Текст книги "Вечное золото"

– Красноармейцы и так всё порушили, – возражает бородач. Он хочет ещё что-то сказать, но его перебивает Савва:

– С Ваших слов преподобный, выходит, что голод нужен на земле? Нужен в этой жизни?

– Нужен или не нужен голод в этой жизни, сказать не могу. Но могу сказать одно: если люди грешат, то следствием этих грехов будут голод и болезни. Перестанут грешить, исчезнут и голод, и болезни

Воцаряется тишина. Никто не может возразить Добе.

Паузу прерывает Жамсо, он обращается к отцу Савве:

– Вместе с Жгенти приходила девушка в красной косынке, очень похожая на него. У него не было сестры?

– Сестры не было. Вся его семья погибла от голода, он был сиротой. Но, возможно, это его дочь? – отвечает отец Савва.

– Он что был женат?

– Чтобы Жгенти венчался, я не слышал. Но у меня была прихожанка Анна Георгиади. Как-то на исповеди она призналась, что ждёт ребёнка от Жгенти. Просила благословения родить без венчания. Я благословил. Она родила девочку, я крестил этого младенца и выбрал имя. Если напрягусь, вспомню это имя. Может быть, это и есть тот ребёнок? Прошло ведь много лет.

– Жгенти называл её Катей, – говорит Жамсо.

Отец Савва напрягается, чешет лоб. Затем говорит:

– Да, точно. Так оно и есть, ребёнка Анны мы окрестили Екатериной. Потому что был паводок, наступила весна, а именно весной поминают святую Екатерину Александрийскую.

Улан – Удэ. Комиссариат внутренних дел. Кабинет Жгенти. Январь 1928 года.

Григорий отламывает от языка кусок, кладёт язык в стеклянную банку и ждёт, когда он восстановит свою изначальную форму.

ГОЛОС ЖАМСО ЗА КАДРОМ:

Жгенти ждал, когда восстановится язык. Ждал день, два. Но этого не произошло. Тогда он велел красноармейцам привести меня к нему.

В кабинет вводят Жамсо.

Жгенти встаёт и говорит:

– В Ваших книгах написано, что если от языка отломить кусок, – он показывает язык с отломленным куском и продолжает:

– …то за ночь он должен восстановить свою изначальную форму. Я требую объяснений, почему этого не происходит, почему язык не восстанавливается?

Жамсо отвечает:

– Для того, чтобы язык восстановился, нужно, чтобы все монахи монастыря молились. А они в тюрьме.

ГОЛОС ЖАМСО ЗА КАДРОМ: – Сказав так, я надеялся освободить из тюрьмы своих товарищей. Но Жгенти арестовал меня.

Тюрьма в Улан-Удэ. Январь 1928 года.

Жамсо заканчивает рассказ:

– За что арестовал? Непонятно! За что посадил? Непонятно! Не поймёшь этих комиссаров.

– А что тут непонятного? – спрашивает его Доба.

Все удивлённо смотрят на Добу.

– И барану понятно, что посадил он тебя затем, чтобы ты передал всем сидящим здесь монахам его желание.

– А что он сам не мог сказать?

– Мог и скажет, но прежде, чем он скажет, монахи должны знать о пожелании господина комиссара. И подумать, как следует над его просьбой.

– Зачем такие хитрости?

– Он боится, что мы откажем ему в его просьбе. Ведь если мы захотим, то язык не удлинится. А заставить монаха помолиться, как следует, очень трудно. Монаха можно заставить копать землю, валить лес, таскать кирпичи, но молиться так, чтобы молитва дошла, куда следует и сделала своё дело, очень трудно!

В это время в помещении с шумом открывается дверь и входит красноармеец. Он громким голосом командует:

– Всем, кто есть буддийский монах, встать и выйти в коридор.

Жамсо и Доба встают и выходят вслед за красноармейцем.

В коридоре уже стоят буддийские монахи из других камер.

Коридор длинный, возле каждой из камер стоят по несколько монахов. В общей сложности их получается несколько сот.

К собравшимся выходит Жгенти. Он в кожаной куртке и буденовке. Жгенти обращается к присутствующим.

– Уважаемые монахи, уважаемые граждане буддисты, я комиссар по внутренним делам этого края. Прошу вас сесть, как это принято по вашим обычаям.

Монахи садятся на пол.

Жгенти вынимает из портфеля надломленный золотой язык, показывает его всем и говорит:

– Вы все знаете, что это такое. Это язык. Этот язык достал монах-чодчий. Вы все также знаете, что если помолиться, то этот язык восстановит свою изначальную форму. Я обращаюсь к вам от имени всех бедняков Бурятии. От имени всех голодающих Прибайкалья. Прошу вас помочь накормить голодных. Прошу вас помолиться и восстановить этот язык. А на золото, которое мы получим, я обещаю купить рис, муку и раздать всем нуждающимся. Помогите своим односельчанам, помогите своим родственникам!

ГОЛОС АВТОРА: – Монахи вняли просьбе комиссара и стали молиться. И вскоре произошло то, чего так ждал Жгенти.

Монахи молятся, язык восстанавливается на глазах у Жгенти…

ГОЛОС АВТОРА: – Что было дальше, я узнал через много лет после освобождения из лагеря. И было это так: работал я корреспондентом в областной газете и нужен был материал о Забайкалье. Тут-то я и вспомнил эту историю с золотом. Я стал искать Григория Жгенти. Выяснилось, что он находится на лечении в Грузии, в психиатрической лечебнице. Я поехал в Тбилиси, зашёл в психиатрическую больницу, но меня к Жгенти не допустили. Лечащий врач сказал, что Григория Георгиевича сейчас нельзя беспокоить, потому что он принимает грязи. Это особый вид лечения. Тот же врач посоветовал поговорить с его дочерью, которая работала в той же больнице медсестрой.

Грузия.

Тбилиси. 1964 год. Психиатрическая больница.

На скамейке сидит Екатерина Жгенти, женщина шестидесяти лет. Она рассказывает в микрофон, который держит перед ней автор:

– Получив язык, папа сильно обрадовался.… Сбылась мечта всей его жизни. Наконец, после многолетних усилий он достиг своей цели. Папа поехал к Сталину в Москву.

В столице он добился аудиенции вождя и показал язык.

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

На столе лежит золотой язык.

– Что это? – спрашивает Иосиф Виссарионович Джугашвили (Сталин).

– А сам как думаешь? – отвечает вопросом на вопрос Григорий Жгенти.

– Я думаю, это кусок золота.

– Посмотри внимательнее, старина!

Иосиф Виссарионович берёт золото, вертит его в руках, потом

резко произносит:

– Это что, язык?

– Да, Коба, это язык, который стал золотом.

Жгенти кладёт на стол ещё один кусок золота.

– Это отломленная часть от этого же языка…

Он приставляет отломленную часть к языку

Показывает то место, где видно, что язык был отломлен, а затем восстановился.

Григорий говорит:

– Как видишь, отломленная часть восстановилась. Если мы ещё раз отломим, при определённых условиях, язык снова восстановится…

– Ты всё-таки добился своего, Гриша? Поздравляю! – говорит Иосиф (Сталин). Встаёт с места и обнимает друга.

– Теперь весь мир в наших руках, Коба, мы можем добыть столько золота, сколько захотим!

– Ты всё-таки сумел откусить язык?

– Это не я…

– А кто?

ГОЛОС ЕКАТЕРИНЫ ЖГЕНТИ ЗА КАДРОМ:

– Папа рассказал Сталину при каких обстоятельствах ему достался язык и что нужно сделать для того, чтобы язык восстанавливался и давал всё новые и новые порции золота.

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

– Я хочу сам посмотреть, как восстанавливается язык, – говорит Иосиф Виссарионович (Сталин).

– Тебе придётся поехать в Улан-Удэ.

– Зачем?

– Триста монахов должны молиться, чтобы язык восстановился.

– Мы привезём их сюда. Они могут и здесь молиться…

Сталин нажимает на кнопку, входит секретарь. Обращаясь к секретарю, он говорит:

– Подготовьте распоряжение о том, чтобы всех буддийских монахов, находящихся в тюрьме Улан-Удэ, привезли в Москву.

– Слушаюсь, – говорит секретарь и уходит.

– А теперь, – Иосиф Виссарионович обращается к Жгенти, – Расскажи про Анну! Я ведь ничего не знаю. После отчисления из семинарии мне сразу пришлось уехать из Тифлиса. Говорят, у тебя дочка есть, она от Анны?

Григорий кивает:

– Да, от неё. Я по твоему совету сделал Анне ребёнка, и она, как ты и предполагал, отложила процедуру самоубийства. Помнишь эту историю?

– Как же не помнить, помню.

– Отложила в связи с тем, что надо было кормить грудью ребёнка, ухаживать за ним и так далее. Как ты и говорил: мысли её переключились на другое…

Тифлис. Дом Анны Георгиади, 1900 год.

Анна кормит грудью полугодовалую дочь.

К ней подходит Григорий, обнимает и улыбается.

ГОЛОС ЖГЕНТИ ЗА КАДРОМ: Мы стали жить гражданским браком. Жили неплохо. Я даже думал узаконить наши отношения. Но всё как-то некогда было. Затем случилась засуха.

Я остался без работы.

Тифлис. Дом Анны, Георгиади. 1907 год.

Семилетняя девочка плачет. Анна пытается успокоить.

ГОЛОС ЖГЕНТИ ЗА КАДРОМ: Временами нечего было есть, нечем было кормить ребёнка.

Анна вернулась к мысли о самоубийстве.

Анна обращается к Григорию:

– Я не хочу, чтобы наша дочь влачила такое же жалкое существование, как мы. У неё должна быть другая жизнь…

Анна вынимает из шкафа книгу.

ГОЛОС ЖГЕНТИ ЗА КАДРОМ: Она достала одну из тех книг, что ты ей когда-то дал…

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

Сталин спрашивает:

– Книгу по магии?

– Да, – отвечает Григорий и продолжает, – Мы сделали всё, как было написано в этой книге: начертили пентакль, зажгли свечи в полночь, в полнолуние. Прочли те молитвы, которые там указывались.

Тифлис. Городское кладбище, 1907 год.

Анна возле горящих свечей, посреди начерченного пентакля. Рядом Григорий.

Она вонзает нож в свою грудь.

Умирает…

Григорий кладёт её в приготовленный гроб. Опускает гроб в приготовленную могилу.

Затем ложится рядом с ней.

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

Сталин спрашивает:

– Она сделала это для того, чтобы ты осуществил свою мечту?

– Нет. Теперь она просто хотела, чтобы наша дочь была обеспечена.

– И заодно, чтобы ты осуществил свою мечту?!

– Можно и так это трактовать.

– Именно так и надо трактовать. Анна тебя очень любила. Все завидовали тебе. И я в том числе… Извини, я перебил, и что было дальше?

– Как я говорил, мы сделали всё, как было написано в этой книге. По нашему замыслу, Анна должна была превратиться в того духа, что охраняет её тело. И этот дух должен был позволить мне вытащить её язык…

Тифлис. Городское кладбище, 1907 год.

Григорий лежит в гробу с Анной, целует её. Она начинает шевелиться. Открывает глаза. Видит Григория, улыбается. Показывает язык. Григорий пытается откусить его.

Она быстро убирает язык и смеётся.

Снова показывает язык.

Григорий снова пытается схватить его зубами.

Она опять убирает и громко смеётся.

Он не знает, что делать.

Вдруг она хватает его за горло и начинает душить.

Он пытается сопротивляться, задыхается. Затем теряет сознание.

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

Григорий продолжает рассказ:

– Очнулся я утром. Далеко от могилы. Надо мной стоял кладбищенский сторож. Он поливал меня водой и тряс за плечи… Вся моя шея была в кровоподтеках.

– Почему ничего не получилось? Вы же соблюли весь ритуал? – спрашивает Сталин.

– Оказывается, эта книга была переписана с другой книги. Более старой. И переписчик неточно описал ритуал. Допустил вольности, сокращения. Об этом я узнал много позже. После революции…

– Как ты это выяснил?

– В 1924 году мы конфисковали имущество Александро-Невской лавры. Там мне попался фолиант, описывающий этот самый ритуал. Я сравнил его с той книгой, что ты дал, и выяснилось, что фолиант написан на сто семьдесят лет раньше.

Сравнивая описание ритуала в фолианте с тем, что мы делали, я увидел три несоответствия: во-первых, всё надо было делать при определённом расположении звёзд, которое бывает только раз в году. Во-вторых, перед началом ритуала надо было трижды прочитать «Отче наш…» наоборот, и,в третьих, это надо было сделать на могиле самоубийцы.

– Выходит я вас подвёл? Извини.

– Не ты, а книга подвела! Ты же не знал, что она неверно переписана! Это рука судьбы, от которой, как ты знаешь, никуда не уйти.

– И судьба, в конце – концов, наградила тебя за терпение!

– Что верно, то верно.

Москва. Помещение в Бутырской тюрьме. Декабрь 1928 года.

В помещении сидят триста монахов. К монахам выходят Сталин и Жгенти. Григорий показывает монахам золотой язык. Отламывает от него кусочек и говорит:

– Я уже обращался к вам однажды с этой просьбой, и вы её чудесным образом выполнили. Теперь я обращаюсь во второй раз. Прошу вас помолиться и восстановить этот язык ещё раз.… Один раз вы его восстановили, однако, этого мало. Вы знаете, что на то золото, которое мы получим, мы купим хлеб, муку, мясо и будем кормить голодных по всей стране. В том числе и в Бурятии. Голодных в стране много, и чтобы их всех накормить, нужно много золота. Прошу вас помолиться ещё и ещё много раз! Прошу вас. Помогите нуждающимся! Помогите голодным! Помогите своим односельчанам!

Монахи молятся – язык снова восстанавливается – теперь уже на глазах у Сталина.

Сталин отламывает ещё один кусок. Монахи продолжают молиться. Язык опять восстанавливается.

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Ноябрь 1928 года.

В кабинет входят Жгенти и Сталин.

– Теперь мы хозяева жизни, – говорит Григорий и добавляет: – С этим золотом мы победим всех врагов! Сделаем мировую революцию! Что скажешь, Коба?

– Я с самого начала верил в тебя, потому и помогал. Ты смотрел в корень зла. Ты видел суть проблемы, которая есть у всех народов и которая охватывает все времена… А сейчас я хочу, чтобы ты наслаждался победой. Выбирай сам, говори любые желания, и я их исполню. У меня достаточно власти, чтобы ублажить тебя… Хочешь дом у моря? Будет дом! Хочешь отдохнуть в Ницце? Будет Ницца!

– Коба, я хочу накормить голодных. И больше мне ничего не надо. Накормить нуждающихся и есть моё самое заветное желание. Дай мне эту возможность и больше я у тебя ничего не попрошу.

Сталин махает рукой, отворачивается и закуривает.

Через некоторое время он произносит:

– Упрямый ты человек!

Он подходит к столу. Кладёт несколько золотых обломков языка со словами:

– Вот твоё золото, обменяй его в банке на купюры. Купи продуктов. И раздавай их, где хочешь… Как появится новое золото. Я дам знать. Придёшь и заберёшь.

Москва. Торговые ряды на площади у трёх вокзалов. Декабрь 1928 года.

Григорий стоит вместе с дочерью Катей за прилавком, на котором написано: «Еда нуждающимся. Бесплатно!»

Перед прилавком очередь. Григорий даёт каждому подошедшему буханку хлеба. Катя отмеривает на весах килограмм мяса, заворачивает его в газету и также отдаёт подошедшему.

В ответ слышится: «Спасибо!», «Дай вам Бог здоровья!», «Счастья вам и удачи!»

Григорий и Катя улыбаются.

Григорий обнимает дочь и говорит:

– Запомни, Катюша, эти минуты, это минуты счастья!

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Декабрь 1928 года.

Сталин сидит в кресле и смотрит на наручные часы. Смотрит внимательно. Разглядывает их с разных сторон. Затем снимает с руки и рассматривает тыльную часть.

Он видит, что они заржавели. Покрылись металлической плесенью. Он пытается ногтем соскрести ржавчину.

Не получается.

Тогда он берёт телефонную трубку и просит соединить его с Кагановичем.

– Каганович слушает, – раздаётся в трубке мужской голос.

– Лазарь, здравствуй! Это Сталин.

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.

– Я хотел тебя спросить, часы, которые ты подарил, они золотые или нет?

– Золотые.

– Они заржавели.

– Не может этого быть! Золото не поддаётся коррозии!

– Я знаю, поэтому и спрашиваю, золотые они или нет?

– Золотые, точно золотые. На них должна стоять проба. Посмотрите пробу!

Сталин кладёт трубку на стол. Берёт с письменного прибора лупу, переворачивает часы тыльной стороной и начинает разглядывать. Через некоторое время он берёт со стола трубку и говорит:

– Лазарь, ты слушаешь меня?

– Слушаю, товарищ Сталин.

– Проба есть. Номер 585…

– Значит, часы золотые. Может Вы испачкали их обо что-то? И Вам кажется, что это ржавчина?

– Ладно, потом поговорим.

Сталин кладёт трубку на рычаг телефона. Его взгляд останавливается на портрете матери, обрамлённом золотой рамкой.

Он присматривается к рамке и видит, что она также покрылась металлической плесенью.

Сталин берёт лупу и сквозь неё рассматривает рамку. Находит пробу. Видит цифры 375. Затем он открывает ящик письменного стола и вытаскивает оттуда золотой портсигар. Раскрывает его. Портсигар изнутри покрыт ржавчиной. На нём также стоит проба.

В кабинет входит секретарь и докладывает:

– К Вам начальник Госхрана Зимин.

– Пусть войдёт.

Входит мужчина средних лет.

– Здравствуйте, присаживайтесь, – говорит Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – отвечает мужчина, садится на стул и молчит.

– Я Вас слушаю.

Зимин кашляет в кулак и говорит:

– Во вверенном мне государственном хранилище произошло чрезвычайное происшествие.

– Что за происшествие?

– Чертовщина какая-то!

– А можно поточнее?

– Золотые слитки, которые лежат в нашем подвале, стали покрываться металлической плесенью.

– Золото не поддаётся коррозии! Потому оно и золото.

– Я это знаю, но посмотрите сами…

Мужчина вытаскивает из портфеля золотой слиток, на треть покрытый ржавчиной.

– Здесь стоит проба…, – говорит начальник Госхрана.

Сталин берёт лупу и рассматривает слиток. На слитке надпись: «999. РСФСР»

– Может, кто-то подменил слитки?

– Исключено, имена всех, кто входил в Госхран, у нас имеются. Это очень узкий круг людей. Всего пять человек. Вот список.

Начальник Госхрана кладёт список на стол.

Сталин вызывает секретаря и просит пригласить наркома внутренних дел Толмачёва, а также эксперта по дорогим металлам. Затем обращается к Зимину:

– Как давно Вы это обнаружили? – Сталин указывает на слиток.

– Три дня назад.

– Почему сразу не сообщили?

– Мне думалось, что это какое-то недоразумение. Я надеялся соскрести ржавчину… Наждачку приготовил. Захожу сегодня утром, а там треть слитков поржавело…

Москва. Государственное хранилище ценностей. Декабрь 1928 года.

Сталин, Зимин, Толмачёв и специалист по дорогим металлам рассматривают ржавчину на слитках.

– Что скажете? – спрашивает Сталин, обращаясь к эксперту.

– Некоторые слитки металлические, хотя на них и стоит проба с оценкой, что они золотые.

– Значит, тот, кто поставил пробу, нас обманул?

В разговор вмешивается Зимин.

– Здесь слитки из Германии, Франции, Польши. А также слитки, оставшиеся от царского режима. Что же выходит, все нас обманывали? А царский казначей обманывал царя?

– Такого не может быть, – произносит Толмачёв, – когда приходит золото из других стран, мы проводим тщательную экспертизу.

– Выходит, кто-то его подменил? – спрашивает Сталин.

– Все, кто был за последний месяц в Госхране, арестованы. Их допрашивают. Они отрицают свою вину.

– А Вы, как думаете, товарищ Толмачёв? Они говорят правду? – спрашивает Сталин.

– Подменить трудно, здесь сотни килограмм. Это первое! И второе: вчера здесь был Зимин, ржавыми были всего три слитка. Сегодня их десятки. Со вчерашнего дня сюда никто не входил. Если бы даже, кто-то, каким-то чудом и проник, то не стал бы подменять золотые слитки на точно такие же металлические, да ещё с пробой. Да ещё с печатями и гербами разных стран. Просто забрал бы, без подмены. Чертовщина какая-то!

Сталин закуривает и говорит:

– Поставьте круглосуточную охрану здесь, на этом месте, пусть наблюдают за слитками и докладывают каждый час.

– Слушаюсь, – отвечает Толмачёв.

Москва. Торговые ряды на площади у трёх вокзалов. Декабрь 1928 года.

Льёт дождь. Григорий и Екатерина Жгенти стоят за прилавком, на котором написано: «Еда нуждающимся. Бесплатно!».

Перед прилавком длинная очередь. Григорий даёт каждому подошедшему буханку хлеба. Катя отмеривает килограмм мяса и также отдаёт подошедшему.

Слышатся возгласы: «Спасибо!», «Храни вас Господь!».

Григорий и Катя улыбаются.

К прилавку подходят два красноармейца.

Один из них протягивает бумагу Григорию

– Что это? – спрашивает Жгенти.

– Распоряжение наркомата внутренних дел. Велено деятельность Вашу запретить, а продукты конфисковать.

– Кто подписал? – спрашивает Григорий и смотрит на бумагу.

– Толмачёв, – отвечает второй красноармеец.

– Конфискуйте, только не уносите далеко. Я иду к Сталину!

Москва, Кремль. Кабинет Сталина. Декабрь 1928 года.

В кабинет входит Жгенти и кладёт на стол распоряжение о конфискации…

– Что это? – спрашивает Сталин.

– Распоряжение Толмачёва о конфискации моих продуктов.

Мне запрещено раздавать продукты голодным, могу я знать, почему?

– Можешь, пойдём со мной…

Сталин встаёт из-за стола и выходит из кабинета.

Жгенти идёт за ним.

Москва. Государственное хранилище ценностей. Декабрь 1928 года.

Сталин заводит Григория в хранилище, указывает на золотые слитки со словами:

– Это государственная казна. Здесь хранится золото всей страны. Оно хорошо охраняется.

– Какое это имеет отношение к раздаче продуктов?

– Сейчас поймёшь… Золото, как ты знаешь, отличается от других металлов тем, что не ржавеет.

Сталин указывает рукой на слитки, покрытые ржавчиной и продолжает:

– И вдруг мы стали замечать, что слитки, на которых стоит проба…, – Сталин проводит пальцем по пробе на одном из ржавых слитков, – которые прибыли сюда из разных стран, которые прошли экспертизу, стали ржаветь.

Он приподнимает слиток и показывает ржавчину на нём.

– Может, их подменили? – спрашивает Григорий.

– Я тоже так думал, – отвечает Сталин: – И посадил здесь охрану. Мне каждый час докладывают о состоянии золота. Ржавчина покрывает всё новые и новые слитки. Ржавчина появляется на глазах у охранников… Ржавеют не только слитки. Стали ржаветь золотые часы, портсигары, обручальные кольца, браслеты…, – он снимает с руки часы и протягивает Григорию. Тот берёт и начинает разглядывать, видит ржавчину.

На всех этих предметах, также, как и на слитках, стоит проба, – продолжает Сталин – Проба, поставленная экспертами.

Однако эти предметы заржавели! Я подумал: «Ну, не могут эксперты разных стран врать одновременно?» Тогда вопрос: в чем причина? Почему золото стало ржаветь?

Григорий хмурится и спрашивает:

– И в чём причина?

– В монахах! В твоих буддийских монахах! – резко отвечает Сталин. Затем более мягко добавляет: – Вот сейчас допросим одного из них и узнаем правду.

Москва. Бутырская тюрьма. Декабрь 1928 года.

В камере для допросов: Сталин, Жгенти, Толмачёв и секретарь.

В помещение вводят Добу.

Его сажают на стул напротив Толмачёва. Нарком внутренних дел оглядывается на Сталина. Тот кивает и говорит:

– Начинайте, Владимир Николаевич.

Толмачёв задаёт вопрос:

– С некоторых пор вокруг тюрьмы, вплоть до Кремля, золотые вещи стали превращаться в металлические… Мы считаем, что это делаете вы. То есть монахи, приехавшие из Улан-Удэ. Это так? Или Вы это отрицаете?

Секретарь печатает на машинке заданный вопрос.

– Я этого не отрицаю.

– Значит, это делаете вы?

– Да.

– Как и с какой целью?

– Делается это при помощи молитв. А что касается цели, так Вы ведь сами – Доба кивает в сторону Жгенти: – Приказали, чтобы золотой язык увеличивался ежедневно!

– Такой приказ был, но мы не просили делать это за счёт другого золота!

– Мы не можем делать золото из воздуха, даже при помощи молитв. Мы можем где-то взять золото и перенести его на язык. Это всё, что мы можем в данной ситуации.

Наступает пауза. Сталин закуривает трубку и спрашивает:

– А из другого металла вы можете сделать золото. Скажем из меди?

– Нет, мы можем переносить золото, но превращать один металл в другой, мы не в силах!

Жгенти краснеет и кричит:

– Он врёт! Они могут! Они всё могут! Они не хотят!

Сталин снова обращается к монаху:

– Может, товарищ Жгенти прав? Вы не хотите этого делать?

– Если золото где-то прибавляется, то значит, где-то его становится меньше. Это закон жизни. Мы не в силах его нарушить.

Жгенти падает в обморок.

Тбилиси. 1964 год. Психиатрическая больница.

Екатерина Жгенти перед микрофоном.

– После этого случая папа заболел. С ним случилось психологическое расстройство. Мы год его лечили.

Подлечившись, он решил снова вернуться к своей идее. Он решил добыть золотой язык самостоятельно…

Буддийских монахов он стал считать врагами, саботирующими советскую власть. На них он больше не рассчитывал и решил получить язык своим путём.

– Как же теперь он собирался получить язык, если раньше у него это не получалось?

– Он решил сделать то, что сделала когда-то мама.

– Наложить на себя руки?

– Да, теперь у него в руках был фолиант с истинным описанием обряда. Я должна была ему помочь.

– То есть после его смерти, Вы должны были лечь с ним в гроб и откусить язык?

– Да! Но в это время началась борьба с религией. Кладбища стали тщательно охраняться. Над мёртвыми перестали совершать обряды. Даже не отпевали покойников. А то, что задумал папа, надо было непременно провести на могиле матери. Согласно описанию обряда в фолианте, он должен был производиться на могиле самоубийцы. Мы несколько раз пытались совершить обряд, но нас всё время арестовывали. После третьего ареста, папу хотели посадить в тюрьму. Но вмешался Сталин…

– Что было потом?

– Потом мы совершили ещё одну попытку, и нас снова поймали. Папу определили в сумасшедший дом, как душевно – больного.

– То есть, вам не дали совершить обряд?

– Нет, не дали…! К сожалению, отцу не удалось добиться желаемого…

Она тяжело вздыхает и печально произносит:

– А я устроилась сюда работать, чтобы быть поближе к отцу… Теперь Вы знаете всё…

ГОЛОС АВТОРА ЗА КАДРОМ:

Рассказ Екатерины произвёл на меня впечатление, и я спросил её:

– Чем я могу быть Вам полезен?

– Попросите врача отпустить отца домой, хотя бы на выходные. Под Вашу ответственность?

ГОЛОС АВТОРА ЗА КАДРОМ:

Я поговорил с главным врачом. Доктор, увидев удостоверение корреспондента из Московской области, побоялся отказать. Времена были уже другие. Всюду писалось о нарушениях прав человека. И его отказ мог вылиться в статью в центральной газете, которая могла отразиться на его репутации. Однако, он заставил меня написать расписку, в которой я указал, что за все поступки, совершённые Жгенти в течение этих двух дней, я несу полную ответственность. Я написал то, что требовалось.

Затем врач спросил:

– Вы понимаете, что он сумасшедший?

– Да.

– Вы понимаете, что всё, что Вам говорила его дочь, – это выдумка, фантазии больного человека?

– Понимаю.

– Его преследует мания золота. Дочь ему верит, поэтому она может наговорить всё, что угодно, ей тоже верить нельзя.

– Хорошо, – сказал я.

ГОЛОС АВТОРА ЗА КАДРОМ:

Вскоре мы вместе с Григорием и Екатериной Жгенти вышли из психлечебницы.

Сразу по выходу они пошли домой, взяли фолиант, свечи, надели чёрные капюшоны и куда-то направились…

Я последовал за ними, потому что дал врачу расписку, что несу ответственность за поступки больного.

Меня охватил ужас, когда я понял, что мы идём на кладбище.

Я пытался их остановить, но это было бесполезно.

Грузия. Тбилиси. Городское кладбище. 1964 год.

(глазами автора)

Ночь. Григорий и Екатерина приходят на кладбище.

Подходят к могиле Анны Георгиади.

Выкапывают новую могилу рядом с могилой Анны Георгиади. Приносят новый гроб. Чертят на земле пентакль. Втыкают в него зажжённые свечи. Григорий берёт нож и втыкает себе в грудь.

Он умирает. Екатерина кладёт его в гроб. Гроб опускается в могилу. Екатерина опускается в могилу и ложится в гроб рядом с отцом.

ГОЛОС АВТОРА ЗА КАДРОМ:

Я с ужасом следил за всеми этими действиями.

Просидел на кладбище до самого рассвета.

Утро. Екатерина выбирается из могилы.

В руках у неё язык.

Она любуется добычей, разглядывает его и заливается громким заразительным смехом.