Текст книги "Рокот полуяви: Великое делание"

Борец

Новое пространство категорически отличалось от предыдущих, причём как внешне, так и содержательно. Оно не являлось совокупностью миров, не выглядело чем-то безмерным и необъятным. Глеб полагал, что чем дальше, тем шире, масштабнее, больше. Однако здесь мироздание, напротив, сузилось, хотя не утратило величественности и грандиозности. Вместо неисчислимых планет тут представился всего лишь один конкретный мир, чья живописность поражала воображение, а красочность в буквальном смысле слова ослепляла. Он никогда ещё не видел такого яркого неба, такого лазоревого океана, который был настолько прозрачным, что можно разглядеть фантастических чудовищ, покоящихся в глубинах на рельефном дне.

Луч простирался над дыбящимися волнами с белыми шапками и потому казался искрящимся волшебным мостом без опор. Трое шли по нему под завывание ветра, шум беспокойной пучины и непонятные крики многих голосов, наполняющих округу. Глеб не понимал, кто разговаривает меж собою, ведёт неясный диалог, а в лицо в это время ему периодически прилетали солёные брызги. Он ощущал дрожь идущего рядом Игната и сочувствовал ему – может быть, потому что сам впервые с начала путешествия вместо счастливой эйфории испытал страх. Лишь безмятежность шагающей впереди Веденеи заставляла отринуть все сомнения и постараться не отставать.

Над головой кружили птицы – как он уже догадался, необычные. Они были крупнее в разы, а от тел их исходило свечение, почти как у ясносветлой звёздочки. Только если звёзды блистали серебром, то от пернатого народа исходил различный блеск: например, от сокола, парящего неподалёку, было золотое искрение, от голубей на горизонте проистекала синева, от ворона – багровые тона, от лебедей – белизна. Вдруг над странниками пронеслась с воплями огромная чайка – такая, наверное, Глебу пришлась в половину роста. На большой скорости она сумела сделать кувырок в воздухе, после чего её тело внезапно вытянулась, приняло человеческие очертания, а перья превратились в одеяния. Оборотень с хохотом упал в воду, уцепился за толстую рыбину, которая потянула его за собой, и исчез из виду. Тут же пронеслась по небу колесница, запряжённая лебедями, внутри неё находился статный благородный мужчина в роскошных одеяниях, которые напоминали средневековый костюм какого-то богатого вельможи. Мужчина этот вострубил в рог, оглашая окрестности короткими пронзающими звуками, и воздел меч, словно салютовал кому-то.

Такая труднообъяснимая игра местных обитателей вводила в замешательство двух молодых людей, но не звезду. Она обернулась, качнув головой – мол, чего вы встали? Идёмте дальше!

– Что это? – выдавил Глеб.

– У них своя жизнь, – просто сказала Веденея, точно отмахнулась от мухи. – Не обращай внимания.

– А где мы?

– В Птичьем мире. Четвёртый уровень бытия, или, как ещё говорится, четвёртое небо, если тебе будет угодно.

– Кто эти… э-э-э… существа?

– Птицы-оборотни.

– Та чайка… – Глеб с трудом мог объясниться. – На какую-то долю секунды она напомнила мне ангела… да-да, именно ангела, такого, который изображается, ну, знаешь, в святых писаниях…

– Ангел – это вестник, не так ли? Тот, кто носит весть.

– Да, верно.

– Так вот, жители Птичьего мира чаще иных по высшей воле спускаются в Явь, донося вести от богов.

Глеб понял Веденею, поэтому спросил о другом:

– Разве мы сейчас не в Яви?

– Уже нет. Мы миновали третье небо, космос. Теперь мы на пороге блаженного Ирия-сада, куда в итоге приходят все души умерших людей, животных, птиц и рыб.

– Это души так балуются? – Глеб понял, что его знобит при мыслях о чайке, о парящей колеснице.

– В прямом смысле слова перед тобой уже предстают переродившиеся создания, а не покойники. Все они когда-то жили в сумеречной яви, в том числе и на Земле. Все они жили и на небесной тверди.

Некоторое время торжествовало безмолвие. И вдруг звезда произнесла:

– Я устала.

Действительно, требовалась передышка: Глебу и Игнату – в большей мере для перенапряжённого сознания, Веденее – потому, что удерживать луч, постоянно цепляться за него, поддерживать не только для себя, но ещё и для двух человек, было совсем непросто. К тому же не каждому под силу продолжительное время терпеть нападки океана, плюющегося солёными въедливыми каплями, дышать своеобразным воздухом и содрогаться всякий раз, когда обезумевшая волна, уподобляясь взбешённому быку на корриде, норовит схлестнуться с тобой, поглотить тебя, поиграть, точно марионеткой, и выбросить.

Несколькими трудноуловимыми жестами Веденея направила лунную стезю так, что над скалистым утёсом она выгнулась почти вертикально. Глеб не мог поверить, что сможет взобраться по этому пути, что уж говорить об Игнате? Однако звёздочка без доли сомнения пошла вперёд, и им ничего не оставалось другого, потому что луч позади них продолжал неминуемо укорачиваться. Либо карабкаться ввысь, либо отправиться мерить глубину наипрозрачнейшего и чистейшего водного пространства. Оказалось же, что луч будто притягивает стопы, магнитит, так что, при всём желании, пока ты находишься на серебряной кривой – тебе не угрожает гравитация и внешние воздействия. Глеб понял это только что, задумавшись о том, каким образом он дышал в космосе – как белом, так и чёрном? Луч оберегал… оберегал – оградил берегами.

Веденея первой спрыгнула на каменную поверхность с небольшим травяным покрытием и редкими цветочками, присела на валун. Тут же спустились её спутники. Немного отдышались, осмотрелись. Океан был повсюду, но где-то впереди виднелись плодородные земли, утопающие в зелени. Там светило солнышко, над путешественниками же нависли тучи, делалось хмарно и зябко. Проследив глазами за направлением взгляда звезды, Глеб понял, что та следит за исчезновением луча. Пока след не истает – им можно ни о чём не беспокоиться.

– Как ты смог увязаться за нами? – резко выпалил Глеб, повернувшись к соседу.

Игнат, постепенно успокаивающийся после пережитого, не отвечал.

– Как?!

– Он – зрячий, – чуть наклонив голову набок, спокойным голосом изрекла Веденея. Она будто пронизывала насквозь искрящимися очами, являя собой воплощение совершенно неземного, запредельного создания. – За пазухой носит пистолет. Хочет убить меня. Но здесь уже не Явь. Здесь, на границе, страшно, правда?

От её слов Глеб потерял дар речи. Первое желание, которое кровавыми лепестками вспыхнуло в мозгу, подобрать увесистый камень и ударить Игната. Размозжить его слащавое трусоватое лицо, на котором тёмные буравчики глаз не прекращали источать озлобленность. Но эти эмоции, это – всё плотское, земное, ума незрелость, а он теперь вне Яви, на самом рубеже. Нет-нет, такое здесь недопустимо, здесь птицы-оборотни, здесь живописная природа, кто-то блаженные места счёл бы за рай. Нет, не пристало осквернять ненавистью подобные края; при том, что сама звезда до крайности невозмутима… но ведь она не шельмует, не врёт? Она же святая, окутанная сиянием, точно прозрачной тканью… нет, Веденея не такая!

– Меня послал он, – впервые с минуты совместного путешествия пролепетал Игнат.

– Кто он? – не выдержал Глеб, с трудом скрывая прорывающуюся наружу недоброжелательность.

– Он называет себя Гасителем, он носит странные очки, он научил меня видеть мир, он полубог… а может, бог…

Глеб удивлённо посмотрел на Веденею – мол, понимаешь, о чём он нам толкует?

– Всего лишь подлый змей, – не меняя позы, всё также наклонив головку, возразила звезда. – Гаситель звёзд – вот кто его начальник. Сущность, выползшая из тёмных кругов мироздания, из Праха.

– Но для чего? – спросил взволнованный Глеб.

– Он гасит звёзды, сошедшие с небес в мир человеческий, он поглощает небесный свет и сеет морок. Праху невыгодно, чтобы люди прозрели, стали просвещёнными. Гасители – их немного, но они вербуют таких вот олухов, – она кивнула на Игната, – и приобщают их к тёмному делу.

– Игнат, зачем?

– Он одержим, – просто и коротко объяснила Веденея. – Гаситель прельстил его разум. Нужно сопротивляться влиянию зла, только так можно обрести свободу.

И тут Игнат «взорвался».

– Да что вы понимаете, чёрт вас дери! Что вы – вы! – понимаете? Я его знаю с тринадцати лет! Он спас меня, избавил от умопомешательства! Кто вы такие, чтобы выносить свои долбаные суждения по поводу его и по поводу меня? А, Глеб? Где ты нашёл эту деваху? Кто она такая?

Глеб стиснул зубы, чтобы не поддаться на явную провокацию. Веденеей можно было лишь восхищаться – её стать, уверенность, невозмутимость, готовность молниеносно принимать решения – всё это отчётливо прослеживалось при одном беглом взгляде на неё.

Игнат неожиданно расплакался. Шмыгая носом и размазывая по щекам слёзы, он громко всхлипывал, а потом заговорил с наболевшей скорбью:

– Я родился и рос в другом городе… после уже, когда стал взрослым и самостоятельным, я переехал и поселился по соседству с тобой, – он обращался в данный момент к Глебу. – Ты ведь никогда не видел моего отца, правда? А мать навещает меня редко, так? В детстве отец много пил… это теперь я понимаю причину его длительных загулов – он видел всех этих мелких тварей, бесов, домовых и прочую дрянь. Он думал, что бредит, но боялся признаваться в этом кому-либо. Потому и пил, долго и помногу.

Глеб вопросительно взглянул на Веденею, пока Игнат зашёлся в приступе рыданий и не мог продолжить исповеди.

– Очевидно, – сказала звезда, – его отец не обладал естественной зрячестью, как ты. То есть его разум не созрел и не был готов к тому, что увидит. Вероятнее всего, ему достался дар против его воли – некоторые зрячие люди, колдуны или знахари, во время смерти не могут нормально расстаться с телом, душа огрузла, и ей тяжко. Чтобы облегчиться, они передают свой дар первому встречному, лучше всего, конечно, ребёнку, который находится ещё в материнской утробе. Беременным и детям нельзя быть в одном доме с умирающим человеком. Дар или проклятие – колдун способен вручить своё наследие любому, но дети и подростки восприимчивее других.

Игнат, будто не слушая звезду, смотрел в одну точку и, немного придя в себя, опять заговорил:

– Я тоже с детства видел разных смешных уродцев, которые для моих ровесников оставались невидимыми. Из-за этого сверстники меня не любили, не играли со мной. Но мне и не нужно было их общение. Я мог целыми днями сидеть в своей комнате или на чердаке и заниматься с этими якобы воображаемыми тварями. Я для них будто служил проводником из того, выдуманного мира, в свой, человеческий, реальный мир. Если я позволял им, они могли брать предметы, управлять ими, но если запрещал – они подчинялись.

– Это от того, что дом – пространство искусственное, созданное человеком и для человека, – прокомментировала Веденея. – Окажись ты, например, в лесу или у реки, тебе пришлось бы слушаться тамошних хранителей – русалок, водяных…

– Однажды, – тут Игнат вздрогнул всем телом, – папа узнал, что я с ними общаюсь… как он ругался! С тех пор жизнь превратилась в ад. Мне нельзя было ни сказать лишнего слова, ни сделать чего-то, я всегда боялся быть избитым. Мама тоже боялась его. Всё чего хотелось, когда в очередной раз ставили в угол, поскорее вырасти, прекратить эту пытку детством. Я молился, в своём маленьком уголку, усердно, со слезами, и молитвы дали результат. Ко мне пришёл он…

Игнат подавил рвущееся рыдание, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул.

– Мы жили в старом деревянном доме с двумя этажами. Когда опускалась ночная темнота, могли мерещиться невероятные вещи… я верил, что мольбы мои рано или поздно будут услышаны! С полки упал журнал, открывшись на странице, где был нарисован мускулистый борец. Он заговорил со мной… да-да, картинка просто отделилась от листа и стала общаться. Он рассказал о том, что поможет мне, даст силу, только нужно доказать свою преданность, верность. Я стал беречь журнал, как зеницу ока, никому не показывал его, прятал, а по ночам обязательно перекидывался парой фраз с новым другом. Потом он стал являться и в других ипостасях – Мистик и Магистр. Он учил меня управлять необузданным ранее даром, учил различать окружающий мир. Без него я бессмысленно боролся с гнетущим сумасшествием, как мой отец. Мистик, Магистр, Борец – три образа Гасителя.

– Трёхголовый змей, – проронила как бы невзначай Веденея.

Игнат её вновь проигнорировал, не прерываясь ни на секунду:

– Тайные визиты Гасителя (его не мог видеть даже отец, не говоря уже о ком-либо другом) продолжались две-три недели, пока мама не уговорила отца пригласить священника… она просто не знала, как исправить всё то безумие, которое её окружало. Мой новый друг предупредил, что пришла пора показать, насколько важно для меня наше общение. Когда священник зашёл в мою комнату и стал монотонно тараторить, я подскочил и ударил прямо в лицо. Отец тут же отвесил мне в ответ… нет, не отвесил – размазал меня по стене, но я встал и снова бросился защищать Борца, который улыбался за моей спиной. Привкус собственной крови и полное безразличие к боли, это божественно, это незабываемо…

Луч, укорачиваясь, уже приближался к утёсу. Глеб с некоторым беспокойством по этому поводу бросал взгляды на Веденею, ожидая команды. Однако звезда продолжала хранить царственную безмятежность.

– Что было потом? – полюбопытствовал Глеб.

Глаза Игната будто покрылись изнутри матовой плёнкой, и он незряче посмотрел на соседа.

– Потом? – осклабился он. – Потом попа заменили психиатром. Меня кормили какой-то пакостью и пять лет держали на учёте.

Склонив голову, Игнат полностью погрузился в размышления, так что не реагировал на происходящее вокруг. Веденея жестом указала Глебу на лунную дорогу – пора уходить! Он же кивком спросил, куда они денут Игната. «Оставим!» – шепнула звезда. И чуть поколебавшись, Глеб с ней согласился. Его сосед был явно не в себе, что подтверждала поведанная только что история тяжёлого взросления и знакомства с Гасителем звёзд, к тому же известно наверняка, что Игнат работает против них, против Веденеи. Уничтожить его каким-нибудь способом казалось совсем недопустимым вариантом – ни раньше, ни тем паче сейчас Глеб не сумел бы убить живое существо. Веденея, вероятнее всего, тоже. Посему оставить Игната в Птичьем мире выглядело наиболее приемлемым выходом из сложившейся ситуации. Так будет лучше, а судьба сама решит, кому что суждено.

Веденея взошла на лунную тропу и, не оглядываясь, двинулась вперёд. Глеб постарался поддерживать заданный темп. Ему показалось, что они удалились на достаточное расстояние и луч должен уже вот-вот испариться над утёсом. Как вдруг сзади донёсся хруст, сопровождаемый коротким вскриком. Веденея замерла, втянув голову в плечи, словно рядом с ней внезапно случился взрыв, а затем медленно повернулась всем корпусом. Испуганный Глеб, ловя каждое шевеление мускула на лице ясносветлой звезды, сначала оценил её реакцию и лишь после того отважился обернуться. Из-за неожиданности он сильно струсил поначалу – в момент, когда всё это произошло, ему показалось, что нечто огромное врезалось и сотрясло луч или, как минимум, обрушился утёс, на котором они втроём отдыхали.

Но было всё совсем, разумеется, не так. Это Игнат, очнувшись за миг до критического укорачивания лунной тропинки, успел всё-таки запрыгнуть на луч, уцепиться за него, что было мочи. Поднявшись с колен, он победоносно улыбнулся Глебу и Веденее – не настолько я прост, чтобы так легко отделаться от меня!

Новь

Звезда отыскала следующую дверь, когда путешественники фактически упёрлись в небеса Птичьего мира. Это было очень странным – видеть, как разламывается одно пространство, а следом за ним, внутри провала, зияет новое измерение. Измерение, в котором живут ещё более непривычные создания. На сей раз из разлома в лицо хлынули потоки ярого света. Такой напор заставил Игната остановиться и защититься рукой, Глеб же просто прикрыл веки и не двигался с места, пока не услышал распоряжение, отданное звучным голосом.

– Идём! – призывала Веденея.

Совершив волевое усилие, он заставил себя переставлять ноги, которые, к слову, будто бы налились свинцом.

– Надо ускориться! Надо!

Игнат, как ни странно, тоже стал шагать по направлению к двери.

– Давай! – Веденея протянула Глебу руку. Однако даже коснуться её ладони, тонких изящных пальчиков, казалось за пределами его человеческих возможностей. Откуда навалился этот немыслимый груз? В чём причина возникшей трудности, он не мог знать. Единственное, что разум готов был выдать, – это отчётливое предательское осознание того, что ещё чуть-чуть, и развяжется пуп от натуги или же тело попросту распадётся на атомы, на ещё более мелкие частички, так, что потом и всем богам вместе не собрать его…

Глеб, переполненный жгучим отчаянием, оттолкнулся от лунной дороги, сделал последний, почти невозможный, рывок и, наконец-то, преодолел те сантиметры, отделяющие его от звезды.

– Ну же! – она фактически втащила спутника на следующий уровень мироздания и немедля скользнула следом.

Свет, доселе всего лишь выжимавший слёзы из глаз, теперь полностью объял Глеба, проник в него, стал не только второй одеждой, но и второй кожей. И здесь лунный луч уже не спасал– напротив, серебряная стезя сама потерялась в повсеместном ликовании, неудержимом торжестве бесконечного и непрерывного полыхания. Рука, до которой дотрагивалась Веденея, теперь нестерпимо ныла, необъяснимая сила изнутри выворачивала плечевой сустав, выламывала его, выдирала.

Он опустился на твердь под ногами (сложно было назвать её землёй, однако другого термина для обозначения подобного человек не мог найти). Взор, полный муки и отчаяния, враз пронзившего всё существо, метался из стороны в сторону – подстреленный зверь ищет укрытия, ищет способа уйти от безжалостных охотников, идущих по кровавому следу. Повсеместный свет, ураган света, бездна света и ничего иного. Но вдруг… вдруг вдали он увидал темень, кромешную, беспробудную мглу, дремучий мрак, где можно было надеяться на спасение, на прибежище от безжалостного всполоха.

Глеб побрёл туда, медленно-медленно, потому что на скачок, которым можно было бы перемахнуть добрую половину расстояния, попросту не хватало сил. И тут перед ним стрелою пронёсся знакомый силуэт. Всё происходило будто в горячечном бреду и воспринималось искажённым, фантасмагорическим, иллюзорной игрой света и тени. Вот, к примеру, фигура, пробежавшая мимо, по очертаниям напоминала человека, разглядеть которого было нельзя, потому что он был весь чернильно-чёрным – вернее сказать, облитым чернилами. За собой он оставлял соответствующего цвета полосу, как в небе самолёт оставляет белую черту. Полоса постепенно пропадала, смываемая всепоглощающим светом, точно грязь под быстрыми потоками воды. Глеб принял это за плод воспалённого сознания и не придавал большого значения, пока Веденея не сказала:

– Игната засосала тьма.

– Игната? – воскликнул изумлённый Глеб. Он ни за что не различил бы в чёрном силуэте своего соседа.

– Да.

Тут Глеб взглянул на свои ладони, на живот, на грудь – внутри его тела, сделавшегося отчего-то полупрозрачным, находилась серая густая жидкость.

– Что со мной?

– Не переживай, – поспешила утешить звезда. – Ничего страшного. Всего-то лишь стало теперь видно, чего в тебе больше – света или мрака. У Игната вообще всё черным-черно, его, видишь, как магнит иголку, на ту сторону затянуло.

– Мне как-то нехорошо, – вымолвил Глеб, встав на месте.

– Я, если честно, совсем не понимаю, как ты до сих пор жив, – искренне призналась Веденея. От этих слов лицо Глеба перекосилось, даже боль на некоторое время отошла на второй план.

– Что это значит?

Веденея мило улыбнулась.

– Ну, понимаешь ли, мы сейчас на пятом небе, одном из высших уровней мироздания, здесь способны обитать только нематериальные, полностью развоплотившиеся сущности. Не существа, а сущности. Понимаешь? – и она наморщила лобик, вопросительно взглянув прямо в глаза, точно больше всего в жизни её волновало, чтобы собеседник уразумел смысл.

– То есть… – Глеб бухнулся на твёрдую поверхность, – то есть я умер, что ли? Ну, раз я там, где нет вещества и материи, значит, я тела лишился, по-твоему?

– Да нет же! – Веденея чуть ножкой не топнула. – Ты расстаёшься с плотью в этот самый момент!

– А-а-а! Теперь ясно! Я-то гадаю, от чего мне поплохело – от виски ли, который ты превратила в чай, или от усталости, а тут делов-то! Всего-навсего расстаюсь с собственным телом!

– Ага.

– И чем данный процесс закончится, позволь узнать?

– Ну, тебя… э-э-э… не станет, скорее всего…

– А как же ты?

– А что я? – удивилась Веденея. – Я соткана изначально из света, рождена светом, излучаю свет всеми порами, я, если разобраться, никогда не имела плоти в человеческом понимании. Для большинства людей я только вспышка, яркая точка на небосводе. Это тебе одному посчастливилось узреть меня.

– И впрямь, – пробубнил Глеб, рассматривая ногти на левой руке. – Счастье аж девать некуда.

– Да не переживай! – подмигнула Веденея. – Есть способ сберечь твою суть в том виде, в котором мать родила. Подай длань!

Не колеблясь ни единого краткого мига, он протянул ладонь. Звезда взяла его за кончики пальцев и, закрыв очи, замерла в напряжении. Через пару мгновений взор Глеба заволокло серебристой дымкой. Единственное, что он чувствовал, – это как по жилам разливается огонь, как пламя проникает в центр его сущности и оттуда начинает вытеснять тьму и холод. Болезненные ощущения понемногу угасали, пока не потухли вовсе. Мозг, который проклюнулся наружу, завибрировал с удвоенной силой, сделался более податливым, готовым воспринимать новые грани реальности.

Веденея выпустила его руку из цепких объятий. Пелена рассеялась, а перед глазами предстал великолепный мир, преисполненный всяческого изобилия и богатства. Яркий свет, застилавший взгляд, оказался не чем иным, как веществом, из которого здесь всё было построено и возведено. Ранее Глеб просто не мог увидеть ныне открывшихся чудес потому, что сознание не обладало достаточной гибкостью, широтой и глубиной, которые сейчас приобрело, благодаря стараниям Веденеи.

Уподобляясь пчёлам, двигались сонмы блистательных созданий – они напоминали в чём-то человека, однако казались гораздо совершеннее, лучистее. Они не ходили – порхали, не говорили – слова грубы, а мысль изящнее и полнее, красочнее и понятнее. Они не испытывали страстей, ведущих к пагубе, но были преисполнены сияния и света, сочащегося сквозь каждую клеточку. Глеб посмотрел наверх и ахнул, разглядев вздымающийся грандиозный столп, который венчал громадный диск солнца с сотнями лучей. Это ему напоминало то ли гору, из-за которой кажет себя светило, то ли древо с гигантскою золочёной кроною, то ли исполинскую мельницу.

– Зри воочию! – возрадовалась Веденея. – Перед тобой – Пресущная гора, остов и хребет Вселенной!

– Гора-а-а? – протянул восхищённый Глеб.

– Люди по-разному описывали сие, – улыбнулась звезда. – Кто-то остов именовал горой, на вершине коей обитают небожители, всесильные и прекрасные. Кто-то утверждал, что остов – Мировое древо, чья крона служит домом богов. Так можно долго и много перечислять, но в том не станет больше правды. Правда же в том, что пред тобою – Истинное солнце!

– Я думал, что солнца остались в космосе.

– Нет! То лишь маленькие копии, отражающие лучи Истинного солнца. Понимаешь? Вот откуда зарождается жизнь! Вот где источник бытия!

– Ишь каково… – только и смог выговорить Глеб.

Однако его привлекла сгущающаяся вдалеке мгла, притянувшаяся и пожравшая Игната.

– Что там?

– Тень Мирового древа, – ответила Веденея. – Всё пятое небо поделено надвое – светлая навь и тёмная навь.

– Я думал, Навь лежит ниже, а мы-то всё время поднимались…

– Слово «Навь» обозначает нефизический, неявный мир. Это понятие применимо и к обозначению одного из великих уровней бытия, и к понятию бесплотного существования (например, душа, покинувшая тело), и к определению места сосредоточения враждебных сущностей. По сути всё, что за пределами Яви, – есть Навь, которая распадается на Правь и Прах. Здесь, на пятом небе, Правь и Прах сливаются воедино.

– Соединяются, но не взаимопроникают, – заметил Глеб. – Если говорить о нави, не как об уровне бытия, а как о способе существованья, то светлая сторона – светлая навь, а тень Мирового древа – тёмная навь, да?

– Да. В светлой нави отдыхают от материального воплощенья души праведников – видишь, они купаются во свете, ласкающем и насыщающем их? В тёмной нави пребывают души преступивших божественный уклад. Для них свет губителен, поэтому они ждут часа, когда их внутренняя тьма избудет себя.

– И что тогда?

– Тогда они перейдут в светлую навь, а оттуда, как и все, поднимутся на седьмое небо, в сердце Ирия, где получат новые уроки и новые воплощения в разных мирах.

– Вот как? Я полагал, что свет и тьма несовместимы, и, избрав одно состояние, к другому путь закрыт.

– Нет-нет, – покачала головой звезда. – Все возвращаются туда, откуда прибыли. А источник для всех един.

– Истинное солнце, – Глеб очарованно взглянул ввысь.

– Да, – кивнула Веденея. – Пятое небо – это место, где замыкаются великие уровни бытия, становясь целым. Здесь происходит очищение и омовение.

– Иначе я представлял себе чистилище!

– Вы на Земле всё представляете иначе. Раньше разумнее были – хотя бы понимали, что к чему.

– «Раньше» – это ты имеешь в виду времена, когда мир представляли плоским?

– Ещё раньше.

– Это когда же?

– Когда льды не пожрали ваши земли…

– До ледникового периода, что ли? – глаза у Глеба полезли на лоб.

Звезда не подтвердила его догадку, но и не опровергла. Немного помолчали, после чего он поинтересовался:

– Тут, значит, праведники, там, в тени, грешники, которые в итоге присоединятся к праведникам, да? Какой-то круговорот душ в природе получается.

– Так Навь становится Новью. Так на смену одному поколению приходит следующее.

– И как же? Всем уготовано спасение?

– Всем уготовано по мере их свершений. Представь себе – ты троичен: есть дух, что изначален и обитает вне времени и вне пространства, есть тело, что ограничено временем и пространством, вследствие чего подвержено старению и смерти, а между ними – душа. Дух, сотворив тело, отправляет его в искусственную среду, дабы набраться неоценимого опыта. Тело, как было сказано, ограничено временем и пространством, ибо в искусственной среде иначе невозможно, по этой причине у тела есть потребности. Чтобы не отвлекаться от главного, тело оснащено органом, справляющимся с удовлетворением этих потребностей самостоятельно, – мозгом. Однако тело создано для собирания сведений, опыта, знаний – для этого духу надо направлять его, а это уже осуществляется посредством души. Когда ум сопряжён с душой, он называется разумом. Эта связь также именуется сознанием. Сознательный человек всегда в поиске чего-то. Но он не всегда правильно поступает. Чтобы правильно поступать, нужно иметь не только связь между телом и душой, но и связь между душой и духом, а это уже называется совесть.

– А что же, если связь нарушена и работает в одностороннем порядке? – задал вопрос Глеб.

– В случае отсутствия связи с духом, человек ставит себя на ступень выше остальных и без зазрения совести эксплуатирует всех, кого только может. Его сознательная деятельность узка и тупа, носит болезненный характер, но таковы большинство сегодняшних людей Земли. В случае отсутствия связи с телом, душа не доносит команды духа, и тогда тело остаётся работать на автопилоте – таких людей принято называть бездушными, у них ни совести, ни сознания. Они хуже животных. К сожалению, в вашем обществе их тоже немало.

– Бывает такое, что дух общается с телом напрямую?

– Бывает, – ответила Веденея. – Но такие люди тоже бездушны. У них нет сознания, но есть совесть. Однако это их не спасает. Они действуют слепо, учат любви, ничего о ней не зная. Это лживые учителя. Слепцы, прельщающие идти за собой по краю пропасти.

– Только три компонента вместе дают нужный результат, – задумчиво промолвил Глеб.

– Верно. Когда связь между духом и телом происходит в нужной последовательности, всё так, как нужно. Это есть сознательная совесть. То, благодаря чему даруются ключи от любой двери.

– И сколько же надо человеку воплотиться в Яви, чтобы когда-нибудь воссоединиться с духом?

– Ровно столько, чтобы прийти к сознательной совести.

– Непростая задачка, а?

– Непростая, но разрешимая. И тому есть множество примеров и подтверждений. На Земле уже побывало большое количество истинных духовных учителей и наставников, сумевших пройти сложный извилистый путь.

– А что удалось одному человеку, когда-нибудь сможет осилить другой…

– Правильно, – Веденея обнажила ряд белоснежных зубов. – Именно так из Нави получается Новь. Через пот и слёзы.