хотя у него имелись агенты и за границей.

6 августа 1880 года III отделение было упразднено, вместо него возник Департамент полиции Министерства внутренних дел. Им стали подчиняться охранные отделения (первое возникло ещё в 1866 году в Петербурге). Но они работали на территории России. Заграничная агентура подчинялась непосредственно Департаменту.

Эти люди занимались, в основном, отслеживанием контактов революционеров. Иногда агенты входили к ним в доверие и пытались отследить пути транспортировки нелегальной литературы.

«Никогда не видел я такой кучи русских шпионов (так революционеры называли агентов тайной полиции. – А. Щ.), как в те два месяца, что прожил в Тононе. Начать с того, что, как только мы поселились, какой-то подозрительный мужчина, выдававший себя за англичанина, снял другую часть дома. Стада, буквально стада русских шпионов осаждали дом и пытались проникнуть туда под различными предлогами, а то попросту бродили взад и вперед под окнами, партиями в два, три и четыре человека. Воображаю себе, какие удивительные донесения сочинялись ими. Шпион должен доносить. Если он попросту скажет, что он простоял неделю на улице и ничего подозрительного не заметил, его живо прогонят».

(П. А. Кропоткин, революционер)

Вообще-то вопрос с агентами – непростой. Трудно сказать, где они в самом деле были, а где мерещились революционерам. Дело в том, что в такой среде всегда агенты полиции видятся на каждом углу. В среде эмигрантов причина этого даже не в мании преследования, а в мании величия. Люди всерьез полагали, что власть так их боится, что высшие чиновники ночами не спят, думая, как разобраться с революционерами.

Хотя агенты сперва III отделения, а потом и Департамента полиции за границей имелись. И имели очень низкую квалификацию. Это ведь были не профессиональные жандармы, и даже не завербованные революционеры (последние работали внутри страны, отпускать их за границу было просто опасно). Чаще всего вербовали кого попало. В Европе без особой цели околачивалось множество русских, особенно в Париже. Часть из них уже успели спустить все свои денежки, так что хватались за любую возможность срубить по-легкому денег. Довольно распространенным был способ, когда кто-либо являлся к революционерам, представлялся богатым человеком и предлагал финансовую помощь, рассчитывая под этим соусом втереться в доверие. Но эмигранты были не дураками, их принцип был «утром деньги – вечером стулья». У российских властей не было никакого желания оплачивать деятельность революционеров, тем более что пожертвовать деньги – это не значило войти в число посвященных в какие-то серьезные дела.

Мало того, что такие агенты не очень понимали революционную среду, так зачастую они отсылали в Петербург откровенные вымыслы, дабы отчитаться о своей работе.

Однако иногда представители власти действовали более тонко.

«В то время я не мог объяснить себе эту необычайную внимательность со стороны русских шпионов; но, вероятно, она находилась в связи со следующим обстоятельством. Когда Игнатьев стал министром внутренних дел, он по совету бывшего парижского префекта Андрие напал на новый план. Он послал рой своих агентов в Швейцарию, где один из них стал издавать газету, стоявшую за некоторое расширение земского самоуправления. Главная же задача издания заключалась в борьбе с революционерами и в группировке вокруг него всех эмигрантов, отрицательно относившихся к террору. То было, конечно, средство посеять раздор. Затем, когда почти всех членов Исполнительного комитета арестовали в России и только два или три из них бежали в Париж, Игнатьев послал агента, чтобы предложить им перемирие. Он обещал, что больше казней по поводу заговоров, составленных в царствование Александра II, не будет, даже если бежавшие попадут в руки правительства, что Чернышевского выпустят из Вилюйска и что назначат комиссию для пересмотра положения всех сосланных административным путем в Сибирь. С другой стороны, Игнатьев требовал, чтобы Исполнительный комитет не делал новых покушений на царя, покуда не состоится коронация. Быть может, упоминались также реформы, которые Александр III собирался сделать в пользу крестьян. Договор был заключен в Париже, и обе стороны соблюдали его. Террористы прекратили военные действия. Правительство никого не казнило за прежние заговоры; но тех, которых арестовали, замуровали в Шлиссельбурге, в этой русской Бастилии, где никто не слыхал о них за целые пятнадцать лет и где большинство из них томится до сих пор. Чернышевского привезли из Сибири и поселили в Астрахани, отделив его от всего интеллигентного русского мира. В этом заточении он вскоре умер. В Сибирь послали комиссию, которая возвратила некоторых ссыльных и назначила сроки для всех остальных. Моему брату она надбавила пять лет».

(П. А. Кропоткин)

Стоит упомянуть и об охранительных организациях. О них накручено множество мифов. Как со стороны революционеров, так и со стороны монархистов. Вот, дескать, были такие доблестные офицеры…

«Для охраны царя была основана тайная лига. Офицеров различных чинов соблазняли тройным жалованьем поступать в эту лигу и исполнять в ней добровольную роль шпионов, следящих за различными классами общества. Бывали, конечно, комические эпизоды. Два офицера, например, не зная, что они оба принадлежат к одной и той же лиге, вовлекли друг друга в вагоне в революционную беседу, затем арестовывали друг друга и к обоюдному разочарованию убедились, что потратили напрасно время. Эта лига существует до сих пор в более официальном виде под названием „охраны“ и время от времени пугает царя всякими сочиненными ужасами, чтобы поддержать свое собственное существование.

Еще более тайная организация – „Священная дружина“ основалась в то же время с Владимиром Александровичем, братом царя, во главе, чтобы бороться с революционерами всякими средствами – между прочим, убийством тех эмигрантов, которых считали вождями недавних заговоров. Я был в числе намеченных лиц. Владимир резко порицал офицеров, членов лиги, за трусость и выражал сожаление, что среди них нет никого, который взялся бы убить таких эмигрантов. Тогда один офицер, который был камер-пажем в то время, как я находился в корпусе, был выбран лигой, чтобы привести этот план в исполнение».

(П. А. Кропоткин)

Только вот дело в том, что «Священная лига» никак себя не проявила. Так что если она и в самом деле существовала, то дело ограничивалось застольной болтовней.

Имелись и другие.

«Явился к Лаврову неизвестный господин и представился как Иван Николаевич Некрасов. Он, по его словам, прибыл в Париж по делам одной железной дороги, но одновременно выполняет поручение либеральной Земской лиги. О Земской лиге Лавров слышал впервые – из кого же она состоит? Неизвестный господин дал понять, что он не может этого разглашать. Ему поручено вести переговоры с „Народной волей“ о прекращении террора».

(П. А. Кропоткин)

По словам визитера, эта лига была представлена сторонниками реформ. Дескать, если не будет терактов, то Александр III на них пойдет. Кто это были такие и каково было их реальное влияние на политику государства – так и осталось непонятным.

Особая статья – это деятельность Петра Ивановича Рачковского. Он начал свою работу на должности почтмейстера, потом трудился на разных должностях, в том числе – судебным следователем, в 1879 году его даже арестовали по подозрению в укрывательстве террориста. Именно тогда Рачковский стал сотрудничать с тайной полицией как агент. Однако его довольно быстро разоблачили. В 1883 году поступил на службу в Министерство внутренних дел, а в 1884 – отправился в Париж.

Из справки, обнаруженной в бумагах министра внутренних дел. (Министр одновременно являлся и шефом Отдельного корпуса жандармов):

«По характеру Рачковский авантюрист и искатель приключений. В интересах своей карьеры способен пойти даже на преступление. В департаменте полиции имеются данные, что один из агентов заграничной агентуры, находившийся на связи Рачковского, убил в Париже генерала Сильвестрова, прибывшего с заданием директора департамента полиции тщательно и всесторонне проверить деятельность Рачковского и лично неприязненно и подозрительно относившегося к нему. Однако причастность Рачковского к убийству Сильвестрова установить не удалось. Агент, убивший генерала Сильвестрова, покончил жизнь самоубийством».

По отношению к эмигрантам-революционерам Рачковский практиковал не менее лихие методы.

«В то время начальство беспокоили масштабы распространения в России антиправительственной литературы, издаваемой партией „Народная воля“. Рачковскому через свою агентуру удалось установить, что главная типография народовольцев находится в Женеве.

Он решил ликвидировать ее, невзирая на государственный суверенитет Швейцарии. Установив точный адрес типографии, он дал указание своему представителю в Швейцарии – ротмистру Турину – отыскать среди женевских преступников человека, который помог бы ночью взломать двери типографии. Через несколько дней был завербован швейцарец Морис Шевалье, опытный взломщик.

В 11 часов вечера у Дома народного творчества в Женеве собрались Рачковский, его сотрудники Турин, Милевский, Бинта, тайный агент „Ландезен“ и Шевалье.

Типография не охранялась – у народовольцев не было денег на сторожа, к тому же они не думали, что агенты тайной полиции осмелятся в нарушение международных норм разгромить предприятие на территории суверенного государства. По знаку Рачковского Шевалье легко открыл двери.

Начался разгром типографии. Прежде всего уничтожили всю отпечатанную и приготовленную к отправке в Россию нелегальную литературу, рассыпали набор, поломали машины. Несколько пудов типографского шрифта разбросали по ночным улицам Женевы.

Рачковский поручил одному из своих тайных агентов, некоему Гольшману, обладавшему бойким пером журналиста и богатым воображением, как можно красочнее описать проведенную в Женеве операцию. Послание ушло в департамент полиции. Этот шаг Рачковского оказался исключительно дальновидным.

Полученный в Петербурге доклад о разгроме народновольческой типографии произвел большое впечатление и на директора департамента полиции Дурново, и на министра внутренних дел и шефа жандармов графа Толстого.

О разгроме типографии в Женеве граф Толстой (министр внутренних дел. – А. Щ.) доложил лично императору; самодержец поблагодарил Толстого за хорошо поставленную работу тайной полиции. Рачковского наградили орденом Анны 3-й степени, присвоили высокое по тем временам звание губернского секретаря.

Награды получили и сотрудники Рачковского. Одновременно всей компании выдали щедрое денежное вознаграждение из личного фонда царя. Рачковский получил 5000 франков.

Когда народовольцы восстановили типографию в Женеве, команда Рачковского вновь разгромила ее. С тех пор типография не открывалась».

(И. А. Муромов, журналист)

Начальник иностранной службы Департамента полиции активно сотрудничал и с французскими спецслужбами. Одновременно он взялся пробивать интересы французских промышленников в России.

А уж заодно – устроил одну из знаменитых политических провокацией.

«Рачковский решил использовать в своих целях паническую боязнь Александра III заговоров и покушений. Петр Иванович собирался с помощью своего агента-провокатора организовать в Париже группу из народовольцев-эмигрантов, которая якобы будет готовить покушение на жизнь императора, и постоянно „информировать“ Александра о том, как идет подготовка к захвату этой группы.

После чего совместно с французской полицией „раскрыть“ и ликвидировать „заговор“. Император, бесспорно, будет благодарен не только ему, Рачковскому, но и французскому президенту.

Агент „Ландезен“ получил от него задание создать группу террористов-народовольцев. „Ландезен“ через своего бывшего петербургского товарища Теплова познакомился с тремя эмигрировавшими в Париж народовольцами – Накашидзе, Степановым и Кашинцевым. Агент Рачковского убедил их в том, что сразу после того, как будет убит Александр III, в России начнется восстание народа.

В дальнейшем все развивалось по сценарию Рачковского. Его сообщение о группе террористов-народовольцев, готовящих покушение на царя, было положено на стол Александра III, который теперь внимательно следил за всеми действиями „Ландезена“ и Рачковского.

Вскоре на страницах французских газет появилось сообщение министра внутренних дел Констана, где говорилось, что в результате активных мер, предпринятых французской полицией в тесном сотрудничестве с русскими коллегами, арестованы русские эмигранты Накашидзе, Степанов и Кашинцев – члены террористической группы, в которую входил также погибший при испытании бомбы Анри Виктор.

Они были арестованы в тот момент, когда собирались выехать в Россию. При аресте у террористов изъяли большое количество изготовленных ими бомб и несколько стволов огнестрельного оружия.

Разумеется, руководитель террористов „Ландезен“ и активный участник группы француз Бинта (он же агент французской полиции) успели скрыться.

Через несколько дней французские газеты лежали на столе Александра III. Русский император имел все основания быть довольным работой своей тайной полиции, раскрывшей опасный „заговор“».

(И. А. Муромов)

Заметим, что реальные террористы никогда не возили через границу готовые бомбы. Их было проще изготовить на месте.

Конечно, гораздо проще самому создавать организации и самому же их разоблачать… И всё, вроде, вышло хорошо. Рачковский и его агенты получили награды, российские и французские соответствующие службы отчитались о проделанной работе. Но вот способствовала ли такая деятельность борьбе с реальными революционерами?

Однако, с другой стороны, Рачковский в 1901 году был уволен со своего поста – и появившиеся террористы делали за границей, что хотели.

Впоследствии Рачковский вернулся в Департамент полиции – но его деятельность уже не была непосредственно связана с эмигрантами.

Путь назад

Итак, в середине 80-х годов революционное движение стало приходить в упадок. Соответственно, в эмиграции также начались разные настроения. Многие разочаровались в революции. Вели себя эти люди по-разному. Кто-то ушел в частную жизнь. Были и те, кто стал искать пути возвращения домой. А вот Лев Александрович Тихомиров ушел из революционного движения с большим шумом.

Этот человек играл очень большую роль в революционных кругах. Начинал он в так называемом кружке «чайковцев», попал под суд за это дело, правда, осужден не был. Впоследствии вошел в организацию «Земля и Воля», где занимал видное место. После раскола организации примкнул к народовольцам. Причем не просто примкнул, он присутствовал на учредительном съезде и поддержал идею убийства Александра II. Непосредственно в террористических акциях Тихомиров участия не принимал, однако входил в Исполнительный комитет, а также являлся редактором печатных изданий организации. То есть идеологически обосновывал террористические акты. (Кроме убийства императора, народовольцы много ещё чего натворили.) На виселицу он нагулял.

Когда после убийства Александра II начались аресты, Тихомиров не стал ждать, когда за ним придут, а отбыл в Швейцарию. Там он некоторое время совместно с Лавровым издавал «Вестник Народной воли», заодно выпустив книгу «Россия политическая и социальная». Данное произведение уже, строго говоря, не является революционным. Это социологический обзор, написанный по-французски и для французского читателя, который мог бы создать и человек, не разделяющий радикальных взглядов. В 1888 году в предисловии ко второму изданию этой книги Тихомиров фактически отрекся от своих революционных воззрений.

Но страшный шум вызвало другое его произведение: написанная в том же году брошюра «Почему я перестал быть революционером».

Так в русском оппозиционном движении до него никто не отрекался. Да и впоследствии таких произведений было немного. Можно вспомнить статью Бориса Савинкова «Почему я признал Советскую власть». Но Савинков-то сочинял свое произведение, сидя в тюрьме на Лубянке, а не в Швейцарии… Согласитесь, есть разница.

Поэтому я разберу брошюру подробно. Она интересна не только с исторической точки зрения, но и как образец серьезной интеллектуальной полемики. Я профессиональный журналист и утверждаю – моим молодым коллегам её стоит изучить… Неплохо сделано.

В этом произведении Тихомиров критикует революционные взгляды. Причем делает он это не с точки зрения морали, а по существу. При этом он постоянно обращается к своим прежним статьям (разумеется, эмигрантского периода) – для того чтобы отмести обвинения в том, что, дескать, его купили.

Прежде всего автор критикует терроризм. Он говорит, что если общество готово к переменам, то терроризм избыточен, если не готово – он бессмыслен. Интересно, что именно это, только иными словами говорили большевики во время своих споров с эсерами.

«Уже сразу „Народная воля“ допустила такую громадную ошибку, как включение в программу деятельности разрушительной и террористической. Последующие годы еще более развили ошибку. Эту мысль я доказываю в статье подробно, с точки зрения заговорщика. Мое отрицание террора в высшей степени резко. Если бы мне сказали, что в той или другой стране ничего не остается делать, как пускать в ход террор, я бы сильно усомнился в способности этой страны к жизни». Однако же терроризм именно все больше развивался в партии, совершенно подрывая ее собственные силы, ее подготовительную работу, а между тем «роль настоящих революционеров – это роль не только бунтовская, но и культурная».

Проходится он и по целям экстремистов. «У нас же это революционное разрушение составляет веру, надежду, обязанность каждого доброго радикала. Все, что есть бунт, протест, ниспровержение, рассматривается как нечто полезное, содержащее зерно прогресса. Тем более полезным считается разрушение, если оно направлено против администрации или правительства, то есть против самого центра охраны существующего порядка. Мысль о возбуждении бунтов, восстаний, заговоров всякого рода пыталась у нас воплотиться в каких угодно формах – и ни в одной не могла этого достигнуть: ни для баррикад, ни для ирландщины, ни для заговора не оказывается в России „материала“, то есть сочувствия, желаний народа и общества…

Революционный период моей мысли кончился и отошел в вечность. Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости (выделено мной. – А. Щ.). Они стали только стройней, ясней. Но я увидел также, что насильственные перевороты, бунты, разрушение – все это болезненное создание кризиса, переживаемого Европой, – не только не неизбежно в России, но даже маловозможно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значения тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие».

Заодно автор задает своим бывшим товарищам вопрос: а кто вы, ребята, такие, что говорите от имени народа? Народ продемонстрировал: он ваших идей не воспринимает.

«Конечно, со стороны этих людей можно услышать множество фраз о „возвращении власти народу“. Но это не более как пустые слова. Ведь народ об этом нисколько не просит, а, напротив, обнаруживает постоянно готовность проломить за это голову „освободителям“. Только отчаянный романтизм революционеров позволяет им жить такими фикциями и третировать русскую власть, как позволительно третировать власть какого-нибудь узурпатора. Русский Царь не похищает власти; он получил ее от торжественно избранных предков, и до сих пор народ, всею своею массой, при всяком случае показывает готовность поддержать всеми силами дело своих прадедов».

На тот момент дело обстояло именно так, как писал Тихомиров. Заодно автор касается и идеи монархии. Очень грамотно. Он не заводит шарманку про «божественную санкцию», хотя сам к этому времени являлся верующим. И не останавливается на обличении пороков демократической системы. После Бакунина говорить про последнее просто смысла не было.

Но Тихомиров делает заход с неожиданной стороны. Ведь главным обвинением против царской власти было то, что она не в состоянии провести жизненно необходимые стране реформы. Что такие реформы нужны, понимали все, кроме совсем тупых. Правда, какие именно нужны перемены – в этом и был вопрос. Так вот Тихомиров спрашивает: а кем был Петр Великий, разве не самодержцем? Да ещё таким самодержавным самодержцем, что дальше некуда. Но реформы-то провел… Так что вопрос лишь в политической воле, а не в общественном строе.

Аргумент мощный. Ведь это мы теперь знаем, что ни Александр III, ни Николай II ничего сделать не сумели для того, чтобы вытащить страну. Но в 1888 году это было никому неизвестно.

По ходу дела Тихомиров делает ещё одно очень верное замечание: «Влияние самого образа жизни террориста-заговорщика чрезвычайно отупляющее. Это жизнь травленого волка. Господствующее над всем сознание – это сознание того, что не только нынче или завтра, но каждую секунду он должен быть готов погибнуть. Единственная возможность жить при таком сознании – это не думать о множестве вещей, о которых, однако, нужно думать, если хочешь остаться человеком развитым. Привязанность сколько-нибудь серьезная и какого бы то ни было рода есть в этом состоянии истинное несчастье. Изучение какого бы то ни было вопроса, общественного явления и т. п. немыслимо. План действия мало-мальски сложный, мало-мальски обширный не смеет прийти даже в голову. Всех поголовно (исключая 5–10 единомышленников) нужно обманывать с утра до ночи, от всех скрываться, во всяком человеке подозревать врага».

Оно и верно. Терроризм – это форма войны. А на войне у солдата есть только две цели – выжить самому и уничтожить врага. Некогда размышлять о том, зачем мы воюем, и стоит ли это вообще делать…

Разобравшись с терроризмом, Тихомиров переходит на более общие понятия.

«В русском способе мышления (говорю об интеллигенции) характеристичны две стороны: отсутствие вкуса и уважения к факту и, наоборот, безграничное доверие к теории, к гипотезе, мало-мальски освящающей наши желания. Это должно происходить, очевидно, от малой способности мозга к напряженной умственной работе. Голова, слишком быстро устающая, не может справиться с мириадами фактов, наполняющих жизнь, и получает к ним нечто вроде отвращения. Гипотеза, напротив, ее радует, давая кажущееся понимание явлений без утомительного напряжения».

Ну просто золотые слова! Вспомним тех, кто в «перестройку» ратовал за демократию и рынок. Разве у них было иначе?

Коснулся Тихомиров и «студенческих историй». Студенческие беспорядки являлись для тогдашней России совершенно заурядным явлением. Бунтовали по всякому поводу, а если повода не было – придумывали и всё равно бунтовали. Начиная с 1861 года и до той поры, пока в революцию массово не пошли рабочие (то есть до начала ХХ века), большинство революционеров начинали именно с упомянутых «историй».

«Студенческое вмешательство в политику дает наиболее вредные последствия в форме разных демонстраций, когда чуть не в 24 часа из-за грошового протеста против какого-нибудь пустячного „притеснения“ погибает для будущего несколько сотен молодых, незаменимых сил. „Лучше что-нибудь, чем ничего, – повторяют подстрекатели, – лишь бы не спячка“. И такое рассуждение, к сожалению, действует и продолжает в зародыше истреблять русскую цивилизацию!..

Человек, отказывающийся от бунтовской деятельности, сплошь и рядом у нас действительно портится, становится своекорыстным карьеристом и загребалой-кулаком. Но это есть последствие тех воистину превратных идей, по которым значится, что будто бы, только бунтуя, уничтожая направо и налево, человек остается честным. Эта точка зрения так укоренена в наших понятиях, что человек редко покидает бунтовство по убеждению, а большею частию – против убеждения, под давлением инстинктов созревшего организма».

То есть, по Тихомирову, выходит тупиковая ситуация. Люди, стремящееся что-то сделать для страны, оказываются на обочине, ничему толком не научившись и ни в чем не разобравшись. А остается такая сволочь…

Не проходит Тихомиров мимо крайней нетерпимости в революционной среде. А ведь там и в самом деле – любой шаг в сторону – расценивался как предательство.

И как итог: «Люди кричат о мысли, развитии – и не уважают ни того ни другого; кричат против гонений – и сами гонят сколько хватает силы; кричат против насилия – и сами убивают, мало того – хотят силой принудить целые народы жить так, а не иначе».

Брошюра Тихомирова, как уже было сказано, вызвала страшный шум. Отклики имелись разные. Большинство, конечно, сводилось к тому, что автор предатель и вообще гад. Аргументированная статья Г. В. Плеханова «Новый защитник самодержавия, или горе

Г. Л. Тихомирова» касалась, в основном, пропаганды Плехановым марксистских взглядов и обличения народничества. Правда, там есть и верные мысли. Автор утверждает: российское самодержавие прогнило – и уже ни на что не способно. В общем-то он оказался прав. Хотя сегодня статью Плеханова читать забавно. В 1889 году он так защищал революцию… А когда в октябре 1917 года он увидел, как оно в действительности бывает, запел совсем иные песни…

Что же касается России, то в ней брошюру Тихомирова читали с интересом. Многие насчет революции решили: «Мол видишь сам, тут больше нечего ловить» (В. Высоцкий).

Сам же Тихомиров получил прощение и вернулся в Россию, где стал работать в консервативной газете «Московские ведомости». Но стремления к социальной справедливости он не утратил. В 1902 году его привлек к сотрудничеству жандармский полковник Сергей Васильевич Зубатов. Он пытался создать альтернативу социал-демократам, активно внедрявшимся в рабочее движение – легальные монархические профсоюзы, которые бы отстаивали права рабочих.

В 1912 году Тихомиров стал работать со Столыпиным, который в числе прочего пытался пробить «рабочие законы» – то есть такие, которые защищали бы рабочих от произвола предпринимателей. Обе попытки закончились полным провалом. Причины – жадность предпринимателей, упорно не хотевших делиться, и косность чиновников, не желавших ничего менять. Так что решить проблемы легальным способом и в самом деле не получилось…