Текст книги "Рыба без головы (сборник)"

2

С самого первого дня с Тоней происходили все те же вещи, что и с каждым из нас: ее родители сперва смотрели на нее, затаив дыхание; потом трепетно дышали на нее с надеждой, что ее путь будет легче и ровнее их собственного, потом дышали на нее с тревогой, когда ее шаги начали отклоняться от задуманных, а после протирали рукавом, чтобы стереть налет самостоятельности. Они дышали друг на друга, а Тоня случайно видела это, и они потом дышали со стыдом в сторону.

Когда оглядываешься назад и думаешь о детстве, ты представляешь его большим, но полым внутри, словно воздушный шар. Мы можем лишь улавливать отдельные оттенки, силуэты, часто не в силах вспомнить детали.

У большинства, детство похоже на похмелье: радостное время от прошедшего веселья, неизменно вызывающее тошноту и головокружение. Это оправдано, если перепробовать ром, водку, текилу, абсент, вино, пиво по одной рюмке – на завтра точно будет похмелье. Чего тогда ожидать от времени, где мы пробуем столько новых впечатлений?

Тоня же, придя на изобилие детства, вела себя абсолютно иначе. Она помнит каждый отдельно важный момент своего детства и может установить последовательность событий безо всякого труда. Она точно может сказать в каком году и в какой день ей подарили фиолетовое пальто на трех больших пуговицах, и что ей подарил одноклассник на четырнадцатый день рождения. Она прекрасно помнит день, когда впервые к ним в гости приехала тетя, чтобы погостить и жила после этого семнадцать лет.

Стоит ли говорить, что Тоня может с легкостью вспомнить день, когда забралась на родительскую кровать с пригоршней бисера и принялась вязать каральку для своего будущего мужа. Усердно, но с перерывами на Русалочку, она плела каральку и была уверена на все сто, что пройдет много лет и она подарит ее своему принцу. Этот изящный предмет мужского туалета она вложит в руку своему избраннику и он произнесет что-нибудь очень важное.

Тоня не забывала этот важный день и эту важную каральку ни на минуту. Она всю жизнь искала того, кому могла бы посмотреть в глаза, и нежно, но немного напористо, чтобы избранник ощутил важность ноши, вложить каральку и произнести тихо, отрепетированные слова: «Не потеряй ее».

Остальное то, что я упустил из ее множества воспоминаний, она и сама бы с удовольствием забыла. За исключением, пожалуй, фиолетового пальто, подарка одноклассника и каральки, она отдала бы все свои воспоминания.

3

Было бы правильно и полезно рассказать больше обо мне и Тоне. Рассказать о том, как, собственно говоря, мы встретились, как решили куда поселиться и что кушаем изо дня в день. Но… Но, давайте лучше представим, что я и Тоня родились в ту самую минуту, когда родилась наша любовь? Это будет не честно по отношению к памяти, но честно по отношению к нервам.

4

Двери тюремной камеры звонко закрылись и Тоня начала понимать, что происходящее имеет куда более серьезный характер, чем она думала раньше. Взявшись обеими руками за прутья стальной решетки, она еле слышно простонала.

– О! – позади нее произнес женский голос.

Тоня, не оборачиваясь, тихо поздоровалась и, не поднимая головы как ребенок, совершивший проступок, шмыгнула носом.

Все, что она сейчас видела – это стена. Нижняя часть стены была окрашена в синий, а верхняя ободрана до кирпича. Стена, к которой Тоня сама себя приговорила взглядом, имела с ней много общего: она начиналась как красивая и ровная синяя поверхность, а продолжалась старым кирпичом. Это, кстати, Тонино сравнение. Она мне после заключения, так и сказала: «Я – эта стена. Если глаз не поднимать – красиво все и прекрасно, но если заглянуть вглубь, посмотреть выше, – как и у всех кирпич ободранный».

Я понимаю, что это не правда. Так на нее подействовало заключение, хоть и не долгое. Она сказала, что поняла за это время очень многое. Что именно, не сказала.

Набравшись храбрости и совершенно устав от собственного отражения в стене, Тоня развернулась. Две скамьи из дерева, туалет и окно высоко над скамьей слева – то, что она увидела обернувшись. Так она себе все и представляла.

– Дорогая, ты дорогу не там перешла что ли? – проститутка, сидевшая на правой скамье, отвлекла Тоню от изучения камеры. – Эй, подруга!

– Как тебя зовут? – спросила Тоня.

– Настя. – Отозвалась проститутка. Она стянула сапог и перевязала наскоро колготы на пальцах, закрывая дыру.

– Ты тут давно? – Тоня волновалась. У нее тряслись руки, как при встрече со звездой.

– Достаточно. – Указав на двух других проституток у окна, добавила, – они недавно.

Две проститутки сидели у грязного окна, прижавшись к решеткам, выкрикивая что-то невразумительное.

– А что они делают? – уточнила Тоня.

– Да хрен их знают. Прилипли и все. Целый день так уже сидят. Их привели утром, они походили минут десять по камере, окошко увидали и к нему так и прилипли. Я думаю, они – дуры. Может еще и на наркоту подсели. В таком деле бывает.

Тоня поняла, что сейчас в этот самый момент она видит первую в своей жизни настоящую проститутку! Это был сон, не иначе. Она мечтала об этой минуте уже многие месяцы и тщетно пыталась их отыскать. Как видится, этот миг настал. Она стоит напротив самой настоящей проститутки.

– А ты давно в этом деле? – Тоня от волнения затараторила, потирая руки.

– Вопросы у тебя, конечно, дебильные, – потом, чуть сообразив, – так ты пади журналистка? Вот дела. Так это получается мое первое интервью.

Проститутка за несколько секунд надела сапог, поправила волосы и приняла удобную позу для интервью.

– Да ну, ты что. Какая же я журналистка. – Отмахнулась Тоня.

– А че тебе тогда от меня надо? – снова снимая сапог, прошипела проститутка.

– Да ничего… – в растерянности промямлила Тоня. – Просто спросить хотела.

– Спросила? Все, иди. – Носок её колгот не поддавался приличному завязыванию, в прошлый раз она так и не завязала его, надев обувь наспех, и поэтому расстроенная сразу двумя неудачами за день она легла на скамью.

– Ты на меня не обижаешься? – по-доброму проговорила Тоня. – Я ведь, правда, просто спросить. Без зла. Мне как ученому интересно.

– Как ученому? – поднялась на локтях проститутка.

– Ну да! – воодушевилась Тоня. – Я – антрополог. Изучаю.… Да я все подряд изучаю. Сейчас изучаю проституток, как ты! – все так же воодушевленно Тоня указывала на собеседницу пальцем.

– Да пошла ты, овца. – И проститутка отвернулась.

Вот так, судьба сперва преподносит нам встречи, о которых мы мечтаем, а потом легкой рукой отнимает у нас их у нас прямо из-под носа.

Проститутки у окна спорили с такой скоростью, что слов нельзя было разобрать, только повизгивание, похрюкивание и помуркивание, верно в знак согласия.

В камере пахло сыростью. Стены имели очень необычную, а если точнее, непостоянную форму: секунду назад они были от тебя в пяти метрах с обеих сторон, а сейчас едва можно вытянуть руки в стороны. Словно волны они накатывали, принося все нарастающий запах сырости и плесени. Стены, забрызганные наотмашь чем-то красным, перешептывались.

Всего несколько минут тишины, бурчание проституток у окна не в счет, и Тоне сделалось невыносимо.

– А чем вы занимаетесь? – заговорила она с девушками у окна.

– Мыв ваыва кпулвавл. – ответила одна из них, обернувшись.

– Что? Я ничего не поняла.

– ВЫДВЫПТВЫПВЫ! – прокричала на нее вторая со строгим видом.

Когда проститутки по очереди оборачивались к Тоне, она смогла увидеть часть окна: крохотное, залепленное грязью окошко, вырубленное под самым потолком. Что они пытаются в нем разглядеть и почему спорят постоянно, оставалось загадкой.

Скамья, с которой они глядели в окно, была в нескольких метрах от Тони. Она медленно встала, чтобы ненароком не вызвать вновь их гнева, и тихо подошла к ним. Проститутка, что отвернулась обиженно от Тони, заинтересовавшись, снова приподнялась на локтях.

Заглядывая девушкам за плечи, Тоня увидела через окно на улице силуэт. Он был до того нечеткий, что ни одежды, ни лица, ни даже пола разглядеть нельзя было.

– Что там? – заинтересовалась обидевшаяся проститутка.

– Сама не знаю. Кто-то стоит прямо под окном, но не видно ничего. – Напрягая глаза, отвечала Тоня.

– Вообще не видно?

– Вообще не видно.

– Ну, кто там, скажи?

– Я же говорю, непонятно! Кто-то стоит точно.

– Щас.

Проститутка села на скамью, ловко влезла в сапог и забралась на лавку, с которой Тоня и еще две проститутки пытались разглядеть хоть что-то в окне.

Отодвинув Тоню, проститутка заглянула ей через плечо и завопила:

– Ну и че тут непонятного! Ясно как день, кто там!

– Кто? – изумилась Тоня.

– Аыввиывдлвывс? – вслед за Тоней изумились две проститутки у самого окна.

Проститутка, явившая озарение, ежесекундно менялась в лице, как видно, то теряя, то находя нить. Тоня начала неосознанно дергать ее за руку в нетерпении.

– Странное дело, – почесала затылок проститутка, – я, как только заглянула туда, сразу поняла, кто это. Но сейчас и не знаю.

– Ну а кто там был-то хоть? – вопрошала Тоня.

– Забыла. Я же говорю, как только посмотрела, подумала «Черт, так это же…» и забыла кто.

Разочарованная Тоня спустилась со скамьи, напрочь оккупированной проститутками. Она вздохнула.

– Смотри! – крикнула проститутка, – там ОАРУОУЛАУСШУСЬ!

– Что там? – Тоня снова вскочила на скамью и вглядывалась в окно. В нем виднелось только овальное пятно.

– Вдлапвлымвмы, – проговорила проститутка.

– ФЫАФФАЛАЬЖФЬАЖФДЬ! – по очереди закричали две проститутки, прилипшие к самому окну. – ваываыаывпарпти… – ответила им первая.

Тоня потеряла всякую надежду, глядя на то, как они спорят. Она не поняла ни слова, и теперь стены давили на нее все больше. Каждый прилив этих бетонных, забрызганных чем-то красным волн оставлял в ней страх и боль.

В отчаянии она начала перебирать все, что случилось с ней за сегодняшний день:

«Я проснулась. Проводила Антона. Убрала за кошкой. Выпила чай. Оделась и пошла гулять. Погода была замечательная, я много фотографировала. Даже получилось снять пьяного парня. Потом спустилась в метро. Там была давка, что-то кричали. Меня еще с двумя парнями усадили в милицейскую машину и увезли. Вот и весь день».

Через час Тоню выпустят. Хотя этого часа мне едва хватит, чтобы доехать до пункта милиции, для Тони он покажется, верно, большим. Я встречу ее у входа. Дам кофе в большом стакане. Мы пойдем до дома, и за всю дорогу никто из нас ничего не скажет. Я почти не спал в ту ночь, все сидел, писал. Утром страшно обрадовался, когда она поздоровалась со мной и предложила завтрак.

Тоня рассказала, что тогда в камере очень испугалась. Вот только чего – никогда не рассказывала.

5

Несколько недель спустя, Тоня провожала меня на работу. Я тогда затянул с глажкой, мешал ей спать и бегал по квартире полчаса, потому как очень опаздывал.

Тоня проводила меня и снова уснула. Во сне она была в Италии.

Она бродила по узким улицам, фотографировала безумолку, ела мороженое и пила кофе. Она была счастлива. Улыбалась своему отражению в витринах лавочек, решала, во сколько ей лучше заняться работой.

Мягкое морское солнце нежно гладило ее по щекам, отчего она закрывала глаза и шла ощупью, давая себе самой возможность получать удовольствие.

Скорее всего, эта была пятница.

Толстенная сеньора тащила за руку двух своих измученных бамбино и ворчала о нота бене, пожилая парочка не могла оторвать друг от друга глаз и все шептала о белиссима, а молоденькая студентка-художница рисовала все это фретта. Среди толчеи улиц Тоня разглядывала банкира в горчичном плаще, плетущегося на работу, домохозяйку, оставившую детей ради продуктового, и делающую при всем вид страшно занятой особы.

Зазевавшись, тетка наткнулась на толстяка, жующего по дороге круассан.

– Скузетте, – пробубнил он.

Птицы стаями кружили над домами, беспокоя жильцов своим криком. Римские птицы, как потом отметит Тоня, отличаются страшной назойливостью.

Тоня шла уже несколько часов и ровно две пленки для фотоаппарата. Дойдя до моря, она увидела великолепное кафе на берегу. «Чин-чин». Выбрала столик ближе всего к воде и заказала чай. Не переставая, дул теплый ветер.

– Скузи, – сказал престарелый итальянец, по виду адвокат, усаживаясь рядом с Тоней.

– Вы что-то хотели? – предположила Тоня, оглядев пустое кафе.

– Вы знаете, – итальянец бессовестно улыбался.

– Что я знаю? – удивилась Тоня и отпила чай.

– Вы знаете ответ, – поулыбавшись, добавил, – тот, что так страстно ищите.

Тоня помедлила, а затем спросила:

– А почему вы улыбаетесь?

– Как раз это вы прекрасно знаете сама, – итальянец на мгновение снял улыбку, отпил Тонин чай и продолжил улыбаться.

– Откуда я могу это знать? – не обратив внимания на чай, доставшийся теперь итальянцу, Тоня продолжала пристально смотреть на этого престранного человека в соломенной шляпе и льняном костюме.

– Вы хотите знать, почему я улыбаюсь? Скажите сначала, почему улыбаетесь вы? – итальянец почувствовал, что взял хороший темп и близок к цели – его улыбка стала еще довольнее.

– А почему бы мне не улыбаться? Я же в Италии. – Усмехнулась Тоня.

– Вот именно! – Эта была победа. Она яркими вспышками горела в глазах итальянца. – Хорошего вам дня. За чай я заплачу.

Тоня сидела за столиком в кафе «Чин-чин». Она ничего не заказывала, да никто этого и не требовал. Она повернулась лицом к морю, закрыла глаза и медленно, несмотря на то, что ветер требовал большего своими порывами, вдыхала морской воздух.

Когда я пришел с работы, Тоня по-прежнему лежала в кровати. Мне было стыдно за утро, проведенное в беготне, поэтому я первым делом подошел к ней. Увидев ее в кровати, я спросил все ли в порядке.

Тоня в ответ посмотрела на меня. Мне казалось, она проверяет меня, изучает на предмет чего-то очень важного. Когда я улыбнулся, Тоня обняла меня и заплакала.

III

1

– Италия? Да что с вами, ребята? – Женька напряглась и ожидала ответа.

– Жень, мы же не говорим, что бросай все и отправляемся завтра в Италию жить. Мы, вообще, в принципе, думаем туда переезжать. Нас ничего не держит, вот мы о чем. – Тоня говорила мягко, от нас обоих, сообщая Женьке о нашей идее.

– Не знаю. – Прокрутив дважды чашку чая на подносе, добавила, – Мне кажется, это глупо. Вы простите, конечно, но чем там лучше-то? Все также.

– Всем. – У Тони горели глаза. Видно было, как она уже заготавливает аргументы, чтобы рассказать Женьке, почему мы хотим и куда. – Там…

Остановив себя на полуслове, Тоня замерла, глядя на официанток. В тот самый момент, когда она говорила о причинах переезда и плюсах Италии, что-то в ней заклинило, иного слова нет. Мы сидели недалеко от места сбора всех официантов. Там была их «база», что ли.

Мы просидели, молча, полчаса. Женька вдруг попросила счет у официанта, и мы также, молча, вышли.

На улице Женька глубоко вдохнула и на несколько секунд прикрыла глаза.

– Приятно смотреть, – улыбнулся я.

– На что? – Женька вздрогнула.

– На тебя. – Нужно было пояснить, – мне просто кажется, что когда мы перестаем чувствовать разницу между помещением и улицей, когда перестаем радоваться воздуху – мы умираем.

– Возможно, – отмахнулась Женька. Тоня стояла поодаль почти у самой дороги. Она до сих пор была в полусне, так и не договорив о причинах переезда.

– Может, по домам? – отчужденно пробормотала Женька.

2

Женька посадила нас с Тоней на автобус, а сама решила прогуляться пешком. С самого разговора об Италии, с того момента, как Тоня замерла, Женька беспокойно смотрела по сторонам. Она рассеяно крутила головой, вглядываясь в лица прохожих. Те, замечая на себе Женькин взгляд, делались серьезные и глядели моей подруге прямо в глаза, щурившись. Женька чувствовала в груди сильное жжение.

Девушка с гордостью смотрела каждому, кого встречала на пути.

На этот напор со стороны Женьки, люди реагировали по-разному:

* Мужчина в розовой майке с размаху толкнул ее плечом;

* Две девушки посмеялись, глядя на Женьку;

* Парень спросил ее телефон;

* Старуха назвала ее ведьмой;

* Женщина лет тридцати фыркнула, отвернувшись.

3

– Тебе не кажется, что ты видишь во всем только плохое? – отец разделывал лосося, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.

– Ну а что я должна сказать? Шла сейчас домой и мне все улыбались и желали доброй ночи? – Женька оскалила зубы и придвинулась вплотную к отцу.

– Перестань, – рассмеялся отец, – не так уж все и плохо.

– Я не говорю, что плохо. – Немного подумав, Женька добавила, – а ты знаешь, что в Германии есть страшно большой музей?

– Да. У меня там коллега был. За весь день не обошел. – Голос отца стал чуть тише.

– А еще в Соборе Святого Петра особенно пахнет, – задумчиво добавила Женька.

– Ты там была, да? – улыбнулся отец.

Отец высыпал килограмм соли на противень и, раздвинув в серединке ямку, вложил в неё лосося, довольно мурлыкая Бэссаме Муча при всем этом.

– А что мама делает? – спросила отца Женька.

Скривив лицо, отец выдохнул и зашвырнул противень с рыбой в разогретую духовку.

– Иди, посмотри сама. Опять с ума сходит. – Пробубнил он.

Мать медленно ходила по залу, прощупывая воздух вытянутыми перед собой руками. Услышав шаги, она повернулась в сторону дочери.

– Кто здесь?

– Это я. – Безо всякой радости произнесла Женька.

– Женя. – Улыбнулась мать. – Я пытаюсь найти пульт. Скажи, пожалуйста, где он?

– А почему бы не открыть глаза и не посмотреть самой. – Пробубнила Женька, вкладывая пульт в руку матери.

– Спасибо, Женечка. – Улыбнулась мать, нащупывая кнопку переключения каналов.

Мать стояла с пультом в руке посреди зала. Все столики, комоды и вазы с цветами были наспех перенесены в угол комнаты. Скорее всего, отец помог матери, когда та закрыла глаза. Через плотные синие шторы падал вечерний свет, раскачивая на себе пылинки.

– Женя! – крикнула мать.

– Что?

– Ой! Ты здесь. Я думала, ты ушла уже! – обрадовалась мать. – Скажи мне, а где телевизор?

– Повернись налево на… – Женька рассчитала угол – 40 градусов.

Мать покрутилась, соображая траекторию и минут через пятнадцать нашла телевизор, затем села на диван и дотронулась до Женьки.

– Я знаю, – неожиданно серьезно сказала она Женьки – Знаю, что я была плохой матерью. Возможно, я дала тебе не так много любви, как ты хотела.

– Перестань, – ласково прервала ее Женька, – все в порядке. Я пойду к сестре.

– Да, да, – словно вдруг вспомнив о еще одной дочери, запричитала мать, – проведай ее, да.

4

Женька проснулась за несколько минут до будильника. На мгновение проскользнула мысль или даже желание, мечта, что на дворе раннее утро, часа четыре не больше. Едва ли прошла минута, после чего будильник вернул Женьку к реальности.

Одновременно со звонком будильника к Женькиной руке привязалась Нить, тянувшаяся от указательного пальца к будильнику. Женька знала, что как только она выключит будильник, Нить протянется в ванную к зубной щетке. Затем к кофейнику. Потом к шкафу с одеждой, входной двери и через парк к самому ее рабочему столу.

Женька не умела медлить. Она делала все на лету, играючи, с прекрасным чувством такта, подобно профессиональной балерине. Сейчас, видя как она уже пять минут полощет зубную щетку под краном, мне и самому на секунду показалось, что она ленится. Правда потом, когда она почистила зубы, вытерла полотенцем лицо за считанные секунды, я понял, что это обман. Скорее, она хотела опоздать, но не могла.

Следуя Нити, Женька уже выпила кофе, оделась, вытащив выглаженную одежду из шкафа, вышла из квартиры и прошла через парк, к своему рабочему столу. Рабочий день Женьки начнется через пять минут.

Сегодня до обеда Женьке нужно было разобрать стопку бумаг, разделив по трем отдельным стопкам, позвонить двадцати пяти клиентам и ответить на двенадцать электронных писем.

Так как Женька еще училась, начальник разрешил ей работать полдня. Он не снижал ей за это зарплату, чем вызвал много недовольства со стороны Женькиных коллег. Периодически они устраивали ей, если так можно сказать, «профессиональную темную». Меняли местами ее бумаги, которые она разбирала весь предыдущий день, удаляли что-нибудь с ее компьютера, прекрасно зная какую ценность это несет для Женькиной работы. Или, например, они могли просто подойти к ней во время обеда, когда та собиралась домой и сказать:

– Привет, Жень.

– Здравствуйте, – отвечала та. Все-таки они годились ей в матери.

– Скажи, ты у нас сколько работаешь? – спрашивали коллеги.

– Ну, полтора года. Да, точно, полтора. – Спокойно отвечала Женька.

– А ты сразу с начальником начала или только потом? – та, что спрашивала, старалась быть серьезной, а остальные за ее спиной еле сдерживали смех.

– Что начала? Я не понимаю. – Вопрошала Женька.

– Да всем ясно, что ты подстилка его. Вот мы и хотим понять, как давно? – теперь уже смеяться начинала и та, что спрашивала.

– Извините, мне нужно на учебу. – Отвечала Женька и быстро уходила.

Она прекрасно понимала, что они злятся на нее из-за режима работы, который ей позволил установить начальник. Ну и что с этого? Что с того, понимает она причину или нет? Да, черт с ними. Так обычно думала она. На мой взгляд, верно.

Женька ответила на последнее электронное письмо, вспоминая коллег с их издевками. После того, как она поставила последнюю галочку в списке сегодняшних дел, Нить исчезла, предоставив Женьке свободу на сегодняшний день. Она появится снова ровно со звонком будильника в 6.50 утра.

– Вы посмотрите, еще часа нет, а у нее уже Нить пропала. – Ворчала женщина, зашедшая к Женьке в приемную ради ксерокса.

– Хорошего дня. – Улыбнулась Женька и вышла из кабинета.

«И что им только нужно от меня. Чего им неймется!». Женька вышла на крыльцо, и ее подхватил бесконечный водоворот поющих птиц, ветра, шелеста листвы, детского смеха, ссор у соседнего подъезда и солнечного света. Она вспомнила наш разговор после ресторана вчера: необходимо чувствовать разницу между помещением и улицей.

Женька быстрым шагом добралась до дома. В дверях ее встретил запах оторванных обоев и грохот в ванной.

– Привет, Женька, – ответил голос в ванной на Женькин вопрос, все ли в порядке, – я шампунь ищу.

– Ты с закрытыми глазами, что ли, ищешь его? – начала заводиться Женька.

– Конечно! – радостно выкрикнула мать.

Женька включила свет в ванной. Не то, чтобы она не верила матери, но грохот прекратился.

Женька прошла в комнату к сестре. Та сидела на подоконнике, глядя через окно, как дети играют во дворе. Увидев Женьку, она бросилась ей на шею.

– Женька! Наконец ты пришла! – плача, выдавливала она.

– Что случилось? Ты что плачешь, что ли? – Женька испугалась. В миг у нее защемило сердце и сжалось от одного взгляда на сестру.

– Немного. Я скучала. – Слова давались ей не так хорошо, уж слишком долго она просидела у окна, воображая, как она играет с детьми, как Женька смотрит на нее и улыбается, как кричит ей быть осторожнее, а она, услышав ее, нарочно старается скатиться с самой высокой горки, чтобы сестра поняла, насколько она бесстрашна. Поэтому теперь, она, чуть ли не заикаясь, произносила то немногое, что Женьке удавалось вытянуть.

– Я пришла. – Женька немного помедлила и прижала сестру сильнее, глубоко внутри понимая все, что она пережила за это время.

Они просидели, обнявшись несколько часов. Закрыв глаза, они представляли, что бы сказали друг другу.

Женька в голове прокручивала диалог с сестрой. Устала ли старшая сестра на работе, что она хочет на ближайший день рождения, до которого всего месяц, почему сейчас у нее нет Нити, где ее парень и многое другое.

Приходилось отвечать по очереди, держа в голове все предыдущие вопросы. С работы она не устала, потому что сегодня было не так много дел. На день рождения она хочет новый ноутбук (тут сразу поступил запрос, отдать старый в хорошие маленькие руки).

Нить она хотела обойти, не отвечать на вопрос о ней. Сестра, открыв рот, следила за каждым словом, произнесенным Женькой. Когда она получила ответы на все вопросы, спросила «Это все?». Женька кивнула. «А почему не рассказала про Нить?». Женька сказала, что родители ей, наверняка, уже тысячу раз рассказывала о Нити и о том, почему она есть в рабочее время, а почему по приходу домой ее не становится. Сестра отрицательно покачала головой. Женька выдохнула и начала.

«Нить – это такое изобретение. Я надеваю колечко на палец, которое запрограммировано на мой распорядок дня. И каждый из этапов дня связан с определенным действием и объектом. Нить протягивается к каждому объекту по очереди, пока я не выполню действие, связанное с ним. После того, как я выполняю все дела на день, Нить исчезает. Ты поняла?»

Ум семилетней сестры бурлил и напрягался. Она пристально смотрела на Женьку, связывая воедино цепочки головоломки. Подумав еще с минуту, она убрала руку ото рта.

– Поняла. – Подумав еще немного, – а что будет, если ты будешь делать что-то не то?

Женька задавала этот вопрос сама себе уже тысячу раз. Что будет, если она утром пойдет не к зубной щетке, а к холодильнику? Что случиться, если она откроет не платяной шкаф, а ноутбук и будет сидеть за ним до обеда?

– Я не знаю. – Ответила Женька.

– И ты ни разу не пробовала? – удивилась сестра.

– Нет.

Пока Женька и сестра обнимались, малышка тоже прокручивала в голове кинофильмы. Только немного другого рода.

В сестринских мечтах девочки рисовали. Женя зачинала картину, проводя несколько линий на белом листе офисной бумаги, а сестра довершала работу обильными мазками гуаши разных цветов. Они поглядывали друг на друга и улыбались.