Текст книги "Пропавшие в Стране Страха"

Паша и Саша

Пока они пробираются извилистыми лабиринтами, я вкратце расскажу, что случилось с Пашей и Сашей (так звали этих, как мы узнаем после, страбынетов).

Это очень простая и довольно грустная история.

Паша жил с мамой, а Саша с папой, потому что у Паши папа, как говорила мама, куда-то уехал еще до его рождения, а мама Саши погибла от болезни. Вот так им не повезло. Мама Паши и отец Саши были люди очень порядочные, но не очень обеспеченные. Говоря честно – бедные. Это с порядочными людьми случается – и даже довольно часто. То есть, конечно, им хватало на все необходимое, но ничего лишнего они не могли себе позволить. Оба при этом старались дать детям хорошее образование и перевели Пашу и Сашу из обычных школ в школу престижную – там мальчики и познакомились.

В прежних школах каждый ходил, в чем хотел, обычаи были у каждого свои, хотя какие-то общие правила все-таки существовали, как везде. Положено было драться, если задирают. Не плакать, если упал. И вообще не плакать. С девчонками если заигрывать, то с достоинством, вести себя по-мужски, не сюсюкать. Ни в коем случае не стараться понравиться учителям, особенно тем, которые уроды и придурки.

В общем, был в этих школах обычный кодекс поведения, что тут объяснять.

А новая школа была особенной. Здесь почти все были крутыми пацанами. Супер-нормальными. Они соблюдали множество понятий. Они считали позором ходить не в прикольной одежде – в каких-нибудь обычных кроссовках или футболке с дешевой распродажи. У них были навороченные мобильники, часы, мини-компьютеры и всякое прочее другое. Положено было носить серебряные или хотя бы мельхиоровые перстни на пальцах и серьги в ухе, как у пиратов или рок-музыкантов. Учителя сопротивлялись этой моде, но им грубили и хамили. С девочками в этом классе было принято вести себя галантно, но еще более по-мужски, чем в прежних школах Саши и Паши – пугать их откровенными словами на темы секса, посылать им эротические sms-ки и т. п. Много еще чего, перечислять не буду – знаю, как это бывает: ты рассказываешь в смысле осуждения, но это почему-то нравится, начинают брать пример. Действие литературы непредсказуемо!

Саша и Паша сказали родителям: или забирайте нас из этой школы, или обеспечьте так, чтобы мы не были в отстое, чтобы выглядели нормальными пацанами. Мама Паши и папа Саши пытались их как-то успокоить и урезонить, но мальчики лишь усмехались. По кодексу нового класса слова родителей не следовало воспринимать всерьез, ибо они лишь не намного меньше придурки, чем учителя, а уж в реальной жизни понимают совсем плохо.

Родители Саши и Паши наконец сообразили, что убеждать сыновей бесполезно.

И началась гонка.

Они работали с утра до ночи, влезали в долги, но обеспечивали Пашу и Сашу самым необходимым – крутыми мобильниками, крутой одеждой, а потом и крутыми компьютерами и всем прочим крайне крутым, что требовалось.

Но в нашей жизни все очень быстро меняется: мобильники, часы, одежда одноклассников становились все круче.

Саша и Паша видели это и понимали, что им не угнаться. Они же все-таки были неглупыми и понимали, что ресурсы родителей ограниченны.

Они попробовали компенсировать другим – обращались с учителями грубее всех, говорили девчонкам до предела откровенные вещи, воткнули в уши самые большие серьги, однако правильных пацанов это не могло обмануть: крутизна ими принималась лишь в полном комплекте. И они не считали Пашу и Сашу своими.

Паша и Саша заболели одновременно. Им снились ужасные сны, что они приходят в школу в обычных брюках, обычных рубашках и обычных ботинках, без мобильников, без браслетов и часов, без татуировок – и над ними хохочет вся школа.

Друг с другом они сначала почти не общались – чтобы одноклассники не заподозрили их в желании дружить с не крутым пацаном. Но однажды после школы, встретившись на улице, разговорились. Поняли, что у них общие проблемы и стали дружить тайно.

Но это им не помогло: от нервного расстройства, от сознания того, что они не такие, какими надо быть, у Паши случались дома истерики, а Саша вообще начал падать в обмороки.

Родители уже думали, где и как их лечить, но однажды к Саше и Паше подошла в школе медсестра и позвала обоих в свой кабинет.

Там их ждал человек с седоватой бородой. Смешноватый такой человек. То ли доктор Айболит, то ли академик Павлов.

Но этот смешноватый доктор оказался хитроумным, разговорил Сашу и Пашу, они признались в своих страхах. После этого друзья пошли в класс и смирно досидели там до конца уроков, переглядываясь. А потом вместе вышли из школы – и больше их никто не видел. И ничего подозрительного не заметили. Кто-то припомнил, что в это время у школы стояла машина «пирожок», которая потом уехала, но с исчезновением Паши и Саши это не связали. Мало ли какие машины где стоят и потом уезжают.

Никто не знал, что доктор Страхов увез их в свое подземелье – лечить.

Бояне

Наконец лабиринты кончились, братья и Людофоб вышли в освещенный коридор. Он закруглялся в обе стороны, видно было несколько дверей – одинаковых, белых, без номеров и надписей.

– Мы пришли? – спросил Ник.

– Почти. Все, я дальше не пойду, – мрачно заявил Людофоб. – Там везде люди. А я еще не отдохнул от них.

– Странный вы какой-то! – сказал Ник. – То идете, то не идете! Так нельзя!

Вик тихонько дернул его за рукав: ему не хотелось ссориться с Людофобом. И не хотелось, чтобы тот уходил – все-таки хоть что-то объясняет.

– Мне кажется, вам не следует долго быть без людей, – произнес он тоном деликатного и мягкого совета.

– Почему это?

– Чем дольше вы будете без них обходиться, тем дольше продлится лечение.

Людофоб понурился:

– И доктор Страхов то же самое говорит… Но – страшно. Нет. Даже не просите. У меня истощена вся нервная система.

– А вы бы сами попробовали кого-нибудь напугать, – предложил Ник.

Людофоб хмыкнул:

– Пробовал.

– Получилось?

– Даже слишком. Начал бояться сам себя. Это еще хуже – от себя-то не скроешься. Я же любофоб, а не самофоб.

– Самофоб – тот, кто боится сам себя? – догадался Вик.

– Точно. Вы на них еще полюбуетесь.

– Все равно, вам надо преодолевать страх, – гнул свою линию Вик. – Иначе он никогда не пройдет.

– А я чем занимаюсь? Я даже позавчера толкнул одного старика! – похвастался Людофоб. – И не испугался!

Тут он задумался, глаза его подернулись мечтательной дымкой.

– Знаете, – доверительно сказал он. – Меня с детства все обижали. Били по затылку, по шее, по спине… По всяким местам. А я – никого. Ни разу. Я никому никогда не дал даже элементарного подзатыльника! Я вижу, вы здоровые мальчики. Не опасные. Может, вы позволите…

Людофоб умолк.

– Чего позволить-то? – спросил Ник.

– Дать мне или тебе подзатыльник, – объяснил ему Вик, уловивший ход мыслей Людофоба.

– Да, – подтвердил Людофоб и смущенно опустил глаза. – Я совсем тихонько. Один разочек. Совсем-совсем чуть-чуть. И мне сразу станет легче!

– Еще чего! – рассердился Ник. – С какой стати мы будем терпеть?

Но Вик отнесся к этому не так категорично.

– Ладно, – сказал он. – Если вам действительно будет от этого легче, можете меня слегка стукнуть. Но совсем слегка, а то я обижусь!

– Что я, не понимаю?

Людофоб поднял дрожащую руку, поднес ее к затылку Вика, закрыл глаза и даже не ударил, а только слегка прикоснулся. Но тут же отскочил, упал на землю и закричал:

– А теперь бейте меня! Убивайте!

– Никто вас не будет бить и убивать, – успокоил его Вик. – Вставайте и пойдем дальше.

Людофоб медленно встал, недоверчиво глядя на братьев.

И вдруг улыбнулся:

– А это было неплохо! Мне в самом деле немного полегче! Что ж, пойдемте!

И он уверенно открыл первую попавшуюся дверь.

Но братьев при этом все-таки пропустил вперед.

Они оказались в огромной комнате. Можно даже сказать в цеху, настолько она была большая. Но в цеху стоят станки, а здесь были обычные столы, разделенные невысокими перегородками, поверх которых торчали макушки людей. Все эти люди сидели за компьютерами и напряженно работали. Между секциями муравьиными ручейками сновали другие люди, разнося трудящимся какие-то бумаги и унося от них другие. Эти бумаги стекались в застекленные кабинеты, расположенные равномерно по всему пространству помещения, а из них в свою очередь попадали в центральный кабинет, самый большой и не застекленный, а из чего-то непрозрачного, но, впрочем, даже на вид непрочного. Что-то вроде фанеры.

Еще тут везде были часы, на стенах по всему периметру, с равными промежутками, над каждым столом, расположенные так, чтобы каждый сотрудник видел свой циферблат, и все эти часы стучали, именно стучали, а не тикали, будто единый огромный механизм, что опять-таки делало помещение похожим на цех, только что здесь производили? Время?

Никто из присутствующих не обратил внимания на Ника, Вика и Людофоба.

Только один, совсем молоденький сотрудник, мимо которого они проходили, шмыгнул глазами их в сторону, но тут же спохватился, покраснел, быстро оглядел окружающих – не заметил ли кто его проступка, с ужасом посмотрел на свои часы и с удвоенным рвением погрузился в работу, щелкая по клавишам компьютера и уставившись в монитор. При этом он шевелил губами, помогая себе печатать какой-то текст.

– Ничего себе, – сказал Ник. – Я такого никогда не видел.

– А над чем они работают? – спросил Вик Людофоба.

– Это неважно.

– Но они здоровые?

– Больные, конечно. Тут нет здоровых.

– А чем они больны?

– Доктор Страхов называет их бояне.

– Баяны? – не расслышал Ник.

– Бо-я-не! – по слогам повторил Людофоб. Он сказал это слишком громко – все, кто находились поблизости съежились и пригнулись. Людофоб продолжил объяснять шепотом: – Бояне – то есть те, кто БОЯтся НЕ успеть, не угодить, не сделать.

– Чего не сделать? – не понимал Ник.

– Чего-нибудь, что им велено.

– Придурки, – хмыкнул Ник.

Это замечание задело Людофоба. Бояне, хоть и больные, были его соотечественниками в этой подземной стране, и он решил за них вступиться.

– Ты сам из таких, – сухо сказал он Нику.

– Я?!

– Конечно. Вот, например, ты учишь уроки. Допустим, по географии.

Пример Нику не понравился.

– Я ее не очень люблю, – сказал он. – У нас по географии такая фашистка – заставляет наизусть учить, когда что открыли. Какая разница, открыли и открыли. Я еще понимаю про климат. Хотя тоже – зачем? Надо будет куда-то поехать или полететь, в Интернете посмотрю, какой там климат и какая погода, вот и все!

– Но ты все-таки учишь? – с многозначительной улыбкой спросил Людофоб. – Даже про какую-нибудь Антарктиду, куда уж ты точно никогда не полетишь. Зачем?

– Как зачем? Могут спросить. Двойку поставить.

– Дело не в этом, – вмешался Вик. – Знать про Антарктиду тоже нужно, потому что…

Но Людофоб не дал ему договорить, зачем нужно знать про Антарктиду.

– Минуточку, молодой человек! – сказал он ему. – Вопрос не к вам. Значит, ты боишься не выучить про Антарктиду потому, что боишься не угодить учительнице? – допытывался он у Ника.

– Надо еще мне ей угождать! Говорю же – чтобы двойку не получить.

– Это одно и то же. Суть в чем? Тебе не знания нужны, ты боишься не выучить! Не сделать! Не угодить! Назвать можно как угодно. Это и есть признак болезни – делать что-то не потому, что это нужно тебе, а потому, что нужно кому-то другому.

– Почему же другому? – опять попытался вмешаться Вик, но Людофоб поднял руку:

– Не кипятись. Я не говорю, что твой брат болен, я говорю, что в нем есть признаки болезни. А эти все – больные насквозь. Они каждую минуту и каждую секунду боятся. Не угодить, не сделать, не успеть.

– И от этого здесь лечат? – спросил Вик.

– Само собой.

– А мне кажется, они какие-то неизлечимые, – оглядел Вик зал. – В такой обстановке окончательно свихнешься.

– Не нашего с вами ума дело! – оборвал его Людофоб. – Профессор Страхов знает, что делает. Конечно, если бы не противодействие БГ…

– БГ? Это какой БГ? Это такой, вроде того, рок-музыкант, что ли? Борис Гребенщиков? – заинтересовался Ник.

– Какой еще Гребенщиков? – поморщился Людофоб. – Это Борис, да, но не Гребенщиков, а Гаврилович, поэтому сокращенно БГ. Правда, некоторые говорят, – хихикнул Людофоб, – что это означает – Бешеный Генерал. Потому что он и вправду генерал и, возможно, действительно бешеный.

– А зачем столько часов и почему они так громко стучат? – спросил Ник. – С ума сойти можно.

– Бояне боятся времени.

– Зачем тогда их нарочно пугать? Они же еще больше бояться будут!

Людофоб кивнул:

– Это и хорошо. Не будет страха – нечего преодолевать. А они должны преодолеть.

– Запутано тут у вас все, – сказал Вик.

– Не без этого, – согласился Людофоб. – А как иначе? Люди боятся путаницы, значит, она должна тут быть.

Он сказал это так, словно даже гордился, насколько хитроумно все устроено в Стране Страха.

Страхолюбы

Они прошли эту огромную комнату и попали опять в царство лабиринтов, но благоустроенных, освещенных. Они вели через склады, мастерские, кухни и пекарни: жизнеобеспечение Страны Страха было налажено неплохо. Тут везде тоже трудились бояне, объяснил Людофоб. Всех он страшно боялся, шарахался от них, хотя никто не обнаруживал намерения его обидеть.

Потом опять был коридор с дверьми.

Людофоб отказывался идти дальше.

– Мне надо передохнуть! Я видел уже столько людей, что просто изнемогаю от страха! – жалобно говорил он.

– Никто вам ничего не сделал, – заметил Вик.

– Да уж лучше бы сделал! А то ждешь, ждешь… Вы знаете, как это страшно – ждать?

– Знаем, – заверил Вик. – В приемной зубного врача сидели.

– Ну хорошо, – сдался Людофоб. – Провожу вас, сделаю доброе дело. Но у меня просьба…

– Что, опять подзатыльник? – догадался Вик.

– Да. Крохотный. Маленький. Легкий! – Людофоб показал кончик пальца, демонстрируя, каким будет подзатыльник.

– Ладно, – согласился Вик. – Если вам это поможет вылечиться…

– Очень! – заверил Людофоб.

И отвесил Вику подзатыльник, который был гораздо крепче и увереннее первого.

– Э, вы что это? – вскрикнул Вик. – Мы так не договаривались!

– Извини… Рука сорвалась…

Людофоб, заглаживая вину, бросился к двери, распахнул ее.

Братья вошли – и обомлели.

Они ожидали увидеть что угодно, только не это.

Они поняли, почему Страну Страха называют именно страной.

За дверью оказалась галерея – вдоль каменной стены огромной пещеры. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась долина с зелеными холмами, рощами, причудливыми скалами, посреди долины находился небольшой город, дальше виднелись какие-то однообразные строения вроде казарм. Самое удивительное, что здесь было и голубое небо, и облака, и даже солнце!

– Этого не может быть! – сказал Вик. – Это противоречит законам природы.

– Много ты знаешь, – возразил Ник. – На то она и природа, какие хочет законы, такие и установит.

– Красиво? – спросил Людофоб.

– Да, – согласился Вик. – Но это ведь все искусственное?

– Неважно. Солнце греет, трава как настоящая, какая разница? Нет, само собой, это не солнце, просто тут создали условия, близкие к натуральным. Там какой-то плазменный шар или что-то, я не интересовался. Тут даже дождь идет! Если бы не катаклизмы, – вздохнул Людофоб.

– А они тут бывают?

– Еще какие!

Братьев это не испугало. На всей земле случаются катаклизмы, что ж теперь, не жить? А пока – солнце светит, трава так и манит, чтобы пробежаться по ней. Они хотели спуститься, но шли и шли по галерее, а лестницы вниз не видели.

– Тут спуск есть вообще? – повернулся Вик к Людофобу, который шел с загадочной мечтательной улыбкой.

– Нет, здесь спускаются по-другому.

– А как?

Людофоб промолчал и посмотрел на Вика многозначительно.

– Что, опять подзатыльник?

Людофоб застенчиво кивнул.

– Ну уж нет, хватит! Сами найдем спуск!

Вик бодро пошел впереди. Но спуска нигде не было, галерея тянулась и тянулась, пока не уперлась в боковое ограждение.

– Ладно! – сказал Вик. – Но учтите, если вы больно стукнете, я… Я обижусь.

«А я его сам тогда стукну», – подумал Ник.

Людофоб приблизился к Вику, поднял руку.

– Отвернись, – попросил он Ника. – А то я стесняюсь.

Ник сделал вид, что отвернулся, а сам подсматривал краем глаза.

Людофоб размахнулся и так треснул Вика по затылку, что тот слетел с ног.

Ник тут же бросился к обманщику, чтобы тоже стукнуть его как следует.

Но тот упал, скрючился и по своему обыкновению заныл:

– Бейте меня! Убивайте!

Ник замахнулся ногой.

– Не трогай его, – сказал Вик, поднимаясь и щупая затылок. – Он же больной, что с него взять? Хватит лежать, показывайте, где спуск!

Людофоб медленно встал, опасливо посматривая на братьев и нажал на что-то, что было под перилами. Часть галереи, где они стояли, тут же начала медленно и плавно опускаться.

Вик смотрел вверх. Он увидел, что вся галерея разделена на подобные платформы, а вдоль стены идут полозья, по которым эти платформы опускаются и поднимаются.

«Как же я не догадался, – с досадой подумал он, – я же видел эти полозья!»

Платформа опустилась вниз.

Они сошли на траву – необыкновенно яркую, сочную, густую, похожую на искусственный газон. К тому же не было ни цветов, ни пчел и шмелей, ни бабочек. Вик сорвал травинку, потер ее в пальцах, понюхал. Никакого запаха.

Тут вдали показался грузовой автомобиль с кузовом, закрытым тентом защитного цвета. Людофоб тут же сел на траву и закрыл голову руками.

– Вы чего? – спросил Ник.

– Охрана!

– Ну и что? Это нам надо бояться, мы чужие, а вы тут свой.

– Они солдаты. Они в форме. А человек в форме только наполовину человек, а наполовину он часть целого, так говорит доктор Страхов, – монотонным и безнадежным голосом произнес Людофоб. – Поэтому человек в форме действует не как человек, а как представитель целого, а целое ему разрешает быть не человеком, поэтому он часто не человек.

– Ты чего-нибудь понял? – спросил Ник Вика.

– Не очень, – честно признался Вик.

Машина подъехала на большой скорости, резко затормозила, из кабины выскочил командир с красными восьмерками на черных погонах. А из кузова высыпали солдаты. У них на погонах были четверки, двойки и вовсе единицы.

– Стоять! – крикнул командир.

– Лежать! Лицом к стене! Руки за голову! На колени! Не двигаться! – вразнобой загомонили солдаты.

– Здесь я командую! – зарычал на них командир.

– Есть! – громко ответили солдаты.

– Схватить! Обыскать! Связать! – завопил командир.

Вика и Ника схватили, обыскали и связали.

Набросились и на Людофоба, но тот вдруг взвизгнул и начал убегать от солдат. Убегал он странно: не куда-то в сторону, вдаль, а зигзагами здесь же, словно внутри невидимого круга, не выходя за его пределы. Видимо, совсем убежать он боялся, но и того, что его схватят, тоже боялся. Вот и бегал, увертываясь от солдат, при этом вскрикивал:

– Да поймайте вы меня уже наконец!

И его наконец поймали.

Людофоб расплакался, задергался в руках солдат, но, когда его связали, тут же успокоился и сказал:

– Давно бы так.

Пленников погрузили в машину и повезли.

Они сидели на полу, а солдаты расположились на скамейках.

Один из них, совсем молоденький, со светлой челкой, выбивающейся из-под шлема с поднятым пластиковым забралом, посмотрел на ребят с любопытством и приветливо – так показалось Нику.

И Ник на всякий случай ему улыбнулся.

Тут же челюсти солдата твердо сомкнулись, глаза стали колючими и жесткими, он сказал угрожающе и презрительно:

– Ну, ты! – И замахнулся дубинкой.

Тут же все остальные нахмурились, взмахнули дубинками и хором сказали:

– Ну, ты!

– Как роботы, – шепнул Ник Людофобу. – А может, они и вправду роботы?

– Нет, они живые, – прошептал Людофоб. – Но больные. Они – страхолюбы.

– Это еще что? – спросил Вик.

Вместо ответа Людофоб вдруг тоненько пропел:

– Наша сила велика…

И тут же солдаты грянули:

Наша сила велика, ка-ка, ка-ка!

Одолеем мы врага, га-га, га-га!

Сделай из живого трупа, упа-упа, упа-упа!

И получишь миску супа, упа-упа, упа-упа!

Они пели все дружнее и громче, а слова песни становились все глупее и задорнее.

– Это их марш, строевая песня, – шепотом пояснил Людофоб. И, пользуясь тем, что солдаты самозабвенно пели, вкратце рассказал братьям о страхолюбах: это те, кому доставляет наслаждение видеть страх другого человека. Таким образом они преодолевают свой собственный страх, а заодно у них растет уважение к себе. Очень часто страхолюбы становятся начальниками и наводят ужас на подчиненных. Собственно, в этом и заключается их главная цель: не возглавлять коллектив, не руководить работой, а именно наводить на подчиненных ужас и любоваться результатом. Чаще же всего страхолюбы поступают на военную службу или в милицию: там неограниченные возможности для возбуждения страха в других людях.

– И ваш доктор их лечит? – спросил Вик.

– Он всех лечит. Хотя БГ считает, что эти люди – самые здоровые. И всех надо такими делать.

– Ага, и в форму всех одеть! – хмыкнул Вик.

– Именно! – подтвердил Людофоб. – БГ считает, что форма делает сильнее. И Страхов с ним согласен, но только отчасти. Конечно, человек в форме смелее, но зато он намного трусливее, когда остается без формы. А ведь ее надо когда-нибудь снимать. Поэтому БГ заставляет солдат даже спать в форме.

Пока они так беседовали, у солдат возник конфликт. Один из поющих, надрываясь изо всех сил, косился на своего соседа, того самого солдата со светлой челкой, и вдруг, оборвав песню, заявил:

– Он не поет!

– Пою! – возразил солдат с челкой.

– Не поешь! Ты только рот разеваешь!

– Ну, разеваю, – не стал дальше спорить солдат. – А зачем, если у меня ни слуха, ни голоса? Только вам песню портить!

– Все поют – и ты должен петь! А не хочешь – получай!

И любитель хорового пения стукнул парня с челкой дубинкой по каске. То же сделали и остальные – на бедную голову безголосого солдата посыпался град ударов. И тот принял это как должное.

И солдаты вновь заорали свою песню. На этот раз парень с челкой старательно пел, как и все, страшно при этом фальшивя, хор стал ужасающе разнобойным, но звучал даже более грозно, чего и хотелось солдатам.