Текст книги "Диптих. Стихи / Сонеты"

Алексей Тихонов
Диптих. Сонеты / Стихи

© Тихонов А.А., 2020

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2020

Диптих. Сонеты

Корона зрелости, поэзии венок

Есть поэты, которые живут и творят на острие авангарда. Поиск новых форм для них – приоритет и определяющая задача творческих усилий. Подчас в этом искании они занимают радикальную позицию: не столько созидая новое, сколько противопоставляя себя мейнстриму и классике. Иной подход у Алексея Тихонова. Материя, из которой он черпает вдохновение, находится, скорее, в прошлом, чем в будущем.

 
…Я постигал искусство проницать
За грань веков, к пределам мирозданья,
Где цель моя, пронизанная тайной,
Таилась и в других творцах.
Я постигал искусство из искусств,
Претерпевая горечь поражений.
Я постигал искусство рассуждений,
Не отверзая для пустого уст.
 

Как можно видеть из приведённого отрывка фокус поэтических исканий автора часто располагается за пределами современности, стремясь то к поэзии вагантов, а то и вовсе подражает манере богословов и мыслителей осевого времени.

Алексей и сам, не чинясь, признаётся в этом, используя поэзию в её исповедальной ипостаси:

 
…Чей крепок дух, созиждущий покой,
Предстанет миру, словно бы изгой:
Отвергнув разнотолки, экивоки,
Он с миром будет честен и един.
…Мой путь земной лежит среди стремнин:
Я днесь во всём ищу первоистоки…
 

В некоторых произведениях очевидно также влияние современных авторов, работающих в сходных эстетических координатах. В частности – известного поэта и музыканта Сергея Калугина.

Сборник Алексея Тихонова «Диптих» в полном соответствии с названием разделён на два больших раздела для стихотворений и для венков сонетов. Венки сонетов – сегодня форма редкая, и в этом смысле Алексей только подтверждает свою приверженность традиции. В сборник вошли два полных венка. Для молодого автора это значимое достижение, так как венок всегда считался технически-сложной формой и свидетельством высокого мастерства.

В сущности венок сонетов – это нечто вроде личного альбома или дневника, в который, вместо автобиографической хроники, поэт включает элементы уже созданных им произведений, удачные обороты и метафоры. Временами этот жёстко структурированный текст напоминает крепостную стену, на которую пошли обломки разрушенных зданий, сохранившие архитектурные излишества и надписи, но навсегда сменившие свою функцию.

Тексты Алексея (как в части сонетов, так и в разделе стихотворений), дополняя общую стилизацию, изобилуют такими поэтическими архаизмами, как «днесь», «одр», «воззрев», «взыскуя», «созиждет», «ужель».

Однако нельзя сказать, что автор сборника полностью утратил связь с реальностью и пребывает в башне из слоновой кости. Очевидно, что ему доступна поэтическая рефлексия настоящего, как, например, в стихотворении «Переезд»:

 
Горел огонь на грязном пустыре
Конфорок в типовой пятиэтажке,
Как папортников цвет, надеждой грел,
И вился дым табачный сизой пряжей…
 

Но в том же стихотворении Алексей немедленно возвращается в эмпирии возвышенных мечтаний, опираясь на них и как бы прописывая себя в вечности. …Её поправ, ковшами разорвут,

 
И ночью звёзды, что обычно врут,
Скорбеть начнут.
И в памяти Медведиц
Всплывёт, как я на кухне в телескоп
На них взирал, забыв про эскалоп,
И открывал таинственные двери.
 

Интересно, что на фоне творчества современных молодых авторов работы Алексея, формально стилизованные, а следовательно – в известной степени вторичные, обладают большой оригинальностью. Это ещё раз подтверждает, что поэзия, развиваясь и двигаясь вперёд, удивительным образом не теряет и не чурается связи с прошлым. В конце концов выбор формы подачи, доступного инструментария и прочие технические детали являются всего лишь служебными функциями для изложения поэтического замысла. И, как знать, может быть, именно через эту старинную, но милую нашему сердцу дверь вдруг войдёт сияющая истина?

Николай Калиниченко, поэт, писатель, член МОЛ Союза Литераторов РФ; руководитель секции «Кашалот» при Союзе Литераторов РФ

Венок сонетов

 
Призрев движение небесных сфер,
Услышу я дыхание пространства:
Поправши сути превосходных мер,
Нам драгоценен миг непостоянства.
 
 
Но в эту ночь уснула суета,
Ступив едва за краешек порога.
Призыв вознёсся, словно голос рога,
Призвав творенье к бдению без сна.
 
 
Старинной лиры льющийся напев
Струится между кронами дерев,
Приобретая очертанья формы,
 
 
Покуда чья-то крепкая рука
Не всколыхнёт уснувшего листа,
Что оросит слезою пыль дороги.
 

 
Что оросит слезою пыль дороги,
Когда паломник начинает путь?
Ромашки на рассвете иль осоки?
Иль дождь как дар из-под небесных круч?
 
 
Но всё иссякнет, влага испарится,
Все кажется бездарным и напрасным.
Но начат путь, и мне одно лишь ясно –
Сандалиям неизбежно запылиться.
 
 
И я бреду, поколь хватает сил,
Туда, где сонм рождается светил,
Туда, где в поле множество люцерн,
 
 
Где, восходя на горные вершины,
Раскинулась бескрайняя равнина,
Воздев над твердью тонкий лунный серп.
 

 
Воздев над твердью тонкий лунный серп,
Старик срезает спелые колосья,
Желая солод бросить в чрево жерл,
Первооснову в варево для гостя.
 
 
Столь сладок хмель, сколь горек, превзойдя
Над всем и вся, – для тех, не знавших меры,
Что до утра – счастливейший из смертных,
А после – смерть взыскующий с утра.
 
 
Чей крепок дух, созиждущий покой,
Предстанет миру, словно бы изгой:
Отвергнув разнотолки, экивоки,
 
 
Он с миром будет честен и един.
…Мой путь земной лежит среди стремнин:
Я днесь во всём ищу первоистоки.
 

 
Я днесь во всём ищу первоистоки:
В стремительности бражниковых крыл,
Средь нитей серебристого тенёта,
Что пауком в рогозах сплетены.
 
 
Не ведаю предела восхищенью,
Случайно слово проронить боюсь.
Пред аналоем словно предстою
И мысленно молюсь о всепрощеньи.
 
 
И стройный ствол, отнятый у рябин,
Ложился посохом в ладонь руки.
Его я ладил в травах костяники,
 
 
Когда на миг всё стало пустотой.
Мне мир предстал воистину живой:
Единство между малым и великим.
 

 
Единство между малым и великим
Философ закуёт в оковы дум,
Твердя, что жизнь – не более песчинки
В часах Вселенной, тонет средь секунд.
 
 
Однако, хлипкая на вид, байдара,
В которой мы заведомо плывём
По россыпи надводной древних звёзд,
Способна всколыхнуть небес зерцало.
 
 
…Достигнув дельты, к берегу пристав,
Ступая гостем во чертоги сна,
Я осязал рукою спины рыб.
 
 
Когда душа исполнилась покоя,
Я слышал, как дыхание прибоя
Колышется в колосьях спелой ржи.
 

 
Колышется в колосьях спелой ржи
Далёкое воспоминанье детства:
Босой забег сквозь поле до межи,
Присущий всем юнцам эпикурейства.
 
 
Ужель теперь неотвратим полёт,
Всё явственней и ощутимей бездна?
И возвестит неоспоримость тезы
Печальный Роланд, затрубив в свой рог…
 
 
Я не презрею участи своей,
Лишь падаю быстрее и быстрей,
Приметив сотни капель дождевых,
 
 
Всем естеством похожих друг на друга:
Трепещет гладь, как в приступе испуга,
И водомерок размыкаются круги.
 

 
И водомерок размыкаются круги,
Засеребрив надводное убранство.
Похожи на соцветья георгин
Мерцанья звёзд над головами паствы.
 
 
Но не узреть небесной красоты
Под камнем хладным расписного свода.
У очага ведут беседу бондарь
И винодел о темах бытовых.
 
 
Я молча слушал, их внимал беседе.
Подобны мысли были бочке сельди:
Зараз их все с избытком не осилить.
 
 
И каждый рассуждал по мере сил,
Чтоб истину в сужденьях обрести
На глади многих разночтенных истин.
 

 
На глади многих разночтенных истин
Пожарище разводит царь Арей.
Там воины, как псы цепные, вгрызлись
В любую из доступных мелочей.
 
 
И стар, и млад – и нет здесь невиновных:
Важна лишь степень чьей-нибудь вины,
Когда средь зрячих – слепы и глухи –
Останутся лишь толпы побеждённых.
 
 
Что пиррова победа правоты,
Когда её поднимут на щиты,
Но не придёт вослед ей Судия?
 
 
То значит в мире все искажено.
И меркнет день. В душе моей темно.
И тень – я сам. Преследую себя.
 

 
И тень – я сам. Преследую себя,
Везде и всюду, предстоя скитальцем.
И рук моих творенья – лебеда,
Полынь и сыть, овсюг и одуванчик.
 
 
Но путь земной излит юдолью слёз,
На нём потонет призрачное нечто,
И отпадёт всё то, что было тщетно,
И суть – пустое – попросту сгниёт.
 
 
…На пастбищах мелодии слышны:
Играют на жалейках пастухи
Стадам неспешным в мареве утра.
 
 
На почве доброй век взрастают травы,
Так вновь небес фрегаты уплывают,
Родные покидая берега.
 

 
Родные покидая берега,
Уходят в море выросшие дети.
Их ждут обратно матерь и жена,
Молясь ночами о попутном ветре.
 
 
Я видел их у ветхого причала,
Прочтя о мыслях в выраженьи лиц.
А может, мне о них поведал бриз,
Историю о женщинах печальных.
 
 
Вот так во мне звучащие стихи
Уходят вдаль, в объятия стихий,
Под парусом бумажным в океаны.
 
 
Волнительно трепещет естество,
Но всякому – предел и строгий срок,
И я гляжу назад без содроганий.
 

 
И я гляжу назад без содроганий.
Держась тропы, я собираюсь в Путь.
Я – Слышанье, Глагол и Созерцанье,
Я – золото, покинувшее ртуть.
 
 
Но, прикасаясь чувственного Мира,
Я слышу зов Вселенной по ночам,
И я молчу, желая закричать,
И я грущу в той радости разлитой.
 
 
Безжалостен творец самообмана,
В груди его не заживает рана,
Он – Прометей, прикованный к скале.
 
 
И он – Гефест, обкраденный собою.
Кружит орёл зловеще над скалою,
И, видя цель, направил взор вовне.
 

 
И, видя цель, направил взор вовне,
Взметнув стрелу, искусный лучник. В небе
Он видел ветры в крыльях журавлей,
Задав дуге прямое направленье.
 
 
Извне прозревши приложенье сил,
Ужель туманно призрачное завтра?
Не волей камня рухнут стены замка,
Но волей тех, кто камень запустил.
 
 
Лазурь реки под ивовою пряжей,
Встречая исполинские пейзажи,
Жалеет ли о сущности своей,
 
 
Вливаясь в предначертанность течений?
Отомкнут путь по золотым сеченьям,
В заветный час мной обретён ответ.
 

 
В заветный час мной обретён ответ,
Хранимый между севером и югом:
За суетой не виден Божий свет,
Мы равноудалённые друг другу.
 
 
Безмолвствует немилосердный страж.
Он движется за нами неизменно,
А рядом с ним, в одежде белоснежной,
Шагает мирно охранитель наш…
 
 
Из века в век неписанная брань
Идёт в сердцах у тех, кто был воззван,
И средь не ведавших молитв и покаяний.
 
 
Мне не оставить ориньякский труд,
Но, тем воззвав Источника искусств,
Я слов познал величье сочетаний.
 

 
Я слов познал величье сочетаний:
Так познают нездешние Миры,
Так страждущий, не зная расстояний,
Взыскует знаний высших и иных.
 
 
В какой простор? В какие дали ринусь?
Неиссякаем суетливый бег.
Я вновь ныряю в синеву Небес
И воспаряю в Зодиак кувшинок.
 
 
Ликует посох в свежести осоки.
Я попираю малое высоким,
Я признаю величье длин и мер.
 
 
Отождествляясь свету высшей сути,
Я вдруг замру, не смея прикоснуться,
Призрев движение небесных сфер…
 

 
Призрев движение небесных сфер,
Что оросит слезою пыль дороги,
Воздев над твердью тонкий лунный серп,
Я днесь во всём ищу первоистоки.
 
 
Единство между малым и великим
Колышется в колосьях спелой ржи,
И водомерок размыкаются круги
На глади многих разночтенных истин.
 
 
И тень – я сам. Преследую себя,
Родные покидая берега.
И я гляжу назад без содроганий.
 
 
И, видя цель, направил взор вовне,
В заветный час мной обретён ответ,
Я слов познал величье сочетаний…
 

Второй венок сонетов

 
В моей ли воле созидать,
Когда желаю разрушений:
Стихи порвать, огню предав,
Назло себе и поколенью?
 
 
Я не боюсь сознаться в том,
Что мной прочитанное – малость;
Что в полумраке дымных залов
Нет наслаждения стихом.
 
 
Молчать невмочь. Мой голос тих.
Драть глотку нужно за троих!
А прочих – вдесятеро? Во сто?..
 
 
И я пишу, как топором,
И – птицы огненной – пером
Я жгу глаголом тело воска.
 

 
Я жгу глаголом тело воска,
Вкушая мёд прекрасных слов.
И не напиться ими вдосталь,
Когда летят поверх голов!
 
 
Я, словно вор, на черепки
Строфу разбив, как глину амфор,
Краду у прошлого для завтра
Иносказательность строки.
 
 
С собой и с временем в раздоре,
Я возвеличиваю горе
И с миром временный разлад.
 
 
Дрожит огонь. И гаснут свечи.
Сквозь тьму веков лишь смерть прошепчет:
Как призрачен огарок дат.
 

 
Как призрачен огарок дат,
Так память еле-еле греет.
И тем условен календарь,
Что врёт, лишь изредка краснея.
 
 
Но книги бережно хранят
Истории чужих деяний,
Сокрыв под слоем пыли тайны,
Что так разгадками манят.
 
 
Я – опьянён, я пал без сил!
Луной ущербной тронут мир.
Как слеп алхимик и философ!
 
 
Всё так обманчиво, когда,
Ума запутав невода,
Ответ влечёт одни вопросы.
 

 
Ответ влечёт одни вопросы,
В предел вторгаясь вещих снов.
Звенит в застывших лужах россыпь
Чужих запутанных шагов.
 
 
Нисходит снег на город спящий.
Ликует страждущий Аид!
А по-над пашнями разлит
Деметры клич тоски лебяжьей.
 
 
Пшениц и ржи предвосхищеньем
Вершится новое рожденье
Весны, сквозь гребни сорных трав.
 
 
На вид земля мертва, тосклива,
Но тень осоки и крапивы
Чуть спит у зимнего одра.
 

 
Чуть спит у зимнего одра
Тот вешний ум, исканий полон.
Как ледостав, безликий страх,
От многих лиц Исаис Чёрной.
 
 
Но зацветут ли розы вновь?
Ведь тонок лёд, волну сокрывший:
В кольчуге льдин живёт и дышит
Всеустремлённая Любовь.
 
 
Означен, вычерчен извне
Итог, сокрытый в глубине.
Писатель прав, лишь рассуждая:
 
 
«Так свет Луны, касаясь рек,
Тревожит, вод замедлив бег.
Природа – будто неживая…»
 

 
Природа, будто неживая,
Аургельмиром замерла,
Чью суть от века разрывают
Весны цветущие поля.
 
 
Так сходят льды: и тают снеги,
Сочась водой сквозь тело льдов.
Се воздыхание без слов –
О том нездешнем, полном неги.
 
 
Взгляни на время: близок час!
И древ обугленный каркас,
В Предвечных Гимнах содрогаясь,
 
 
Окончит циклы снов и зим,
Хвалу за них воздав Троим.
Я слеп, лишь взором созерцая…
 

 
Я слеп. Лишь взором созерцая,
Я вижу тьму и только тьму.
Я слышу, но не разбираю.
Умом внимая – не пойму.
 
 
«Талант иссяк – и обескровлен,
Закопан в землю – стал землёй.
И плод его изъеден тлёй,
И брошен за пределы кровель».
 
 
Неярок свет в чертогах ночи,
Закат огнивом не отсрочить,
И сумрак душит караван…
 
 
Пустынен путь в предел Востока,
Где спит рассветная осока –
Лекарство от душевных ран.
 

 
Лекарство от душевных ран,
От неизведанного завтра,
От меланхолии утрат.
В обед, на ужин и на завтрак.
 
 
Но вот поможет ли оно?..
Терзаясь муками всё чаще,
Не проще ль горестную чашу
Испить с отравленным вином!?
 
 
Но что потом? Что будет после?..
Прольётся ль слёз печальных россыпь
О том, кого пронзил испуг?
 
 
…Кто пал в огонь, избегнув дыма,
Того вовек умолкнет имя,
В кругу друзей и верных слуг.
 

 
В кругу друзей и верных слуг,
Ведя застольные беседы,
Едва ли обострится слух
От глупой болтовни соседа…
 
 
И чем пьянее языки,
Тем злей и яростнее взоры:
«Халдей» подогревает споры
Холодным пивом и жарким.
 
 
Отринем празднословий шоры,
Когда нас ждут плащи и шпоры!
И кони, закусив мундштук,
 
 
Промчатся лунною дорогой
Туда, где на исходе срока
Артур спешит в предвечный круг.
 

 
Артур спешит: в предвечный круг
Грядёт тропою испытаний,
Подобно тем, кого испуг
Не повергает – только ранит.
 
 
И к ним, как будто к образам,
Душой поэты приобщались,
И в них, как в пламени, рождались
Сказанья – к новым временам.
 
 
Сколь много тех, за кем народ,
Как за Спасителем, идёт,
Воспев героями в былинах!
 
 
О, сколько их восстанет впредь,
Когда веков исчезнет мреть
И канут в Лету исполины…
 

 
«…И канут в Лету исполины!» –
Так завершается строфа
Далёкой песни пилигрима
Над степью снежных покрывал.
 
 
Куда бредёт скиталец этот?
Какою силою гоним?..
Чью мысль созиждет Элогим,
Тот ищет Свет превыше света.
 
 
Не тщась проникнуть в души многих,
Ведёт он с небом диалоги,
Стараясь истину изречь.
 
 
А прочим – слышимая правда
Страшна. Её желая спрятать,
Так всякий вверх вздымает меч.
 

 
Так всякий вверх вздымает меч,
Разя клинком несправедливость,
Не смея честью пренебречь,
Пока порывы сердца живы.
 
 
Всему за верой есть предел,
Но ей, как водам, нет преграды:
Померкнут млечные Плеяды,
Замкнувши бег небесных сфер.
 
 
…В пути, о выборе подумав,
Промолвит «я – деяний сумма»,
И долго факел будет жечь.
 
 
Вот так, в исход четвёртой стражи,
Апологет на одр возляжет –
Кто дал словам безбрежно течь.
 

 
Кто дал словам безбрежно течь
В каркас строфы, обретшей волю
Покровы ветхие совлечь, –
Внимает речи колоколен.
 
 
Сложив скальдическую песнь,
Взыскуя сказочных героев,
Он, отрясая прах, укроет
От вьюги огненную пещь.
 
 
И отсекая сор и хлам,
Как делал некогда Оккам,
Лишь принцип бритвы взяв единый,
 
 
По следу истины простой
Сонета движется герой
И жаром сердца плавит льдины.
 

 
И жаром сердца плавит льдины
В сердцах, измученных пустым.
Немилосердные мужчины
Пред Нею кротки и просты.
 
 
Не помышляя об альковах,
Воззрев на омут вешних вод,
Любой Её вниманья ждёт:
Среди ковров и средь циновок.
 
 
Облекшись в шкуры или ткани,
Тот наконец душой воспрянет,
А после – станет призывать,
 
 
Чтобы, Её заслышав поступь,
Он отрезвлял себя вопросом:
В моей ли воле созидать?..
 

Магистрал

 
В моей ли воле созидать?..
Я жгу глаголом тело воска.
Как призрачен огарок дат –
Ответ влечёт одни вопросы.
 
 
Чуть спит у зимнего одра
Природа, будто неживая:
Я слеп, лишь взором созерцая
Лекарство от душевных ран.
 
 
…В кругу друзей и верных слуг
Артур спешит в предвечный круг –
И канут в Лету исполины!
 
 
Так всякий вверх вздымает меч,
Кто дал словам безбрежно течь
И жаром сердца плавит льдины.
 

Диптих. Стихи

Настало время сеять одуванчики

Приход в литературу нового автора – всегда событие. А если этот автор не похож ни на кого другого из современников – тогда событие вдвойне. Впервые я услышал стихи Алексея Тихонова на Всероссийском поэтическом фестивале молодых поэтов «Мцыри». Помню, как они поразили меня своим отличием от стихов других молодых поэтов. У них своя неповторимая, непередаваемая интонация, которая не встречается больше ни у кого из современных авторов. Алексей Тихонов – очень интеллигентный и чуткий автор, философ, откликающийся на малейшие перемены, происходящие в нашем мире. От его внимательного авторского взгляда не ускользает ничего. В его поэтике нет ничего искусственного, второстепенного, напыщенного, надуманного, вымученного. Хочу поделится с вами отрывком стихотворения, которое, на мой взгляд, наиболее полно и точно раскрывает своеобразие его авторского взгляда, лирического героя, а также тех художественных поисков и находок, осуществлённых Алексеем:

 
Настало время сеять одуванчики
И пить прогорклое вино.
Ах, счастье! До чего ж обманчиво
И несущественно оно.
 
 
Полёт – короткое мгновение.
Подхватывает ветер? Пусть.
Лишь только б зёрнышко сомнения
Моих не покидало уст.
 

Я не случайно назвал своё вступительное слово (не предисловие, а именно вступительное слово!) к его книге по первой строке этого стихотворения. Одуванчик – обобщённая метафора нашей жизни, с одной стороны, а с другой – детальное и точное наблюдение за всеми многочисленными её метаморфозами, которые постоянно, ежедневно сопровождают наше существование. Алексей ищет смысл жизни во всём, что его окружает, и формирует изменчивый, зыбкий, ускользающий и меняющийся мир его лирического героя. От стихотворения к стихотворению мы наблюдаем перемены, происходящие с его лирическим героем, духовно растущим, изменяющимся и мудреющим вместе с поэтом на глазах читателя… О, это – увлекательное зрелище! Когда, как одуванчик, растёт, изменяясь вместе с миром, на наших глазах поэт и его лирический герой, объединённые в философе, открывающем для себя мир: мир, полный различных сюрпризов, неожиданностей, неизведанный, непонятный, иногда отталкивающий, иногда пугающий, но тем не менее завораживающий своей таинственной и прекрасной природой, неизменно ускользающей от пытливого человеческого сознания…

О.О. Столяров, к. филолог. наук, доцент, поэт, член МГО Союза писателей России, член ООО «Офицеры России», ведущий научный сотрудник Научного центра по исследованию истории и развития мировых цивилизаций Института мировых цивилизаций ИМЦ, президент МАИР

Стихи

 
Настало время сеять одуванчики
И пить прогорклое вино.
Ах, счастье! До чего ж обманчиво
И несущественно оно.
 
 
Полёт – короткое мгновение.
Подхватывает ветер? Пусть.
Лишь только б зёрнышко сомнения
Моих не покидало уст.
 
 
Отбрасывает солнечные зайчики
С янтарной влагою графин:
Настало время сеять одуванчики
На чернозём людских чужбин.
 
 
Настало время сеять. Жать – не скоро.
Навряд ли нам. Навряд ли в том
Увидит смысл потомок гордый,
Разочарованный цветком.
 
 
Но в этом счастье быстротечном
(Пока летят пушинки вдаль!) –
Есть время восхищаться вечным.
Оно – и радость, и печаль.