Текст книги "Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера"

В лучший, бестолковый расцвет нашего «профсоюза», нас бывало от 60 до 100 человек, при Грише «медведковские» усиливались то «подольскими», то «климовскими», то «лианозовскими», то вообще «нибудь-каковскими».

Суд – еще не самый плохой вариант конца «хозяина жизни», как тогда многим казалось, как это ни ужасно, потому что 18 из 57 постоянных членов до суда не дошли. Это не потери разборок между бандитами или войны с окрепшими в своё время милиционерами и потихонечку заместившими нас во многих отраслях жизни и экономики. Пардон, это не про всех, хотя победителю и шампанское. И сразу замечу (ну не могу не съязвить): «Овладевают многие, удерживают единицы», а на чужом опыте, как известно, мало кто учится.

Эти 18, возрастом от 18 и старше, ушли в мир иной, не успев попрощаться с родными и близкими, и о себе, в большинстве своём, дали знать родственникам лишь после эксгумации на следственных экспериментах в лесах и озёрах, бережно, но надёжно упакованные туда руками своих же соратников. Впрочем, позже часто деливших ту же участь. И никто из нас и вас не вправе осуждать, ни разу не побывав на их месте, где единственный шанс отступить приводил в ту же яму! На одном из судов мать одного из троих друзей-одноклассников, двое из которых «закопали» третьего после похода в ресторан, совсем ничего не предвещавшего, плакала без злобы, но сожалея об их судьбах и моля суд о прощении убийц своего сына, которые с первого класса были ей как родные. Душили и закапывали, один со слезами, другой молча, не оборачиваясь на контролирующих этот процесс в прямом и переносном смысле, хотя и те и другие не совсем понимали, зачем это делается! Объединяла их одна лишь мысль, стучащая в висках: именно она трусливо грела душу и ещё держала на ногах тех, кто не совсем «заморозился», обретя взгляд «снежной королевы», присущий переступившим черту и впавшим в зависимость адреналина, экстрима и запаха смерти, ставшими современными берсерками среди спецов, либо спецподразделений, либо в командах под руководством главшпанов. Мысль эта: «Слава Богу, сегодня не я!»

О таких показательных казнях я знаю по красочным рассказам, по материалам уголовного дела и примерам, просто приведенным из уст либо исполнителей, либо близких к Грише, либо, впоследствии, к братьям Пылёвым и Осе, в надежде вызвать этим встречное уважение.

Я рад, что никогда ни в чём подобном не участвовал, имея возможность увильнуть, хотя бы только предчувствуя подобное. Крови «своих» на мне нет, хотя имеющаяся ничуть не лучше. Правда, начиная своё «восхождение», я был уверен, что участвую в войне, отстаивая своё, защищая или мстя за товарищей, что было мне близко по армии. О, слепая наивность! А скорее всё же попытка оправдать себя перед самим собой, хотя тогда казалось именно первое, особенно после участия в первых похоронах «бойцов» дружественной группировки, прошедших если не по-царски, то по-княжески, с обещанием найти и уничтожить, а найдя, вроде бы уничтожили, и вроде бы что-то предотвратили для оставшихся в живых.

Все эти примеры воздействия на массы лежат, пылясь на книжных полках, преподаются в вузах, перечисляются в беседах и имеют практическое применение даже у людей, не понимающих, что они делают – на уровне интуиции и подсознания. И для перманентного и результативного их действия необходимо только одно – дисциплина! Железная, кровавая, и никого, кроме 3–5 избранных не жалеющая. Впрочем, и забывшийся из этого пятиначалия легко может попасть под каток, который сам же поддерживал. Я несколько раз проходил уровень, где ясно ощущал валик этого настроенного механизма на своей шее и, непонятно как, избегал последствий. Кстати, в большинстве случаев не из-за себя самого, так как моей защитой часто служили жесткая самодисциплина, замкнутость, подчинённость только одному человеку, продуманная предосторожность и, соответственно, постоянная чья-то сильная заинтересованность в моём профессионализме.

Много можно рассуждать, разглагольствуя о винах, об их признании или не признании, о наказании справедливом или наказании «не за своё», но… сколько веревочке не виться – конец будет, а винить, кроме себя, некого! Только страдают и мучаются потомки до четвёртого колена, то есть дети, внуки и правнуки – те, кого ты любишь и будешь видеть до конца своей жизни, если она удастся длинной. Укоры отразятся не на тебе, а на них – за тобою содеянное. И есть только один путь исправления этого – ПОКАЯНИЕ, что есть не только признание и осуждение содеянного, но и обратное действие.

Никто, никогда, ни при каких условиях, не убедил бы меня в том, что я, потомственный офицер, сделаю когда-нибудь небольшой, в принципе, но огромный, с точки зрения морали и закона, шаг и превращусь из военного, обязанного по долгу службы убивать, и убивать в соответствии с законом, как бы это парадоксально ни звучало, в человека, который делал это незаконно, уничтожая тех же самых людей. Понять это можно, но оправдать – едва ли. Тем не менее, чтобы иметь право субъективно осудить, необходимо встать на место тех, поступки которых собираешься разобрать на маленькие кусочки. И не просто стоять рядом, знать доподлинно, как это было, а именно встать на место, что невозможно. Вжиться в того человека, с его чувствами, страхами, переживаниями, характером, ситуациями, с людьми его окружения и их взаимоотношениями и т. д. и т. п. Ибо люди даже супружескую измену воспринимают по-разному: мол, одно дело – я, другое – ты. Но, когда начинают оправдываться, нападая, и речь заходит о предрассудках, то понимаешь, сколь глубоко мы пали, и насколько слепы в своих, уже почти оправданных обществом и законом, заблуждениях, не видя чужую боль, но отгораживаясь и защищаясь от своей.

Не нужно нас оправдывать, не нужно понимать, просто вспомните себя и попытайтесь посмотреть другими глазами, взглядом изнутри. Не пугайтесь, если заметите много общего, или начнёте переживать, о чём-то жалея. Не старайтесь отгонять мысли, поняв, что разница между нами настолько невелика, что каждый из нас – это каждый из вас, лишь сделавший в своё время на полшага больше из-за невозможности устоять или не разглядев, где нужно остановиться. В этом нет вашей заслуги, но есть наша вина. Как говорили римляне: «От Капитолия до Тарпейской скалы один шаг».

Изнутри

Всё началось в спортзале бомбоубежища у метро Медведково. Тогда это было элитное место по сравнению с залами в подвалах или ФОКах – это был монстр с обычной ценой и серьёзными парнями, с барной стойкой и предложением белковых коктейлей, которые предлагал крепкого, брутального вида, уже немолодой, за пятьдесят, мужчина, отвечающий на любые вопросы, которые могли интересовать человека, приходящего в этот зал. Это был очень хороший человек, бывший спортсмен, по совместительству – учитель физкультуры и, в некотором смысле, связующее звено. По стечению обстоятельств, несколько позже он преподавал в школе, где училась моя замечательная сестрёнка, оставив у неё хорошие воспоминания, как и у всех, кто когда-нибудь с ним сталкивался или был знаком, и звали его Виктор Васильевич…

Посещал я это место еще будучи офицером, оставляя в раздевалке форму с лейтенантскими погонам, и тогда же перезнакомился со всеми. Род занятий и деятельность каждого из нас никого особенно не интересовали, поскольку было общее, всех объединяющее – силовые тренировки. Моя же профессия определялась по обмундированию и, наверное, по приметной выправке.

91-й год ознаменовался вынужденным уходом от дела всей жизни, при сокращении нашей армии с 2 150 000 военнослужащих до 1 250 000. Шанс остаться был, но неприемлемый с точки зрения военной этики и финансового положения семьи: супруга на сносях, а обеспечить ее хотя бы необходимыми продуктами невозможно. Перед подобным выбором находились миллионы, и это было бы обычно, если бы в дополнение не образовавшаяся неприязнь к военным и к форме вообще сразу после победы «демократии» над ГКЧП. Власть народа на поверку оказалась анархией, плавно перетекшей в анархию в верхах, а после – в олигархию.

Итак, я оказался лицом к лицу с одурманивающей действительностью со своей наивностью, так как большинство офицеров именно наивны – из-за замкнутости коллектива, места проживания и службы, узости потребностей и некоторой обеспеченности, как считается, всем необходимым государством. В начале моей карьеры так и было, до известных событий.

Гражданский мир оказался несколько другим в сравнении с привычным, и правила жизни, которые я впитал с молоком матери и укреплённые в училище и на службе, никак не состыковывались с окружающей меня теперь обстановкой. Для начала я устроился в личную охрану – подготовка позволяла, врождённая дисциплина и привычка к ответственности только укрепляла уверенность в правильности сделанного выбора, а денежное содержание, в три раза большее получаемого ранее, позволяли иметь всё необходимое. Спать приходилось мало, по 4–5 часов, тренироваться за полночь, а быть на работе к 6.30. Однако получалось решать все проблемы и даже отбиваться от наездов со стороны предлагающих «крышу». Моей опекой мадам-режиссёр, снявшая пару фильмов, и её муж-коммерсант были довольны, начали считать меня и моего напарника неотъемлемой частью интерьера и даже где-то небольшим кусочком их семьи, тогда как своей я почти не видел. Всё моё общение с женой и только родившимся сыном заключалось в стирке и полоскании пелёнок совсем поздней ночью (памперсов тогда еще не было). Выходной – один день, из-за которого господам Плуховским моя зарплата и показалась чересчур высокой. В результате наше терпение лопнуло, и мы ушли «в никуда», которое, по стечению обстоятельств, оказалось «Центральным домом туристов» – известное ЦДТ на Ленинском проспекте при пресечении с ул. 28 Бакинских комиссаров. Для меня же лично это обернулось местом человека, отвечавшего за порядок и безопасность во всем заведении со всеми примыкающими ресторанами, магазинами и фирмами, арендующими здесь офисы.

Со временем под моим замечательным руководством стало работать 60 человек: 45 официальных охранников и 15 не поддающихся описанию беспредельных морд, которые безгранично поглощали всё съестное и подбирали всё плохо лежащее, порождая проблемы, вытекающие из повышенного самомнения и безнаказанности. На самом деле никто из гостей отеля был не в состоянии создавать неудобства, которые с лёгкостью производили эти молодые люди. Верховодил ими племянник человека, через которого я попал на это место – Левон, директором гостиничного комплекса тоже был его родственник. Но всё было не так плохо, за исключением моего опять урезанного времени появления в семье, хотя денег стало больше. Конечно, я находился под воздействием старомодного воспитания и шёл напролом с уверенностью в своей правоте, хотя представления не имел, куда и как в этом бизнесе ходят. Это сейчас понятно, что с точки зрения того времени, нужно было просто «прикручивать» весь комплекс с двумя ресторанами, двумя барами, валютным магазином, баней, бассейном, кучей номеров и подземными гаражами. Но, пока я там находился, не сделал этого сам и не позволил другим. Солнцевские собирали лишь дань с таксистов, внутрь даже не заходили. С одной стороны, глупо конечно, а с другой – не так ли должно быть? Опыт рос, мировоззрение прирастало, хотя стержень так и не поменялся до сих пор. Там были первые «стрелы», разборки и, вместе с ними, приходящее понимание сложности и многоликости этого нового для меня мира.

Оказалось, что не так просто понять, где свои, а где чужие, и главное – кто опаснее. Я открыл для себя, что проститутки и бандиты – тоже люди. Порой – не хуже, во многом – честнее и открытее, нежели окружающий их персонал. А «вор в законе» Тамаз с его окружением по-прежнему живет понятиями, которые существуют в местах, не столь отдалённых. Но вот парадокс – эти два мира принимали для него общую плоскость, по которой он передвигался комфортно, с престижем и должным уважением как к себе, так и к окружающим вообще. И его заслуга в том, что мы придерживались обоюдного нейтралитета, не залезая на территорию дел друг друга. Чуть позже меня посетила мысль, что если бы люди, находящиеся в креслах сильных мира сего и власть имущих, обладали такими качествами, как он, наш, на сегодняшний день, не столь привлекательный мир был бы гораздо чище и справедливей.

Многое было для меня ново, многое непривычно. Например, пять номеров, которые я использовал по собственному разумению – в одном жил сам, другие сдавались, чтобы окупить некоторые рабочие затраты, а также повысить жизненный уровень себе и помогающим мне людям.

Увы, я начал снова курить, ещё меньше спать и опасаться стать совершенным потребителем, ибо любое моё желание исполнялось быстрее, чем я мог о нём подумать.

Очередной день рождения моей супруги Ольги праздновался на 33-м этаже в двухэтажном баре со вторым светом, специально для этого закрытом. Рестораны обязались обеспечить всем необходимым совершенно бесплатно, только услышав об этом событии, а иностранные фирмы, арендовавшие помещения в комплексе, презентовали всё – от цветов до огромных тортов и подарков косметики и нижнего белья. Такое проявленное уважение и чрезмерное внимание, на мой взгляд, ничем не заслуженное, всё же, пришлось принять и, если честно, было приятно.

Это сейчас понятно, что вышеперечисленным бизнесменам был гораздо более выгоден молодой человек, способный обеспечить их безопасность и спокойную коммерческую деятельность без всяких финансовых вливаний и уже благодарный лишь за особое к себе внимание, просто выполняющий свою работу по обеспечению безопасности гостиничного комплекса, а уж официально он все делает или нет – для них не столь важно.

Позже мне объяснили, что, скорее, я был похож не на добродетеля, а на лоха, за счёт которого бизнесмены некоторое время отбивались от надоедливых и жадных представителей криминала, не тратя при этом ни сил, ни нервов, ни денег.

Я понял ещё две вещи: во-первых, скорее всего, я неправильно строю свои с ними отношения, так как денег с них никто не собирал и крышевать не предлагал, но так и не понял, как это сделать правильно. Впрочем, я даже не задумывался над этим, а, возможно, не был готов преступить какую-то грань. Во-вторых, на вопрос жены, кем же я все-таки здесь работаю, не смог ответить, потому что и сам перестал понимать!

Однако в скором времени произошли события, которые кардинально поменяли мои взаимоотношения с «начальством».

Обычно почему-то случается так, что достаточно появиться одному кавказцу в обществе, чтобы оно стало прирастать его земляками. Как ни странно, но комфорт и спокойствие налаженного быта, положение вещей и расстановка сил после того расшатываются и уже никогда не возвращаются в прежнее русло. Причина этого, с моей точки зрения, не столько в характере и менталитете наших гостей, сколько в нашей славянской готовности помочь: мы крайне терпеливы – ввиду многонациональности, больших расстояний, и, соответственно, растянутости всего, что бы мы ни делали. Мы – нация самодостаточная, даже при отсутствии всего необходимого, и саможертвенная. Достаточно вспомнить, что 99% всех славянских группировок обитают именно на территории Российской Федерации. На Кавказе что-то не заметно ни одной. Но вот добрая половина южных позанимала большую часть рабочих мест криминалитета именно у нас, и недаром в лагерях и тюрьмах их иногда в шутку называют гастарбайтерами. В Америке и в некоторых европейских странах под личиной русской мафии русских, как правило, не найти, зато в избытке еврейские, украинские и белорусские общины, разбитые по интересам и роду криминальной деятельности. А вот русак почти всегда патриотичен, хотя бы в глубине души, и всегда тянется к Родине.

У кормушки ЦДТ было всего трое представителей Армении: директор гостиничного комплекса, Левон – его родственник, обеспечивающий наше присутствие и получающий за это свою долю, и их племянник Артём – совершенно не сдержанный, не очень умный, распоясавшийся, на ровном месте уверовавший в себя, свою силу и безнаказанность молодой человек, не достигший и двадцати лет. С ним было человек пятнадцать – «беспредельщина», как их называл Левон, уверяя, что они могут всё. Они, наверное, и могли бы всё, но никогда не делали ничего, обычно отплывая на задний план. Среди них особенно выделялась группа крепких и молодых парней из микрорайона Крылатское, явно получивших воспитание от мам, пап и школы, а не суррогатной субкультуры. Я понял сразу, что лишь на них и стоит опираться прежде всего. И именно с ними будет поначалу связана моя судьба после ухода из гостиничного бизнеса. Шестеро человек с непривычными именами-дразнилками, в миру – «погонялами», ибо, как они говорили, клички бывают только у собак и кошек: «Бизон» – ну очень здоровый и броненосный; «Шарап» – Саша, преданнейший человек и хороший товарищ; Дима «Ушастый» – добрый, отзывчивый и весёлый юноша не старше 19 лет; Тимофей «Тимоха» – хоть и молодой, но уже сиделый и опытный, а потому осторожный; Эдик – бывший воин-интернационалист и орденоносец; и Роман, по странному в будущем стечению обстоятельств, крестник Олега Пылёва, впрочем, тоже приговорённый и почивший на лесном погосте.

В официальную охрану я набирал ребят в основном в спортзалах, тоже крепких, из них выделял человек десять, на которых мог особо положиться, а распределив в три смены – быть спокойным и уверенным в решении любых проблем, даже в моё отсутствие. В случае необходимости я собирал крылатских и этих парней, и ни разу не было вопроса, которого бы мы не могли решить положительно для себя.

Но однажды, поддавшись на уговоры (да и отказать Левону в просьбе я не мог, находясь в его подчинении), уже далеко под вечер пришлось ехать в район метро «Юго-западная», где кто-то обманул знакомого шефа. Маленький армянин-торговец слёзно клялся, что всё уже утрясли, но, чтобы не было следующего раза, надо показать: он не один, а по пути к нам присоединятся ещё его люди. Одно с другим не связывалось, но делать было нечего. К тому же, я не собирался никуда ввязываться, да и обещание «накрыть поляну» и вознаграждение тоже были не лишними в конце месяца. Поэтому, захватив вышеупомянутый секстет и двоих из смены, мы на двух автомобилях через пять минут были уже на месте.

Перед фойе метро – большой пятак, окружённый импровизированными палатками-навесами, представлявшими собой лицо рынка того времени. Торговля и выгодные сделки к вечеру сменились тишиной и полным отсутствием торговавших людей, ничто не предвещало серьёзности возможной драмы. Двоих я послал на пригорок, вооружённых обрезом и пистолетом Макарова – не Бог весть что, но хотя бы шумом отход прикрыть смогут. Другой ствол при мне, вроде бы как официальный, но без подобающего оформления, потому что больше никто пользоваться им не умел. Находясь посреди освещённой площади мы чего-то ждали. Наш визави то уходил, то приходил, погружаясь либо в подземный переход, либо исчезая в близ находящихся кустах. В результате пришёл с двумя мужчинами – азербайджанцами, один из которых сразу отошёл и исчез в переходе. В принципе мы могли уходить, и инстинкт к тому подталкивал. Но голодный желудок и желание сделать глубокую затяжку winstona позволили нам стать не только участниками, но даже центром событий, явно очень быстро развивающихся не в нашу пользу.

Только прикурив, я заметил вылезающих отовсюду, как тараканы, разнородных и разновозрастных щетинистых, явно нам не товарищей. Они двигались со всех сторон и показывали на нас, наш спасаемый друг моментально испарился, а мы, уже окружённые, жадно искали пробел среди человеческой массы. Беспорядочно отвечая на непонятные речи и отжимаясь, без резких движений, в сторону пригорка, мы пока ещё держались группой. Но стоило раздаться крику, как кавказская масса закипела и ощетинилась. Стало понятно – что-то будет. Человек 100, окружив и создав от нас на 2–3 метра пустоту в виде круга, ибо вплотную бить было неудобно, искали слабые места. Всё, что я успел сказать: «Пацаны, вместе…». Куча тут же взорвалась и разделила меня с ребятами, но не их. Пытаясь нащупать рукоять одной рукой и прихватив за горло некрупного, юркого и очень волосатого мужчину, я отбивался им как барьером от палок, труб и другой навязчивой прелести. Он истошно вопил и брыкался из-за приходящихся на него со всех сторон ударов. Спиной ощущая металлический каркас палатки, теперь я ждал только момента и появления хоть какой-то дистанции. Первый выстрел сорвал здоровенную кепку-аэродром с самого здоровенного и ближе всех оказавшегося дитя гор, тащившего над головой, в замахнувшихся на меня руках, большой кусок трубы. Потеря кепки явно изменила его планы, а мне подарила секунды замешательства толпы и необходимый метр дистанции. Стоявший рядом, весь в белом, но с портящей этот вид монтировкой, другой торговец фруктами, явно желавший повести за собой соплеменников, от следующего выстрела поимел дырку в ботинке (не смертельно, но очень больно), завизжал и рванул в нужную мне сторону, прокладывая широченную трассу в живых и шарахающихся телах. Бросив в угрожающую толпу малыша, спасшего меня своим телом от ударов, который, впрочем, уже притих, потому что перестал получать и желал только скорейшего освобождения, пролетев в не успевший замкнуться за белым костюмом круг, я сноровисто прыгал по крышам машин, удаляясь от расстроенной неудачей в отношении меня толпы, лишённой зрелища.

Не так весело было у «крылатских». Они тоже отбились, но через ножевое ранение, порезанную голень и опухшее предплечье у «Бивня». Сначала Олег произвел впечатление на наступавших своим видом, дважды подставив под опускающийся ломик огромную руку, ойкая от боли, третий раз, не вытерпев, вырвал его и дал попробовать того же его хозяину. Хозяин обиделся и обмяк. При этом замешательстве они и скрылись.

Конца обсуждению и жажде мести не было предела, но все успокоились после обращения в больницу, где мы встретили семерых пострадавших, пара из них – довольно тяжело. Всё было очевидно, и мы посчитали себя отомщенными, но не в отношении нашего просителя. Найти его – дело чести, растрясти – дело техники. Что ж, он остался счастлив, отдав требуемое, и больше никогда не появлялся.

Таковым было первое боевое крещение после демобилизации из армии без грифа законности, которое я, впрочем, расценил как самозащиту и даже не мог себе представить, что что-либо из содеянного может быть наказуемо судом. Да-да, несмотря на наличие оружия и два выстрела, впрочем, почти не причинивших вреда, может, потому что при самом плохом раскладе – аресте, – это обошлось бы в 300–500 долларов и сутки в «обезьяннике» отделения милиции и, уж точно, без суда и следствия.

Кстати, если кто-то думает, в таких «переделках» может не быть страха – ошибается. Без этого замечательного чувства многие люди уходили бы в мир иной гораздо раньше, и по причинам более смешным и самым необычным, которые обычно ведут к насморку, а, в худшем случае, к моментальному энурезу.

Мало того, именно резкий припадок страха, с которым ты либо справляешься, либо нет, включает механизм, который позволяет соображать, воспринимать происходящее и принимать решение в разы быстрее обычного. Помнится, какой-то восточный владыка, кажется, Чингисхан, при выборе своей личной охраны, сильно пугал воина и одобрял выбор лишь в случае, если лицо испытуемого краснело, выражая злость, а не бледнело, что говорило о том, что человек справлялся со своим страхом, переводя его в управляемую агрессию. Может быть, и бледнеющий способен на подобное, но явно не сразу, а ведь бывает поздно, так что грош цена бойцу, не испытывающему страх, и место ему на спокойной гражданской стезе.

А перепугался я тогда сильно, хотя и урок получил соответствующий, и больше без углублённого изучения предстоящего предпочитал ничего не делать, если, конечно, позволяла ситуация. В такой просак я более не попадал.

И ещё я поразился тому, сколько лиц я запомнил, и тому, как быстро выбрал, причём безошибочно, цели и задачи по ним.

После, уже сидя в номере, я никак не мог понять, как за такой короткий промежуток времени могли столь резко поменяться межнациональные отношения, ведь ещё пять лет назад такого нельзя было представить даже на их земле, в Азербайджане. Но всё тайное когда-нибудь становится явным.

Этот случай был первым серьёзным предупреждением, после него я потребовал удалить «беспредельщиков», исчезнувших чудным образом в большинстве своем во главе с Артёмом, племянником Левона. Но, по-видимому, родственника пристроить было некуда. Его безалаберность, бесшабашность и безнаказанность зашли слишком далеко, и результат не заставил себя ждать.

В какой-то летний вечер, после очередной попойки, его приближенный выпросил у меня ПМ. Кстати, состоящий на учёте в ЧОПе, где я неофициально числился человеком, имеющим право пользоваться им в служебных целях. Артёму я отказать не мог по договорённости с его дядей, но каково же было моё удивление, когда запыхавшийся и бледный юноша из смены охраны сообщил, что «супербандит» палит в воздух во дворе гостиницы, дабы произвести впечатление на дам-с. Через 10 секунд я застал в арке его, одного, совершенно растерянного, и уже маячивших в 50 метрах милиционеров. Ствол я вырвал из оцепеневших пальцев, пинками прогнал его в сторону, противоположную своему предполагаемому движению и собрал гильзы. Всё бы ничего, от одних я ушёл, но наткнулся на других – участкового с напарником, которого хорошо знал. О сопротивлении не было и речи, через 10 минут я благополучно сидел в обезьяннике, попивая прихваченную по пути минералку. Жадность хранителей правопорядка, знакомства и деньги Левона принесли свои плоды, хоть и лишили меня злосчастного «макарыча». Появившись в гостинице с пустым желудком, вычищенными карманами и желанием разукрасить мордашку незадачливого женского угодника, я понял, что удовлетворения не получится. Буян буянил, смена отказалась работать, а я очень хотел видеть жену и сына – уже третьи сутки, как я застрял в этой берлоге, в которой, в принципе, меня многое устраивало, многое нравилось, а главное – почти всё получалось.

Официально начальником охраны комплекса я поставил одного из своих друзей детства – Виталия, достойного человека, тоже бывшего офицера. Мы понимали друг друга с полуслова, имея общие интересы, одинаковый возраст, давние отношения и почти одинаковые взгляды на жизнь. Для этой работы он имел ещё один плюс – был холост, и поэтому не вылезал с работы, почти всегда взваливая на себя многие внезапно свалившиеся хлопоты, когда меня не было. Соответственно, к моему появлению они находились в стадии разрешения, что очень экономило время и позволяло опережать многие негативные события.

Этот вечер, точнее, уже ночь, не были самыми лучшими – из-за холодной железяки, изъятой в отделении милиции, я потерял безотказного друга, не раз меня выручавшего. Разочарование от глупости и чуждого человеческого фактора подталкивали к грусти и печали. Если бы я знал, как часто буду сталкиваться с этим, и сколько звеньев и цепочек, тонко и подробно продуманных планов, всевозможных мероприятий будут обрываться, то, может быть, и встал бы на сторону репрессивной дисциплины (конечно, не имеющей ничего общего с властвующей у нас). Хотя, даже с позиции сегодняшнего дня, я считаю, что ни одна хорошо разработанная схема, как бы жестко ее ни приводили в жизнь, как бы скрупулёзно ее ни контролировали, не работает без поправок, всегда нуждается в них, а также в дополнениях или в замене авральными нюансами. Единственный выход – простота, она же надёжность, но не всегда это возможно в наш век бардака и высоких технологий. Конечно, все эти мрачные мысли перекрывала прохлада, веявшая от пока прикрытого, а потом так никогда и не начатого уголовного дела о вечерней стрельбе во дворе отеля.

Мы сели с Виталиком в полюбившемся нам уголке восточного ресторана на первом этаже ЦДТ – он ещё не закрывался, но посетителей уже не пускали, у нас же было ещё часа два времени. Как всегда, принесли крепчайший кофе и немного подогретого коньяка. Подсело «сарафанное радио» – две ночные бабочки, удивительно чуткие и проницательные барышни, Инночка и Елена, – мои глаза и уши, причем преданно державшие язык за зубами, если дело касалось моих интересов. С другом детства, а теперь соратником мы помогали им как могли, из одного сочувствия, раз и навсегда отказавшись от предложенной доли в их бизнесе. Заманчивые формы, миловидное лицо, густые волосы, томный взгляд и умение внушить непреодолимое желание себя любому мужчине ничуть не портило отсутствие передних верхних резцов, выражающееся причудной, почти незаметной шепелявинкой. Когда я слышал дежурное объяснение возможному клиенту, о том, что она может гораздо больше, приятнее оригинальнее благодаря именно этом небольшому изъяну, понимал, что до номера им не больше 15 минут. Прелесть была не в полном отсутствии двух зубов, а в нехватке их нижних половинок, казалось, словно подточенных специально.

Девочки были в курсе происшедшего и готовы на всё, что угодно, чтобы затушить бурлившее в моей душе. Понемногу радость жизни заглушила все неудобства и противоречия вместе с тягой дома. Ехать уже никуда не хотелось, да и завтрашний разговор с вызванными сменами, бандюками и Левоном должен был состояться в 9:00. Готовиться было к чему, и я сдался. К тому же местная парилка и большой, прохладный бассейн предлагали себя. И совсем не пожалел – ночь была мягкая, приятная и редкостная для этого периода моей жизни, правда, я так и не понял особой прелести в отсутствии половинок зубов, хоть это и было совсем не важно. Я благодарен их хозяйке, сумевшей создать впечатление лунной ночи на берегу средиземного моря.

Вообще, ночные бабочки сыграли в моей жизни определенную роль, несмотря на то, что любовь за деньги отбивает у меня охоту, и я редко пользовался их услугами даже в то время, когда период воздержания из-за загруженности был неприлично длинным.

С двумя же из них в разное время, совершенно случайно, установились достаточно длинные отношения, глубокие по своей открытости и обоюдному доверию, какой-то странной жертвенности и моральной преданности с их стороны, в первом случае – основанные на желании помочь друг другу победить духовное одиночество и опустошенность; во-втором же – на какой-то обреченности, которая сквозила из нас обоих и отдаленно напоминала союз Клеопатры и Марка Антония в последние месяцы их жизни, в ожидании флота Августа Октавиана. Это было время, когда я отказался от семьи и от общения с любимой женщиной, слишком очевидно понимая, на каком кончике острия нахожусь, и если «кану в Лету», то со всеми, кто рядом со мной. Период не длительный, 5–6 месяцев, после его окончания я впервые покинул Родину после танго со смертью, покончив с прошлым, правда, не так, как предполагалось: убрав своего шефа Григория, но не освободившись от кабалы, а лишь поменяв одного босса на другого, впрочем, уже человека, а не людоеда.