Текст книги "Вырванное сердце"

«Надо сделать доброе дело, порадовать Бога. Глядишь, и мне благодать и удача небесная в ответ придут».

Дарья Митрофановна не любила подавать милостыню. Она считала, что люди должны работать, а не протягивать руки за подаянием. Исключение она делала только больным и инвалидам, лишённым физических возможностей трудиться. Вот и на этот раз она стала высматривать кого-нибудь без руки или ноги. Однако у входа на территорию храма сидели два мужика трудоспособного возраста и две пожилые цыганки. По внешнему виду мужчин можно было сделать однозначный вывод, что вся их счастливая жизнь давно утонула на дне бутылки и сейчас, добрав ещё пару пригоршней мелочи, они сорвутся к ближайшему винно-водочному магазину. Цыганки – те и вовсе профессиональные нищие-попрошайки не заслуживали от Митрофановны даже доброго взгляда.

«Вот вороны, на всё пойдут, лишь бы не работать! И обмануть могут под гипнозом, и обворовать, и наркотой притравят. Ничем не брезгуют. А эти, видишь, пришли милостыню просить! А под пуховыми платками наверняка прячут серьги да цепи золотые. А если и в рот цыганский глянуть, так и вовсе – золотом обставлен, словно Царские врата в церкви».

Так и не подав милостыни, Дарья Митрофановна проследовала до дома и, только уже подойдя к подъезду, подумала, что надо было пожертвовать немного денег на нужды самой церкви. Сделав себе зарубку в памяти, она, уже с улучшенным настроением, поднялась в квартиру Царьковой, открыла дверь и вдруг увидела, что в доме посторонний. Женское пальто на вешалке и чужая обувь! Первый неопровергаемый признак. Доносящийся из комнаты больной еле улавливаемый незнакомый голос – второй. Сразу всё стало по своим местам: и непонятная тревога на душе, и суета у церкви.

Митрофановна осторожно выглянула из коридора и увидела лежащую на кровати у Царьковой молодую женщину. Не полностью, конечно. Привалилась бочком, словно близкий человек, пришедший навестить больную родственницу. Митрофановна опешила от такой наглости и даже замерла на какое-то время, приходя в себя и обдумывая свои дальнейшие действия.

– Это ещё что? Это чего ты, девка, на кровать к больной завалилась? – Не найдя ничего иного, как показать, кто в доме хозяин, Митрофановна прямо из коридора рванулась в бой.

Нарушительница порядка моментально вскочила на ноги, растерянно моргая глазами на невесть откуда взявшуюся Нужняк. Было видно, что она смутилась и теперь стояла не шевелясь, словно гипсовая скульптура, покрывшаяся стыдливым румянцем.

– Митрофановна, не шуми, дочку я свою нашла. Точнее, она меня, – вступилась за Марию Зинаида Фёдоровна.

– Ну, я ещё вчера неладное заподозрила. – Прислужница отмахнулась от её слов, словно от никчёмного насекомого. – Я же тебе говорила, что сейчас к старикам одиноким кто угодно подрулит, лишь бы квартирку оттяпать. Вот у тебя теперь и дочка появилась. Скоро и сынок следом появится.

«Не поверила! Ещё бы. Она ведь только о моей квартире думает. Больше ни о чём… Вот беспардонная баба. Взяла и оскорбила мою дочь. Что мне делать, может, наорать на неё или и вовсе выгнать? А может, поймёт? Ведь тоже мать как-никак».

— Ну зачем же вы так? Вы же меня совсем не знаете, – тихим голосом напомнила о своём присутствии патронажная сестра.

«Как же не знаю! Да я тебя, аферистку, знаю как облупленную. Приезжая из Украины или Молдавии, пытающаяся всеми правдами и неправдами заполучить квартиру. И дочкой, и внучкой, и чёртом лысым прикинешься, лишь бы своего достигнуть. С кем, интересно, ты в паре? Или вас и вовсе банда? Как же теперь эту старую дуру убедить в том, что ты обманщица? Вон взгляд у неё какой, словно наркотиков нанюхалась!»

– Вот ты, гражданочка, паспорт для начала предъяви, – начала с выяснения личности бывшая дворничиха. – Сейчас и узнаем, кто ты и откуда, такая красивая, приехала к нам.

– Нет у меня с собою паспорта, – пожала плечами молодая женщина, с извинением во взгляде посмотрев на Зинаиду Фёдоровну. – Я же не ожидала такой проверки документов.

– А! – повернулась с чувством победительницы к Царьковой её работница. – Что и следовало доказать!

– Прекрати немедленно мою дочурку оскорблять! – решительно произнесла олимпийская чемпионка. – А то попрошу тебя выйти из моей квартиры.

– Ты голос-то особо не подымай на меня, – показала свой характер Митрофановна, не желая сдавать свои позиции. – Она сейчас дочка, а завтра её след простыл. А кто за тобой судно таскать будет, если не я?

– А вы не переживайте, – неожиданно твёрдо и уверенно произнесла Мария. – Я за своей мамой сама ухаживать буду.

«Вот так, значит. Кинули меня, старую бабку, в очередной раз. Сначала Павлов на деноминации обманул, всех сбережений лишил. А я на сберкнижке тысячу девятьсот три рубля накопила. Затем в МММ Мавродий кинул. Потом дефолт 1998 года. Теперь и ты, барыня моя. А ещё интеллигентка, олимпийка, едрить твою через коромысло… Восемь тысяч этому жлобу-нотариусу отвалила. Ая-яй!»

Митрофановна вышла на середину комнаты и, повернувшись к Царьковой, поклонилась ей в пояс.

– Спасибо тебе, Зинаида Фёдоровна, отблагодарила ты меня за все мои труды. Обманула меня, старуху. Кинула на квартиру! А я, доверчивая дура, два года на тебя бесплатно горбачусь!

– Да не переживайте так за квартиру, – попыталась успокоить пожилую женщину Мария. – Не нужна она мне вовсе. Я в жилье не нуждаюсь.

Однако Митрофановна, казалось, не слышала её слов. Её мысли сейчас крутились подобно белке в колесе в поисках выхода.

– Пой, девочка, пой, только меня не проведёшь, лиса! Я сейчас в милицию сбегаю, а уж они с тобой быстро разберутся!

– Я тебе запрещаю! Не смей! – испугавшись потерять только что обретённую дочь, Царькова сразу перешла на крик.

– Да она даже документов не имеет! – опешила от её реакции Нужняк. – Ты даже не знаешь её имя и фамилию. Может, у неё и мать, и отец имеются.

– Я никогда не вру, – опустилась к кровати Мария, адресуя свои слова матери. – Зовут меня Мария Александровна. Отчество всем отказникам давали по имени врача, дежурившего в роддоме на тот момент. А фамилия у меня настоящая – Лошадкина. Так моя мама была записана.

– А! А я что говорила. Лошадкина ее мать, – обрадовалась Митрофановна. – Никакая она не твоя дочь. Ты же Царькова!

– Лошадкина! – Царькова откинулась на кровати с блаженным видом на лице. Митрофановна озабоченно подошла к её кровати, внимательно всматриваясь в выражение её лица.

– Ну что, вызывать милицию или отпустим мошенницу на все четыре стороны? – осторожно поинтересовалась дворничиха.

– Дочка ты моя родная! Не слушай эту полоумную старуху. Она совсем из ума выжила. – Олимпийская чемпионка протянула свои руки навстречу Марии, приглашая её к себе в объятия.

– Кого не слушай? Кто это тут еще полоумный? – не сдержала своего возмущения Нужняк.

– Не шуми, Дарья. Я не под своей фамилией ложилась в роддом. Не хотела огласки и скандала. Вот муж меня под Лошадкиной и записал. Теперь ты понимаешь, что она моя дочь?

Царькова обняла счастливую Марию, которая, к огромному неудовольствию Митрофановны, поспешила прильнуть к груди своей матери.

«Теперь я понимаю только одно – что тут целая банда работает. Все о Царьковой разнюхали… Ну да ладно, милуйтесь, дочки-матери. А я тут недалёко сбегаю. В отделение полиции, прямиком. Уж они-то разберутся, кто здесь кто. А если воровка уже умотает, пока я бегать буду? Надо бы её как-нибудь задержать. И сын, как всегда, где-то шатается, нет чтобы матери помочь!»

— Ладно, бабы, надо всё спокойно за чайком обсудить. – Хитрая пенсионерка притворилась, что готова пойти на мировую. – Я в булочную сбегаю, тортик или какие конфетки принесу. Вы уж меня дождитесь.

– Можешь на этот счёт не волноваться, – заверила свою работницу Зинаида Фёдоровна, утопая в объятиях дочери. – Теперь мы уже никогда не расстанемся. Правда, Машенька?

– Конечно, моя родная, – погладила Мария седую голову своей матери.

Дарья Митрофановна добежала до отделения полиции в считанные минуты. Так быстро она не передвигалась, наверное, с тех давних времён, когда, будучи комсомолкой, сдавала нормы ГТО. Вся мокрая от пота и растрёпанная, словно за ней гналась банда преступников, она ввалилась в здание полиции, чем переполошила стоящего у входа автоматчика. Затем она долго стояла перед дежурным, не в состоянии отдышаться и ответить на его вопросы. Наконец он понял, что она пришла заявить на совершаемое преступление, и направил её в кабинет к нужному оперативнику.

В кабинете сидели два сотрудника полиции, один из которых, более молодой, что-то неумело печатал левой рукой на компьютере. Второй, постарше, узнав, что её направили из дежурки, предложил присесть к его столу.

«Лет сорок, виски с сединой. Сразу видно, что опытный сыскарь. Такой сразу выведет эту жучку на чистую воду», – с удовлетворением отметила Митрофановна. Она была довольна, что не села к этому молодому «однорукому» неумехе.

Пожилая женщина начала торопливо и сбивчиво рассказывать полицейскому о происходящем в их квартире преступлении. Всё по порядку, начиная с того момента, когда она впервые услышала от олимпийской чемпионки о пришедшей к ней домой патронажной сестре из благотворительной организации.

– Как называется благотворительная организация? – моментально отреагировал Грачёв, видя прямую связь с мошенничеством против ветерана войны.

– А фиг её знает, мне ни к чему было запоминать, – пожала плечами пожилая заявительница, продолжая свой рассказ. – А теперь и вовсе оказалось, что она её дочка. Я сегодня пришла к Царьковой, а та, медсестра которая, на её кровати развалилась. Дескать, к маме под бочок легла. А та, дура старая, совсем выжила из ума. Поверила этой воровке и квартиру ей отписать теперь может. Стоит только той обманщице захотеть. А я между тем по устному договору и на полном доверии более двух лет за олимпийской чемпионкой хожу. Убираю, есть готовлю. Был момент – и подгузники меняла. Да и сейчас нет-нет да и подпустит немного… И всё бесплатно, то есть за квартиру. Как обещала ей уход до самой смерти.

Егор слушал и не слушал эту простую и не на шутку встревоженную женщину. Сосредоточить своё внимание на словах потерпевшей мешала охватившая его радость. Наконец-то удача плыла ему прямо в руки, и он теперь сможет, как и обещал начальнику, раскрыть квартирные мошенничества, которые наверняка проворачивала одна и та же банда.

– Так вот же она! Мошенница! – неожиданно вскрикнула Митрофановна, тыча пальцем на составленный недавно фоторобот, который оперативник положил под стекло своего стола.

– Похожа? Очень? – уточнил оперативник, радуясь, что так вовремя составил портрет предполагаемой преступницы.

– Вылитая! – уверенно подтвердила заявительница. – Вот эта преступная физия сейчас лежит с беспомощной старухой. Между прочим, олимпийской чемпионкой. Кто знает, что она с Царьковой сотворит.

– Повезло тебе, Грачёв, – подал голос Власов. – Может, и меня возьмёшь на задержание? Мне бы тоже денежная премия сейчас не помешала. Теперь на одни только мази сколько денег уйдёт.

Для пущей убедительности коллега вытянул вперёд свою руку, напоминая капитану о нанесённой ему травме.

– А что, за преступников деньги положены? – моментально подхватила Митрофановна. – А я и не знала. Вот и замечательно, меня тоже за помощь милиции не забудьте премировать.

– Хватит делить шкуру неубитого зверя, – вставая со стула, напомнил народную мудрость Грачёв.

Поправив пустую пистолетную кобуру, он вспомнил, что лишён начальником своего табельного оружия, но это обстоятельство никак не могло повлиять на его планы по задержанию преступницы.

«Всё же женщину задержать не так опасно. Зачем мне оружие? Она и сопротивления мне никакого не сможет оказать».

* * *

Сын Митрофановны был разбужен пинком полицейского. Ошалело вращая глазами по интерьеру обезьянника, он никак не мог вспомнить, как здесь оказался. Последнее, что он помнил, это как, преодолевая «землетрясение», упорно шёл к Моне Лизе, чтобы в очередной раз попытаться разгадать её загадочную улыбку. Потом в памяти мелькнула сама улыбка, рассыпанная у прилавка металлическая сдача, скамейка… и темнота.

Краем своего сознания перед самой темнотой он ещё помнил, что разгадал секрет её улыбки, и, помнится, даже смеялся над этим курьёзом, но пинок мента, видимо, выбил из его головы остаток памяти вчерашнего дня окончательно и бесповоротно. Не беда! Пробелы в памяти ему быстро восстановили в дежурной части. Недостающие пазлы быстро нарисовали полную картину распития спиртного в общественном месте и скотское, оскорбляющее человеческое достоинство состояние задержанного Нужняка А.С. Расписавшись в административном протоколе, он получил свой ремень и шнурки и вышел из дежурной части.

Небо встретило его ясной погодой и приветливым солнечным светом. Он посмотрел на солнце, в носу защекотало, и он с удовольствием чихнул, выгоняя из своего организма последний негатив от пребывания в отделении. Однако полностью расслабиться и насладиться полученной свободой ему не удалось, поскольку его глаза увидели вдалеке знакомый женский силуэт, который по мере приближения к отделению полиции обрастал все более пугающими деталями. Андрей присмотрелся и почувствовал, как внутри ослабленного организма всё обрывается и сжимается от страха. Это была его мать! Она мчалась на всех парах прямиком ему навстречу!

«Видимо, узнала, что я задержан милицией, и бежит выручать. Опять по голове получу», – обречённо констатировал его мозг, которому предстояло в очередной раз познакомиться с тяжёлой оплеухой Митрофановны. Чтобы оттянуть эти неприятные минуты, он спрятался за припаркованный милицейский уазик и подождал, пока его мать не войдёт в здание полиции.

Как только дверь в отделение закрылась, он со всех ног припустился бежать прочь, подальше от эпицентра своих неприятностей, и остановился у своего дома, раздумывая, куда ему идти. Оставаться один на один с озверевшей матерью, которая вернётся из отделения с квитанцией о штрафе, он не собирался, поэтому направился в квартиру Царьковой, надеясь незамеченным забраться под её старую пружинную кровать и, спрятавшись от всех проблем, переждать там агрессию матери и начавшееся похмелье. Для этого он достал из-под коврика перед дверью в квартиру припрятанный им запасной ключ и попытался трясущимися руками тихонько открыть дверь.

Ключ долго не хотел попадать в личинку замка, издавая противные металлические звуки. Несколькими этажами сверху кто-то вышел на лестничную площадку и, не вызывая лифт, стал спускаться по лестнице.

Андрей сделала паузу, восстановил дыхание и, словно биатлонист перед стрельбой по мишеням, снова попытался справиться с этой задачей. На этот раз все прошло на удивление гладко, молодой мужчина быстро ввалился внутрь и поспешил захлопнуть за собой дверь, чтобы его не заметил спускающийся сосед. Впопыхах он не рассчитал свои силы, и железная дверь громыхнула на весь подъезд оглушительным звуком. На шум из комнаты выскочила молодая красивая женщина, умоляюще прикладывая палец к губам.

– Тише, ради всего святого. Мама только заснула.

– Чья мама? – автоматически поинтересовался Андрей, видя незнакомого человека. – А ты вообще кто такая?

– Я дочь Зинаиды Фёдоровны Царьковой, – спокойно и с достоинством представилась женщина. – Меня зовут Мария.

– Андрей. – Губы мужчины, непроизвольно, сами по себе разъехались в разные стороны, образовывая улыбку.

Её внешность как-то сразу вызвала у мужчины глубокую симпатию. Даже больше, чем симпатию. Он был ошарашен появлением такой красивой женщины на привычной для него жизненной территории. В этом знакомстве был привкус чего-то домашнего. Словно салонное знакомство в дореволюционной России.

«Ничего себе красотка. Прямо как та героиня тургеневского романа, с книжной иллюстрации. Только волосы уложить по-другому».

Он вспомнил роман русского классика, которым зачитывался в десятом классе. Художник-иллюстратор изобразил красивую белокожую барышню, читающую книжку в беседке у пруда. Этот портрет пленил впечатлительного юношу, и он долго не сдавал прочитанную книжку, каждый раз любуясь избранным для себя женским идеалом. Андрей не расстался с ним и после настойчивого требования библиотекарши сдать книгу обратно. Десятиклассник вырвал страницу из школьной книги и еще долго хранил её у себя в вещах, медленно и постепенно утрачивая со временем эту привязанность. И вот он вдруг увидел перед собой ожившую тургеневскую барышню. Несомненно взрослее изображенной на иллюстрации, словно прожившей вместе с ним этот период жизни для того, чтобы сойти со страниц романа сейчас.

«Неужели это может быть настоящей правдой, что у Царьковой такая замечательная дочка?»

— Ничего себе! – вырвались наружу эмоции у забывшего про головную боль мужчины. – А Митрофановна знает? Ну, что ты объявилась как дочь?

– Дарья Митрофановна – да! Она пошла в булочную за сладким к чаю, да только что-то пропала. Может, случилось что?

– Да нет, что с ней будет. Объявится… – вспомнил про встречу у отделения своей матери Андрей. – Вот, значит, какая Царькова-младшая.

– Я не Царькова, я Лошадкина, – поправила его Мария.

– Ло-шад-ки-на! – нараспев повторил её фамилию мужчина, всё продолжая без церемоний разглядывать молодую женщину и любоваться пленившей его её внешностью.

«Ну вот, брат, и попалась тебе твоя судьба! Это твоя женщина. Та, о которой ты постоянно думал в юности, помнил, когда стал взрослым, и иногда, когда бывал трезвый, вспоминал и в последние времена. Смотри не упусти свой шанс. И не дрейфь, ты же завидный жених! Царькова передаст квартиру матери… Или теперь не передаст? Да и ладно, главное – это возможность стать счастливым. Забыть про Мону Лизу с её таинственной улыбкой. Ведь она такая красавица! Грациозная поступь, французские колени и лодыжки. Словно породистая кобылка арабских кровей. И фамилия под стать – Лошадкина. Подожди! Стоп. А если она замужем? Ведь где-то должен рядом пастись этот… её конь законный… в смысле муж её – Лошадкин».

От таких мыслей настроение мужчины моментально скатилось вниз со скоростью снежной лавины. Захотелось выпить. Нет, не выпить. Захотелось просто нажраться вусмерть. Они прошли на кухню. Андрей задержался в коридоре и вытащил спрятанную в ящик для обуви заначку. Четвертинку водки.

Оставалось задать формальный вопрос и моментально принять испытанное «лекарство» от надвигающейся депрессии.

– Мария, а где мужа своего оставила? Лошадкина?

– Я не замужем, – улыбнулась женщина.

С момента окончания этих слов, как только прозвучал последний звук «м», для Андрея начались именины сердца. Словно он успел умереть от алкогольной интоксикации и вернуться обратно, пережив клиническую смерть. Эти «я не замужем» сработали словно дефибрилляторы, придав необходимый жизненный импульс, так не хватающий мужчине для начала активных действий.

– Машунь, надо бы выпить за наше знакомство, – пошел по самому простому и доступному пути сын Митрофановны.

Он моментально открутил пробочку с так удачно пригодившейся чекушки.

– Извини, но я не пью, – спокойно и уверенно произнесла женщина.

По её тону было видно, что это сказано не из женского кокетства, а как данность.

– Что, совсем? – удивился Нужняк. – А с виду вроде такая здоровенькая. Может, чем больна?

– Да не больная я, просто не пью вовсе, – улыбнулась Мария. – Не встречал разве таких женщин?

– Да ладно, не хочешь – не говори. – Андрей на самом деле таких никогда не встречал, но решил не выдавать Марии свой круг общения. – По мне главное, чтобы не было никаких венерологических недоразумений. Нельзя с этого начинать отношения. Ну а трезвость – это ничего, как говорил один умный человек, – трезвость лечится временем.

Договорив, он плеснул содержимое чекушки в стакан и, не делая паузы, тут же употребил спиртное по назначению.

– Смешной ты, – засмеялась женщина.

«Чего это я гимн пьянству пою? Так ещё её от себя отпугну. Подумает, что я алкоголик какой».

– Нет, ты не думай, что я бухарик, у меня горе, Мария. – Четвертинка с водкой зависла в воздухе как дополнительное подтверждение его силы воли. – Отец мой родимый совсем недавно умер.

– Ой, как же так? – изменилась в лице женщина. – Царство ему небесное. Прими, Господи, душу раба Своего грешного.

Она повернулась к выходу из комнаты, к наддверной иконе Иисуса Христа, и стала читать какую-то молитву.

– Ты обо мне по матери не суди, она человек тёмный прижимистый, ну чисто Кабаниха из этой драмы… Ну как его, писателя… ну, который «Как закалялась сталь» написал. Островский, во! – Андрей, пока Мария читала поминальную молитву, стал приоткрывать завесу над своей родословной. – Зато у меня отец был очень добрым и умным. А я в папу пошёл!

– А кто он у тебя по профессии был? – закончив молиться, поинтересовалась женщина.

– Учёным он был. – Водка помогла мужчине соврать не моргнув глазом. – Животных любил, птиц даже ещё больше. Он редкие породы разводил, голубей там разных. Он этим, мичуринцем, нет, орнитологом был! Учёный человек, одним словом, папка был.

– А отчего умер? Болел перед смертью или сердце подвело? – продолжала допытываться молодая женщина, проникшаяся сыновним горем.

– Сердце у него больное было. – Выпитая водка разбудила фантазию мужчины. – А тут ему академик один Сука… Сукалин по фамилии… мг… сказал, что его голубятню… то есть лабораторию закрывают. Отец пошел в лабораторию к своим птицам любимым и прям там на месте и помер. Задохнулся от гнева. Асфиксия, как потом сказал участковый… это по-научному значит так…

– Надо же, какой человек, – зашмыгала носом Лошадкина.

Андрея уже сильно развезло на «старые дрожжи», поэтому он неуверенной походкой сделал несколько шагов к женщине, протягивая свой сомнительной чистоты носовой платок.

– Ну вот, уже и глаза на мокром месте. – Нужняк стал покровительственным тоном успокаивать понравившуюся ему молодую женщину, решив предупредить о грозящей ей опасности. – Жалко мне тебя. Уж не знаю, дочь ты или артистка криминальных жанров, но глянулась ты мне. Мать-то моя не в булочную пошла, а в милицию, видел, как она в отделение заходила. Так что скоро принесет она вам чего-то другого вместо пряников. Не отдаст она никому эту квартиру, уже скоро и нотариус, вызванный матерью, придёт. Пора будить старуху.

Мария, видя, как его развезло, смотрела на него с жалостью, как на человека, плохо понимающего, о чём говорит. Однако в подтверждение сказанного в квартире раздался звонок в дверь.

– А я о чём говорил?! – встрепенулся сын Митрофановны. – Пойду открою дверь.

– Кто там, дочка? – раздался голос разбуженной Зинаиды Фёдоровны.

– Не знаю, Андрей пошёл открывать, – пожала плечами молодая женщина – Говорил, что это, может, нотариус пришёл.

Царькова встревоженно привстала на локте, внимательно всматриваясь в появляющихся людей. Она уже слышала голоса Митрофановны и Андрея. Но был кто-то ещё, к которому они обращались, разрешая не церемониться с обувью и проходить как есть. В комнату вошли Нужняки и незнакомец средних лет, с резко очерченными мужскими чертами лица, с налётом первой седины в волосах и хищным взглядом. Митрофановна забежала вперёд незнакомца, театрально обводя комнату рукой.

– Пусть теперь милиция разберётся, кто есть кто, – произнесла как-то безадресно, словно всем и никому.

Однако Царькова сразу поняла, что это было сказано ей. И этот чужой человек – сотрудник полиции, которого привела к ней её работница.

– Ху ис ху, – вторил дворничихе её пьяненький сынок, словно извиняясь за свою мать, «повесив» на лицо маску вселенской скорби.

– Будешь материться – сдам на пятнадцать суток, – замахнулась на сына Митрофановна, явно не нуждаясь в услугах переводчика.

Дарья Митрофановна явно получала моральное удовлетворение за своё недавнее унижение. Она, торжествующе обвела взглядом мать и дочь и отошла в сторону, предоставляя работнику уголовного розыска начинать действовать по своему усмотрению.

– Вот, товарищ капитан, квартирная мошенница, – указала на преступницу Митрофановна, поставив в конце своего выступления обвинительный акцент.

Словно передала с рук на руки.

«Может, и правда денег каких от полиции за помощь в раскрытии преступления получу», – приятной эмоцией мелькнула мысль в голове старой женщины.

– Оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Грачёв, прошу предъявить документы… – автоматически представился Егор, предъявляя служебное удостоверение подозреваемой мошеннице.

– У меня нет с собой паспорта, – раздался спокойный женский голос.

Она стояла спиной к расшторенному окну, к нему лицом. Яркий солнечный свет слепил ему глаза, и он подслеповато щурился на тёмное пятно её лица, пытаясь увидеть и понять реакцию подозреваемой. Наконец он сделал шаг в сторону, уйдя от встречного света в тень, и… увидел её лицо! Это была его жена Светлана! Мать Насти! Та, которая исчезла два года назад, уйдя, а точнее – убежав от мужа с дочерью и пропав на два долгих года.

Сказать, что это был шок, значит ничего не сказать. Егор испытал полную парализацию сознания и воли. Выключился из происходящего, не понимая, что говорить, о чём. И нужно ли вообще что-то говорить и делать. Он пришёл в себя, почувствовав, что его правая рука с удостоверением уже десятый раз промахивается мимо кармана, пытаясь туда его положить. На её лице не отразилось никакой эмоции. Она была спокойна, словно увидела совершенно незнакомого человека. Ни один мускул на её лице не дрогнул. В глазах лишь немного ожидания и любопытства. Не более.

«Смотрит как на чужого. Словно не узнаёт. Или впрямь не узнает? Нет, такое не сыграть. Она меня не узнаёт. Почему??? Может, болела? Попала в аварию? Да! Скорее всего, а затем потеряла память? За два года могло разное случиться. Или это не она? А просто похожая на неё женщина? Да нет, она – Светка! Светлячок мой! Те же тёмно-русые волосы, синие глаза… Ничуть не изменилась, даже стала ещё краше».

— Ты?! Такого не может быть. Как ты здесь оказалась? – вырвалось у Егора. Ответом ему была растерянная улыбка молодой женщины, сбитой с толку таким обращением.

Она огляделась по сторонам в поисках разъяснений и, не найдя, пристально посмотрела на Грачёва.

– Это вы мне? – переспросила, ощупывая его чужим, холодным взглядом, словно впервые его видя.

«Она сказала, что у неё нет с собой паспорта. Конечно, ведь она, когда убегала, оставила паспорт на подоконнике. Там её фотография. Надо его сюда немедленно принести, иначе всё может выглядеть ужасно глупо. Выяснение отношений перед этими чужими людьми».

— Прошу никуда не уходить, я скоро вернусь. – Егор выскочил и, забыв про лифт, побежал вниз по лестнице.

«Я знал, что увижу её снова. Несмотря ни на что. Мы многое пережили вместе. Переживём и это. Где же она была эти два года? С кем жила?»

Грачёв почувствовал, как внутри поднимается волна ревности. За два прошедших года совершенно забытое чувство. Такой эмоциональной наполненности организма он давно не мог припомнить. Хотелось бежать, говорить, обниматься, любить, драться, ругаться, жалеть, терпеть, ненавидеть… В памяти стали мелькать яркие эпизоды их прошлой жизни.

Они познакомились, когда он был молодым лейтенантом милиции. Обычная встреча на дискотеке, с той только разницей, что он туда пришёл по служебной необходимости. В увеселительном заведении проходил милицейский рейд по наркотикам, и молодой Грачёв осматривал сумочки посетителей…

– Девушка, а ваша сумочка где? – поинтересовался он у очередной красотки, стремящейся поскорее выйти на улицу. – Вам придётся предъявить её для осмотра.

– А у меня нет сумочки, – робко, словно извинялась, пояснила красивая девушка. – Я пришла сюда без неё.

– Там в туалете найдена женская сумочка, набитая героином, – раздался голос коллеги Грачёва, – наверное, она от неё и избавилась. Сними с неё отпечатки, если не сознаётся. Проведём дактилоскопию – и всех делов.

Синие глаза девушки наполнились влагой, и только нижние веки служили временной плотиной, которую в любой момент могли прорвать потоки слез.

– Я правду говорю, – задрожала нижняя губа подозреваемой, – почему вы мне не верите?

– Я вам верю, – растерялся Грачёв, готовый отпустить красавицу, если бы не контролирующий взгляд старшего коллеги. – Но мы должны теперь проверять всех, кто будет без сумки, чтобы установить её хозяйку. Вам нечего волноваться, если она не ваша, на ней не будет ваших отпечатков. Давайте «откатаем» ваши пальчики, и через пять минут вы будете свободны.

– А это не больно – «откатывать» пальцы? – испуганно поинтересовалась у Грачёва девушка.

Её вопрос вызвал смех стоящих рядом милиционеров.

– Не бойтесь, девушка, наш Егор это сделает так, что вы даже не почувствуете, – стал подтрунивать старший оперативник, двусмысленно намекая на нечто большее, нежели просто забор отпечатков.

Это вызвало гогот сотрудников милиции, вгоняя в краску как девушку, так и молодого оперативника. Неким образом они оба, как Света, так и Егор, стали объектами для насмешек, и это послужило их первому сближению. Оставшись наедине со Светланой, молодой оперативник сбивчиво стал объяснять, как будет происходить эта «страшная» процедура, и для наглядности прокатывал валиком пальцы на своей руке, оставляя следы с черной краской. Затем он начал снимать отпечатки с девушки. Забыв про перепачканную руку и, видимо, волнуясь не меньше подопечной, он случайно схватил себя за нос, оставив на его кончике смешную отметину. Светлана постеснялась указать сотруднику милиции на его оплошность, и их очередное появление на глаза коллегам вызвало настоящий фурор. Самой безобидной прозвучала шутка про «плоды» близорукости.

– И куда молодёжь так торопится? – ржал старший оперуполномоченный, заставивший снимать отпечатки. – Ты бы, Егор, прежде чем целовать даме ручку, помыл бы её, что ли.

– Кого? Даму? – подхватывал другой милиционер, вгоняя Светлану в окончательный ступор.

Но здесь Грачёв «проснулся» и грубо заткнул своих коллег. Светлана благодарно и заинтересованно посмотрела на молодого человека, впервые увидев в нем мужчину. Молодой лейтенант вызвался проводить девушку до общежитского городка, и, когда они вышли из клуба, благодарная девушка облизнула свой носовой платок и стёрла с носа оперативника остатки черной краски. Егор не остался в долгу и, когда расставался с девушкой у входа в её общежитие, набрался смелости и поцеловал её в губы.

С этих незатейливых моментов и начались их отношения, которые динамично стали перерастать в серьёзные намерения с обеих сторон. Девушка была детдомовская, жила в общежитии от медицинского училища, в котором училась на медсестру. Родителей у неё не было. Поэтому Егор, у которого мать жила в пригороде в старом деревенском доме, уже на третьем свидании привёз Светлану к ней для знакомства. Маме девушка понравилась, и молодые стали планировать свадьбу.