Текст книги "Мы были советскими спортсменами"

Глава пятая

Сегодня спортшкола переезжала в летний спортивный лагерь, который находился на территории дома отдыха «Фантазия». Каждое лето в сосновом бору недалеко от небольшого водоема мы устанавливали два десятка туристических палаток. Старшие ребята располагались в палатках, а младшие в деревянном корпусе, находящимся рядом. В этом же бору мы устанавливали гимнастические снаряды на всё лето, которые накрывали целлофановой пленкой на ночь.

Летний спортивный лагерь Междуреченской школы гимнастики.

Геннадий Никифорович добился даже того, что в ремонтных мастерских была сварена пятиметровая металлическая рама для колец и установлена в этом импровизированном зале на свежем воздухе. Метрах в пятидесяти от главного корпуса находилась неиспользовавшаяся деревянная танцплощадка, где мы могли заниматься акробатикой и вольными упражнениями, а на ее крытой сцене растягиваться и заниматься физической подготовкой во время дождя.

Питание осуществлялось в столовой пионерского лагеря «Светлячок», находившегося минутах в пятнадцати ходьбы.

1973 год. Междуреченск. Коллектив спортивного лагеря на территории дома отдыха «Фантазия».

Геннадий Никифорович вышел из тренерской и объявил: «Грузовик подъедет через час, а пока мы должны подготовить к погрузке гимнастические снаряды и маты. За снаряды ответственный Иваненко, за маты Попков».

Всё утро мы грузили оборудование на грузовики. Паша Иваненко с удовольствием командовал ребятами из старшей группы: «Так, ребята, взяли все вместе. На счёт три поднимаем. Один, два, три!»

Спускать со второго этажа по ступенькам снаряды было неудобно и даже опасно. Можно было оступиться и уронить снаряд на чью-нибудь ногу, но все упирались и как могли тянули лямку. В такие минуты вместе с характером формировался и коллектив, проверялась общая способность к взаимопомощи. Никто не смел халтурить, это в тогдашнем мальчишеском понимании было предательством.

После обеда мы сели в автобус и нас отвезли в спортлагерь. Всю следующую половину дня мы помогали взрослым разгружать и устанавливать снаряды, ставили палатки на деревянные помосты и убирали территорию. К вечеру почти всё было готово, и Геннадий Никифорович собрал нас в корпусе, который с этого момента становился штабом спортивного лагеря.

Он осмотрел нашу разношёрстную компанию и сказал: «Я должен вам напомнить о правилах поведения».

Мы его слушали не очень внимательно и, перешёптываясь, поглядывали на новеньких. Это было не первое лето, которое мы проводили в спортивном лагере и считали, что правила касались больше младших ребят, оказавшихся здесь впервые. Самые строгие правила касались купания. Купаться разрешалось только группами с обязательным сопровождением тренера и под его наблюдением.

До реки Томь было несколько километров и после тренировки мы купались в небольшом пруду, заросшем кувшинками. До другого берега было метров десять и в конце лета все гимнасты-малыши должны были суметь переплыть на другой берег и обратно. Это было одной из обязательных традиций нашего спортивного лагеря.

1973 год. Междуреченск. Спортивный лагерь. Алексей Тихоньких, Сергей Казаев, Владимир Дронов.

Как-то в июле прошлого года тренеры устроили выезд на озеро, находящееся на территории дома отдыха «Романтика». Это было озеро, окружённое небольшими холмами, заросшими густым сибирским лесом, и на его берегу стояла деревянная трёхэтажная вышка для прыжков в воду.

– Ну что, ребята, попробуем нырнуть? – весело сказал Пашка и стал подниматься по ступенькам наверх. Старшие ребята последовали за ним. Геннадий Никифорович вдогонку крикнул:

– Только солдатиком! Не вздумайте прыгать головой вниз! – затем повернулся к нам и приказал. – А вам разрешается нырять только с первого уровня. Малыши остаются здесь. Будем купаться группами по пять человек.

Мы с восхищением посмотрели, как Борис Попков прыгнул, пролетел мимо нас с оттянутыми носками и поднятыми руками. Он чётко вошёл в воду, и мы с тревогой стали ждать, когда он вынырнет.

– Пойдём наверх, пока Геннадий Никифорович не видит? – негромко сказал мне Вовка Дронов. – посмотрим на озеро с высоты.

– Пошли. – согласился я, и мы стали подниматься.

Когда мы ступили на верхний ярус, я посмотрел на озеро, потом подошёл к краю платформы и посмотрел вниз. В этот момент у меня вдруг появилось странное желание шагнуть в пустоту. Мне стало страшно от этой мысли. Я не собирался нырять с такой высоты, но от этой реальной возможности у меня похолодело в груди. Я отошёл от края и сел на пол. У меня кружилась голова.

– Что, Лёха, страшно? – спросил Пашка Иваненко, который уже вернулся после своего первого прыжка.

– Я хотел посмотреть вниз, и у меня почему-то появилось желание прыгнуть. – пробормотал я.

– Это называется «Зов пустоты» – он внимательно посмотрел мне в глаза и продолжил, – ты знаешь, был такой французский писатель Жан-Поль Сартр. Он написал так: «Страх возникает не оттого, что я могу упасть в пропасть, а оттого, что я могу в нее броситься».

Я взглянул на Пашку и с раздражением подумал: «Откуда он всегда и обо всём всё знает? Ещё и наизусть цитирует!»

1973 год. Междуреченск.

Павел Иваненко, Алексей Тихоньких, Усман Фаляхов.

Пашка продолжал: «Когда ты снова почувствуешь такое желание, есть хороший способ, чтобы избавиться от него. Нужно заменить эти мысли на что-то менее тревожное. Грубо говоря, нужно представить, как что-то происходит в противовес твоей мысли. Например, ты прямо-таки видишь, как ты сейчас прыгаешь с этой вышки. Не останавливайся на этом. Представь себе, что ты прыгнул, попробуй почувствовать, как твоё тело входит в воду, как ты выныриваешь, плывёшь к берегу. Потом ты выходишь из воды и обтираешься полотенцем, с тобой всё в порядке, и ты осознаешь, что мысль ушла».

Я слушал Пашку и какое-то незнакомое чувство протеста возникало во мне, росло и заполняло всё моё существо. Неожиданно для самого себя я встал, подошёл к краю площадки, закрыл глаза, поднял руки и шагнул в пустоту…

Геннадий Никифорович был вне себя: «Ты что чокнутый?! Я же вам сказал: «Только с первого уровня!»

Пашка стоял рядом, и с него стекала вода. Он испугался за меня и прыгнул сразу вслед за мной. Я молчал и торжествовал в душе: «Вот тебе и представь себе, представь себе… А нечего представлять, тренер сам ведь сказал:

«Вперёд и с песней!» Иначе страх будет управлять тобой всю жизнь!» У меня уже тогда появилось своё понимание того, как преодолевать страх. С этого момента только этот метод являлся для меня единственным.

Когда через несколько лет мы приступили к обучению нового соскока с перекладины, тройного сальто назад в группировке, мне вспомнился мой прыжок с вышки. В моей голове уже чётко сформировалась техника исполнения двойного сальто. Но для того, чтобы перейти с двойного сальто на тройное, нужно было преодолеть это ощущение неизвестности пространственного перемещения в третье вращение. В гимнастике существует термин «броситься» на исполнение сложного рискованного элемента, а другими словами, это и есть – преодолеть этот страх неизвестности.

1976 год. Ленинск-Кузнецкий.

Алексей Тихоньких в полете над батутом.

После первой попытки, часто не очень удачной, ощущение неизвестности исчезает, и спортсмен может начать работать над техникой исполнения нового элемента. Если же он не может преодолеть этот страх и «броситься» в неизвестность, его потенциальные возможности для прогресса остаются сильно ограниченными. Существуют, конечно, и определённые методики поэтапного обучения рискованным элементам, но это не избавляет спортсмена от момента, в котором он должен уметь преодолеть страх и «шагнуть в пустоту».

Глава шестая

Наступила осень, а вместе с нею непрерывные дожди, отравляющие наше существование и особенно дорогу в школу. Никакого автобуса до школы не было и мы, подняв капюшоны наших осенних курток, добирались до этого заведения пешком. Дети вообще в те времена были намного самостоятельнее, чем сегодня. В школу, на тренировки, в музыкалку мы ходили без сопровождения и во дворе играли без особого присмотра. Родители изредка поглядывали в окно, и этим их наблюдение ограничивалось.

Однажды, возвращаясь со школы, я увидел малыша лет шести, который играл с игрушечным грузовиком недалеко от подъезда пятиэтажки. Он возился с небольшой детской лопаткой, наполняя его кузов и высыпая землю недалеко от недавно вырытой ямы для ремонта канализации.

Я пришёл домой и быстро сделал письменное домашнее задание. Затем разложил на столе учебники, на случай если родители заглянут в мою комнату, и стал собираться на тренировку. Мама позвала меня и попросила сходить за хлебом. Это было делом пяти минут, и я, наскоро накинув куртку, выскочил из дома. Добежав до хлебного магазина, я купил булку хлеба за двадцать две копейки. Хлеб был ещё тёплый. Я откусил кусочек корочки и отправился домой.

По дороге я заметил одиноко стоящий возле ямы игрушечный грузовик. Я удивился. Такую игрушку было трудно забыть или бросить. Я уже прошёл мимо, как какое-то неприятное предчувствие заставило меня остановиться. В голове мелькнуло: «Дождь, яма, малыш! Где малыш? Почему он бросил свой грузовик?»

Я бросился к яме, которая оказалась уже на полметра наполнена водой. В яме по пояс в воде стоял глиняный человечек, положив руки на её край. Он дрожал от холода и плакал молча. У него не осталось сил кричать. Все его попытки выбраться оказались тщетными, руки и ноги скользили, и каждый раз он падал в глубокую лужу на дне. Я положил буханку на бетонный выступ дома и скатился в яму. Малыш виновато посмотрел на меня и протянул ко мне свои руки. Я взял его руки в свои и вдруг понял, что сделал глупость. Теперь мы оба оказались в западне. Из этой вырытой экскаватором почти трёхметровой ямы выбраться без помощи было невозможно.

«Надо было сначала решить, каким образом вылезти, а не бросаться бездумно вниз! Что же делать?» – в отчаянии думал я.

Я попытался сделать подобие ступенек, но глиняные края скользили и обламывались. Я стал кричать, но в этот дождливый осенний день улица была пуста. Малыш удивлённо посмотрел на меня, его посиневшие губы скривились. Он опять заплакал.

Надежда была только на то, что кто-то из наших родителей спохватится и начнёт нас искать. Так и получилось. Родители малыша и моя мама появились минут через пятнадцать одновременно, потом прибежали рабочие из ЖЭКа и нас, промокших и измазанных глиной, вытащили по одному. Оказалось, что за Костей, так звали малыша, должна была наблюдать его старшая сестра, а она зачиталась и просто его забыла.

– Как же ты оказался в яме с Костей? – спросил меня отец, когда я вышел из ванной.

– Я его хотел оттуда вытащить. – смущённо пробормотал я.

– Надо головой думать, прежде чем что-то делать, горе-спасатель. – Отец покачал головой и посмотрел на маму. – А эти деятели яму вырыли и никакого ограждения, одна табличка.

Меня натёрли водкой, напоили чаем с малиной и уложили в постель. Тренировку пришлось пропустить.

Сентябрь на этот раз обрадовал нас уже не тёплыми, но всё равно желанными солнечными лучами. Замёрзшие ночью лужи днём растаяли, и ясное синее небо отражалось в них по-весеннему. Когда я вошёл во двор, возвращаясь после утренней тренировки, Пашка Трушков окликнул меня:

– Эй, Лёха! Ты с нами пойдёшь в поход?

– Если подождёте минут десять. Я только соберусь.

– Давай! Только быстрей.

Я забежал домой, переоделся, сунул в рюкзак туристический топорик, нож, хлеб, кусок колбасы и наполнил алюминиевую фляжку квасом. Затем выдвинул ящик кухонного стола, взял коробку спичек и выскочил из квартиры. Ребята обрадовались моему появлению, и мы гурьбой направились к автобусной остановке.

Автобус переехал по мосту реку Усу, мы ещё потряслись минут пятнадцать и высадились возле небольшого холма.

Сашка спросил: «Пацаны, а пойдём со змеями биться?»

Это было одним из наших развлечений. Недалеко от заброшенной шахты была свалка. Там этих змей было много. Ребята их называли кольцовками, хотя никто толком не знал, что это были за рептилии. Мы взяли палки и направились туда.

На свалке возле входа в заброшенную шахту расплодились змеи. Они были черного цвета и длиной около метра, не больше. Когда мы подошли, Сашка ударил несколько раз по куче досок, перемешанных со щебнем, и две змеи поспешно попытались ускользнуть из-под обломков. Сашка ловко зацепил одну из них длинной палкой и отбросил на прежнее место. Змея свернулась в кольцо и угрожающе застыла с поднятой головой и открытой пастью.

– Ух ты, какая! – прошептал он, не отрывая от змеи взгляда, и сунул палку ей в пасть.

Змея вдруг выпрямилась, резко оттолкнулась хвостом и бросилась на него. Сашка отпрыгнул назад и второй палкой ударил её наотмашь. Змея упала и снова свернулась в кольцо, готовясь к следующей атаке.

Сашка отошёл на несколько шагов и подождал пока змея скользнёт в ближайшую щель. Он бросил палки на землю и победоносно взглянул на нас.

Мне было понятно, что смысл этого поединка был не в победе над бедной змеёй. Сашка в который раз пытался показать нам своё бесстрашие, граничащее с безрассудством.

Сашка завидовал всем, кто чем-то недостижимым для него отличался от других дворовых пацанов. Я это почувствовал, когда он однажды попросил меня показать ему какой-нибудь гимнастический трюк. Я без особого усилия сделал сальто назад с места. Он удовлетворённо хмыкнул и процедил, делая акцент на букву «а»: «Сальто мортале…»

Вообще, во дворе, в школе, в спортзале все ребята стремились к самоутверждению. Заслужить уважение сверстников имело важное значение. Каждый из нас искал возможность проявить себя в чём бы то ни было: кто играл на гитаре, кто преуспевал в спорте, кто в многочисленных дворовых играх или в драках.

По непонятной мне причине успехи в школе не являлись предметом зависти. Наоборот, презрительное прозвище «отличник» ассоциировалось в нашем дворе с такими определениями, как «подлиза» или «маменькин сынок».

Считалось, что учёбой должны заниматься девчонки.

Недавно в классе я был свидетелем очередной проделки над нашим единственным отличником. При входе учителя в класс все вставали и садились только тогда, когда разрешал учитель. На уроке русского и литературы, когда все поднялись, ему подложили стирательную резинку с воткнутой в середину и торчавшей вертикально распрямлённой канцелярской скрепкой.

Как только учительница литературы сказала, что мы можем садиться, он всем своим весом опустился на скрепку и тут же вскочил, вскрикнув от укола.

Учительница удивлённо посмотрела на него и спросила:

– В чём дело?

– Ничего. Я так… – смущённо ответил он, повернулся, взял в руки резинку со скрепкой и сел.

В школе готовились к смотру художественной самодеятельности. Меня, как обычно, попросили выступить с акробатическим номером. В этот раз я должен был выступать не один. Девятиклассник Сергей Юнцов, который занимался в цирковом кружке, вызвался сделать со мной несколько пирамид. Мы репетировали с ним в спортивном зале школы, и наша программа постепенно становилась всё более конкретной.

На конкурсе, который проходил в ДК имени Ленина, мы выступали без матов, прямо на деревянной сцене. Сергей уверенно подбрасывал меня, а я, стараясь не делать лишних движений, взлетал прямым телом вертикально вверх и приземлялся, втыкая ступни в его натренированные плечи. Номер понравился, и жюри присудило нам специальный приз за оригинальность.

Выходя, за кулисами я увидел черный рояль, который должны были вкатить на сцену сразу после нашего номера. Невысокий парень с длинными волосами молча ждал своего выхода. Я вспомнил, как во время генеральной репетиции он сидел за роялем за кулисами и легко наигрывал песенку из репертуара английской группы Битлз. Как мне хотелось вот так же непринуждённо уметь играть на рояле! Но для этого требовались регулярные занятия и соответственно свободное время, которого у меня становилось всё меньше и меньше.

Глава седьмая

Недавно на тренировке Геннадий Никифорович предложил мне начать учить новый элемент на турнике. Это был перелет спиной через перекладину. Для исполнения этого трюка нужно было сделать на махе вперед рывок с отпусканием рук и с помощью резкого прогибания и разведения ног перелететь над перекладиной. Я засмеялся:

– Это невозможно!

– Почему? – спросил мой тренер.

– Да потому, что на махе вперед движение происходит вперед. Геннадий Никифорович усмехнулся и покачал головой.

– Алексей, скоро ты увидишь этот элемент в исполнении других и пожалеешь, что меня не послушал.

Я пожал плечами и направился к баку с магнезией.

Вскоре, действительно, этот перелет стали выполнять на соревнованиях, и я взялся за его обучение.

Постепенно в междуреченской гимнастической секции я оказался одним из наиболее преуспевающих и меня пригласили на всесоюзный сбор спортивного общества Труд. Во время этого сбора я с удивлением обнаружил, что я был далеко не самым лучшим и способным гимнастом. Челябинский гимнаст Вася Чепанов выделялся особенно. Было приятно смотреть на его элегантный стиль исполнения гимнастических упражнений, да и по сложности он уже давно был впереди. Володя Солодилин, волевой и сильный гимнаст из Ульяновска, тоже производил впечатление.

Когда мы построились на ковре в день приезда на первой тренировке, председатель общества солидного вида женщина обратилась к нам с ободряющим напутствием. Она пожелала всем успехов на соревнованиях и поделилась надеждой на то, чтобы увидеть нас на Олимпийских играх в Москве. Для меня это звучало, как что-то фантастическое и не имеющее ничего общего с действительностью.

Я даже не подозревал, что в моей жизни наступал переломный момент, когда из простого междуреченского пацана я превращался в номенклатурного советского спортсмена, находящегося на полном государственном обеспечении и являющегося своеобразным орудием пропаганды превосходства нашего государства.

Хоть я и не мог тогда сформулировать, в чем заключались взаимоотношения между государством и моей еще не состоявшейся личностью, эта роль мне интуитивно нравилась. Я чувствовал привилегированное отношение ко мне со стороны спортивного руководства и был готов сделать максимум усилий для оправдания их надежд.

В Междуреченском гимнастическом зале не было поролоновой ямы и осваивать новые элементы было сложно. По этой причине мы занимались больше базовой подготовкой и откладывали их обучение до следующих сборов.

Во время очередного приезда в Ленинск-Кузнецкий мы стали учить перелет, который назывался «Сальто Гингера». Это сальто назад с поворотом на 180 градусов долго мне не удавалось. Я никак не мог схватиться за перекладину и падал в поролоновую яму.

На второй день нашего пребывания на сборе мне приснился сон, что я сумел схватиться за гриф с пятой попытки. Утром я пришел на тренировку, размялся и сразу надел гимнастические кожаные накладки. На третьем подходе я выполнил этот перелет, схватился за гриф и сделал подъем разгибом в упор. Тренер, молча, наблюдал за моими подходами. Он вопросительно взглянул на меня, когда я выбрался из ямы. Я улыбнулся и сказал:

– Этой ночью во сне у меня получилось с пятой попытки. Он кивнул и как-то слишком серьезно произнес:

– Понятно.

Иногда мне было трудно понять его реакцию. Когда у меня все получалось, он относился к этому спокойно, без особых эмоций и сразу находил какие-нибудь ошибки в исполнении. Когда же у меня не получалось, он, наоборот, хвалил и говорил мне, что я был на правильном пути.

На этот раз я приехал на две недели один и тренировался в группе Юрия Павловича Воронко. Я уже давно сдружился с ребятами во время многочисленных сборов и соревнований. Сегодня меня пригласил к себе домой Толик Балаев.

Немногословный и уверенный в себе Анатолий тогда подавал надежды и уже был членом юношеской сборной команды СССР. О таком упражнении на кольцах, как у него, можно было только мечтать! Три разных креста в начале и крест с углом в середине, большие обороты и соскок двойной пируэт – это был международный уровень.

1975 год. Ленинск-Кузнецкий. Анатолий Балаев. Вольные упражнения.

Его семья жила в центре города в трехкомнатной квартире, находившейся в небольшом двухэтажном здании. Я попросил у него разрешения помыть руки в ванной комнате. Я открутил кран горячей воды и подождал с минуту. Вода была такой же холодной.

– Ты чего? – спросил меня вошедший Толик.

– Ничего. Вода холодная.

– Конечно холодная. А ты какой захотел?

– Горячей.

– У нас горячей нет. – он засмеялся.

– А душ? Как же вы моетесь, холодной что ли?

– Нет. Можно сходить в городскую баню помыться. Здесь рядом.

– А если просто голову помыть?

– Ну это не проблема! Сейчас воды согреем. Я тебе полью на голову над тазиком.

Мне было непонятно, как можно было обходиться без горячей воды, текущей из крана, но постепенно привык, и мы ватагой гимнастов регулярно ходили в городскую баню, которая находилась через дорогу, напротив спортивной школы.

На этот раз меня поселили в недавно открывшемся интернате спортивного профиля. В комнате было одиннадцать коек. Возле каждой койки стояла персональная тумбочка. Верхнюю одежду можно было повесить на входе в комнату.

Со мной в комнате размещались совсем юные семи и восьмилетние гимнасты из группы молодого специалиста Смирнова Владимира. Этот тренер был готов на все, чтобы воспитать настоящих чемпионов, но мне показалось, что его требовательность к своим ученикам иногда переходила допустимые границы. Он будил ребят полшестого утра и сопровождал их на утреннюю разминку. Я с недоумением наблюдал этих малышей, заправляющих кровати и безропотно отправляющихся на первую тренировку по безлюдным утренним улицам.

Моим соседом по комнате оказался восьмилетний Женя Голошумов. Его койка была рядом, и нас разделяли только стоящие бок о бок тумбочки. В первый же вечер довольный своим соседством со мной Женя деловито приступил к допросу:

– Алексей, так ты из Междуреченска?

– Да. – ответил я, спрятав улыбку, – а ты?

– Я из Ленинска, – и добавил – с Семерки.

– Что значит «с Семерки»?

– Район такой.

– Хороший?

– Не знаю. А у вас в Междуреченске есть районы?

– Конечно. Например, центральный, – сказал я и спросил, – Тебе нравится заниматься гимнастикой?

– Да. Очень!

– Трудно, наверное?

– Ничего, нас учат преодолевать трудности.

Я улыбнулся. Он меня удивлял своим пытливым взглядом и рассудительной интонацией. Позже я узнал, что отец с ним был очень жестким воспитателем и наказывал его даже за четверки в школе.

Женя был одним из самых перспективных в своей группе и в его характере чувствовался стержень. Его тренер, который не стеснялся раздавать подзатыльники своим ученикам направо и налево, никогда не поднимал руки на Евгения.

Зашел дежурный воспитатель Александр Сергеевич. Мы замолчали. Он окинул комнату проверяющим взглядом, пожелал спокойной ночи и выключил свет.

Женя продолжал в темноте негромким голосом:

– Тебе ведь тоже непросто. Мы хоть на выходные домой возвращаемся, а ты здесь один кукуешь.

Я усмехнулся:

– Ну, один-то я только в воскресенье остаюсь. Но мне скучать некогда. Я много читаю, да и ребята в гости часто приглашают.

– Ну да. Ты прав. – согласился Женя, – но ведь ты дома бываешь недолго, всё на сборах, да на соревнованиях. Я не понимаю, как ты в школе учишься. Хотя зачем? Ты ведь спортсмен. Тебя уже и на всесоюзные сборы приглашают.

– Женя, спортсмен, не спортсмен – без знаний в жизни далеко не пойдешь. Да и гимнастика такой спорт, что без мозгов ничего не добьешься.

– «Понятно, – протянул он, – только у меня пока еще ни ума, ни знаний». Вот когда школу закончу, а потом институт, тогда другое дело.

– Не путай ум и знания. Знания – это только информация, а ум служит тому, чтобы ее анализировать, делать выводы и в соответствии с ними действовать. Ты вроде пацан умный, никто тебе не мешает даже в твоем возрасте наблюдать, слушать и учиться своей башкой думать. Это тебе будет полезнее, чем просто учебники читать и тексты зубрить.

Женя поднялся с кровати, сел на край и задумался. Я не видел его лица, но мне показалось, что он смотрел в одну точку. Он помолчал и сказал:

– Алексей, я тебе уже, наверное, надоел, но мне интересно с тобой разговаривать.

– Да ладно. Приятно было познакомиться поближе. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – сказал Женя и почему-то вздохнул.

Рано утром меня разбудил шум собирающихся на тренировку ребят. Я дождался пока они уйдут и снова заснул. Проснулся я около семи часов, встал и спустился на завтрак. Мимо меня шмыгали шустрые мальчишки. В раздевалке воспитатель кого-то отчитывал: «Ты зачем съел зубную пасту? Зубной пастой зубы чистят. Вот живот заболит, тогда узнаешь».

Я прошел мимо раздевалки и в холле у выхода заметил директора интерната. Это был мужчина без возраста небольшого роста с густыми чапаевскими усами. Увидев меня, он заворковал своим костромским окающим говором:

– Доброе утро, молодой человек. Как ваши дела?

– Доброе утро, Леонид Зосимович. Всё нормально.

– Как вас устроили?

– Хорошо. В одиннадцатиместный люкс на втором этаже с группой Смирнова.

Леонид Зосимович то ли не расслышал, то ли не захотел реагировать на мою шутку, похлопал меня по плечу и перешел на ты:

– Если что-то нужно, не стесняйся.

– Хорошо, спасибо. – сказал я и направился в столовую.

Леонид Зосимович Ипатов был человеком старой закалки. Убежденный коммунист и требовательный руководитель, он вызывал у учителей и воспитателей невольное уважение, несмотря на несколько тривиальную внешность. Мне он нравился своей цельностью и прямотой, хотя и казался каким-то опереточным персонажем, случайно оказавшимся во главе интерната спортивного профиля.

На следующий день Женя обрушился на меня с кучей вопросов так, что я едва успевал на них отвечать. В конце концов он сказал:

– Алексей, мне бы так хотелось быть похожим на тебя!

– Зачем? Это ты зря.

– Почему? – удивился он.

– Да потому, что ты должен быть похож на себя, Евгения Голошумова. Ты должен быть самим собой, а не подражать кому-то. Даже если тот, на кого ты хотел бы быть похожим, стоит того.

– Но я не знаю каким я должен быть.

– Женя, будь проще и люди к тебе потянутся! – засмеялся я.

– Ну вот. Я серьезно, а ты все в шутку переводишь.

– Ну хорошо. Слушай. Я тебе кое-что расскажу. У меня был одноклассник, которого звали Сергей Огнев. В седьмом классе мы с ним оказались за одной партой и понемногу сдружились. Нам было по пути из школы домой, и мы стали возвращаться постоянно вместе.

Родители мне давали немного карманных денег и бывало, что, возвращаясь из школы, я заходил в продовольственный магазин «Огонек», покупал стакан газированной воды или молочный коктейль и даже иногда мое любимое пирожное «Картошка».

Как-то раз я предложил Сергею зайти и купить молочный коктейль, который стоил одиннадцать копеек, на что он мне ответил:

– У меня карманных денег нет. Мой отец против этого.

– Ничего страшного. Сегодня у меня хватит на двоих. Гуляем, Серёга! – сказал я довольный возможностью сделать приятное другу.

– Алексей, у меня не получится отдать тебе долг, поэтому я не могу согласиться на то, чтобы ты заплатил за меня. – сказал спокойно он и добавил, – Не беспокойся, я подожду тебя.

Мне расхотелось покупать коктейль и тем более пить его в одиночку перед Сергеем. Я сказал ему, что передумал, и мы вышли из магазина.

Вот так впервые в моей жизни я встретился с принципиальностью.

– С чем, с чем? – переспросил Женя.

– С принципиальностью. – повторил я и продолжил – Но речь идет не об этом. Этот парень заинтересовал меня, и я стал присматриваться к нему. Я узнал, что его отец работал таксистом и у них была многочисленная семья. У Сергея была короткая стрижка, и он отличался от одноклассников, которые, следуя новой моде, носили длинные волосы и причёсывались в стиле Битлз.

Как-то я спросил его:

– Сергей, почему ты коротко стрижёшься? Это не в моде. Тебе отец не разрешает?

– Отец разрешает. Это я себе не разрешаю, потому что не хочу следовать какой-то дебильной моде. Мне так удобнее, и я никому не мешаю. А мнение окружающих меня не волнует.

Я тогда задумался над его словами. Ведь действительно, мы все старались следовать моде, даже если иногда это не вполне соответствовало нашим желаниям, вкусам или потребностям.

Например, я занимался гимнастикой, и длинные волосы мешали, лезли на глаза, приходилось чаще мыть голову. Однако мне казалось, что слишком короткая стрижка вызовет насмешку моих приятелей, и я не решался подстричь мои волосы короче.

Сергей же руководствовался своей собственной логикой и не пытался делать, как другие только потому, что это было модно. Он был личностью.

Женя выслушал меня и спросил:

– Значит нужно всё делать по-своему?

– Это значит, что прежде, чем сделать что-либо, нужно сначала подумать своей головой, а не следовать бездумно за кем-то или подражать кому-либо. Спокойной ночи. Тебе завтра рано вставать, – сказал я и повернулся к стене.

Я не сразу заснул и слышал, как Женя еще долго ворочался и наконец задышал глубоко и ровно.

1975 год. Ленинск-Кузнецкий. Евгений Голошумов.