Текст книги "Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича"

«Друг мой! Я не иду, я бегу. Хотел бы иметь крылья, чтобы поскорее соединиться с тобой. Держись! Бог тебе помощник!»

Под смоленскими крепостными стенами, построенными городовых дел мастером Федором Конем при царе Борисе Годунове, 4–6 августа произошло Смоленское сражение. В нем из состава багратионовской армии славой покрыли себя 27-я пехотная дивизия генерала Д.П. Неверовского (она приняла на себя первый удар французов), только-только сформированная в Москве, и 7-й пехотный корпус генерала Н.Н. Раевского, который был отряжен для обороны города.

Современники отмечали удивительную доброжелательность суворовца генерала от инфантерии князя Багратиона по отношению к отличившимся подчиненным. Он никогда не забывал отметить их личную доблесть и распорядительность, героизм вверенных им войск, независимо от того, писал ли он рапорт государю Александру I или рассказывал о текущих событиях, походах и битвах в частных письмах. Так, Петр Иванович отозвался и о бесстрашном защитнике Смоленска Раевском:

«Я… отрядил с 7-м корпусом генерал-лейтенанта Раевского, приказав ему всевозможно стараться во что бы то ни стало соединиться с генерал-майором Неверовским.

Раевский, удвоив марш и прошед без привалу 40 верст, соединился на рассвете 4-го числа в виду многочисленной армии, предводительствуемой самим французским императором, в 6-ти верстах от Смоленска, и хотя неприятель, узнав о следовании к Смоленску вверенной мне армии, употребил все усилия, дабы до прибытия прочих войск истребить малый отряд, защищающий Смоленск, но храбрые русские воины с помощью божиею, при всей своей от продолжительного марша усталости, отражали мужественно неприятеля…

Поистине скажу, что герои наши в деле под Смоленском показали такую храбрость и готовность к поражению неприятеля, что едва ли были подобные примеры…»

Сдачу города-крепости Смоленска после кровопролитнейшей битвы за него П.И. Багратион считал ошибкой в исполнении военного министра Барклая-де-Толли. Но он был подчинен ему и потому исполнял его приказания, хотя и «кипел при этом праведным гневом». Багратион, «характеризуя» в письме московскому генерал-губернатору графу Ростопчину идущий от самого Смоленска выбор места для генеральной битвы, резюмировал:

«…По обыкновению у нас еще не решено: где и когда дать баталию? – все выбираем места, и все хуже находим».

Петр Иванович сокрушался, глядя на губернскую карту Российской империи, на которой дорога от Смоленска на Москву стала театром военных действий:

«…Теперь до самой Москвы мы не будем иметь ни воды (то есть такой водной преграды, какой у Смоленска был Днепр. – А.Ш.), ни позиции».

Багратион стремился к победе, как только мог. Он стал одним из инициаторов и организаторов армейского партизанского движения в тылу французов. Великая армия несла от партизан, как показала война, действительно непоправимый урон. Петр Иванович писал московскому военному генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину о положении дел в тылу у французов:

«Смоленская губерния весьма хорошо показывает патриотизм; мужики здешние бьют французов, как свиней, где только попадаются в малых командах…

Мне кажется иного способу уже нет, как не доходя два марша до Москвы всем народом собраться и что войска успеют, с холодным оружием, пиками, саблями и что попало соединиться и навалиться на них…»

Главнокомандующий 2-й Западной армией «благословил» на партизанские подвиги своего адъютанта командира 1-го батальона Ахтырского гусарского полка подполковника Дениса Давыдова. Действия этого армейского партизана на вражеских коммуникациях превзошли все ожидания тех, кто отправлял поэта-гусара Денисова на подвиги в ближние тылы наполеоновской Великой армии.

Армейское партизанство в 1812 году рождалось не спонтанно. Это был хорошо продуманный тактический ход со стороны русского командования в большой войне на собственной территории. Генерал от инфантерии П.И. Багратион, отправляя Давыдова во вражеские тылы, дал ему такую «Инструкцию»:

«Ахтырского гусарского полка господину подполковнику Давыдову.

С получением сего извольте взять сто пятьдесят казаков от генерал-майора Карпова и пятьдесят гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю вам употреблять все меры, беспокоить неприятеля со стороны нашего левого фланга и стараться забирать их фуражиров не с фланга его, а в середине и в тылу; расстраивать обозы, парки, ломать переправы и отнимать все способы; словом сказать, я уверен, что сделав вам такую важную доверенность, вы почтитесь доказать вашу расторопность и усердие и тем оправдаете мой выбор; впрочем, как и на словах я вам делал мои приказания, вам должно только меня обо всем рапортовать, а более никого; рапорты же ваши присылать ко мне тогда, когда будете удобный иметь случай, о движениях ваших никому не должно ведать, и старайтесь иметь их в самой непроницаемой тайности.

Что ж касается до продовольствия команды вашей, вы должны иметь сами о ней попечение.

Генерал от инфантерии Багратион».

Багратион настойчиво убеждает и императора Александра I, и его временщика, председателя Военного департамента генерала А.А. Аракчеева, и своих знакомых при дворе, и влиятельных лиц среди генералитета в необходимости самим начать активные действия в войне. Он ратует за наступление самой большой из русских армий – 1-й Западной Барклая-де-Толли, будучи сам готов ее поддержать в этом: французов надо бить, а не отступать перед ними!

В одном из писем «понимающему его» всесильному Аракчееву в месяце июне Петр Иванович пишет с обидой за себя и за воинство России:

«…1-я армия тотчас должна идти и наступать к Вильне, непременно, чего бояться. Я весь окружен и куда продерусь, заранее сказать не могу, что бог даст, а дремать не стану, разве здоровье мое мне изменит, уже несколько дней очень (плохо) чувствую. Я вас прошу непременно наступать, как приятель, а то худо будет и от неприятеля, а может быть, и дома шутить не должно.

И русские не должны бежать. Это хуже пруссаков мы стали. Я найду себе пункт продраться, конечно, и с потерею; но вам стыдно, имевши в заду укрепленный лагерь, фланги свободные, а против вас слабые корпуса. Надобно атаковать. Мой хвост всякий день теперь в драке; а на Минск и на Вилейку мне не можно пройти от лесов, болот и мерзких дорог.

Я не имею покою, и не живу для себя, бог свидетель, рад все делать; но надобно иметь и совесть и справедливость. Вы будете отходить назад, а я все пробиваться. Ежели для того, что фигуру мою не терпят, лучше избавь меня от ярма, которое на шее моей, а пришли другого командовать, но за что войска мучить без цели и без удовольствия. Советую наступать тотчас…

…Зачем предаваться законам неприятельским, тогда когда мы можем их победить; весьма легко можно сделать приказать двинуться вперед, сделать сильную рекогносцировку кавалерией и наступать целой армией. Вот и честь и слава. Иначе, я вас уверяю, вы не удержитесь и в укрепленном лагере. Он на вас не нападет в лоб, но обойдет. Наступайте ради бога. Войско ободрится. Уже несколько приказов дано, чтобы драться, а мы бежим.

Вот вам моя откровенность и привязанность государю моему и отечеству. Если не нравится, избавьте меня, и я не хочу быть свидетелем худых последствий. Хорошо ретироваться 100–500 верст, но видно, есть злодей государю и России, что гибель нам предлагает. Итак, прощайте. Я вам все сказал, как русский русскому, но если ум мой иначе понимает, прошу в том простить».

…После соединения двух русских Западных армий отношения между их главнокомандующими совершенно разладились. Барклай-де-Толли продолжал настойчиво придерживаться своей стратегической линии в войне, Багратион же являлся приверженцем самых решительных действий в войне. Поэтому он, где только мог, и словом, и в письмах, критиковал стратегию отступления, которое вело русские войска в центр России, к Москве. В таком взаимном непонимании друг друга главнокомандующие довели свои армии до поля Бородина.

Если в их взаимоотношениях Барклай-де-Толли продолжал проявлять сдержанность, выдержку, немногословие, то Багратион давал волю своему темпераменту. Он демонстрировал горячность, вспыльчивость, остроту на язык. С его «легкой руки» военного министра в разговорах между собой стали называть «Болтай да и Только».

Такая несогласованность во взглядах и мнениях двух начальствующих над армиями людей беспокоила и сановитый Санкт-Петербург, и самого государя. Не случайно Александр I отправил генералу от инфантерии Багратиону рескрипт, в котором говорилось о необходимости согласования своих действий с М.И. Барклаем-де-Толли:

«…Зная ваше усердие к службе и любовь к отечеству, я уверен, что вы, в настоящее столь важное для онаго время, отстраните все личные побуждения и, имев единственным предметом пользу и славу России, вы будете к сей цели действовать единодушно и с непрерывным согласием, чем приобретете новое право к моей признательности.

Пребываю навсегда к вам искренне доброжелательным.

Александр».

Об их натянутых до крайности взаимоотношениях были прекрасно осведомлены при дворе, в Санкт-Петербурге. Однако это никак не повлияло на мнение Чрезвычайного комитета по выбору главнокомандующего русскими армиями. Князь П.И. Багратион оказался одной из обсуждаемых в комитете фигур.

Но, думается, реально претендовать на столь «знаковый» пост и конкурировать в этом с М.И. Голенищевым-Кутузовым он не мог. Пылкость и стремление драться с врагом не могли заменить расчетливость, ум и хитрость будущего князя Смоленского, «спасителя России».

Есть мнения, что самолюбивый Петр Иванович был лично уязвлен назначением на пост главнокомандующего Голенищева-Кутузова. Он посчитал такое назначение для себя «личной укоризной». Получив высочайший рескрипт, Багратион 16 августа написал московскому военному генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину известное свое письмо:

«Слава Богу, довольно приятно меня тешат за службу мою и единодушие: из попов да в дьяконы попался. Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного повеления он не имеет, чтобы наступать, я Вас уверяю, что тоже приведет к вам, как и Барклай.

Я, с одной стороны, обижен и огорчен для того, что никому ничего не дано подчиненным моим и спасибо ни им, ни мне не сказали. С другой стороны, я рад: с плеч долой ответственность; теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги. Я думаю, что и к миру он весьма близкий человек, для чего его и послали сюда…»

И тот же Багратион горячо приветствовал кутузовское решение наконец-то дать Наполеону сражение на поле у безвестного селения Бородино. По диспозиции 2-я Западная армия составила левое крыло боевого построения русских войск. Именно здесь император французов сосредоточил свои главные силы, чтобы прорвать у Семеновского позицию противной стороны.

Именно багратионовские полки на Бородинском поле 24 августа встретили картечными и ружейными залпами французов в схватке за выдвинутый вперед Шевардинский редут. Они героически защищали его целый день, что дало возможность русским укрепить, сколько это было возможно, свою позицию, в том числе Курганную высоту (батарею Раевского) и флеши у Семеновского.

Наполеон приказал захватить редут частью сил корпусов маршалов Даву и Мюрата, а также польского корпуса генерала Понятовского. Силы атаковавших доходили до 36 тысяч человек при огневой поддержке 194 орудий. Общая же численность багратионовских войск в начале Шевардинского боя составляла 11,4 тысячи человек при 36 орудиях.

Наполеоновские войска смогли занять редут на холме у деревни Шевардино, когда с этой высоты с наступлением темноты ушел последний русский солдат. В приказе по русской армии М.И. Голенищев-Кутузов писал:

«Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского оружия».

Более малочисленная 2-я Западная армия, чем 1-я Западная, по кутузовской диспозиции составила левое крыло. Современники из числа участников битвы прямо указывают на слабость Бородинской позиции, которую, ко всему прочему, не успели серьезно усилить в фортификационном отношении. На левом фланге флеши у села Семеновское оказались недостроенными в силу не только нехватки времени, но и того, что большая часть армейского шанцевого инструмента – лопат, кирок и прочего оказалась в войсках Барклая-де-Толли.

Можно обратиться к свидетельству известного немецкого военного теоретика и историка Карла фон Клаузевица, автора книги «1812 год». В Бородинском сражении он участвовал в чине подполковника, будучи обер-квартирмейстером 1-го резервного кавалерийского корпуса. Клаузевиц в своих воззрениях так описывает поле битвы на багратионовской позиции:

«Россия чрезвычайно бедна позициями… там, где леса вырублены, как между Смоленском и Москвой, местность плоская, без определенно выраженного рельефа, нет глубоко врезанных долин, поля… повсюду легко проходимы, селения имеют деревянные постройки, а потому малопригодны для обороны…

Поэтому, если полководец, как это было с Кутузовым, должен, не теряя времени, дать сражение… то конечно, ему приходилось мириться со многим…

Местность на левом фланге не давала особых выгод. Несколько пологих холмов высотой до 20 футов (то есть до 5–6 метров. – А.Ш.) составляли вместе с многочисленными оврагами и полосами низкорослого леса такое запутанное целое, что трудно было разобрать, какая из двух сторон могла извлечь из него наибольшую выгоду. При этом лучшая сторона позиции – правое крыло – не могла помочь делу.

Положение в целом слишком привлекало французов к левому флангу, и правый фланг не мог отвлечь на себя их силы…»

Русский главнокомандующий и сам видел все эти недостатки Бородинской позиции, выбранной К.Ф. Толем, генерал-квартирмейстером 1-й Западной армии. Поэтому М.И. Голенищев-Кутузов писал императору Александру I следующее:

«Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством…»

Ряд исследователей считают, что П.И. Багратион начал возведение Семеновских укреплений (флешей) и Шевардинского редута еще до рекогносцировки поля битвы, проведенной Голенищевым-Кутузовым. И что рекогносцировка левого фланга была перед этим проведена самим Петром Ивановичем.

Известно, что первоначально он отдал приказ выделить от каждого полка 2-й армии по 25 человек (землекопов) для строительства флешей. Однако стало ясно, что такого числа людей явно недостаточно. Чтобы ускорить работы, было приказано от каждой дивизии прислать еще по 500 человек, к которым добавить еще 400 ратников ополчения. 600 солдат из 27-й пехотной дивизии Д.П. Неверовского должны были заняться вязкой фашин. Они должны были прибыть с топорами, чтобы рубить в лесу ветки.

Современники считали, что из трех полевых укреплений флешью можно было назвать только среднее укрепление. Ее возводили команды, выделенные из сводно-гренадерской дивизии М.С. Воронцова. Этой дивизии и пришлось защищать Семеновские (Багратионовские) флеши.

Два других укрепления, меньших по размерам, в исторической литературе со всей справедливостью называются или реданами, или даже люнетами. Северное укрепление возводили солдаты 2-й гренадерской дивизии принца Карла Мекленбургского. Южное, у леса, – нижние чины 26-й пехотной дивизии И.Ф. Паскевича.

После схватки за Шевардинский редут и его потери позиция 2-й Западной армии фактически обратилась во фронт сражения. Правофланговая же 1-я Западная армия по ходу событий 26 августа превратилась в резерв Главной русской армии. Ко всему прочему, переброска войск с правого фланга на левый оказалась затруднена и неудобна. Все эти обстоятельства во многом стали причиной того, что багратионовская армия в день 26 августа понесла излишне большие потери, что и надо признать.

…Стороны готовились к генеральной баталии весь день 25 августа. Бой за Шевардинский редут стал для них прологом Бородинской битвы. 25-го числа генерал от инфантерии и Георгиевский кавалер П.И. Багратион отдает следующий приказ войскам 2-й Западной армии:

«Господам корпусным командирам приказать всем полкам и командам, чтобы нигде на открытых местах огней во время ночи для варения пищи разводимо не было, а старались бы помещаться в оврагах и скрытых местах.

Предписывается всем господам корпусным командирам приказать войскам иметь заготовленного провианта сухого или печеного непременно на 6 дней, которой истребовать от генерала-провиантмейстера Домбровского.

Все егерские полки сегодня ночью сменить свежими людьми, бригаду полковника Гогеля от сводной гренадерской дивизии, а 6-й и 41-й егерской от 7-го корпуса.

Егерям сим отдыхать во всю ночь, сварить каши, выпить по чарке вина, оправиться, а завтре до свету сварить опять каши, выпить по чарке вина, набрать патронов и непременно пред светом опять прежние места занять. Войскам же от сводной гренадерской дивизии и от 7-го корпуса посылаемым, войти также в свои места.

Всей армии варить каши, но ночью быть весьма осторожну на случай нападения от неприятеля.

Резервы иметь сильные и сколько можно ближе к укреплениям как батарейным, так и полевым.

Рекомендуется гг. начальникам войск употребить все меры, чтобы завтре к свету люди поели каши, выпили по чарке вина и непременно были во всей готовности».

Багратион, как воитель опытный и много знающий о солдатском быте, этим приказом проявил заботу о том, чтобы солдаты перед битвой были сыты и хорошо, приняв чарку «белого вина», выспались. И одновременно он приказывал командирам сделать все возможное, чтобы сохранить скрытность позиционного расположения армии на поле Бородина.

…Главнокомандующий 2-й армией лично возглавил в день 26 августа 1812 года защиту Семеновских флешей, которые вошли в отечественную историю как Багратионовские флеши. То есть князь Багратион по своей воле оказался на самом огнедышащем участке позиции своей армии. Иначе поступить он не мог.

Наполеон почти непрерывно атаковал эти русские полевые укрепления большими силами, особенно тяжелой кавалерией. Он бросил против защитников флешей самый мощный корпус Великой армии маршала Л.-Н. Даву, корпус маршала М. Нея и кавалерию короля Неаполитанского маршала И. Мюрата (корпуса генералов Нансути и Латур-Мобура), которая составила вторую линию. Французы первоначально атаковали при поддержке 130 орудий генералов Сорбье и Пернюттю. Эти силы готов был подкрепить польский корпус Понятовского.

Сражение, начатое этими наполеоновскими корпусами, постепенно притягивало с каждой из сторон на русский левый фланг все больше сил. В кутузовском донесении о произошедшем сражении рассказывается, как разворачивались события на «левом нашем крыле»:

«Князь Багратион, видя умножение неприятеля, присоединил к себе 3-ю пехотную дивизию под командою генерал-лейтенанта Коновницына и сверх того вынужден был употребить из резерва 2-ю гренадерскую дивизию под командою генерал-лейтенанта Бороздина, которую он и поставил уступами противу левого крыла за деревнею, а левее от оной три полка 1-й кирасирской дивизии и всю 2-ю кирасирскую дивизию».

Атаки превосходящих сил неприятеля 2-я Западная армия с самого начала сражения отражала с честью. В этом была немалая заслуга самого генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона, руководившего боем. К.И. Толь, как один из самых авторитетных «самовидцев» генерального сражения Отечественной войны 1812 года, так описывает события начала дня 26 августа на левом фланге русских:

«Артиллерия и пехота наша, выждав хладнокровно неприятеля на ближний картечный выстрел, открыли по нем сильный огонь. Поражение неприятельских колонн не остановило их стремление, они бросились в интервалы между батарей в намерении взять в тыл оные, но сводные гренадерские батальоны, сомкнутые в колонны и подкрепленные полками 27-й дивизии, ударив в штыки на неприятеля, почти вконец его истребили».

Семеновские флеши несколько раз переходили из рук в руки. Ров перед ними был доверху заполнен убитыми и ранеными. Массированным артиллерийским огнем полевые укрепления, к тому же недостроенные, оказались фактически разрушенными, и к концу сражения фортификационного сооружения на поле битвы из себя уже не представляли.

Император французов, по свидетельствам очевидцев, был буквально взбешен неудачами атак на флеши. Около 12 часов он приказал в восьмой раз штурмовать укрепления. Тогда 18 тысячам русских солдат при 300 орудиях на фронте всего в полтора километра Бонапарт противопоставил 45 тысяч своих солдат и 400 орудий. Русские встретили атакующего врага картечными залпами и ударами в штыки.

В самый разгар борьбы за флеши у Семеновского (по уточненным данным – в 9 часов 30 минут) главнокомандующий 2-й Западной армией князь П.И. Багратион получил тяжелое ранение осколком неприятельской гранаты («черепком чиненой гранаты») в левую ногу с раздроблением кости. Он еще пытался отдавать приказы, но силы быстро покидали его. Очевидец этого князь Н.Б. Голицын писал:

«Когда его ранили, он, несмотря на свои страдания, хотел дождаться последствий скомандованной им атаки второй кирасирской дивизии и собственными глазами удостовериться в ее успехе: после этого, почувствовав душевное облегчение, он оставил поле битвы…»

Согласно медицинскому донесению, князь П.И. Багратион «получил рану на середине берцовой кости левой ноги, причиненную черепком чиненого ядра». Рана «…с первого взгляда казалась неважною, поелику наружное малое отверстие оной скрывало раздробление берцовой кости и повреждение кровеносных сосудов и нервов».

Первая перевязка на боле боя была «простой». При повторной перевязке главный медицинский инспектор Яков Виллие «рану несколько расширил и вынул из оной малый отломок кости». Тяжелые условия эвакуации привели к тому, что неполный перелом перешел в полный. Гипсовые повязки тогда еще не вошли в широкую врачебную практику.

…Генерал А.П. Ермолов, на глазах которого разворачивалась драма Бородинской битвы у Семеновских флешей, в своих «Записках» так описывает ситуацию, когда истекающие кровью, поредевшие войска 2-й Западной армии «сразила» весть о смертельном ранении любимого всеми суворовца «князя Петра»:

«Главнокомандующий князь Багратион, одушевляя войска, идущие вперед, своим присутствием, чувствует себя пораженным и, избегая вредного действия на дух боготворящих его войск, скрывает терзающую его боль, но, ослабевая от истекающей крови, в глазах их едва не упадает с лошади.

В мгновение пронесся слух о его смерти, и войска невозможно удержать от замешательства. Никто не внемлет грозящей опасности, никто не брежет (не беспокоится) о собственной защите: одно общее чувство – отчаяние!

Около полудня 2-я армия была в таком состоянии, что перемени некоторые части ее не иначе, как отдаляя на выстрел, возможно было привести в порядок…»

Думается, что даже сам полководец Голенищев-Кутузов не представлял себе в разгар сражения цену потери Багратиона. Узнав о ранении князя, он послал на левый фланг генерала от кавалерии герцога Александра Вюртембергского. Это был родственник императрицы, немецкой принцессы, который с началом войны состоял сперва при штабе 1-й Западной армии, затем – при штабе Главной армии. Герцогу Голенищевым-Кутузовым было сказано, «чтобы он осмотрел, что там происходило, и донес бы ему об оном».

Александр Вюртембергский по прибытии на позицию 2-й Западной армии был «сражен» увиденным у деревни Семеновское. Не имея на то права, он «приказал войскам отступать». Можно только представить состояние тех командиров корпусов, дивизий и полков, многие из которых были переранены или замещали выбывших из строя старших начальников, когда они услышали из уст герцога такой приказ. Заменить Багратиона уже спешил Коновницын.

Когда М.И. Голенищев-Кутузов узнал об этом, он послал за герцогом нескольких адъютантов, «начал громко и при всех поносить его самыми бранными словами». Когда же Вюртембергский возвратился в Главную штаб-квартиру, то услышал «в самых учтивых выражениях» просьбы главнокомандующего, «чтобы он от него во время сражения не отъезжал, потому что советы его высочества были для него необходимы».

Говоря иными словами, будь герцог назначенным на место П.И. Багратиона, то тяжелое ранение Багратиона могло бы весьма плачевно обернуться для всей русской армии. Оставление в разгар боя позиции по приказу Александра Вюртембергского хотя бы частью 2-й армии могло привести, скорее всего, к непоправимым последствиям.

…С Бородинского поля тяжело раненного полководца увезли в Москву, а оттуда, по его желанию, в имение Симы Владимирской губернии. Имение принадлежало его другу князю Б.А. Голицыну, у которого Багратион в гостях бывал не раз. Император Александр I пожаловал генералу 50 тысяч рублей (то были по тому времени большие деньги) на излечение.

На 13-е сутки после ранения была произведена операция, на проведение которой в Москве Петр Иванович своего согласия лечащим врачам не дал. В ходе ее выяснилось, что имеет место «совершенный перелом и раздробление берцовой кости…

Гнойной и вонючей материи с примесью некоторых инородных тел, волокон сукна и холстины вышло из раны чрезвычайное количество, и рана представлялась на взгляд весьма глубокою, с повреждением важных кровеносных сосудов и чувствительных нервов».

На 15-е сутки встал вопрос об ампутации пораженной конечности. Багратион категорически отказался от нее. Когда же он согласился на спасительную для него операцию, оперировать было уже слишком поздно.

Здесь, в Симе, полководец вскоре ушел из жизни: причиной смерти стала гангрена. (Сегодня специалисты-медики утвердительно говорят о том, что тяжело раненного можно было спасти.) Вне всякого сомнения, это стало большой утратой для Русской армии.

…Генерал от инфантерии князь Петр Иванович Багратион был награжден: орденами Святого Андрея Первозванного, Святого Георгия 2-й степени, Святого Владимира 1-й, 2-й и 4-й (с бантом) степеней, Святого Александра Невского с алмазными знаками, Святой Анны 1-й степени, Святого Иоанна Иерусалимского с алмазными знаками, золотым Очаковским крестом, золотой шпагой «За храбрость» с алмазами.

Из иностранных орденских наград полководец был пожалован австрийским Марии Терезии 2-й степени, сардинским Святых Маврикия и Лазаря, прусскими Черного Орла и Красного Орла. Первых двух орденов он удостоился за кампанию 1799 года, два других – за кампанию 1807 года.

Князь П.И. Багратион был женат на графине Екатерине Павловне Скавронской, породнившись таким образом по линии императрицы Екатерины I с династией Романовых. От этого брака детей не было.

Император Александр III, чтивший память героев Отечественной войны 1812 года, дал имя генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона 104-му пехотному Устюжскому полку.

…Петру Ивановичу Багратиону через 27 лет после смерти суждено было вернуться на Бородинское поле. По инициативе одного из популярнейших героев Отечественной войны 1812 года гусарского поэта-партизана, генерала Д.В. Давыдова прах Багратиона был торжественно перенесен из церкви села Симы на поле битвы, где он был захоронен на Курганной высоте (на батарее Раевского) у подножия памятника (Главного монумента) героям Бородина.

В советское время, в 1932 году, могилу «царского» генерала взорвали. Вместе с ней был уничтожен и Главный монумент Бородинской битвы, украшавший собой одно из самых славных в отечественной истории для русского оружия поле битвы. Восстановлены же были Главный монумент и багратионовская могила у его подножия в прежнем виде в 1987 году.

О русском полководце, герое Бородина, вновь вспомнили (и не только о нем) после 1917 года и стали его прославлять только во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Была даже идея учредить орден Багратиона и изготовлены его эскизы, но Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин, подумав, не согласился с таким предложением.

Но тот же Сталин в ходе войны с гитлеровской Германией и ее сателлитами предложил назвать операцию по освобождению Белоруссии «Багратион».

В тяжелую для советского народа годину имя П.И. Багратиона снова стало «на слуху». В ходе Великой Отечественной войны о полководце-суворовце писались такие знаменательные строки:

«В тесном боевом содружестве народы Советского Союза ведут ожесточенную борьбу с озверелыми немецко-фашистскими бандами. Образ Багратиона, талантливого русского полководца, верного сына своей родины, храброго ее защитника, особенно дорог советскому народу. Грузин родом, он не раз доказал на поле боя сыновнюю преданность России, ставшей для него второй родиной. Память о Багратионе живет в боевых традициях, хранимых Красной Армией».

…Сегодня имя генерала от инфантерии князя П.И. Багратиона известно не только в России. Его именем назван город Багратионовск (бывший Прейсиш-Эйлау) в Калининградской области, малая планета, открытая в 1973 году советскими астрономами, краеведческий музей в городе Кизляре (Дагестан), военно-исторический музей в городе Волковыске (Белоруссия).

В столичной Москве именем полководца названы станция метро «Багратионовская», проезд и пешеходный мост через реку Москва. При выходе с моста на Кутузовский проспект в 1999 году был открыт конный памятник П.И. Багратиону. Другой ему памятник был установлен в 1984 году в Тбилиси.