Текст книги "Дар Владимира Даля"

Изба

В приведённой на с. 35 загадке месяц (краюшка хлеба) стоял над бабушкиной избушкой. А ещё ты слышал о сказочной избушке на курьих ножках, где живёт Баба-Яга; об избе лубяной, в которой жил зайчик, и об избе ледяной, где селилась лиса. Древняя Русь была страной лесной, сельской, и все её главные жители – крестьяне обитали в избах.

Деревня на берегу реки.

Картина художника И. И. Левитана. 1890 г.

Что же такое изба? Какие бывают избы? Как они устроены? Обратимся к словарю Даля.

«ИЗБА΄ – крестьянский жилой деревянный дом». Это – основное значение слова. В старину, однако, избой называли и «внутренний покой в деревянном царском дворце», и присутственное место, приказ (как мы сейчас бы сказали: учреждение или офис). А избушкой могла быть будка, сторожка, караулка, вообще «маленькое жильё разного вида». Но мы вернёмся к самому первому значению – крестьянской избе.

Избы рубят из брёвен и обычно не красят. Тем не менее их различают «как бы» по цвету: красная, белая и чёрная. Кра΄сной (красивой) называли избу с большим переплётным окном; бе΄лой – ту, в которой печь с трубою, дым выходит на улицу и потому внутри нет копоти; а чёрной или ку΄рной – избу без трубы.

Мало было срубить (построить) избу. Её требовалось ещё хорошенько обогреть: истопить печь и всё холодное время года поддерживать в доме тепло. Поэтому наше знакомство с русской избой мы начнём с самого начала, как говорится, «от печки».

Печь

Печь, пе΄чка, пещь – «снаряд для топки, для разводки в нём огня». Именно снаряд. Так называли не только оружие, но инструмент, машину, вещь.

Русскую печь складывали из кирпича мастера-печники. Печь включала опе΄чь – основание; под – подошву внутри печи; под подом помещался свод, впереди него – оча΄г; вверх уходило ха΄йло – туда шла тяга (дым); в проходе сквозь потолок начиналась труба΄, поднимавшаяся дальше над крышей; а бока печи называли зеркала΄ми: они излучали тепло.

Считалось, что печь надо класть на новолуние – теплее будет. На печке лежали, грелись старые и малые. В обширном пространстве внутри неё парились, как в бане. Печь вошла во множество пословиц. С хорошим человеком поговорил – словно у печки погрелся. Лежи на печи да ешь калачи – жизнь беззаботная. Печным теплом в дорогу не ездят, – то есть одевайся в путь потеплей. Пока баба с печи летит, 77 дум передумает – короткие бабьи думки.

Русская печь

А я в детстве хотел быть моряком, носил матроску и мечтал о кортике. Когда же у меня что-то не ладилось, валилось из рук, папа в шутку поддразнивал: «Моряк – с печки бряк!»

Но кроме всего прочего в печи готовили пищу, так что самое время поговорить о еде.

Еда

Если ты решишь поискать слово еда в первом томе Далева словаря и раскроешь его на букву «Е», то обнаружишь совсем другое значение: ЕДА΄ по-церковнославянски означает когда΄, ра΄зве, не΄что. Но разве еда уже не еда?.. Оказывается, даже в словаре не так-то просто разыскать обыкновенную еду, не ту, которая «когда, разве, нечто», а ту, которую едят.

Дело в том, что при Дале по правилам тогдашнего правописания слово еда в интересующем нас значении начиналось с буквы «ять» – ѣ и потому изображалось на письме как ѣда, а буква «ять», упразднённая в 1917 г., шла в старом алфавите после мягкого знака, то есть искать ѣду следует не в первом томе, а в последнем, четвёртом.

У слова еда много синонимов – слов с близким значением: я΄ство, снедь, бра΄шно, выть, стра΄ва, пи΄ща, сыть, блю΄до, ку΄шанье, харч, приспе΄шка. Ясно, что не все они годятся в любом случае. От контекста (общих обстоятельств речи) зависит, когда какой синоним избрать. Была в старину форма ѣжка. От неё осталось слово сладкоежка. Про тех, кто плохо ел, говорили: Семеры едоки, да все чудаки: только ложки полощат! А про едоков добрых сказывали: Скорый едок, спорый работник. Считалось, что тот, кто быстро, аккуратно, красиво ест, тот и быстро, аккуратно, красиво работает. Поэтому бывало, что перед тем, как нанять работника, ему устраивали экзамен, но не «по специальности», а по еде.

Крестьянский обед.

Картина художника М. Шибанова, крепостного князя Г. А. Потёмкина. 1774 г.

М. Шибанов был одним из первых русских живописцев, посвятивших своё творчество изображению быта крестьян.

Про того же, у кого разгорелся аппетит и кто никак не наестся, говорили: едун напал.

От еды произошло слово е΄дкий, оно означает «всё съедающий». Е΄дкостью славятся химические вещества – кислоты и щёлочи. Когда я учился в Менделеевском институте и выполнял лабораторные работы, пальцы у меня были жёлтые от кислот, а халат местами – прожжённый, в мелкую сеточку… Но и люди встречаются едкие – сварливые, язвительные. А уж Баба-Яга, та вообще всех поедом ест!..

Между прочим, в словарной статье ѣДА приведён такой пример из разговорной речи: беззубому не еда, a майка. Как ты думаешь: что это значит? При чём тут майка? Что – беззубый вместо еды майку надевает или жуёт её?.. Вряд ли. Скорей всего, майка – это своеобразная форма существительного маята, и тогда смысл поговорки состоит в том, что беззубому не еда, а маята.

Но вот мы говорим-говорим о еде, а до самой еды никак не дойдём. Вначале нам совсем не та еда попалась. Потом та, но только слово. А где же настоящая еда, которую можно в рот положить? Конечно, дома и солома съедома, а всё-таки – что стряпали на русской печке мамы и бабушки, тётушки и сёстры? Что они варили, парили, тушили; томили, жарили, сушили? Какими были крестьянские разносолы?

Парили репу.

Варили щи капустные.

Варили уху.

Пекли картошку.

Тушили говядину с гречневой кашей.

Варили полбу – пшеничную кашу.

Жарили поросят в картошке.

Варили кисели клюквенные, овсяные.

Сушили грибы, развешивая ожерельями на нитке вдоль

печи.

Сквашивали молоко: делали простоквашу.

Томили молоко: делали из парного топлёное.

А ещё пекли хлеб; пироги да пышки, блины да коврижки…

А избушка на курьих ножках, так та вообще пирогом подпёрта, блином покрыта!

Ну наконец-то мы добрались до настоящей еды. И то верно: соловья баснями не кормят. Отложи книжку. Пойди поешь как следует, а потом возвращайся в нашу избу.

Углы

Говорят: Красна изба углами, а обед пирогами. Давай теперь не заблудимся в четырёх избяных углах. Попробуем в них разобраться. Почему именно углами красна изба? Чем один угол отличается от другого?

Даль подробно описывает устройство русской избы.

«Изба делится на четыре угла: по одну сторону входа стряпной, бабий кут и печь; по другую хозяйский кут (кутник нижний) или коник от койки, род ларя для поклажи упряжи и пожитков; прямо против печи печной угол или жернов-угол (он же кут, кутной), где стоит ручной жернов, где бабы работают; прямо против коника наискось противу печи, красный; большой или верхний угол, с иконами и столом».

Значит, изба, по Далю, имеет четыре угла:

стряпной с печью;

хозяйский с ларём;

жернов-угол с ручным жерновом;

красный с иконами и столом.

Мать учила дочку: «В одной избе разными вениками не мести: разойдётся по углам богатство». С веником связано всякое колдовство. Если, например, у ткачихи рвалась нить, то сквозь веник девять раз проливали воду и лили её на дверные петли…

Это хорошо, что мы до веника дошли, потому что в чистой избе и осмотреться приятно.

Утварь, убранство

Прежде всего снова обратим внимание на печь. Допустим, мы её растопили. Огонь полыхает в очаге. Зеркала печки (её бока) нагрелись – не дотронуться. А как на ней еду приготовить? Как к ней подступиться?

Нужна кухонная утварь. И первым делом кочерга΄: заслонку отворить, пошуровать угольки, полешко поправить. «Клюка, однобокий железный костыль для сгребанья жара» – вот что нам требуется. Кочерга в печи хозяйка.

Гудит огонь. Варятся, клокочут щи в чугуне – литом чугунном горшке. Пора его из печи вытаскивать. А чем? Для этого приспособлен ухва΄т – «род железных вил, которыми ставят в печь и достают горшки, чугуны». С ухватом никакой жар не страшен. С ухватом баба – хоть на медведя!

Достали. Остудили. Поставили на стол. Все домочадцы садятся вокруг чугуна и по очереди хлебают ложками щи, а про людей совсем тёмных, необразованных говорили: Лаптем щи хлебает. А кто вперёд других свою ложку сунуть норовит, без очереди, тот может от отца и на орехи заработать – получить взбучку. Если щи мясные, то мясо делится отдельно.

Поели. Время трудиться. И пока Егорушка-сосед то свистит на полу глиняной свистулькой, то морковку сладкую мусолит, матушка Наталия идёт к своим резным туесам – берестяным кубышечкам с крепкими крышками и пересыпает в один – гречу, в другой – овёс, в третий – пшено, чтобы мышки не подкопались.

Бабушка Алёна взялась за прялку – тянуть, крутить нитку из кудели. Маша за иглу – вышивать. Катюшка с Алёнкой за коклюшки – кружева плести. А кстати, ты знаешь, что такое коклюшки? Смотрим у Даля. «КОКЛЮШКА, точёная палочка, с утолщеньем к одному концу и шейкою с пуговкой на другом, для намотки ниток и плетенья поясков и кружев». Кружева плели на особых подушечках, их называли кутуза΄ми. Говорили: куту΄з да коклю΄шки – балахонские игрушки! А Балахна славилась своими кружевницами. Про них сказывали: Балахонские кружевницы плести мастерицы! Но смысл тут был двойной: и кружева плести, и сплетничать. Могли, конечно, кружевницы за работой и посудачить, однако все пересуды давно позабылись, а кружева остались. Любуйся! Вот они – узорчатые ленты, тесьма из ниток, шёлка, золота, что плетутся коклюшками на кутузе. Не потому ли ещё наши солдаты 1812 года так любили своего главнокомандующего, фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова, что, в отличие от нас, хорошо знали: Кутузов-то он Кутузов, а иначе сказать Подушечкин…

Бураки (ед. ч. бура΄к) – берестяные сосуды для питья. Северная Двина. XIX в.

Из бураков пили пиво, брагу, мёд. Во время летних работ в бураках брали питьё в поле: берестяные стенки не пропускали тепла и даже при сильном зное вода или квас оставались холодными.

Прялки. Вологодская губерния

Прядильный гребень, вставленный в донце.

Городецкий уезд Нижегородской губернии. XIX в.

Домовой

А когда все угомонятся, улягутся спать на полати, когда в избе станет совсем темно и месяц заглянет в окошко, вдруг кто-то застучит, завозится, вылезет из печки – чумазый да лохматый. Прыгнет на сундук с богатством. Это дедушка домовой – хранитель и обидчик дома.

Даль пишет про домового: «Он особенно хозяйничает на конюшне, заплетает любимой лошади гриву в колтун, а нелюбую вгоняет в мыло и иногда осаживает её, разбивает параличом, даже протаскивает в подворотню. Есть домовой сараяшник, конюшник… женский банный волосатка; всё это нежить, не человек, не дух, жильцы стихийные, куда причисляют полевого, лешего, кикимору, русалок… и водяного; но последний всех злее, и его нередко зовут нечистым, сатаной. Домового можно увидеть в ночи на Светлое Воскресенье в хлеву; он космат, но более этой приметы нельзя упомянуть ничего, он отшибает память».

Сундук.

Северная Двина. Первая четверть XVIII в.

Сундуки (нередко окованные, со скобами, как на нашем рисунке) и коробы – «коренная русская утварь, – поясняет в словаре В. И. Даль. – Макарьевские сундучники снабжают товаром своим всю Русь и Закавказье, Хиву и Бухару; у них по шесть сундуков и более вставляются один в один».

Сундуки украшали, расписывали яркими красками. На изображённом сундуке нарисованы стражники, охраняющие замки. Известна такая загадка про сундук: «Отцова сундука не подымешь, матушкина столечника (скатерти. – А. С.) не скатаешь, братнины коня не обуздаешь». Отгадка: земля, снег, ветер.

Ты скажешь: «Все это сказки. Никаких домовых не бывает». А теперь представь себе затерянную в полях, лесах да болотах дальнюю деревню, до которой ни весной, ни осенью не добраться: все дороги развезло, если они есть. Коротко русское лето, а зима ох и длинная! Ночи долгие, дни короткие. Кругом бродят хищные звери, летают непуганые птицы. Тут что угодно причудится, и воображение вызывает из воздуха духов леса и поля, луга и дома. Оно наделяет их волшебными свойствами – добрыми и злыми; всем тем, чего хотелось бы человеку и не хотелось, чего он боится. Так рождаются сказки, полные желаний, смысла и поэзии. Мир одухотворяется. То, что казалось мёртвым, бездушным, оживает, становится близким, хоть порой и страшным.

Вот – домовой. Обычно он живёт в углу за печкой. Ему туда нужно бросать мусор, чтобы домовой не перевёлся. Обращаться к нему следует ласково, с почтением, называть не иначе как дедушкой, соседушкой, кормильцем, хозяином, доброхотом. Не сомневаться в том, что он желает дому добра. Можно верить, что у домового есть семья: жена и детки. Жену домового зовут Маруха, а его самого в древности звали Мара. Домового нельзя дразнить и обижать, а то ещё неровён час разобидится и может даже защекотать до полусмерти, придушить во сне. Но проказы его бывают и добрыми, смешными. Мамы, бабушки знают, как с ними бороться. Домовой любит всё прятать и перепрятывать так, что нужную вещь никак не найдёшь. Тогда Наталия обращается к нему с просьбой: «Чёртик, чёртик, поиграй и назад отдай!» А если это не помогает, то чашку перевернёт или ножку у лавки узелком подвяжет. Глядь, пропажа и сыщется…

Домовой.

Рисунок художника В. В. Владимирова для открытого письма. Начало XX в. (Текст пишется в верхней четверти рисунка.)

Картинки народного быта. Седьмой с фонарём

Долгие годы Владимир Иванович Даль наблюдал простонародный быт – повседневную жизнь людей разного положения, разных званий: деревенских мужиков, городских дворников, офицерских слуг – денщиков, уральского казачества… На эту особенность В. И. Даля обратил внимание его современник, критик В. Г. Белинский: «Изо всех наших писателей он (Даль. – А. С.) особое внимание обращает на простой народ, и видно, что он долго и с участием изучал его, знает его быт до малейших подробностей». Здесь для нас одинаково важны и детальное знание быта, и то участие, с которым быт изучается, то есть большая симпатия к предмету изучения.

Свои наблюдения Владимир Иванович записывал в форме достоверных рассказов – очерков. Главное их достоинство – подлинность. Как было в жизни, так и легло на бумагу. Ничего не придумано, зато всё увидено. Все подробности – внешность героя, его характер, манера говорить – строго документальны. Вместе с тем речь идёт не столько о конкретных Григории, Якове или Маркиане, сколько о типичных для данной профессии или звания людях, обобщённых под именами: Григорий, Яков, Маркиан. Именно очерки Даля позволили критике заговорить о нём как об одном из родоначальников нового направления в литературе – так называемой «натуральной школе». Это особый вид русского реализма, вершина которого воплотилась в гении Н. В. Гоголя.

Нередко очерк основан на курьёзе или цепочке анекдотических положений, в которые попадает герой. При этом чёткий сюжет отсутствует. Очерк более или менее статичен, как статичен живописный портрет. В нём ничто «не мелькает». Но именно это и позволяет нам насладиться «остановленным мгновеньем» во всей полноте.

Не задерживаясь на многих частностях, перелистаем некоторые картинки народного быта, зарисованные Владимиром Ивановичем Далем. Я буду давать «картинку», то есть прямую цитату из Даля, и коротко пояснять хотя бы некоторые моменты, а вообще-то мне бы хотелось подать тебе каждый на блюдечке с голубой каёмочкой.

«Шесть человек крестьян убирают у помещика подвал, укладывают зелень, коренья <…> седьмой стоит с фонарём на светлом месте у самых дверей».

Обрати внимание: мужик держит фонарь не там, где темно, а «на светлом месте», где и без фонаря всё видно.

«На дворе перепадает дождь…»

Крестьяне решили отдохнуть. То ли работа их притомила, то ли так… настроения нет, погода плохая.

«Все стоят, облокотившись на заступы, кирки, и зевают на Божий свет». Знакомая картина.

«Ещё мужик подъехал с возом соломы к подвалу, просит пособить ему свалить; ни один не отвечает, не трогается с места. Тот кричит, бранится, спрашивает их раз десять: «Аль вы оглохли?» Наконец, плюнув, сваливает сам кой-как солому наземь, выворотив воз, и уезжает».

Мужики стоят неподвижно, как изваяния.

«Приходит староста: «Что-де вы, дураки, чего глядите, солома перемокнет, что не таскаете в подвал?» – «А нам что? Вишь, ещё наряд не пришёл; там двоих нарядили солому таскать».

Очень узнаваемо: «А нам что?» Солома-то не наша, барская. Пусть хоть и перемокнет. Подумаешь, большое дело… Вот ход мысли холопа. Поскольку труд подневольный, то и пропади всё пропадом. Но потом мужик себя оправдывает. Оказывается, «наряд не пришёл».

Староста возмущён таким поведением, таким равнодушием к делу.

«– Да вы что ж, сложа руки, глядите? а? Чтобы перемокла солома, да после всё перегноит?..

Шестеро принялись нехотя убирать солому; седьмой всё ещё стоит с фонарём.

– Ты чего, осёл, глазеешь? – обращается к нему староста.

– Чего? – Ничего, – отвечает мужик.

– Да что ж ты не пособишь скорее солому перетаскать?

– Да вишь у меня фонарь в руках!»

Можно, как староста, возмущаться тем, что мужики – лодыри; что так лентяйничать и смех и грех. Но вопрос: а почему они не хотят работать? Наверно, потому, что работа томит своим однообразием, но главное, потому, что трудиться надо не на себя, а на барина. Между тем открыто протестовать мужики не могут. Их протест выливается в хорошо известную форму: они как бы есть, а вместе с тем – по результату – их как бы и нет: стоят, опершись на заступы; ждут наряда, то есть собственной инициативы – ноль. И конечно, «венец» этого безделья (и скрытого отпора) – седьмой с фонарём. Таскать солому ему невмочь, вот он и занял среди бела дня на светлом месте обе руки фонарём. Так что и во времена Даля каждый седьмой на Руси умел отлынивать от работы, изображая себя источником света. И может быть, по большому счету был прав, ведь человек создан для свободного труда, а не для нудной неволи. Но это уже «философия», углубляться в которую В. И. Даль не располагает.

Знай службу: плюй в ружьё, да не мочи дула!

Весно΄тки, весня΄нки, вешняки΄

Помнишь, как старик-годовик выпускал из рукава птиц-месяцев?

«Махнул старик-годовик второй раз – и полетела вторая тройка. Снег стал таять, на полях показались цветы».

Птицы-месяцы вылетали по трое. Каждая тройка – в р е м я года. Вначале пролетели три з и м н и х месяца, теперь летят три в е с е н н и х.

ВЕСНА…

Треснул лёд на реке.

Оплыла снежная «баба» на берегу. Съехало набок дырявое ведро у неё на голове. Выпала из руки метла. Покосился красный нос-морковка. Закапали слёзы из-под чёрных угольев глаз…

Расселся кругом рыхлый снег, стал мокрым, синеватым.

Раскололся лёд на льдины и схлынул по Москве-реке коротким, шумным ледоходом.

Солнце пригрело Шмелиный луг; остались от снега «рожки да ножки»: кое-где ещё белеют они по ложбинам и впадинам.

Разлились вешние воды и снова вошли в берега. А из-под земли полезла молодая, упругая травка.

Ближе к маю запестрел Шмелиный луг жёлтыми одуванчиками, золотыми лютиками; выпростал стрелки травы с бордовыми султанцами в дымном оперенье; зажёг бледно-голубые звёздочки незабудок…

Вот на лесной опушке клён-младенец разжимает, словно кулачки, пятипалые сморщенные листочки.

Вот стройный хвощ чуть покачивается, точно многоэтажная китайская башенка-фанза с изящно загнутой по краям кровлей. А на вершину «башенки» присела отдохнуть шоколадная бабочка, смыкая и размыкая крылья с двумя парами круглых «павлиньих глаз». Как будто она моргает и щурится от яркого солнца.

Чистотел сочится на изломе оранжевым соком, лоснящимся, точно масло.

Прибрежные ивы опушились нежной зеленью.

Но старое ещё соседствует с юным. Свежая трава пробивается сквозь седые, прошлогодние травы, полегшие, как солома. Высоко торчат сухие серые стебли крапивы, а под ними в новой поросли, в тёмном крапивном листке ворочается маленький жучок-бронзовик, поблёскивая полированной бронёй спинки, переливающейся на солнце, зеленовато-красной, как обожжённый металл.

Широкой дугой изогнулся ствол орешника, свешивая перезимовавшие под снегом и не опавшие листья. Они морщинятся, как высушенные груши, а рядом из молодых почек дружно лезут прозрачные, все в жилках, юные листочки.

Начало весны.

Картина художника И. И. Ендогурова

Весенний разлив.

Картина художника А. К. Саврасова

На коре упавшей черёмухи растут грибы «дымовики», похожие на серые бумажные шары – крохотные осиные гнёзда. Если такой «шар» прихлопнуть, то из него зелёным дымом вырвутся споры – будущие «дымовики».

Оглянись, прислушайся… Вся округа наполнена щебетом птиц: потенькиваньем, попинькиваньем, покаркиваньем. Тут и знакомая нам по зиме дятлова дробь. Птичьим разговорам нет конца.

– Тень-тень-тень, – затевают одни.

– Пинь-пинь-пинь, – откликаются другие.

– Кар! Кар!.. – восклицают третьи.

– Тень.

– Пинь.

– Тень.

– Пинь.

– Тр-ррр…

Две бабочки, трепеща крылышками, рисуют зигзаги над лугом, верша свой счастливый брачный полёт.

А соловей в кустах у воды быстро, часто, звонко целует воздух, словно боится упустить дуновения весны. Это он май зацеловывает!

Ну наконец и шмель-хозяин пожаловал поприветствовать нас, похвалиться пышной чёрно-оранжевой шубкой и проводить до края своих владений.

А какой увидел весну Даль? Что говорит о ней его «живой великорусский язык»?

По народному обычаю весну на Руси встречали не один раз, а трижды. Даль пишет: «Первая встреча на Евдокию (14 марта).

Вторая – на сорок мучеников Севастийских или на сороки святые (22 марта), когда пекут жаворонки; тут уже прилетел кулик из заморья, принёс весну из неволья.

На Благовещенье (7 апреля) третья встреча, весна зиму поборола… Прилёт ласточек; птиц на волю отпущенье».

Первая зелень.

Картина художника И. С. Остроухова. 1887–1888 гг.

Зелёный шум.

Картина художника А. А. Рылова. 1904 г.

А крестьянину весна и в радость, и в заботу. Не хотят девки работать, лень им прясть, манит их вешнее солнышко. Смеются: весною дни долгие, да нитка короткая. Высыпают на лбу, на носу, на щеках у них веснотки – смешные, весёлые веснушки. Водят девки хороводы, поют весенние песни – веснянки.

Один хоровод распевает:

 
Благослови, мати,
Весну закликати,
Рано, рано
Весну закликати!
 
 
Весну закликати,
Зиму провожати.
Рано, рано
Зиму провожати!
 
 
Зимочку в возочку,
Летечко в челночку,
Рано, рано
Летечко в челночку!
 

Хоровод.

Коробка. Художник А. А. Кругликов

А другой подхватывает:

 
Уж вы, ветры, ветерочки,
Вы подуйте, ветерочки,
На мой на зелёный сад!
Сине море колыхливо,
Красна девка игрилива,
Грать на улицу ходила…
 

Пусть красна весна; сама, как девка, игрилива; но как ни красна, да голодна. Закрома пустеют, приходится семье вешнять, перемогаться, доедая последние запасы. Говорят: вешний пир щами взял, то есть ничего нет, кроме пустых капустных щей.

Торопится мужичок управиться с работой, вспахать поле, кричит: «За вешней пашней шапка с головы свались, не подыму!» – вот как спешит.

По народной примете, когда весенний лёд по затонам и озёрам не тронется, а потонет, год будет для людей тяжёлый. Лёд притонул, и жизнь притомит.

В старину были мельницы, которые мололи зерно только весной, в высокую воду. Их называли вешняка΄ми. Тот же вешняк – запо΄р, твори΄ло, воро΄та с подъёмным заслоном в плотинах и запрудах, для спуска лишней вешней воды. Также вешняком называли и весенний путь, окольную дорогу, пролагаемую весной, в разлив. Помнишь? Зимний путь – дорога прямая, короткая; весенний путь – окольная, длинная.

А схлынет весново΄дье, закончится вешний разлив вод, и покажутся первые цветы в поле, первоцве΄ты, краса однолетних растений – по-архангельски ве΄сень.

Но что значит «по-архангельски»? Разве есть такой язык – «архангельский»? Нет. Язык один – русский. Только не счесть в нём местных говоров: словечек и речений. Вот и получается, что бывает «архангельский» русский и «рязанский» русский, «псковский» русский и «оренбургский» тоже русский… В Петербурге скажут февраль, в Смоленске – хвевраль. В Москве скажут актябрь, а в Ярославле подчеркнут безударное о: октябрь.

Первоцветы.

Фотография В. Равкина

Это растение называется крокус (crocus) или шафран, от латинского «кро-ке» – «нить» или от арабского «заферан» – «жёлтый». Оно упоминается в древних египетских папирусах, в сочинениях царя Соломона и поэта Гомера. Цветки шафрана – естественные красители. У греков богиня утренней зари Эос облачалась в золотисто-жёлтые одежды, окрашенные шафраном.

Докладывая «О Русском словаре», В. И. Даль привёл шуточные примеры трёх говоров – московского, владимирского и курско-рязанского. Акальщиков-москвичей дразнили так: С Масквы, с пасада, с авашного ряда («С Москвы, с посада, с овощного ряда»). Окальщиков-владимирцев: …в Володимер, стокан испить – голова болить («Во Владимир стакан испить – голова болит»). А говор курян и рязанцев передразнивали словами: Ён ходить, гуляить, батьку поминаить («Он ходит, гуляет, отца поминает»).

Есть у Даля большая работа «О наречиях русского языка». В ней под словом наречие автор имеет в виду не часть речи, а говор – д и а л е к т, который меняется на четыре стороны света, если принять за начало отсчёта Москву. Даль пишет: «От Москвы на север господствует наречие новгородское; на юг – рязанское; на восток – владимирское; на запад – смоленское».

Первоцветы.

Фотография В. Равкина

Разные формы и разную окраску может иметь одно и то же растение. В их число входят и крокусы. Строго говоря, они не первоцветы. У ботаников истинными первоцветами являются лишь примулы. Но в обиходе первоцветами называют любые первые весенние цветы – всё, что растёт из-под снега.

Для северного (новгородского) наречия характерно оканье и замена звука е звуком и: вместо хлеб – хлиб, вместо сено – сино, вместо беда – бида.

Южное (рязанское) наречие отличает аканье (или яканье) не только на звук о, но и на звук е: вместо тебе – табе, вместо ему – яму.

К востоку от Москвы господствует владимирский говор. Там всюду окают – меняют а на о и дополнительно вставляют о для полногласия: вместо халат – холат, вместо Андрей – Ондрей, вместо влага – волога.

Наконец, западное (смоленское) наречие, наоборот, не терпит оканья, всюду заменяет о на а, а бывает, что звук о просто выбрасывает из слова, усекает его. Так, моя няня Акулина Филипповна Крылова – смоленская крестьянка говорила не борозда, а бразда, не борода, а брада, не поросёнок, а прасёнок.

Значит, география среднерусских наречий по их аканью и оканью выглядит так:

Образцовой всегда считалась м о с к о в с к а я речь. Но как Москва ещё не вся Россия, так и «московский» язык ещё не весь русский.

Местные выговоры, то, что языковеды называют диалектами, вовсе не искажают речь, они её дополняют, разнообразят, и Владимир Иванович Даль был очень внимателен к ним. Он заботился не только о литературной норме, но о разговорном языке в целом, поэтому его словарь и называется: «Толковый словарь ж и в о г о великорусского языка».

У Даля есть всё, что было в языке того времени, что накопилось за столетия жизни языка. И главное из этого сохранило своё значение для нас.

Задание

В разных краях России (особенно в деревнях) сохранились народные говоры: необычные слова, произношения, ударения, расстановка слов, грамматические формы. Попробуй дополнить словарь Даля своими наблюдениями. Это могут быть и запись прямой речи, и маленький рассказик, и небольшой словарик местных слов и выражений.