Текст книги "Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича"

Войска Дмитрия Сергеевича оказались перед крепостным городом Магдебургом в день 27 октября так. У селения Фегелебен они столкнулись во встречном бою с неприятелем и обратили его в бегство. Преследование велось до самых стен Магдебурга. Промышлявшие провиант в сельской округе отряды французов оказались «изгнанными» или «побитыми». Это не только дало местным жителям относительно безопасную мирную жизнь, но и обеспечило возобновление работы Шенебекскому соляному заводу.

Однако прямо участвовать во взятии этой сильной крепости на немецкой земле ему не довелось. Оставив для блокады Магдебурга пехотную бригаду и кавалерийский отряд, дохтуровский корпус двинулся по направлению к северогерманскому городу Гамбургу.

…Кампания 1814 года началась для полководца с осады портового города Гамбурга на севере Германии. Его корпус сменил здесь блокадный отряд генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова. Осада велась с января по май. Русские войска под командованием Дохтурова и генерал-лейтенанта Е.И. Маркова начали осаду города с активных действий. В середине января они решительно атаковали передовые неприятельские заставы, сбили их и захватили городские предместья Шорфлет, Аусшлаг и Гам. Тем самым гамбургский гарнизон сразу оказался в трудном положении.

Обороной Гамбурга руководил маршал империи Луи Никола Даву, герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский. Он держался со своими войсками стойко, отказавшись капитулировать даже тогда, когда пришло известие об отречении от престола императора Наполеона I и занятии Парижа союзными войсками. Военные действия на севере Германии грозили затянуться.

Гамбург «выкинул белые флаги» лишь 19 мая 1814 года. Даву сделал это только после получения личного приказа короля Людовика XVIII и начальника штаба французской армии маршала Л.А. Бертье. Этот приказ доставил маршалу прибывший из Парижа генерал Фуше. Дохтуров с другими русскими военачальниками во главе своих полков торжественно вступил в освобожденный от французов Гамбург.

Перед этой викторией, 8 января, корпус генерала от инфантерии Д.С. Дорохова в упорном бою отбил атаку неприятеля на остров Оксенвердер. Взятие его русскими войсками лишало гарнизон Гамбурга (основой его являлся 13-й корпус) надежной коммуникационной линии с той частью наполеоновской армии, которая находилась на берегах Среднего Рейна.

Взятие хорошо укрепленного города Гамбурга со стойким гарнизоном стало последней страницей в полководческой биографии Дмитрия Сергеевича. Больше воевать ему не пришлось. В конце июня он получил от государя разрешение убыть в месячный отпуск на Богемские минеральные воды (ныне Карловы Вары, Чехия) для поправки расстроенного здоровья.

В начале июня 1814 года Польская армия расположилась на временных квартирах. Кавалерия дохтуровского корпуса заняла на постой города Ведель, Интерзен, Пиннеберг, Зегеберге и Аренсбеке. Пехотные полки и артиллерийские роты разместились в населенных пунктах от реки Эльбы по правому берегу реки Ольстер до Ольдеслоэ и Рейнфельда.

…Когда Наполеон Бонапарт, бежавший с острова Эльбы, последний раз в «Ста днях» блеснул своим полководческим талантом, по повелению императора Александра I армия России выступила в свой второй поход против «вставшей из пепла» наполеоновской Франции. Генералу от инфантерии Д.С. Дохтурову вверяется командование правым крылом русской армии.

В январе 1816 года Дмитрий Сергеевич по болезни вышел в отставку. Государь, зная его болезненное состояние, подточенное невзгодами походной жизни последних лет, многими ранениями и контузиями, не стал настаивать на его оставлении «в службе». Полный пехотный генерал из-за болезни был уволен из армии с «мундиром и пенсионом полного жалованья».

Дохтуров поселился в Москве, в своем доме на Пречистенке. Среди жителей первопрестольной русской столицы полководец был заметной фигурой, почитаемым человеком. Здесь его часто посещали сослуживцы, соратники по Отечественной войне 1812 года. Незадолго до смерти к Дмитрию Сергеевичу пришли генерал-лейтенант П.М. Капцевич, генерал-майор Н.В. Вуич и другие боевые друзья по славному делами против французов 6-му пехотному корпусу, который еще совсем недавно, в военную пору, назывался дохтуровским.

Они вручили в «семейном кругу» своему бывшему корпусному командиру драгоценную табакерку с изображением сражения при Малоярославце. Вручили с искренней благодарностью младших старшему. Будущий генерал-губернатор Западной Сибири и генерал от инфантерии (переименованный затем в генералы от артиллерии) Капцевич на этом «корпусном» торжестве зачитал приветственный адрес. В нем были и такие теплые слова:

«Пройдут годы и столетия, но блистательное имя Дохтурова, драгоценное России и ее сердцу, не померкнет, доколе воспоминания о Бородине и Малом Ярославце не изгладятся из памяти русских».

История последующих двух столетий показала, что это были пророческие слова. Полководческая слава с годами не меркнет и не забывается потомками…

Герой трех самых больших и яростных сражений Отечественной войны 1812 года – Смоленского, Бородинского и Малоярославецкого – генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров ушел из жизни 12 ноября 1816 года, в любимой им Москве. Был с почестями похоронен в (монастыре) Давыдовой пустыни Серпуховского уезда Московской губернии (ныне поселок Новый Быт Серпуховского района Московской области).

Дохтуров был женат на княжне Марии Петровне Оболенской и имел дочь Екатерину (старшую) и сына Петра. Известно, что в семейной жизни он был счастлив.

…Как современники, очевидцы Отечественной войны 1812 года оценивали деяния полководца Д.С. Дохтурова в отражении наполеоновского нашествия на Россию? Каким видели они личность этого военного вождя русской армии, героя Смоленска, Бородина и Малоярославца?

Публицист и мемуарист С.Н. Глинка, основатель журнала «Русский вестник», ратник Московского ополчения, в «Некоторых подробностях о генерале Дохтурове» писал следующее:

«26 августа 1812 года в день достопамятной битвы Бородинской Дохтуров начальствовал сперва серединою войск, а потом левым крылом. Учиняясь преемником князя Багратиона, оставившего поле сражения за раною, поддержал он славу его и усугубил сияние своих подвигов. Вскоре по прибытии на левое крыло Дохтуров получил от князя Кутузова записку, чтобы держался до тех пор, пока не будет повеления об отступлении.

Оживотворяясь любовью к Отечеству, честью и долгом, Дохтуров был везде, где была опасность. Ободряя примером своих воинов, он говорил: «За нами Москва, за нами мать русских городов!» Смерть, встречавшая его почти на каждом шагу, умножала мужество и рвение его. На грозном поприще смерти провидение охраняет героев в то самое время, когда они, отрекаясь от самих себя, полагают жизнь свою в жизни и славе Отечества.

Дохтуров 11 часов выдержал сильный и необычный напор французских войск; он мог сказать по всей справедливости: «Я видел своими глазами отступление неприятеля и полагаю Бородинское сражение совершенно выигранным». Это слова Дохтурова. Относя все к другим, он молчал о себе. Скромность была с ним неразлучна.

12 октября 1812 года Дохтуров отмстил Наполеону за пепел Москвы, любезной его сердцу: он первый встретил французов под Малым Ярославцем, первый вступил с ними в бой; тридцать шесть часов удерживал их от упорных покушений ворваться в полуденные области России. Семь раз штыки русские наносили врагам смерть и поражение, но сила их, непрестанно умножавшаяся, угрожала новою опасностью.

При одном отчаянном натиске Дохтуров воскликнул: «Наполеон хочет пробиться, он не успеет, или пройдет по трупу моему». Штыки и груди воинов, одушевленные голосом отца-начальника, удержали стремление врагов до прибытия подкрепления. Малый Ярославец сделался венцом славы Дохтурова, а грудь его украсилась орденом Святого Георгия 2-й степени.

В то уже время, когда Дохтуров уклонился с поприща службы, сослуживцы его, сохраняя живое воспоминание о подвигах его под Малым Ярославцем, препроводили к нему следующее письмо через генерала Капцевича:

«Третий корпус, служивший с честью и славой под Вашим начальством в знаменитую 1812 года кампанию, подносят чрез меня Вашему высокопревосходительству в знак признательности табакерку с изображением подвига Вашего при Малом Ярославце и просит принять оную как памятник признательности».

…Генерал от инфантерии Дохтуров Дмитрий Сергеевич был награжден: орденами Святого Георгия 2-й и 3-й степеней, Святого Владимира 1-й степени, Святого Александра Невского с алмазами, Святой Анны 1-й степени, прусским Красного Орла 1-й степени, золотой шпагой «За храбрость» с алмазами. То есть его генеральский мундир украшали высшие орденские награды (кресты и звезды) Российской империи.

Сегодня трудно объяснить тот факт, что деятельному участнику освободительных походов русской армии по Европе не «повезло» с иностранными орденскими наградами. Правда, такие «орденские» дожди монархи Пруссии, Австрии, германских государств и прочих «неприятелей Наполеона» в первую очередь «проливали» на генералитет из числа окружения российского императора. Дохтуров же, как известно, как «пахарь на полях брани», в этот круг не входил.

Дохтуров был любим в русской армии не только за победы, им одержанные. Современники отличали его мужество и хладнокровие в бою, выдающиеся военные способности, щедрость и человеколюбие, уважительное отношение к личности подчиненных, независимо от их служебного положения. По их словам, Дмитрий Сергеевич «в слабом и малом теле имел душу, недоступную слабостям».

Полководец из исторической летописи «грозы 12-го года» не был забыт в благодарной памяти потомков, прежде всего на Смоленщине. В 1987 году в древнем Смоленске, который он бесстрашно и отважно защищал от войск императора французов Наполеона, в сквере Памяти Героев был установлен бюст генерала от инфантерии и Георгиевского кавалера Д.С. Дохтурова.

Поэт В.А. Жуковский, участвовавший в Отечественной войне 1812 года поручиком 1-го пехотного полка Московского ополчения и имевший возможность видеть в деле многих военачальников кутузовской армии, написал, пожалуй, самое известное стихотворение «Певец во стане русских воинов». Это замечательное произведение отечественной литературы сразу же широко распространилось в списках по России и было опубликовано в том же 1812 году в «Вестнике Европы».

В этом «эпохальном» стихотворении есть и строки, посвященные полководцу Дмитрию Сергеевичу Дохтурову, герою Отечественной войны 1812 года, обороны Смоленска, Бородинской битвы и сражения за Малоярославец. Он назван российским бардом Василием Жуковским так:

 
…И Дохтуров, гроза врагов,
К победе вождь надежный!..
 

Петр Коновницын

В своей работе «Император Александр I и его сподвижники в 1812, 1813, 1814, 1815 гг.» один из самых авторитетных исследователей Отечественной войны А.И. Михайловский-Данилевский с неизменной теплотой отзывается о генерале от инфантерии графе П.П. Коновницыне. Он говорит, что имя этого человека было и, пожалуй, остается до настоящего времени одним из наиболее известных и уважаемых в русской армии. И это была дань не только его боевым заслугам и высокому посту военного министра Российской империи.

…Один из военных вождей русского воинства в Отечественной войне 1812 года родился 28 сентября 1764 года в Слободско-Украинской (позже Харьковской) губернии (по другим данным – в городе Пскове), в семье кадрового военного Коновницына, тоже Петра Петровича, имевшего чин генерал-поручика и пользовавшегося «за труды» вниманием со стороны императрицы Екатерины II Великой.

Предки его, служившие «по Новгороду», происходили из знатного дворянского рода Кобылиных, известного с XVI века. Матерью была Анна Еремеевна Родзянко, которая тоже могла гордиться своим древним дворянским родом. В роду Коновницыных традиционно старших сыновей называли именем Петр.

Коновницын-старший занимал посты столичного губернатора, был генерал-губернатором Олонецким и Архангельским. Образование получил в стенах Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. Может быть, поэтому отец постарался дать сыну именно кадетское образование. В шесть лет Коновницын-младший был записан в Артиллерийский и Инженерный шляхетский корпус кадетом, проучившись в нем четыре года.

Но до десяти лет Петр Коновницын находился дома, получая домашнее образование на «своем кошту» (знал французский язык и математику). То есть он прошел в детстве обычный путь служилого российского дворянина. В стенах кадетского корпуса получил производства в капралы, каптенармусы, сержанты.

Получив весьма «приличное» для той эпохи военное образование, Петр Коновницын был выпущен из стен кадетского корпуса в армию с первым офицерским чином прапорщика. Действительную службу начал поздно для российского дворянина – в двадцать лет, в лейб-гвардии Семеновском полку, будучи записан в него на год раньше.

Боевое крещение получил в ходе Русско-шведской войны 1788–1790 годов, начав ее с первой кампании, за которую получил производство в чин подпоручика. Через год получает должность полкового адъютанта. Отличиться молодому офицеру в войне не удалось, но он осознал, что военная служба является его жизненным призванием.

После войны со Швецией, в июне 1791 года, Коновницын-младший был «выпущен в Семеновский полк премьер-майором». Светская жизнь города на Неве его так и не увлекла. На российском Юге завершалась Вторая Екатерининская турецкая война, и сын упросил отца посодействовать переводу из столичной Гвардии в действующую армию.

Коновницыну-старшему пришлось уступить, и он попросил своего старого знакомого генерал-фельдмаршала светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического взять сына к себе. Тот взял гвардейского офицера к себе, в штаб Молдавской армии. В то время в штабе освободилась должность «генерал-адъютанта» от Черноморского флота, и Петра Коновницына с присвоением ему чина подполковника назначили на эту флотскую «вакансию».

Принять участие в боевых действиях против турок штабному офицеру не довелось. Да и внезапная смерть светлейшего князя Тавриды меняла многое. Зато подполковник смог поучаствовать в заключении Ясского мира, что дало немало полезных знакомств среди генералитета и дипломатов.

Вступив в командование Старооскольским мушкетерским (пехотным) полком, П.П. Коновницын принял участие в присоединении к Российской империи Польского края в 1792–1794 годах. То есть поучаствовал со своими мушкетерами во втором разделе Польши.

За отличия в Польской кампании – подавлении восстания под руководством Тадеуша Костюшко удостоился производства в полковничий чин: за отличие при разоружении в августе 1793 года у города Бар Лацкеронского полка поляков («считаться велено с подполковниками»).

За участие в «усмирении бунтующих польских войск» под мызою Хельм и мужество в бою при Слониме награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Став Георгиевским кавалером, Петр Коновницын «почитал себя счастливейшим из смертных».

…«После смерти Императрицы Екатерины II Коновницын разделил печальную судьбу многих русских офицеров и генералов». В октябре 1797 года высочайшим указом Павла I производится в генерал-майоры и назначается шефом Киевского гренадерского полка. Казалось, судьба ему улыбалась. Но в марте следующего года император понижает его в должности Углицкого мушкетерского полка, а в ноябре 1798 года совсем отставляет 35-летнего генерала «от службы».

Коновницын поселяется в своем родовом имении Киярово Гдовского уезда Санкт-Петербургской губернии. Восемь лет он провел вдали от столицы, от армейских забот. Занимался самообразованием, много читал, особенно книг по военной науке и военной истории. Увлекался математикой, к которой имел пристрастие с детства. Показательно то, что восемь лет отставки не погасили в нем интереса к военному делу.

Вернул его на военное поприще император Александр I, подписавший в ноябре 1806 года высочайший манифест о составлении временного земского ополчения. На Европейском континенте одна за другой создавались коалиции монархов против наполеоновской Франции, и Россия в них входила на первых ролях. Армия требовала подкрепления, потому и вспомнили о земском ополчении, которое, в случае надобности, могло стать подготовленным армейским резервом.

Опальный генерал-майор и Георгиевский кавалер П.П. Коновницын избирается петербургским дворянством предводителем губернского ополчения (губернской земской милиции). Его представляют государю, что стало первым шагом возвращения на военную службу. Александр I всегда с должным уважением относился к избранникам дворянства. Как это будет, к примеру, с М.И. Голенищевым-Кутузовым при назначении его на должность главнокомандующего действующей армией.

Петр Петрович не упустил представившегося ему шанса вернуться на военное поприще. Он в самые короткие сроки набрал, вооружил, снарядил и обучил четыре стрелковых батальона земских ополченцев. Они были отправлены в действующую армию и храбро сражались с французами. Александр I «не забыл» наградить его сразу орденом Святой Анны высшей, 1-й степени.

Монарх «приметил» достоинства П.П. Коновницына, имевшего прекрасные аттестации по прошлой армейской службе. В ноябре 1807 года тот зачисляется в императорскую свиту и после этого уже не расставался с военным мундиром. Равно как и с монаршим благоволением к себе. В том году ему жалуется три тысячи десятин казенной земли и золотая медаль «за кампанию 1807 года».

Коновницыну довелось участвовать еще в одной войне – со Шведским королевством за обладание Финляндией. К ее началу он командовал корпусом, расквартированным в Кронштадте. В январе 1808 года назначается дежурным генералом в штаб Финляндской армии, которой командовал Ф.Ф. Буксгевден, по квартирмейстерской части.

Биографы считают, что с этого времени у него проявилась большая любовь к артиллерийскому делу, знатоком которого он был большим. Генерал пехоты лично руководил установкой и огнем батарей при штурме крепости Свартгольма и бомбардировке крепости Свеаборг, который в то время называли «северным Гибралтаром», нависавшим над Финским заливом.

Когда П.П. Коновницын доставил императору Александру I ключи от этих двух шведских крепостей, тот расчувствовался. Он произвел корпусного начальника в чин генерал-лейтенанта и наградил драгоценной табакеркой, алмазами украшенной, с вензелем Его Императорского Величества.

Вскоре Петру Петровичу довелось отличиться при отражении 4-тысячного шведского десанта под начальством генерала Фегезака, высадившегося близ города Або у мыса Алалепсо. Коновницын, командовавший бригадой, проявил «разумную исполнительность», сумев в считаные дни собрать сводный отряд: шведы были отражены и, преследуемые, бежали до самого берега, к своим судам.

Вскоре ему довелось отличиться на воде, возглавив гребную флотилию, которая отразила у острова Рунсало шведскую флотилию. Неприятель пришел в замешательство, когда была потоплена его флагманская галера. Потеряв еще несколько судов, шведы решились на ночную атаку: «С ужасным криком пошли на нас». Коновницын не растерялся, приказав своей флотилии идти на неприятеля. Гребцы налегли на весла, канониры открыли стрельбу картечью. Нападавшие шведы от такой неожиданной встречи смешались и поспешили выйти из морского боя. Вражеская флотилия поспешила укрыться за островами.

Коновницыну довелось записать в свой послужной список и еще один морской бой. Шведы разведали, что русский генерал со своим штабом разместился на заброшенной мызе пустынного острова Комито (Кимито). Они скрытно высадились на берег и атаковали мызу. Петр Петрович поставил под ружье всех, кто находился возле него, и ударил в штыки. Шведам пришлось бежать на суда.

И тут отличился поручик артиллерии Глухов, который «зажег брандскугелями и принудил сдаться одно неприятельское судно с девятью десятками человек на борту и шестью орудиями конной шведской артиллерии». В ходе боя на острове Комито русские взяли «с боя» два вражеских судна и пленили 150 шведов.

За «финскую кампанию» 1808 года (за Комито) генерал-лейтенант П.П. Коновницын во второй раз награждается орденом Святого великомученика и победоносца Георгия, но уже более высокой, 3-й степени.

Признанием немалых заслуг его в войне со Швецией стало назначение в апреле 1809 года начальником 3-й пехотной дивизии и шефом Черниговского пехотного полка, входившего в ее состав. Дивизия была сформирована в 1806 году и перед Отечественной войной считалась образцовой. Входила в состав 3-го пехотного корпуса 1-й Западной армии.

После разрыва отношений России с Англией Коновницын отвечал за охрану балтийского «побережья от Полангена до Гаапсаля, включая (острова) Эзель и Даго», начальствуя над войсками, стоявшими в данном районе. Он «неустанно заботился об устройстве вверенной ему дивизии и довел ее до истинного совершенства».

Назревало новое столкновение России с Францией. В начале 1812 года император Александр I проинспектировал 1-ю русскую Западную армию. Государь особо выделил «примерное» состояние 3-й пехотной дивизии, наградив ее начальника второй по счету украшенной алмазами табакеркой, но уже со своим портретом. Каждый нижний чин получил в награду по пять рублей, тогда это были большие деньги.

…Отечественная война 1812 года началась для генерал-лейтенанта П.П. Коновницына в должности командира «своей» 3-й пехотной дивизии, входившей в состав армии Барклая-де-Толли. Дивизия состояла из четырех пехотных полков: Муромского, Ревельского, Черниговского и Копорского, двух егерских полков – 20-го и 21-го и имела сильную артиллерию из трех рот: одной батарейной и двух легких. Всего 12 батальонов и 36 полевых орудий.

Как говорится, слава всегда находит своего героя. Дело при Островно (в 20 километрах к западу от Витебска) 14 июля стало первым крупным столкновением Великой армии с русской 1-й Западной армией, вышедшей к Витебску. Здесь ее арьергард (усиленный 4-й пехотный корпус) под командованием генерала А.И. Остермана-Толстого целый день 13-го числа вел тяжелый бой с превосходящими силами преследователей. На следующий день арьергард сменила свежая 3-я пехотная дивизия.

Коновницын разместил свои полки на высотах, покрытых мелколесьем, близ придорожной корчмы (деревни Кукавячино), в восьми верстах от Островно. Были выгодно выбраны позиции для батарей, пехотные колонны расположились скрытно. Перед позицией проходил овраг, а фланги прикрывали, с одной стороны, река Западная Двина и, с другой – густой лес.

У Кукавячина собрались значительные силы, подчиненные генерал-лейтенанту П.П. Коновницыну. Это были: его 3-я пехотная дивизия, Кексгольмский, Перновский и Полоцкий полки 11-й пехотной дивизии, Екатеринбургский полк 23-й пехотной дивизии, полки кавалерии: лейб-гвардии Драгунский и Гусарский, драгунские Ингерманландский, Иркутский, Московский и Нежинский, гусарские Елисаветградские и Сумской, лейб-гвардии конная артиллерия. Всего 8 тысяч штыков и 3 тысячи сабель.

Французская кавалерия утром сбила аванпосты русских, которые отошли к главным силам. Маршал Мюрат и вице-король Итальянский провели ряд атак на фланги противника, но успеха не имели. Им ответили штыковыми контратаками. К месту боя в 15 часов дня подошел с новыми силами сам Бонапарт, о чем начальник 3-й пехотной дивизии почти сразу же узнал от пленных. «Честь сразиться с самим Наполеоном подвинула его на новые усилия».

Теперь французы атаковали по всему фронту. В ходе одной из атак им даже удалось захватить у противника несколько пушек, которые тут же отбил штыками Черниговский пехотный полк. Дивизия Коновницына (ее потери составили 1200 человек) и подчиненные ему войска со всеми батареями, выполнив арьергардную задачу, оставили позицию и ушли по лесной дороге в сторону Витебска. Вскоре они отошли на правый берег реки Лучеса. Французы, сбив русских с позиции, «не приобрели никаких трофеев, кроме поля сражения».

1-я Западная армия беспрепятственно стала отходить дальше к Смоленску на соединение со 2-й Западной армией, которая, маневрируя и уходя от преследователей, не смогла выйти к Витебску на соединение. Дело под Островно обернулось для сторон большими потерями. За день боя 3-я пехотная дивизия недосчиталась в строю 1215 нижних чинов и офицеров.

Коновницын потом напишет: «Его (Наполеона. – А.Ш.) колонны при батареях наших падали мертвыми». О том деле в письме своей жене Анне Ивановне он рассказывал:

«Ну, мой друг, здравствуй! Я жив и здоров…

Я не посрамился перед всеми, был со стрелками впереди, имел противу себя два корпуса и самого Бонопарте, даже его самого видел, сходно с показаниями пленных на маленькой белой лошади без хвоста, от 8 часов утра до 5 часов пополудни с 4-мя полками и двумя баталионами сводными гренадерами, противу, смею сказать, 60 тысяч человек.

Скажу тебе, мой друг, не посрамился, ни ты, ни дети мои за меня не покраснеют, будь, моя жисть, спокойна. Я был столь щастлив, что даже и не ранен. Хотя имею в кругу себя и убитыми, может быть, более тысячи…

Помолись же за все Богу и нашей Богородице и уповай на него. Я целый день держал самого Бонопарте, который хотел обедать в Витебске, но не попал и на ночь, разве что на другой день. Наши дерутся, как львы. Но мы не соединены: Багратион, Платов, Витгенштейн от нас отрезаны…

Вообрази, мой друг, что две батареи у меня были уже взяты, но явился я с первыми рядами: все было переколото и пушки целы… Черниговские отличились, отняли пушки…»

За «отличие» в баталии у местечка Островно Лепельского уезда Витебской губернии и за «все дела арьергардные от Вязьмы до Бородина» генерал-лейтенант П.П. Коновницын удостоился ордена Святого Александра Невского.

…В сражении под стенами Смоленска раненный в левую руку Коновницын не покинул поля боя, защищая во второй день битвы со своими пехотинцами Малаховские ворота. В воротах были поставлены четыре пушки, часть стрелков разместилась на крепостной стене. Штурм этого участка обороны города вели дивизии 1-го пехотного корпуса Великой армии, которым командовал маршал империи Даву. Французская артиллерия не жалела зарядов, вызвав много пожаров. Был эпизод, когда французской пехоте удалось через Малаховские ворота ворваться в город, но их выбили из крепости штыками.

Бои за Смоленск шли 4 и 5 августа. В ночь на 6-е число русские войска оставили опустевший и разрушенный город (из 2250 домов уцелело около 350). Арьергардом командовал Коновницын: его полки оставляли выгоревший город-крепость на берегах Днепра в числе последних. 3-я пехотная дивизия уходила, унося с собой особо почитаемую икону «Смоленской Богоматери», которую врагу не оставляли.

Современники в мемуарах отдали дань умелому командованию Коновницыным защитой Смоленска в день 5-го числа. Корпусной командир в бою за город действовал решительно и твердо. Так, А.П. Ермолов, открывший в отечественной истории Кавказскую войну, писал:

«По распоряжению генерал-лейтенанта Коновницына 3-я дивизия опрокинула неприятеля; им направленный отряд генерал-майора Оленина немало способствовал отражению, и егерская бригада полковника Потемкина действовала отлично.

Неприятель, усмотревши удобство местоположения, главнейшие силы направил на левое крыло и не раз уже был у самых Никольских ворот. Одно мгновение могло решить участь города, но неустрашимость генерал-майора Неверовского и присутствие генерал-майора графа Кутайсова, начальника артиллерии 1-й армии, направлявшего действия батарей, всегда торжествовали над усилиями неприятеля…»

Тот же А.П. Ермолов, свидетель героической обороны Смоленска войсками Коновницына, описывает не только сам бой за город на днепровском левобережье, но и то, как корпусной командир своими умелыми действиями предотвратил попытку наполеоновцев с ходу оказаться на правом речном берегу:

«…Долго вечером продолжалось сражение; войска вышли из города ночью беспрепятственно, последние из полков пред светом и истребили мост. Вслед за ними неприятель вступил в город.

Несколько егерских полков разместились в предместии, на правом берегу Днепра, защищая переправу. Сообщившийся от моста огонь охватил ближайшие дома. Воспользовавшись замешательством, неприятель под прикрытием своих батарей, перешедши вброд у самого моста, занял предместие и мгновенно показался на горе у батареи, которая, его ожидая, не готова была его встретить.

Но генерал-лейтенант Коновницын приказал ближайшим батальонам ударить в штыки, и неприятель был опрокинут. Устроившиеся в порядке егеря преследовали бегущих в замешательстве, и многие из них потонули…»

Наполеон рассчитывал на генеральную баталию у Смоленска. В действительности же она «снизошла» до штурма крепостных ворот, так и «выплеснувшись» в уличные бои в самом городе. Адъютант императора французов граф Ф.-П. Сегюр, известный мемуарист Наполеоновской эпохи, так описал взятие Смоленска:

«Спектакль без зрителей, победа почти без плодов, кровавая слава, дым, который окружал нас, был, казалось, единственным нашим приобретением…»

За доблестную защиту древнего Смоленска, ключа-города к Москве, Петр Петрович Коновницын был пожалован орденом Святого Равноапостольного Князя Владимира 2-й степени. Эту награду он получил с опозданием, уже будучи в Восточной Пруссии, на исходе Отечественной войны 1812 года, когда русская армия шагнула за линию государственной границы России.

Отечественные историки довольно единодушно и высоко отмечают высокие личные заслуги П.П. Коновницына при защите Смоленска. Можно, к примеру, обратиться к «Описанию войны 1812 года» Д. Ахшарумова, вышедшему в свет в 1819 году. В описании битвы за Смоленск есть такие строки:

«…На Малаховский вход было учинено самое сильнейшее нападение. Войска 3-й дивизии, защищавшие сие место, удерживали оное с непоколебимою и даже, можно сказать, геройскою твердостью. Неприятельские батареи были так направлены, что в некоторых местах нельзя было оставаться ни минуты невредимым.

Генерал-лейтенант Коновницын должен был употребить все силы и всю доверенность к нему солдат его дивизии, чтобы предупредить расстройство полков при огне столь убийственном. Он был ранен в руку пулею, но, чувствуя необходимость своего присутствия, не смел даже сделать и перевязки».

Логическим продолжением Смоленского сражения стал бой 7 августа у Валутиной Горы (в разных источниках он называется еще при Лубине, при Гедеонове, при Заболотье). После оставления Смоленска 1-я Западная армия отходила на восток по Пореченской дороге, а 2-я Западная армия – по Дорогобужской дороге. Барклай-де-Толли, опасаясь вновь оказаться отрезанным от Багратиона, решил ночью перейти двумя походными колоннами на Дорогобужскую дорогу. Перекресток дорог находился у деревни Лубино.