Текст книги "Онколига"

Онколига
Алексей Шерстобитов

Консультант по медицинским вопросам Марина Шерстобитова

Редактор Марина Шерстобитова

© Алексей Шерстобитов, 2017

ISBN 978-5-4490-1551-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В ОСНОВНОМ ОСНОВАНО НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ

Моей маме, моему дедушке, Екатерине Козловой, каждому из миллионов чад Божиих в мучениях сгоревших в отчаянной схватке, и разделившим с ними тяжесть участи онкологии, посвящается.

«Претерпевший же до конца спасется»

(Евангелие от Матвея Гл.24 ст.13)

«Последний же враг истребится – смерть»

(1 посл. Коринфянам св. ап. Павла Гл.15 ст. 26)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Так получилось, что крайний день очередного свидания, в колонии строгого режима, с супругой Мариной, чуть ли не весь прошел в разговорах об онкологии и людей, захваченных врасплох этим страшным, коварным, беспощадным недугом. Вопроса онкологии мы коснулись не в первый раз – тема животрепещущим нервом затрагивала обе семьи, теперь слившихся в нашем браке. Еще год назад, я понял своей неравнодушности к этому несчастью, настигающему треть населения нашей Родины. Треть! А что мы об этом знаем?!

Марина не первый год работает волонтером в «Онколиге» – фонде, помогающем этим бойцам со смертельным кровожадным врагом. Ужасно, но эти люди в большинстве своем часто предоставлены самим себе, не окружены заботой, как скажем ВИЧ-инфицированные или те же наркоманы, кареты скорой помощи к двум последним категориям граждан, как на пожар, сторонясь изо всех сил первой; онкострадальцы урезаны в заботе государства – часть бюджета, выделяемая на онкологию, а тем более доходящая до болящих и помощь им, вообще несравнима с суммами, почти бесполезно «зарываемыми» в наркоманской теме, а ведь в отличии от Вич-инфицированных, подавляющую часть которых составляют люди с нетрадиционной половой ориентацией и наркозависимые, то есть сделавшие выбор в сторону своих заболеваний сами, онкобольные – пораженные, можно сказать «со спины» или «из-за угла», предательским организмом, растущем в человеческом, паразитируя, разрушая, истязая беспричинно, нелицеприятно, с индивидуальным подходом.

Почему к ним относятся так же, как эта болезнь, и чиновники от медицины, само общество, молчит литература, а некоторые «наиболее талантливые» предлагают создать резервацию для этих, таких же, как и остальные, рабов Божиих, выбивающихся из сил, остается загадкой с позиции разума, морали, нравственности, милосердия.

Господь не поразил этим недугом даже библейского «многострадального Иова», проведя его через многое другое, позволив врагу роду человеческому довести его почти до самого печального, без преувеличения, изуверского конца, после воздав по вере и делам страстотерпца. Эта же болезнь заводит страдальцев еще дальше: когда пораженный онкологией замучен настолько, что решает, будто это конец, на самом деле – это только начало!

Ужасны и страдательны ступени возрастания и развития внутри человека этого врага, сопровождающиеся уменьшением желаний этих людей – с восхождением по этой лестнице, они научаются любить жизнь настолько, что способны отказаться от нее, совершенно мучительной, совсем, ради нескольких минут прежней здоровой, но быстро одумавшись, продолжают осознавать: сегодняшнее их положение нельзя назвать жизнью, и, как ни странно, при этом они живую более полноценной, с точки зрения духовности, нежели здоровые, хотя, в отличии от них, и желают ее скорейшего окончания!

Когда вначале приходит понимание опасности прежнему образу жизни, идиллии истории любви родителя с чадом, супруга с супругом, прочего, первая реакция: «Ну где же Бог?!», после, почти всем становится очевидно, что Господь никуда не исчезал, напротив приблизившись вплотную, но отчаяние старается изо всех сил отвернуть страдающего испуганного человека от Создателя, – это, как раз тот момент, когда Он поднимает больного на руки. Вспомните себя в детстве, когда родитель пытался поднять своего ребенка на руки, чтобы успокоить его, но тот, изворачиваясь, ведомый непонятными для взрослого желаниями детского эгоизма, следует пути не любви, а страсти!

Почему так, почему начинает рушиться мир сразу нескольких людей, почему мать не может вырастить свое дитя, уходя, оставляет его в этом мире в одиночестве; почему Господь, сначала, дарует любовь, а потом забирает к себе одного из влюбленных; почему умирают дети, а не те, что среди человеков славятся непорядочностью, злобой, жадностью, властностью, те, кому бы по идее и нужно покидать эту жизнь такой мучительной смертью, но уходят достойные жизни, а обуянные страстьми и безобразиями наслаждаются своей никчемной жизнью долго и почти безболезненно?! Сие кажется не понятным с первого взгляда, так же, как невероятно моментальное полное и адекватное восприятия новости об этой болезни, как милости Божией, о которой мечтают настоящие монахи, доходящие в своих молитвах до просьб взять на себя такую ношу вместо других, кому предназначено в планах Проведения Господнего.

Эта тема бесконечна, пугающая настолько, что люди, еще здоровые боятся касаться ее даже в мыслях, с ужасом начиная верить, будто касание хотя бы мыслью самой темы, может привлечь этого беспощадного врага к их пышущему здоровьем телу…

По обыкновению, после окончания свидания, охваченный печалью вынужденного, хоть и временного, расставания, я посетил лагерную церковь, очередь молитвенного правила дошла до молитвы об усопших. Поставив зажженную свечку перед Распятием, про себя начал перечислять упокоившихся рабов Божиих. Уже окончив, почему то не смог оторвать взгляда от пробитых гвоздями насквозь ног Спасителя, его распятые руки, будто стремились обнять меня, кровь, капая, стекала к земле – я, как и мои предки, из праха земного, омытого этой святой кровью, виновник этой жертвы! И тут меня осенило, спастись можно, лишь через покаяние! Мы хорошо знаем этот единственный путь, но зная, не принимаем настолько, что бы полностью отдаться Создателю…

После покидания этого временного мира, каждого ждут мытарства, но есть некоторые из нас, удостоившиеся их еще при жизни. Они страшны и длительны в очевидном начале вечной жизни, пока душа человека еще без нового тела, и уже рассталась с прошлым. Никто не может точно сказать, в чем они заключены, нам не дано знать доподлинно, одно ясно – таких страдании, как там, земля не видела, но мы можем спросить у избранных мучеников, каковы они здесь? По сравнению с безвременьем они краткосрочны, потому что краткосрочно и само путешествие любого родившегося в этом мире. Если помочь этим больным, проходящим мытарства здесь, то они обязательно помогут вам там – молитва каждого из них станет не медом на ваши раны, а тем, бесценным, не хватающим весомым довеском к добрым, богоугодным делам, что зачитываются вашим Ангелом в противовес обвинениям бесов.

Можно в это не верить, можно даже быть убежденным, что вас минует чаша сия – пусть так, но почему тогда почти все из этих несчастных не становятся воплощением зла от своих невероятных испытаний и переживаний, не злятся на мир, но сопереживают даже маленькому котенку, не имеющему чем язык омочить, почему ценя каждую минуту, тратят ее не на насаждения, а на созидание, почему в них не копится, вполне заслуженная, ненависть к медицинским чиновникам, часто отказывающим им в полной и адекватной помощи, не понимающих их, остающихся, после их ухода, жить, хотя вряд ли этого своим ничтожным и бесполезным существованием заслуживают? Есть, конечно, исключения, но они лишь подтверждают написанное.

Почему именно об ушедших мы понимаем, говоря в сердцах: «отмучился», о чем говорим, тем самым утверждая, что для покинувшего этот несправедливый мир, этот «уход» стал не только окончанием мук, но продолжением существования, чему мы интуитивно, почти неосознанно радуемся в своем сердце, вдруг, явственно ощущая его местоположение в нашей груди? Потому что души вечны, и еще у живых, не загрубевших сердцем, они способны ощущать радость спасенной души, чем перешагивают рубеж страха и о своем будущем, которое обязательно, рано или поздно ворвется в очевидное Вечности, покинутое зачем-то ненадолго.

Мы не можем не чувствовать это беспокойство перед самой кончиной умирающего, бывает так, что страх его настолько велик, что передается нам, как только мы осознаем происходящее на наших глазах, расставание души с телом, мы и сами ощущаем всплеск отчаяния, будто визг косы этого перехода – всего то промежутка времени и не более, разрезавшей соединяющую их плевру.

Отчаяние, возникающее у души усопшего, благодаря нечистоте совести – ибо все грешны, передается нам, как предупреждение по милости Создателя – покайтесь, искупляйте созидая, чтобы не отчаиваться так же! Но не так у тех, кто боролся с этим отчаянием, повязанный метастазами, изрытый миазмами, обессиленный химиотерапией и облучением, они, преодолев отчаяние этого перехода, спокойно переходят из одного мира в другой, отчистив в покаянии свою совесть; наши души спокойны за них так же, как и они за себя, каждый из них – подтверждение беспочвенности наших сомнений в очевидном будущем; каждый из них пример ответа на вопрос «Что делать?» – дорогу осилит идущий, Царствие Небесное силою берется – лишь раскаявшийся способен искупать в боли и страдании, становясь справедливым и милосердным даже в изнеможении к другим, даже здоровым, служа им часто не понятым примером; каждый из них – это картина вопиющего к здоровым: храните, что имеете, благодарите за данное вам, любите, ибо не знаете, что теряете!…

Я смотрел на капающую кровь Спасителя, каждая, пронизывая насквозь утаскивала тысячи моих согрешений, и пролетая насквозь звенела разбивающимся о Вечность: «КАЙ-СЯ! КАЙ-СЯ! КАЙ-СЯ!», но только каяться, значит, оставаться на месте!

Я начал перечислять имена усопших, «отодвинул» в сторону убиенных своими руками, ибо ни погибли от пули, из оставшихся, оказывается, тридцать процентов проходили «мытарства» здесь на земле…, значит, один к трем, что и каждый из нас последует их пути – это должен осознать каждый прочитавший эти строки еще здоровый, и каждый прочитавший уже занедуживший.

Вспомните о своих друзьях и родственниках, поставив их в ряд, последним займите место среди них, теперь рассчитайтесь на «первый, второй, третий»…, кто знает, каким номерам придется сделать шаг, вступив на стезю страданий… Помните и молитесь!…

Вам, кто не успел прочитать и ушел, кто прочитал и готовится покинуть этот мир, кто прочитал и помог уходящим, посвящается!

Здесь можно найти друзей и помощь

Фонды и организации помощи и поддержки онкобольных:

Взрослые:

Фонд «Подари жизнь» – https://podari-zhizn.ru

Фонд «АдВита» – http://advita.ru/

АНО «Онколига» – http://onkoliga.ru

Благотворительный Интернет-фонд «Помоги. орг» – http://www.pomogi.org/

Фонд помощи хосписам «Вера» – http://www.hospicefund.ru/

Фонд борьбы с лейкемией – https://leikozu.net/

Детские:

Благотворительный фонд «Жизнь» – http://www.deti-life.ru/

Благотворительный фонд «Настенька» – http://www.nastenka.ru/

Благотворительный фонд «Счастливый мир» – https://blagotvoritelnyi-fond.ru/

Благотворительный фонд Константина Хабенского – http://bfkh.ru/

Благотворительный фонд имени Арины Тубис – fondarina.ru

КНИГА ПЕРВАЯ

СВЕДЕННЫЕ СТЕЗИ

«Если человека нельзя вылечить – это не значит,

что ему нельзя помочь!»

(Нюта Федермессер – врач-онколог)

КОНСТИТУЦИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

СТАТЬЯ 41

– Каждый имеет право на охрану здоровья и медицинскую помощь. Медицинская помощь в государственных и муниципальных учреждениях здравоохранения оказывается гражданам бесплатно за счет средств соответствующего бюджета, страховых взносов, других поступлений.

– В Российской Федерации финансируются федеральные программы охраны и укрепления здоровья населения, принимаются меры по развитию государственной, муниципальной, частной систем здравоохранения, поощряется деятельность, способствующая укреплению здоровья человека, развитию физической культуры и спорта, экологическому и санитарно-эпидемиологическому благополучию.

– Сокрытие должностными лицами фактов и обстоятельств, создающих угрозу для жизни и здоровья людей, влечет за собой ответственность в соответствии с федеральным законом.

СТЫНУВШАЯ КРОВЬ

«Господи милостивый, дай мне спокойствие, научи меня принять то, что я не в силах

изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить и мудрость отличить

одно от другого! Буди милостив мне

грешному! Да будет сие во славу Твою, во

спасение мое, по бесконечному милосердию

твоему, и да будет воля Твоя во веки веков

Аминь!»

– Сестренка, ради Бога…, закройте форточку… – Через силу, стараясь произнести, как можно четче, выдавил из самых глубин, пересиливающих остатки здоровья, страданий совершенно лысый, будто сделанный из серовато-розовато фарфора, мужчина. Опущенные книзу, отяжелевшие верхние веки, прикрывали вымотанный безысходностью взгляд некогда светло – ореховых глаз, не выглядевший при этом волооким, скорее, обескровленным, обездвижимым, прозрачным настолько, что сквозь них просматривался холодок, давно уже «вживавшейся» в его тело, смерти.

Ни один тонко чувствующий человек не способен перенести запросто такого взгляда, оставшись наедине с таким больным, тем более, не обратить внимание на еле слышные стоны.

Совершенное обездушивание и бесчувствие, присущие, некоторым занимаемым не свои места в онкологических диспансерах, клиниках, центрах, медиков, заеденных своими проблемами, своими переживаниями, часто безденежьем, не редко безвыходностью, легли в основание фразы, ставшей ответом:

– Пятьсот рублей…, и я еще и пледик принесу… – Лицо Михалыча нисколько не поменялось, лишь мертвеющий взгляд заблестел, затеплился, глаза улыбнулись, как-то изнутри, на что способны, только совершенно лишенные сил, но полные духом, люди. Мужчина вздохнул, как смог и выдохнул:

– СпасиБог…, лучше сберегу… – «Урод! Сэкономит он! Копейку ему жалко! Пол рожи уже сгнило – одни зеньки и язык, через щеку вываливатся, зубы в оскале, а все экономит… – ссс-беее-реее-гууу… – тьфу!» – медсестра сжала зубы, чтобы не повторить это вслух, но немотивированная злоба все равно выпирала, да и вонь, исходящая от больного уже порядочно достала:

– От тебя воняет, как от помойки, терпи уже! Ты думаешь, что один, а вас таких еще тринадцать на сегодня записано… – И уж совсем прорвало:

– И вообще, кто вам…, какого вы сюда ходите?! И нам жить мешаете, и себя мучаете! Ну вот не боролись бы вы с этой заразой, давно спокойно бы на тот свет отправились бы и все… Детям квартиру бы оставили, а так все на лечение ж наверняка ушло – а на хрена?! Все равно сдохните!…

– Я думал у меня кровь совсем охладела, но она от вашей ненависти к нам еще стыть может… Простите, что не могу поднять ваш прожиточный уровень…, а детей у меня нет, и не было…, впрочем, как и квартиры… – С дырой, вместо щеки понятно говорить крайне сложно, но он медленно, выговаривал, даже скорее, говорил почти мычанием, выталкиваемым слогами, что было более – менее понятно.

– Ты еще и бомж?! Твою….

– Нет… – я честный мент… – На эти слова оба переглянулись, и глядя в глаза друг друга улыбнулись…, каждый о своем…

Небольшая комната, обычная палата химиотерапии в онкодиспансере, рассчитанная на четверых – ничего особенного: несколько систем, под капельницы, столик, пошарканные стены, кафельный пол, не очень ровный потолок, каждую трещинку, которой пациенты знают наизусть, проходящие здесь терапию, люминесцентная лампа, каталка в углу, запах, въевшейся рвоты, оставленные, просверленные взглядами отчаяние и надежды, в виде виртуальных, проникающих в тело стен раковин.

Среди этого единственным движущимся предметом, идентифицируемым живым, было только эта женщина, о которой можно было сказать, как о человеке, уже успевшем превратиться в совершенного циника и непробиваемого безэмоционального существа с часто не соответствующим выражением лица происходящему у нее внутри. Зато выражение глаз было более чем красноречивым:

– Ну а я честный медработник…, другая… в два раза больше попросила бы…

Дверь отворилась, помещение мгновенно наполнилось тяжело, почти со свистом, дышащим полноватым, таким же лысым, как Михалыч, человеком. Блестящая выпуклая неровность черепа, впрочем, шла ему, будто носилась всю их совместную жизнь:

– Здоров!… – И не дожидаясь ответа, будто у себя дома, продолжил:

– Ну вот и я уже – немного припоздал!… Ё! Совсем что ли… – дубак такой… – Подойдя к окну, закрыл форточку, бросив взгляд по всей площади пола, обнаружил обогреватель и включил его.

– Что вы делаете!?… – Лидочка, чуть было, не бросившись на вошедшего, уже хотела звать на помощь, но осеклась от одного встречного взгляда.

– Ты это…, бубню захлопни свою…, давай, давай шевели коряжками…

– Да я полицию…

– Хе, хе… Когда шпана ментов боялась-то?!… Долго тебе еще с этим возиться-то, хотя вместе-то веселее…, давай-ка, красавица, заштырь меня на красоту? – Вспомнив, что лежащий под капельницей бывший милиционер, женщина, закрылась им:

– А она здесь… – Показывая взглядом на беззащитно лежавшего Михалыча, совершенно не испугавшегося, напротив несколько даже воспрянувшего, запротестовала барышня, на что немощный поддержал с неохотой:

– Был… следаком по особо важным… – Вошедший приблизился, всмотрелся, и почти сразу, немного удивленный, уже хотел снять повязку, заслонявшую бОльшую нижнюю половину лица, но решил все же поинтересоваться:

– Что-то я всех в городе знаю, а тыыы… – не припомню…

– Хлыст, Ваня…, Хлыст… – Крепыш, к которому обратился говорящий, назвав Его «Ваней», поменялся в лице, скрипнул зубами и костяшками пальцев, сжавшихся несильно в кулаки, почувствовал испарину, выступившую на лысине – вообще весь вид, заставили, и без того испуганную женщину, сделать несколько шагов к стене, вжаться в нее, и почувствовав слабость в ногах, опуститься на корточки. Глаза закрылись с одной мыслью: «Неудачный день!».

– Хлыст?! Михалыч…, ты что ли?!… – Рука стоявшего рядом с больным, сжимавшая к этому моменту огромный пистолет, продолжила движение, самым кончиком ствола отодвигала ткань. Как только открылась прикрываемая ей дыра в щеке, физиономию смотрящего обезобразило гримасой неприязни, отвращения, жалости.

– Е-мое! Че с тобой?!

– Как и у всех здешних завсегдатаев… – рак гортани четвертой степени…11
  (стадия характеризуется выраженными внешними проявлениями (свищами, открытыми ранами языка, губ, проникающими ранами щёк. При этом зачастую больной не может есть самостоятельно и питание осуществляется через зонд. Голос так же нарушается)


[Закрыть]

– Даааа нуууу… Ты жеее… эээ…, я жееее…, ох, как же я тебя помню…, ты ж…, да ты в натуре, мостряга был! А че ты тут, а не в своей этой…, ведомственной больничке? Тебя-то на халяву должны лечить.

– Ваня, это я пока таких, как ты ловил и нужен был, еще мог на что-то рассчитывать, а сейчас вся пенсия в первый же день в аптеку утекает… – Иван смотрел на легендарного человека, известного всему криминальному миру – факты, будто мифы о подвигах Геракла, о котором первыми были на слуху у первокурсников профильных ВУЗов, этого человека знали даже простые телезрители, да что там все, кто хоть немного касался криминальных новостей…, смотрел и не мог понять, почему этот, когда-то здоровяк, умница, преданнейший своему делу и неподкупнейший, среди подобных ему, влачит такое горькое и не заслуженное существование.

Висевший на вешалке, изношенный почти до дыр, старый пиджак, видавший виды других кабинетов и мизансцен, да и его самого, Ваню «Полторабатька» – скрытнейшего из всех известных криминальных личностей, впрочем, фартового, поскольку его так и не удалось посадить, даже Хлысту, откровенно «говорил» о сегодняшнем положении следователя – «важняка», раскрывшего большинство громких, не слетавших «со слуха» обывателей десятками лет, преступлений.

– Эта…, Михалыч, таккк…, это же еще тот твой лапсердачок-то…, ты ж в нем меня еще принимал, лет двадцать назад… Че ж мусора то «цветные» 22
  (генералитет)


[Закрыть]подзабыли о заслугах? Аааа…, что уж там, наши то блатюжки тоже всё на ширку извели давно, только и могут помочь, мол, «держись братуха». Хм…, у вас же махина – министерство целое! Ты че не в госпитале-то?

– «Полторабатька», «Полторабатька»…, так я тебя и не угрел на нары…, может за это меня и посчитали недостойным персональной пенсии и специального медицинского обслуживания – как занедужил этим вот…, так и списали в обычную поликлинику… Хлыст, произнося фразу за фразой, удивлялся, что собеседник совершенно четко понимает его, хотя он совершено не старается быть расслышанным, из-за отсутствия сил на это, медсестра ничего не понимая, пыталась ориентироваться на слова вновь вошедшего, и можно только посочувствовать ей, что происходило у нее в голове.

«Полторабатька» продолжал:

– В натуре, «Шура веники вязала». 33
  («ничего из задуманного не получилось»)


[Закрыть]Канителился, канителился, а все мимо ништяков – не фартовый ты…, хотя и порядочный мусор. А я…, так и не за что ж меня тогда и «вязать» -то было!… – Обалдевшая от всего происходящего медсестра, как-то механически преодолевая страх, встала и принялась, «заливать» в колбу принесенные вошедшим медикаменты, почти, не отрывая взгляда от черной железяки, начавшей пархать в руке Ивана, после ее угрозы вызвать полицию, то и дело размахивавшего ей, будто забывшего о ее существовании. Набравшись смелости, уже любопытства для, девушка не очень вовремя поинтересовалась:

– А это у вас…, пистолет…, да?… – Оба мужчины повернулись, только сейчас осознав необычность для нее такой ситуации, и по силам своим засмеялись. Оружие исчезло, Андрей Михайлович Хлыст, после этого сразу стошнивший, прямо на пол, сегодняшним скудным завтраком, почувствовал на несколько минут двойное облегчение.

Иван Семенович Сталин, завалился в кресло рядом в ожидании начала процедуры, потребовав медсестру позвать его лечащего врача, оказавшегося заведующим диспансера и по совместительству ведущим специалистом, а за одно и санитарку, пообещав возместить её заботу – странно было бы по-другому.

Нужно заметить, что эту процедура должна происходить не только под пристальным вниманием доктора реаниматолога, поскольку бывают случае, когда такую жесткую терапию сердце пациента не выдерживает, но всегда бывают исключения, тем чаще, чем меньшей суммой денег обладает последний.

– Михалыч, ты это…, торопишься?

– Нет, Ваня, последние несколько лет, я перестал торопиться, теперь эта гадина, внутри меня растущая, бежит даже впереди моих мыслей. А что?

– Да ты ж мне как родственник…, правда, не самый любимый…

– Если бы доказал тогда твое участие в афере, да и второй раз, ты всех вокруг пальца обвел – классный ты фармазон, бОзара нет!44
  (Мошенник)


[Закрыть]

– Я…, я тебе потом, расскажу, кого, почему, за что ты ловил в той «афере», и зачем мне это нужно было, в моем случае, разумеется… – При этих словах интонации Ивана приняли, какой-то, для знающих его хорошо, странный, непривычный оттенок, Хлыст отметил, что предложение было выстроено несколько по иному, особенно странным это показалось на фоне в масть сказанным предыдущим речевым оборотам так и не пойманного преступника…

Через два часа ничего не поменялось, казалось силы подыссякли, но общаться хотелось:

– Михалыч, а ты действительно думал, что я фармазон и вся та делюга выгорела?55
  (Что я мошенник, и то преступление действительно получилось совершить, в этом случае «было»)


[Закрыть]

– Хм, теперь сомнения имеются…

– Не имей сомнений, будь уверен, тогда ты мне пришить ничего не смог, потому как ничего и не было.

– Как так?!

– А вот так. Не был я никогда мошенником, и все, что ты обо мне знаешь – фуфель, был бы уверен, что ты за свое ремесло заново не возьмешься, может и поведал чего, а так…

– Да мог бы я тебя тогда завязать на полную катушку – это в два счета, только… вот что…, деньги то те, которые якобы были украдены, никуда не пропадали…, а долю с них все, кому положено было с этой делюги, получили…, и на дело ходили, и на дележке присутствовали, а преступления, как такового то не было! Вот зачем тебе это нужно было, я не понял, будто специально этим хотел, что-то другое скрыть.

– Все верно Андрей Михайлович, все так…. Верной тропой маршируешь, да только впотьмах…, потом, как-нибудь высвечу…

– Когда умирать буду?…

– А хоть бы и так…, будь спокоен, такие, как мы живут вечно – выздоровеешь, я так хочу, пусть и без половины рожи останешься, а выздоровеешь!… Ну тебе, неужели, твое министерство совсем не помогает?

– Не будем о грустном, тебе вон тоже не очень-то твое «министерство»…

– Это я сюда сам определился – зачем мне столько денег тратить. Можно эту хемеротеррапию и дома проходить, и реанимобиль под домом стоять будет – плати только…

– И сколько ж?

– Да от косаря до пяти «зелени» легко – доктор дома, машина внизу, каждый час пятьдесят тысяч рубликов…

– Сколько же мне таких, как ты посадить нужно было, что бы на это заработать?!

– Не сажать, а отпускать, хоть кого-то нужно было за долю малую, а вообще в вашем ведомстве дела заводили, чтобы потом продавать отнятую свободу. Один ты даже на горб не заработал, что бы в грамоту о безупречной службе завернуться.

– Заткнись!…

– Не поверишь, даже обидно за тебя! К тебе ведь многие из наших с уважухой и почтением…

– Просрал я всю жизнь и ничего стоящего то не сделал, лучше бы землицу пахал, да детей растил! Ладно… А ты что тут?

– Кровушка «побелела»…, конечно, не то, что у тебя… пол морды к чертям собачим, но тоже…, говорят шансы есть…

Последние два слова услышал больной, ввозимый на каталке в палату.

– Мир дому вашему и милости Божией!… – Последнее прозвучало, будто сказанное очень уставшим человеком, на срезе последних мгновений бодрствования, уже захваченных крепкими узами сна. Опыт общения в криминальной среде и одному, и второму, подсказал: хорошего от такого приветствия не жди – кто мягко стелет, тот жестко жнет! Кажущийся несдержанным в своих высказываниях Сталин с легкой ухмылочкой, ответил:

– И тебе, мил человек, не кашлять…, чей будешь?… – Безо всякого злого умысла произнесенная фраза, подтолкнула на неожиданный ответ, перекладываемого санитарами на кушетку, непомерно худого человека, смотревшегося по сравнению, даже с худосочным Хлыстом, тростиночкой, случайно попавшей на тыквенную грядку:

– Божий…, из костей и кожи, из тех же ворот, что и весь народ… – Моментально сплотившись мыслью о неминуемом разочаровании в соседе по процедуре, следователь и поддельный «фармазон», навострили уши – хотя и не был похож «новичок» на бывшего арестанта, но показался одним из тех, что проводят половину тюремного срока в церкви. Чаще люди забывали, кто их спасал в заключении, по освобождению быстро забывая о Боге, этот, кажется, не забыл, но и не показался зацикленным. Иван продолжил:

– «Хозяйсткий» что ли?…66
  (Мол, «бывал в лагере, что ли»)


[Закрыть]

– Извините?..

– Нууу…, чалился?

– Не понимаю…, извините, ради Бога!

– В тюрьме сидел?

– Бог миловал… – Образ мышления и мировоззрение обоих ранее оккупировавших палату, не сразу позволили обнаружить мысли выход к разумному объяснению услышанного, пока очевидное не раскрылось само собой.

«Худому», с трудом выговаривающему каждое слово, хотелось поставить точку в разговоре, явно не уместному и несвоевременному в этот период, поэтому, продолжая поворачивать руки под иглу от капельницы, он постарался закончить еще не начавшееся:

– Отец Олег…, протоиерей, желудка уже нет, как и половины остального кишечника – слава Богу за все! Братья, прошу вас…, чуть попозже… – помолюсь пока…

– БОзара нееет. Тыыы… это…, отче, не серчай… Угу… отдыхай… – Более-менее чувствующий себя Иван, поменял позу, оказавшись чуть ближе к Хлысту. Появление батюшки оказало свое воздействие на обоих. И тот и другой достаточно видели за свою жизнь чужих страданий, мучений, болей, многое причиняли и сами, за что иногда совестивились и даже каялись, впрочем, совершенно не признавая своей неправоты в содеянном.

Появление отца Олега несло почему-то облегчение – только одно появление, с этим непомерным и непонятным смирением и совсем сбившим с привычного хода мыслей «помолюсь пока», когда любой, только принявший в себя дозу, предположительно губительной для онкологических опухолей и метастаз, и точно вредоносных для человеческих организмов, химический препаратов, с трудом боролся с наваливающейся усталостью, болью, тошнотой, желая отвлечься от гнетущего и навязчивого настроения, отчаяния, от бьющегося в висках: «наверное, опять не поможет».

Эти палаты, постоянные очереди, одинаково и одно и то же не выражающие взгляды, таких же, как они, безнадежно больных, вынужденные переносить непонимание всего остального мира, его неприязнь, холодность, нескрываемую отторженность, точащие, давно истекшее, терпение, однообразные проблемы, все это ломало, перемалывало, вбивало в цемент однообразного вынужденного подвига, никому, кроме них самих, не нужного сопротивления одному и тому же врагу – онкологическому монстру, поглощающего день от дня десятки тысяч, еще недавно полных жизни, планов, мечтаний, наслаждений, активных и не очень представителей человечества, с каким-то странным предпочтением тех, кто нуждался в прохождении чистилища – для подавляющего большинства конечного смертью от последнего испытания, для меньшинства, якобы выживающего, лишь одного из них.

Большинство научается смиряться со своими положением, не теряя надежды, даже на смертном одре, смиряется с болезнью, участью, не сбывшимися мечтами, не достигнутыми целями, пологая оставшуюся часть своей жизни на выбранное стремление. Вот в этом последнем только и различались, разнились, будут не похожи они, да пожалуй, еще в отношении родственников к происходящему с ними.

Все страхи и опасения, весь, переполненный переживаниями, эмоциональный фон, не многим отличается у способных обеспечить себе хорошее лечение и не имеющих такую возможность совсем. Да и какая разница, смотришь ты на приближающийся промежуток времени перехода «от сюда туда», называемый смерть, с конфеткой во рту, лежа на мягких перинах или черпая суп, приготовленный из гнилой картошки и содержимого банки дешевой тушенки, наполненной, чем угодно только не мясом, сидя на деревянном, оставшимся от деда, табурете!

Глупо мучить себя переживаниями о том, каким будет «ваш уход», если все существование на земле, не отметилось ничем замечательным, достойным благодарности человеческой и славы Божией – тщетной прошла жизнь, ничтожны и равны, как все, вы перед смертью. Открывающаяся приближающаяся очевидность пугает уже понятными перспективами в Вечности, нить милости Божией вот-вот обрывается, как канат над пропастью под вашими ногами, мытарства, как Дар при жизни, оказываются ожиданием ада, но еще есть возможность присоединиться к поющим «Аллилуйя», еще возможно будет победно бросить в личины недругов – производных недуга: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?!» 77
  (1 послание коринфянам св. ап. Павла Гл.15, ст. 55)


[Закрыть]– условие прежнее, как и Господь все тот же – покаяние! Да не оставит никого Бог пред кончиной без этого дара Своей безграничной милости!…