Текст книги "Мы были советскими спортсменами"

Мы были советскими спортсменами
Алексей Анатольевич Тихоньких

© Алексей Анатольевич Тихоньких, 2023

ISBN 978-5-0059-7500-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

За восемь лет в составе сборной команды СССР по спортивной гимнастике мне довелось быть участником двух чемпионатов мира и принимать участие в многочисленных международных турнирах и показательных выступлениях. Везде было по-разному, впечатлений было много.

Во время моей спортивной карьеры, приезжая домой, мне не всегда удавалось рассказать родственникам и друзьям о том, что со мной происходило, и детали того времени стали постепенно стираться из моей памяти.

Однажды моя дочь Настя в присутствии моего сына Дмитрия спросила меня:

«Папа, почему ты никогда и ничего не рассказываешь о себе? Нам интересно знать о твоем спортивном прошлом. Кроме того, у нас сложилось противоречивое представление о Советском Союзе. Что же все-таки происходило? Как и чем вы жили тогда?»

Я задумался. Действительно, моя дочь родилась в 1990 году. Она выросла в другую эпоху. Кому как не мне поделиться впечатлениями о том времени, рассказать моим детям о том, что я чувствовал, будучи советским спортсменом, и как воспринимал происходящие события.

Наши дети вправе знать нашу правду о нас и о нашем советском прошлом. Размышляя об этом, я вдруг начал воспроизводить в памяти давно забытые события и сопровождающие их детали. Они никуда не пропали, они просто осели на дно моей памяти и всплывали теперь, словно навигационные буйки.

В моих воспоминаниях я не претендую на стопроцентную точность воспроизведения событий, да это и не является моей целью. Их описание чисто субъективное, основанное на моем личном восприятии. Некоторые имена изменены мной по определенным причинам, некоторые я просто уже не помню, со временем все смешалось: страны, соревнования, лица…

Сейчас многое видится по-другому. В памяти вдруг проявляются давно забытые случаи, которым я не придал важности тогда, а сегодня они мне кажутся заслуживающими внимания. Мне бы хотелось передать обстановку, в которой мы находились, и рассказать о том, как и чем мы жили тогда.

Я посвящаю эту книгу моим детям, моим друзьям, моему тренеру и советским спортсменам.

Междуреченск

Глава первая

С вершины кедра виднелась извивающаяся лента реки Томь, тонкая двойная нитка железной дороги, автобусная остановка, посёлок Карай и дорога в город, по которой двигались похожие на букашек автомобили. У меня захватило дух, и я вдруг почувствовал себя, как юнга на мачте парусного корабля из недавно

прочитанной книги «Пираты Карибского моря». Всё, что я видел внизу, казалось нереальным, игрушечным и мне было непонятно, как этот вполне конкретный мир мог существовать помимо меня.

Внизу у подножия кедра стоял мой отец и с беспокойством глядел вверх, задрав голову:

– Алёша, не забудь, что я тебе сказал!

– Не бойся, пап, не забуду! – прокричал я сверху, – а теперь отойди подальше, я буду начинать.

Отец с трудом согласился на то, чтобы я полез на кедр за шишками. Он несколько раз повторил: «Алёша, у тебя обязательно должно быть две надежных опоры на ноги, а когда отпускаешь одну руку, другую руку не отпускай пока не схватишься за следующую ветку». Я кивнул, сунул за спину палку, привязанную через плечо словно лук, подпрыгнул и схватился за толстый, не до конца обломленный сук. Отец помог мне вначале и стал следить с удивлением за моими уверенными натренированными движениями.

Вот уже год как я занимался спортивной гимнастикой в Междуреченской секции и был хорошо знаком с подтягиванием на перекладине, отжиманием на брусьях и подниманием ног на шведской стенке. Жесты, которые я был вынужден осуществлять при моем кедровом восхождении, мне напоминали эти три упражнения и в этом для меня не было ничего удивительного.

Наш дачный участок находился на вершине холма, и единственный сохранившийся на нём пятнадцатиметровый сибирский кедр был предметом гордости нашей семьи. Кедровые шишки к середине августа поспевали и начинали постепенно сами падать на землю. Но процесс этот был долгий, поэтому каждый год сначала отец, потом и я залезали на дерево и сбивали их или палкой, или руками и ногами, аккуратно постукивая по ветке.

Конечно, это было опасно. Прошлым летом во время похода мой товарищ Андрюха Пахомов упал с кедра, метров с десяти, и сломал ногу. Мог бы вообще убиться насмерть. Ветки смягчили падение, но изранили всё тело, а на щеке у него остался глубокий шрам.

Но мы всё равно не колотили по стволу дерева дубинами, как добытчики – кедрачи, которые каждый год на две-три недели отправлялись в тайгу на промысел. Они за шишками на деревья не лазили. Они их сбивали с дерева огромным колотом. Потом на каждом кедре можно было найти отметину.

Шишки валились на землю, их собирали и стаскивали мешками к лагерю. Технология шелушения шишек и отсева орехов, отработанная веками, практически не менялась. Раньше шишку крошили и разламывали в основном деревянными рифлёными давилками, позже дробилка для шишек стала механической. Из дробилки высыпалась шелуха вперемежку с орехом, после чего зерна отделяли от мусора. Для этого использовали «грохот» – сито в виде корыта с дырками такого диаметра, что орешки сквозь него просыпались, а обломки, чешуя шишек, оставались в сите.

Мама Алексея Алевтина Александровна Тихоньких

на даче в Карае.

Когда я спустился с кедра на землю, мы с сестрой принялись собирать упавшие шишки, выискивая их в окружающей дерево траве. Сестра сказала:

– Лёшка, мама и тебя и отца ругать будет.

– Ну поругает и что? Ждать надоело. Смотри, шишки – красота! Чешуя тёмная и шелушится легко, орехи спелые, коричневого цвета.

Можно было, конечно, не торопиться и подождать, когда начнется активная падалица, сентябрьские ветры бы ей поспособствовали. Собирать упавшие на землю шишки было безопаснее, но с началом занятий в школе у нас не было времени ездить на наш дачный участок.

Кроме того, уже возобновились также и занятия гимнастикой в спортпавильоне, где я проводил теперь большую часть своего свободного времени.

Год назад в сентябре к нам в школу номер 20 города Междуреченска пришел тренер Геннадий Никифорович Столяров и попросил директора разрешить ему протестировать учеников на предрасположенность к занятиям спортивной гимнастикой.

Неожиданно для меня он предложил мне и еще нескольким ребятам заниматься гимнастикой. Он нам назначил время и место и объяснил, что традиционной формой при занятиях этим видом спорта для мальчиков являются белая майка и белые шорты.

Когда я довольный вернулся домой и объявил новость моим родителям, мама всплеснула руками:

– Ну и где же я тебе достану белые шорты?

– В магазине одежды. – простодушно ответил я.

– Алёша, я работаю в универсальном магазине и пока еще ни разу не видела в продаже белые шорты.

– Ну, мама! Тренер сказал, что это обязательная спортивная форма! – не сдавался я, – И у шортов должны быть небольшие разрезы по бокам.

Мама вздохнула и сказала отцу:

– Анатолий, достань внизу в шкафу швейную машинку и принеси мне, пожалуйста, кстати, захвати также белую простынь.

Спортивная школа располагалась в отдельном здании на берегу реки Уса. Гимнастический зал находился на втором этаже. Когда мы пришли на нашу первую тренировку, зал показался мне пустым. В углу сиротливо стояли параллельные брусья, а рядом лежала горка матов, покрытых черным кожзаменителем.

В зале только что закончилась тренировка баскетболистов, и нам предстояло установить немногочисленные гимнастические снаряды, которые мы убирали к стене после каждой тренировки.

В течение этого года зал достаточно быстро наполнился другими снарядами, которые нам сделали в ремонтных мастерских угольной шахты, руководствуясь чертежами нашего тренера. Недавно он попросил руководство города прикрепить несколько больших зеркал к стене для занятий хореографией, и, когда это было сделано, все вдруг сообразили, что для баскетбольной секции придется искать другой спортивный зал.

Первый год я тренировался два-три раза в неделю, но очень быстро перешел на ежедневные тренировки. В это время в России дети учились в две смены: первая смена утром с восьми до двух, вторая после обеда с двух до восьми часов. Мы учились первую половину учебного года в утреннюю смену, вторую половину заканчивали в вечернюю. Такая система позволяла нам заниматься гимнастикой от четырех до пяти часов в день.

Алексей Тихоньких на перекладине в Междуреченском зале.

Сегодня я пришел на тренировку и поднялся на второй этаж, прошел по окружающему зал балкону и спустился в нашу раздевалку, которая находилась на первом этаже, где проходили занятия секции бокса и вольной борьбы.

Я переоделся, вышел из раздевалки, и в этот момент тренер по борьбе позвал меня по имени и попросил подойти к нему. Он спросил:

– Алексей, хочешь побороться с одним из моих учеников?

– Зачем это? – удивился я.

– Понимаешь, я им объясняю, что кроме техники, важны сила и гибкость. А ты что, боишься?

– Ну вот еще. Чего мне бояться. – хмыкнул я.

До начала тренировки оставалось четверть часа.

Тренер подозвал моего соперника, и ребята загудели, становясь вокруг борцовской площадки. Я знал, что в борьбе используют различные приемы, но не имел о них никакого представления. Мальчишка-борец усмехнулся, поклонился и уверенно двинулся на меня. Он был моего роста, но килограммов на пять тяжелее, и показался мне немного рыхлым, без мышечного рельефа.

Он схватил меня за руки, потянул на себя. Я уперся ногами, но он вдруг перестал тянуть, отпустил руку, резко повернулся боком, подставил правую ногу под мою голень, свободной рукой обхватил меня подмышкой и резко толкнул плечом. Я потерял равновесие, потянул его за собой и почувствовал, что падаю на спину. В последний момент, словно при неудачном гимнастическом элементе, я успел повернуться и упасть на живот.

Мой соперник упал на меня сверху. Завязалась борьба на полу. Он старался перевернуть меня на спину, но, благодаря моей гибкости, мне несколько раз удалось выскользнуть из его борцовских захватов.

Я почувствовал себя немного уверенней, но хватка моего противника не ослабевала. Он раскраснелся и тяжело дышал. Я тоже был на исходе. Нас подняли. Он опять попытался провести какой-то прием, бросаясь мне в ноги, но я удачно перепрыгнул через него и ушел в кувырок. Я не давал ему схватить меня за руки, однако он, выждав удобный момент, разорвал дистанцию, схватил меня за левую кисть и резко притянул к себе. Я поддался, но схватил его за шею правой рукой, и мы повалились на ковер. Он оказался на боку. Я попытался прижать его к ковру и перевернуть на спину, но он не давал себя додавить. Мои силы начинали иссякать. Я уперся сильнее ногами, поднял голову и вдруг увидел, что невдалеке стоит мой тренер Геннадий Никифорович рядом с тренером по боксу Кулебякиным Виктором Яковлевичем и с интересом наблюдает за поединком.

Я вспомнил, что на прошлой неделе тренер по борьбе приходил в наш зал и беседовал с моим тренером, который ему показывал на меня и что-то объяснял.

«Значит он был в курсе!» – мелькнуло в голове. Эта мысль и его присутствие почему-то разозлили меня, я вдохнул поглубже и сильно надавил на шею борца. Он сделал еще одно усилие, вдруг ослаб, и его спина прижалась к ковру.

Когда мы поднялись, мне показалось, что тренер по борьбе похвалил меня как-то неискренне, ребята стояли вокруг и молчали. Я пожал руку моему сопернику и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Геннадий Никифорович пошел за мной:

– Лёша, а ты чуть не проиграл! Запомни, нужно всегда и во всем бороться до конца и никогда не терять надежду.

– Геннадий Никифорович, это вы вместе с тренером по борьбе устроили всё это? – спросил я обиженным тоном, вытирая пот с лица.

– В какой-то степени. Он меня попросил подобрать ему кандидата. – спокойно ответил он.

– Почему меня? Вон Руслан Кузнецов сильнее меня в сто раз! – кивнул я в сторона Руслана.

– Во-первых, ему не хватает гибкости, а во-вторых, я хотел посмотреть, как твой противный характер проявляется в настоящем поединке. – улыбнулся он и направился в тренерскую.

Руслан, услышав своё имя, подошел ко мне и спросил:

– В чём дело, Лёха? Что случилось?

– Да так, пришлось внизу побороться. Геннадий Никифорович, как всегда, уму разуму учит.

– Ладно, не горюй. Кто победил-то?

– Победила дружба! – крикнул я, смеясь, и толкнул его на кучу матов.

Один из моих друзей Руслан Кузнецов был мне наиболее близок тогда. Мы проводили наше свободное время вместе. Всегда уверенный в себе, красивый и хорошо сложенный, он заходил за мной, чтобы вместе идти на тренировку.

Его родители жили недалеко от нашего дома и нам было по пути. Мы подружились и часто проводили время вместе.

1971 год. Междуреченск. Матчевая встреча городов Кузбасса. Тихоньких Алексей, Снегирев Сергей, Кузнецов Руслан, Виноградов Виктор, Петухов Петр, Попков Борис.

В прошлую новогоднюю ночь его родители даже разрешили мне остаться ночевать у них в гостях, потому что собирались провести новогодний вечер у друзей, живших в соседнем подъезде. Мои родители были не против, и вечером я пришел к ним до того, как на улице стало темно. Перед тем как оставить нас ужинать одних, мама Руслана, изящно одетая строгая дама, ещё раз объяснила сыну в моем присутствии, как нужно сварить приготовленные и оставленные в морозильной камере пельмени.

Все было просто – сначала нужно было разогреть до кипения уже поставленную на плиту кастрюлю с водой, достать поднос с замороженными пельменями и высыпать их в кипящую воду. Когда пельмени всплывут, нужно выключить плитку, немного подождать и при помощи дуршлага наполнить наши тарелки.

Его отец, в белой рубашке, стоял у зеркала, слушал маму Руслана и уже третий раз завязывал галстук. Наконец он удовлетворенно хмыкнул, негромко напел: «Умчи меня, пельмень, в свою страну пельменью…», еще раз взглянул в зеркало и надел пиджак. Затем он прошел в коридор, подал шубу жене, и они вышли, оставив нас одних.

В этот праздничный день в программе передач было несколько интересных художественных фильмов. Руслан сбегал на кухню, принес хлеб, масло и сахарный песок. Мы намазали маслом хлеб, посыпали сахаром и устроились перед телевизором. Сначала мы хохотали над тщетными попытками вычислить неуловимых мстителей, потом скучали от документального фильма об острове Куба, затем снова оживились во время передачи «Огни цирка» и, в конце концов, почувствовали, что проголодались.

Руслан, на правах хозяина, предложил подкрепиться пельменями, приготовленными специально для нас его родителями. Я радостно согласился. Руслан с видом человека, знающего толк во всех кухонных премудростях, открыл холодильник, вынул поднос с пельменями, высыпал их в кастрюлю с водой и включил плитку. Я заметил, что он перепутал порядок приготовления, но не придал этому значения.

Когда вода закипела, мы с удивлением обнаружили, что мясные шарики опустились на дно кастрюли, а кусочки теста плавают на поверхности.

Руслан с невозмутимым видом достал дуршлагом кусочки мясного фарша и разложил по тарелкам. Затем добавил несколько лохмотьев теста, плавающего в кастрюле, и мы приступили к дегустации.

Когда мы устроились с нашими тарелками у телевизора, началась информационная программа Время. До полуночи мы не дотянули и уснули перед телевизором. Пришедшие во втором часу ночи родители Руслана переложили нас в койки, и мы проспали до одиннадцати утра.

Глава вторая

Когда я вернулся домой, моя сестра заговорщицки поманила меня в комнату:

– Алёша, в подвале нашего дома недавно кошка родила.

– Ну и что?

– Что, что! Котята такие хорошенькие! Им месяца два уже.

– Ты же знаешь маму, она не захочет.

– Ничего, давай попробуем. Она тебе всегда уступает.

– Значит мне нужно в подвал спуститься. А где они?

– Они справа от входа где-то, я их в окошечко вижу.

Через несколько дней, когда родители были на работе, мы вышли из квартиры, и через специальную дверцу сбоку от ступенек на входе в подъезд я спустился в подвал нашего пятиэтажного дома.

Я сразу увидел несколько серых котят. Я подобрал, как мне показалось, самого шустрого и подал сестре через освещённое небольшое вентиляционное окошко. Мы принесли его домой, тщательно помыли в ванной и начали с тревогой ожидать возвращения нашей мамы.

Когда она возвратилась, мы терпеливо выслушали ее традиционный монолог:

– Опять вы притащили котенка в дом! Мне надоело заниматься вашими животными! Кто будет его кормить? Кто будет менять песок? Мне и без того работы по дому хватает!

В этот момент сестра тихонько подтолкнула меня:

– Алёша, давай!

Я сделал шаг вперед и с покорным и жалобным выражением лица начал:

– Мама, мы всё будем сами делать: и кормить, и на балкон выпускать, и менять песок в лотке. Мы уже и имя ему дали, Барсик, и ты знаешь, он такой умный, сразу откликается. Ну, пожалуйста!

После недолгого и безнадежного противостояния мама с обреченным видом уступила, и мы с сестрой радостные побежали устраивать уголок для котенка.

1969 год. Междуреченск. Алексей Тихоньких с сестрой Татьяной.

Мои разногласия с мамой были постоянными. Все говорили, что я был на неё похож характером, и, действительно, мы с трудом уступали друг другу.

Например, мама считала, что мальчик должен был обязательно носить головной убор. Однажды она принесла мне темно-синюю беретку с небольшим хвостиком похожим на поросячий. Я повертел беретку в руках и спросил:

– Зачем посередине берета нужен «хвостик»? – я уже представлял комментарии моих приятелей.

– Всё очень просто! – отвечала мама с улыбкой, – За него надо дергать, когда снимаешь шапочку, чтобы не запачкать края головного убора. А еще за него можно подвесить берет на прищепку после стирки.

Мне этот головной убор сразу не понравился. Я не стал перечить маме, но тут же начал вынашивать планы по избавлению от него. Куда я его только не прятал, но каждый раз мама находила его и заставляла меня надевать по дороге в школу. В конце концов я не выдержал и опустил беретку в мусорный ящик, а дома сказал, что потерял по дороге в школу. Мама пристально посмотрела на меня, хотела что-то сказать, потом качнула головой, повернулась и вышла из комнаты. Больше она никогда мне не навязывала никаких головных уборов.

1970 год. Междуреченск. Алексей с сестрой Татьяной.

Мама считала, что ребёнок должен обязательно заниматься музыкой, но мой музыкальный опыт был краток. После нескольких неудачных попыток привить мне любовь к скрипке, она в конце концов смирилась с моим увлечением спортивной гимнастикой. Она даже попыталась использовать мою одержимость этим видом спорта для того, чтобы влиять на мои школьные оценки.

Я учился в школе очень даже неплохо, но не любил учить наизусть заданные на дом тексты. Когда у меня в школьном дневнике появилась тройка за домашнее задание по географии, мама сказала категорически: «Завтра ты на гимнастику не пойдёшь!»

Мы учились во вторую смену и утром нас с сестрой оставили дома одних, закрыв входную дверь на ключ снаружи. Немного погодя я тихо пробрался в спальную комнату родителей и взобрался на подоконник. Затем открыл окно, которое выходило на задний двор, вылез через него наружу и спустился со второго этажа по водосточной трубе на землю. Когда сестра, почувствовав неладное, выбежала на балкон, я уже был на полпути по направлению к спортивной школе.

Вернувшись на обеденный перерыв, мама обнаружила меня сидящим на ступеньках возле нашей квартиры. Она молча открыла дверь, ввела меня за руку и вопросительно посмотрела на стоящую в коридоре сестру. Сестра только виновато развела руками и со слезами на глазах пробормотала:

– Мама, ты представляешь, он через окно вашей комнаты и по водосточной трубе!

Мама обессиленно опустилась на стул, посмотрела на меня и упавшим голосом сказала:

– Алёша, ты же мог упасть и убиться насмерть. Больше меня никогда гимнастикой не наказывали.

Моя сестра Татьяна была старше меня на четыре года и уже несколько лет училась в музыкальной школе. Она с самого начала выбрала струнные инструменты, но вскоре ей понадобилось и пианино для упражнений по сольфеджио, учебной дисциплины, которую изучают в музыкальных школах, училищах и консерваториях.

Наши родители, ездившие на дачный участок на мотоцикле с коляской, мечтали о покупке автомобиля. Татьяна им сказала:

– Не беспокойтесь обо мне, я буду ходить к подруге, у которой уже есть пианино.

– А мы и не беспокоимся. Если понадобится, будешь ходить. – ответила мама. Вечером за ужином отец объявил:

– Ничего страшного, вместо Москвича купим Запорожец. Они новую модель выпустили.

Сестра виновато молчала.

Я посмотрел на неё, затем на отца и сказал:

– Папа, не надо Запорожец! Подкопите ещё и купите Жигули.

– А чем тебе Запорожец не нравится? – обиженным тоном сказал отец и с серьёзным видом спросил, – Кстати, ты знаешь, почему Запорожцы не красят в чёрный цвет?

– Почему? – не ожидая подвоха, спросил я.

– Потому что на Мерседес будет сильно похож! – сказал отец и, довольный своей шуткой, рассмеялся. Сестра прыснула, а мама улыбнулась.

Когда я наконец понял, что отец пошутил, выпалил неожиданно для себя:

– А ты знаешь, почему у Запорожца двигатель сзади?

Отец перестал смеяться и вопросительно взглянул на меня.

– Потому что, чем думали, туда и поставили! Повисла тишина.

Мама удивленно посмотрела на меня, потом на папу, на сестру и вдруг расхохоталась. За ней начали смеяться сестра и я, отец хмыкнул, махнул рукой и пробормотал:

– Да ну вас, советчики! – и стал накладывать квашеную капусту в тарелку. В итоге купили новую модель Запорожца и пианино.

1967 год. Междуреченск. Алевтина Александровна Иванова (Тихоньких).

Заниматься гимнастикой было интересно, хоть и трудно. Тренировки становились всё более интенсивными, а Геннадий Никифорович более требовательным. Вначале элементы получались как-то сами собой, теперь же некоторые нужно было отрабатывать месяцами.

В школе появился новый тренер, Геннадий Александрович Фаляхов. Он приехал с двумя младшими братьями Валерием и Усманом. Зал, заполненный несколькими группами, уже не казался большим.

Вся гимнастическая секция была заражена установкой внутришкольных рекордов. Недавно Снегирёв Сергей поставил рекорд школы по отжиманию на гимнастических стоялках в положении горизонтального упора. Он отжался более семисот раз! У меня лучше получались подтягивания на перекладине, и я дошёл уже до сорока двух. Володя Симаков сделал на гимнастическом грибке 358 кругов! На это ему потребовалось более семи минут, чтобы крутить их не останавливаясь.

Это стремление к рекордам привело меня к моей первой травме. На сто пятом круге на грибке кисть соскользнула, и я всем весом упал на прямую левую руку. В больнице мне вправили вывихнутый локтевой сустав и наложили гипс. Мои рекорды теперь откладывались на неопределённое время.

Дома сестра отрабатывала гаммы, а мама с усердием училась играть на фортепиано по самоучителю. Длилось это недолго. Свободного времени у мамы было в обрез, хорошо ещё, что у неё хватило сил и терпения закончить Кемеровский УКП заочного института советской торговли. Это позволило ей получить пост на руководящей работе.

Я тоже попробовал играть на пианино, но после того, как научился играть двумя пальцами начало полонеза Агинского и Собачий вальс, желание сильно ослабло. Наша мама не теряла надежды и подарила мне фирменную семиструнную гитару. Отец, который во время праздничных гулянок играл на баяне, оказалось, умел немного играть и на гитаре. Он научил меня перебором играть «Цыганочку», показал несколько аккордов, и я с воодушевлением взялся за обучение.

1967 год. Междуреченск. Алексей Тихоньких с отцом.

Во дворе мне сразу сообщили, что теперь играют на шестиструнных гитарах. Я снял седьмую струну с гитары, и дворовые ребята научили меня её настраивать на современный лад.

Как-то вечером, когда я сидел и потихоньку бренчал на гитаре, пришли гости. Папа сел играть в шахматы со своим приглашённым сослуживцем, ожидая начало ужина. Моя мама и жена гостя стали возиться на кухне, сестра читала. Я вышел из моей комнаты, поздоровался, примостился возле играющих и стал с интересом наблюдать разворачивающуюся партию.

Я уже не первый раз наблюдал за игрой в шахматы. Невольно я научился тому, как передвигались фигуры, но никак не мог понять, какой логикой руководствовались игроки перед тем, как сделать определённый ход. Я заметил несколько не очень сложных закономерностей, но на этом моё понимание застопорилось. Вдруг мой отец сделал ход, который открывал его противнику возможность осуществления нападения и на короля, и на ладью одновременно. Я встрепенулся и воскликнул:

– Папа, он же сделает шах!

Перехаживать было не принято. Отец задумчиво покачал головой:

– Вот видишь, Алёша, какой опасный вид спорта шахматы. Можно напороться на вилку!

Его приятель удивлённо посмотрел на меня и со смехом сказал:

– Если ты умеешь играть в шахматы, то должен знать, что подсказывать запрещено! – и сделал именно этот ход.

Отец проиграл партию, но после этого случая он стал охотнее учить меня играть. Конечно, ему было неинтересно играть со мной, но он соглашался время от времени на пару партий. Условия были обычные: я расставлял фигуры и после игры собирал их и убирал на место шахматную доску.

Мама ворчала на папу: «Бессовестный! Мог бы и поддаться ребёнку!» На что я живо восклицал: «Не надо мне поддаваться! Я всё равно его обыграю, рано или поздно!» Отец улыбался. Иногда он предлагал сыграть против меня без ферзя, я радостно соглашался, но он всё равно выигрывал. Когда у него не было времени или желания играть со мной, я брал шахматный еженедельник, который он выписывал, и пытался решать опубликованные на его последней странице шахматные задачи.

В спортшколе достаточно быстро сформировалось активное ядро старших ребят, которые оказывали влияние на нас, тогдашних начинающих.

Это были Боря Горшков, Слава Ломов, Паша Иваненко. Нас приучали к дисциплине и уважению старших. Бросить занятия гимнастикой считалось в какой-то степени предательством. Одним из лидеров у старших ребят был Паша. Это был умный, начитанный и хорошо воспитанный парень. Он увлекался фантастической литературой и мог нам часами пересказывать романы Беляева, Ефремова, братьев Стругацких…

Я легко интегрировался в группу старших и с интересом выслушивал их оживлённые дискуссии. Иногда мне казалось, что их несколько раздражала эта легкость, с какой я осваивал новые элементы, но я чувствовал их искреннее уважение ко мне. Для меня было удивительно это внимание, но, с другой стороны, это вызывало во мне чувство определённой ответственности перед моими товарищами. Я понимал, что на меня возлагались надежды, и что у меня был какой-то видимый ими шанс, которого не было у них.

Геннадий Никифорович тоже относился ко мне по-особенному. С одной стороны это было приятно, с другой – усложняло наши взаимоотношения. То, что прощалось другим, не прощалось мне. От его повышенной требовательности у меня часто выступали слёзы на глазах. Меня переполняла обида, ведь других он не ругал за то же самое. Я тогда не понимал, что он меня учил ответственности и требовательности к себе. Он учил меня быть лидером. Настоящим лидером. Таким, который не будет ныть в трудной ситуации и сможет не только сам бороться до конца, но и повести за собой других.

Этой зимой на тренировке на перекладине я рассёк себе бровь. Я стоял перед ним, виновато смотрел одним глазом, и кровь густыми темно-красными кляксами капала на маты. Геннадий Никифорович принёс бинты, наложил компресс к ране и сказал, глядя на меня внимательно: «Алексей, рассечение брови – это просто лопнувшая кожа. Но так как она натянута, рана сильно открывается и обычно относительно много кровоточит. Не беспокойся, в больнице тебе наложат несколько швов, и ты через пару дней сможешь снова приступить к тренировкам». Я слушал его и растерянно прижимал быстро намокший от крови компресс.

Мне вдруг вспомнилось, как год назад он попросил у Паши Иваненко его накладки. Он намазал руки магнезией, запрыгнул на перекладину и легко выполнил именно этот элемент, при исполнении которого я рассёк себе бровь. Затем он сделал два больших оборота вперёд и перелет прямым телом через перекладину в соскок. Мы стояли, смотрели и не верили своим глазам, а он снял накладки, взглянул на нас и, протягивая их Пашке, сказал: «Что рты раскрыли? Вперёд и с песней!» – и почему-то добавил: «Японский городовой!»

В больнице женщина-врач накладывала швы и качала головой:

– У тебя же уже есть шрам на этой брови! Это что тоже на занятиях гимнастикой заработал?

– Нет, это меня собака укусила. – ответил я и попытался вспомнить этот случай, произошедший со мной на каникулах у бабушки в Забайкалье, когда мне было шесть лет. Воспоминаний о том времени почти не осталось, только какие-то отдельные невзаимосвязанные фрагменты: жареное сало на сковородке, мотоцикл с коляской во дворе, гора отработанной породы возле угольной шахты, похожая на египетскую пирамиду…

1967 год. Букачача. Алексей с сестрой в гостях у бабушки.

Мой тренер оказался прав, через два дня я уже снова приступил к тренировкам.