Текст книги "Пластуны Его Величества"

Глава четвертая

Казавшийся таким устойчивым камень чуть шелохнулся под ногой. Кангар в то же мгновение перенес вес на другую ступню, на короткое время застыл, прислушиваясь, а затем продолжил восхождение. Даже сердце не стало биться сильнее, хотя, выскользни камень со своего места, вполне можно было сорваться, и лететь предстояло довольно долго. Всю оставшуюся жизнь.

Особой необходимости карабкаться на скалу не было. Гнездо на ней было взято Селахом давно, еще позапрошлой весной, а рархи никогда не возвращались на разоренные людьми места. Предпочитали искать что-либо еще более труднодоступное, куда добраться без помощи крыльев было вообще невозможно.

Правда, для ловкого человека любая самая отвесная стена – препятствие хотя и трудное, но при известной сноровке – проходимое. А Кангар всегда считал себя человеком ловким. Да и сколько таких недоступных гор в округе? При желании легко пересчитать по пальцам.

Вот и сейчас. Вроде, достаточно крутая скала так и не смогла стать преградой на пути к вершине. Кангар подтянулся на руках и перевалил через край.

Здесь еще были следы прошлогоднего пребывания рархов. Принесенные невесть откуда ветки, вконец засохшая трава, кости, главное же – помет. Последний покрывал почти всю вершину дополнительным слоем, и даже редкие дожди не смогли размыть его, унести вниз.

Кангар прошелся к былому гнезду и с некоторой досадой пнул ногой ближайшую ветку. Он тоже в позапрошлую весну приглядывался к этой скале, и лишь досадные задержки не позволили мужчине совершить восхождение вовремя.

Поневоле вспомнились слова стариков, что скоро рархи вообще переберутся на другую территорию. Туда, где вообще нет людей. Исключить подобный вариант Кангар не мог. Очень уж редко стали попадаться гнезда. А это значило, что добыть птенцов крайне желательно сейчас, пока добыча вообще возможна.

Тут еще вчера в пробившем странную хмарь просвете видели повисшую глаз-звезду. Каждое ее появление, по счастью, весьма редкое, сулило горцам беды и войны. И вдалеке вроде бы пролетел винтокрыл, словно заранее высматривая места грядущих кровопролитий. Или, как говорил один очень старый и мудрый человек, подготавливая их.

Зачем зря ломать голову над этим? Есть дела поважнее.

С вершины открывался довольно неплохой вид на окрестности. Это и была главная причина, по которой Кангар карабкался сюда. Требовалось самым тщательным образом наметить вероятные места гнездовья рархов, а если удастся – то и понаблюдать за ними. Как бы ни были осторожны птицы, однако они периодически вынуждены отправляться за кормом для подрастающего поколения. Учитывая же прожорливость птенцов, периоды эти наступали весьма часто. Надо лишь зорко смотреть – и тогда появляется шанс увидеть летящего с добычей рарха. Или не увидеть, если здесь никаких гнезд больше нет. Что тоже вполне может быть.

К несчастью, похоже к истине было ближе последнее. Сколько Кангар не всматривался в небеса, они были вопиюще пусты. Зато на земле почти у самой долины острый взор горца разглядел приближающихся по караванной тропе всадников. На таком расстоянии подробностей было не разобрать. Но для налетчиков их было явно маловато, да и какие налетчики станут использовать караванную тропу? Однако для торговцев их тоже было немного. Даже не столько их, сколько заводных лошадей. Даже странно. Да и одеты незнакомцы непривычно. Кангар немало прожил на свете, однако таких нарядов видеть ему еще не приходилось.

Кангар некоторое время наблюдал за едущими, а затем торопливо стал спускаться со скалы.

Как раз на дороге неведомых путешественников у единственного в той стороне водопоя недавно расположился шенгр, и надо было еще подумать, предупредить их, или предоставить собственной участи.

Хотя, предупредить Кангар явно не успевал…

Все, сказанное до сих пор проводником, можно было не принимать в расчет. И отнюдь не потому, что абориген решил повторить деяние Сусанина. Кречетов уже не догадывался – знал о причинах получившегося расхождения. Он и жаждал оказаться правым в расчетах, и в то же время побаивался своего знания. Но жаждал все-таки больше. И теперь в глубине души был даже удовлетворен, понимая, что ему выпал редчайший шанс, на который он не очень-то и рассчитывал. Теперь осталось максимально полно исполнить свой долг. Дело привычное.

Но грызло чувство вины перед людьми. Кречетов еще в Петербурге знал, на что идет, а они? Просто там в осуществимость подобного, признаться, не верилось. По мнению полковника, даже те, кто его посылал, сами в глубине души считали легенды и гипотезы откровенной чушью, просто по каким-то причинам не могли совсем отмахнуться от них, и решили проверить лишь на всякий случай. Кто ж знал, что сбудутся чаяния?

Надо было идти всем вместе. Только тогда бы они не успели к сроку. В планах все было хорошо, наяву же – тут задержка, там – задержка. Отведенного запаса дней не хватило, вот и пришлось гнать хоть часть экспедиции то ли надеясь на своевременный подход остальных, то ли не веря в хитроумные выкладки.

Проход, между тем, закрылся, демонстрируя тщету расчетов, и что теперь? Ждать без малого год?

Но что значит год? По громадности задания пролетит, и не заметишь. Только как отнесутся к этому казаки?

Зря он не верил. Мог бы отнестись к делу более основательно, хоть предупредить людей. Даже странно, что никто ничего не понял. Или виновата усталость? Пройти такой путь по горам!

Львиная доля нагрузки падала на офицеров и казаков. Ночные дежурства, проводка коней днем, тут уж не до отвлеченных мыслей. Да и Мюллер уставал. На коротких привалах он старательно рисовал кроки пройденного пути, вел дневник, иногда отвлекался, выискивая минералы, карабкаясь за ними на скалы пока остальные проходили мимо. Лишь главного пока не приметил. Как и Воздвиженский, явно утративший романтический взгляд на мир до первого большого привала, и старающийся не отстать.

Кречетов вел отряд наугад, руководствуясь лишь едва различимой тропинкой. Никаких поселений пока не попадалось, а, может, их тут и не было вообще.

Зато утром несказанно повезло. Тропка неожиданно вывела к настоящей дороге. Пусть последняя была пустой, однако никаких сомнений в ее предназначении быть не могло. Довольно широкий и сравнительно ровный путь, по которому не то что скачи, на повозке можешь ехать.

А тут еще впервые за все дни хмарь вдруг рассосалась, и с небес радостно засветило солнце. Пусть оно несло жару, то есть, дополнительные трудности, все равно его свет радовал души. Пока радовал, ведь если дальше не попадется вода, плохо придется и коням, и казакам.

Здесь, в горах, светило выглядело несколько больше, и даже цвет его был вроде несколько иным. Ну, так горы все-таки, не привычная равнина.

Не слишком отдохнувшие за ночь лошади радостно заржали, своим звериным чутьем осознав окончание не слишком удобного отрезка пути. Их радость не слишком померкла даже когда проявилась обратная сторона медали – отныне не люди будут помогать им при каждом подъеме и спуске, а напротив, им придется вести на себе людей.

Теперь дело пошло намного быстрее. Кто бы ни проложил дорогу, сделал это он со знанием дела. Конечно, она не была, да и не могла, быть особенно ровной, тут были и изгибы, и движение то вверх, то вниз, и все-таки, чрезмерных перепадов пока не наблюдалось, копыта били о камень, и скалы по сторонам медленно уплывали назад.

И сразу изменилось поведение Мюллера. На ходу многого не сделаешь, зато сейчас он крутил головой из здорового любопытства ученого человека, оказавшегося в краях, еще не описанных коллегами. Вот профессор и старался вовсю восполнить этот недопустимый пробел, порою умудряясь заносить что-то в записную книжку прямо на ходу.

Из-за этой манеры Мюллер то и дело отставал от отряда, и Буйволову приходилось в свою очередь задерживаться, а затем подгонять увлекающегося ученого.

– Карл Иванович! Все уже уехали, – есаул говорил бесстрастно, и лишь хорошо знавший его мог разобрать в голосе едва заметную нотку осуждения.

– Что? – Мюллер встрепенулся и с некоторым недоумением посмотрел на исчезающий за очередным склоном отряд.

– Говорю: на привале допишите.

Профессор взглянул на него с некоторой оторопью.

– Вы не понимаете. Это же бесценные наблюдения! Здесь ни разу не ступала нога человека, любезный Петр Антонович!

– Почему не ступала? Местные ходят здесь более-менее постоянно, – невозмутимо отозвался Буйволов.

Высказанная мысль показалась Мюллеру таким откровением, что в глазах профессора появилось уважение. Обычно он относился к офицерам с некоторым предубеждением, как к людям от науки далеким. Единственным исключением, по мнению Мюллера, был начальник экспедиции. Кречетов хоть и носил золотые погоны, но был ученым и по роду деятельности, и по призванию. Даже имел несколько серьезных капитальных трудов по этнографии, географии, истории, являлся действительным или почетным членом ряда научных обществ, то есть, с точки зрения профессора, был коллегой по нелегкой научной стезе.

– Ну, то местные. В Европе о здешних краях неведомо почти ничего, – с некоторым смущением пробормотал Мюллер.

Впрочем, коня он подстегнул. Кречетов еще раньше предупреждал, что ждать никого не будет, а не стоит подводить начальника. Его ведь тоже можно понять: стоило ли разделять отряд на две части, чтобы потом задерживаться без особой на то причины? Тем более что чуть дальше вполне может ждать какое-нибудь открытие.

И грызли профессора какие-то смутные подозрения, только он никак не мог грамотно сформировать их, свести в систему, отчего испытывал определенный дискомфорт.

Около полудня ехавший впереди дозором Крюков призывно махнул остальным издалека рукой. Но еще чуть раньше доносившийся шум успел породить определенные надежды.

Прошло несколько минут, и взорам путешественников открылась давно чаемая, желанная картина.

Слева о дороги обнаружился большая ложбина. Откуда-то сверху водопадом обрушивалась вода, превращалась в маленькую, по-горному быструю речку, которая пробегала не менее семидесяти саженей, а затем скрывалась в скальной пещере, превращаясь в подземный поток.

По обеим сторонам довольно густо росла какая-то трава, синели цветы, и даже крохотные деревья сумели прижиться вблизи от живительной влаги.

Радостно заржали кони. Лица людей расцвели улыбками.

– Велика милость Божия! – спешившись, провозгласил отец Александр и осенил себя крестным знамением.

Остальные уже вели лошадей к оазису, а батюшка зачем-то сделал несколько шагов к ближайшей скале.

Дальнейшее произошло настолько внезапно и быстро, что никто из путешественников не успел ничего понять, предпринять, или хотя бы предостерегающе вскрикнуть.

От скалы отделился здоровенный нарост, но полетел не прямо вниз, как полагается падающим камням, а под углом. Прямиком в оказавшегося на пути монаха.

Каким-то неведомым образом батюшка сумел отпрыгнуть, не оказаться под падающей грудой, и она тяжело рухнула совсем рядом с его ногами. Дальше…

Дальше груда неожиданно выбросила вперед нечто наподобие щупальца, и его конец ухватил отца Александра чуть выше коленки.

Батюшка отшатнулся и рухнул на спину.

И только сейчас раздался чей-то запоздалый крик, тут же поперхнувшийся от изумления.

В первое мгновение показалось, что камень рассыпается от удара, но нет. Здесь было совершенно другое. Словно рухнувшее нечто было не твердым телом, а чем-то достаточно гибким, наподобие дерева. Скорее не дерева, а диковинного животного.

– Мать!.. – громко выкрикнул батюшка с добавлением соответствующего эпитета.

Эхо отразило выкрик от скалы и вернуло ему.

Заржала в панике чья-то лошадь.

Батюшка схватился могучими руками за обхватившую его ногу щупальце и с видимым усилием принялся отдирать. Не смотря на всю силу священника, сделать это оказалось не так-то легко.

Первым рядом с упавшим монахом оказался Цыганков. Урядник мгновенно бросился на помощь, принялся помогать отцу Александру отдирать щупальце.

Даже вдвоем дело шло с трудом.

Мюллер тоже был неподалеку, однако впал в ступор и лишь молча взирал на происходящее едва ли не под ним. Он даже не подумал, что вот оно, долгожданное большое открытие, принявшее облик диковинного зверя, здорово смахивающего на огромную морскую звезду серо-бурого, как скалы, цвета.

Звезда уже тянула еще несколько отростков к священнику, и тому приходилось извиваться, уползать прочь.

Откуда-то подскочил Буйволов с обнаженным клычом в руке. Не каждый умел владеть в должной мере тяжеленным клинком, но в руке есаула он казался всего лишь игрушкой.

Офицер не стал помогать оттаскивать щупальце. Вместо этого он пару мгновений постоял, примериваясь, а затем со всей силы обрушил острый клинок под основание.

Если так и не сумевший встать отец Александр лишь вновь помянул нечто определенно непотребное, то тянувший с заметным усилием Цыганков отлетел с отрубленным щупальцем в руках и тяжело грохнулся спиной на камни.

Рядом с раненным животным уже пританцовывали Кречетов, Крюков, Ситников с шашками наголо. По настоянию есаула казаки взяли с собой пики, но те в данный момент были приторочены к одной из вьючных лошадей, и в дело быть пущены не могли. Да и поможет ли здесь пика?

Дальнейшее напомнило образцовую рубку. Мюллер еще только собирался открыть рот, предупредить, что надо бы оставить напавшую тварь для исследования, но все уже было кончено.

Лишь дернулось в последний раз одно из щупалец, да все тревожно ржали напуганные лошади. Хорошо, не рванули во все стороны, а то…

– И что это было? – запоздало выдохнул Ситников.

Буйволов отбросил концом клинка отрубленное, сочащееся кровью щупальце и чуть пожал плечами.

– Спаси и сохрани! – отец Александр, наконец, поднялся на ноги. Вид у него был чуточку бледноват. – Вот уж исчадие ада! Прости меня, Господи, за молвленные в сердцах слова!

– Вы целы, батюшка? – спросил Кречетов.

– Вроде, цел. Только ногу сдавил, гадина, – монах приподнял рясу, засучил штанину и мрачно посмотрел на бледное бедро. Оно покрылось пятнами гематом. – Уж думал, оторвет, ирод!

– Присоски, – Мюллер слез и теперь рассматривал то ногу монаха, то отрубленное щупальце, на котором в самом деле виднелись присоски. – Он ими видно к скале цепляется в ожидании добычи. Бегать подобная тварь не приспособлена, вот и нападает из засады. И расцветка у него специально под камень.

Он деловито обошел останки, наклонился над туловищем, явно захотел перевернуть, но не решился.

Буйволов понял жест профессора и поддел чудовище все тем же тяжелым клычом, используя клинок вместо рычага.

На нижней стороне путешественникам бросилась в глаза приоткрытая здоровенная пасть с несколькими рядами чуть изогнутых зубов. Кто-то из казаков присвистнул в изумлении.

– Я не понимаю, где у нее глаза? – Кречетов переводил взгляд то на тварь, то на профессора, словно последний должен был немедленно разъяснить все возникающие вопросы.

– Может это? – Мюллер убедился, что неведомый хищник мертв и теперь сам перевернул тело пастью вниз.

Сверху были три небольших, прикрытых кожей, щелки.

– Да… – протянул кто-то из казаков.

– Если бы только глаза! – Мюллер воспылал благородным азартом ученого. – Кто-нибудь слышал о животном с пятью конечностями? – Профессор обвел путешественников гордым взглядом. – Нет? Я тоже. Разве что в океане, то там дело другое. Это же сенсация, открытие, какого не ведал мир! Пятилучевая симметрия, мозг наверняка небольшой. Прилепляется к скале в удобном месте и обрушивается на тех, кто проходит под ним. Животное, человек – безразлично. Вес не меньше пяти пудов, плюс могучие щупальца, зубы, да еще и удар с высоты. Да вы, батюшка, в сорочке родились! Под счастливой звездой. Звездой… Так и назовем ее звездой Александра. Аструс Александрус. Но какой экземпляр! Даже жаль, что так безжалостно порублен! Но пулей его определенно не взять. Разве что, по случайности.

Профессор перескакивал с одного на другое, стараясь сразу понять как можно больше, а, поняв – объяснить всем остальным.

– Эх, если бы найти живой экземпляр!

Но никто кроме Михаила не разделил профессорского энтузиазма. Напротив, принялись обозревать окрестные скалы с явной тревогой. Мало ли!

– По идее, при таком способе питания территория у каждого …аструса должна быть большой, – заметил Кречетов. – Далеко не каждый день здесь ходят люди или животные. Заметьте, попавшийся нам экземпляр караулил добычу рядом с оазисом. На пустых тропах ему делать нечего.

– Вы абсолютно правы, Андрей Владимирович, – поддержал начальника возбужденный Мюллер. – Сейчас Миша его зарисует, и мы сделаем вскрытие. Но как удивится ученый мир, господа!

Кречетов понимал восторги ученого. Но у экспедиции были и другие задачи, и эти задачи заставляли спешить.

– Господин профессор, есть его можно? – воспользовавшись паузой в речи, задал практичный вопрос Крюков.

Мюллер поперхнулся и с возмущением посмотрел на святотатца. Съесть единственный экземпляр уникального животного – да это же самое ужасное преступление из всех, какие только может вообразить человеческий разум!

– Есть можно практически все, но мясо хищников всегда хуже на вкус, чем травоядных. Не едим же мы собак и кошек, – с едва уловимой улыбкой ответил за профессора Кречетов. – Кстати об обеде… У нас, кажется, баранина оставалась?

– Сейчас сделаем, ваше благородие! – бодро отозвался Крюков.

Остальные казаки уже были у коней. Расседлывали, извлекали из вьюков нехитрый скарб, а Ситников, как самый молодой, собирал ветки для костра.

– Эх, если бы мы сумели доставить аструса в Петербург! – мечтательно произнес Мюллер. – Такая находка окупит три экспедиции вроде нашей.

У Кречетова на сей счет было несколько иное мнение. Хотя, диковинное животное и впрямь доказывало многое.

– Увы, Карл Иванович, подобный подвиг нам не под силу, – отозвался полковник. – Дорога еще предстоит дальняя, даже если суметь каким-то образом законсервировать тушу, таскать ее повсюду с собой мы не можем. Придется ограничиться какими-то убедительными частями.

Профессор сам прекрасно понимал все сказанное. Да и вряд ли вообще слышал ответ. Он увлеченно рассматривал добычу, вертел ее так и этак, измерял, что-то бормотал про себя, да указывал Воздвиженскому, какие именно должны быть рисунки.

– Андрей Владимирович, можно вас ненадолго? – тихонько произнес подошедший Буйволов.

– Слушаю вас, Петр Антонович.

– За нами следят, – буднично поведал есаул. – Только осторожнее. Видите за мной скалу, левый край которой слегка раздвоен?

Кречетов покосился в указанном направлении. Не поворачиваясь, чтобы наблюдатель раньше времени не понял о том, что обнаружен.

Там в самом деле маячила одинокая голова укрывшегося за камнями человека.

– Много их? – уточнил полковник.

– Видел только одного. Но особо он не прячется. Разве, не высовывается совсем нагло.

– А ведь это шанс, Петр Антонович, – до наблюдателя было недалеко, и потому Кречетов решил испытать судьбу.

– Взять в плен? – спросил Буйволов.

– Зачем? Поговорить. Надо же налаживать нормальные отношения. Или вы хотите продвигаться и дальше с боем? Прикройте меня, если понадобится.

Возражений полковник слушать не стал. Он просто двинулся к скале, спокойный, вооруженный разве саблей на поясе, да револьвером в кобуре. Он шел открыто, не таясь, словно не боялся выстрела из засады, а на полпути вдобавок помахал в воздухе рукой. Подумал было о платке, но кто знает, в каком качестве аборигены воспринимают белый цвет?

Как ни странно, наблюдатель долго таиться не стал. Он осторожно приподнялся, затем вообще встал во весь рост, только в отличие от полковника, в правой руке аборигена было зажато длинное кремневое ружье.

Склон здесь был не слишком крутой, вполне доступный для подъема, но полковнику было не суждено подняться на самый верх.

Абориген легко двинулся навстречу, и два человека встретились почти посередине.

– Кречетов, – указал на себя полковник. – Руководитель русской экспедиции.

Затем он повторил должность на одном из диалектов, вглядываясь при этом в бородатое восточного типа лицо.

Понял его собеседник, или нет, сразу сказать было трудно. Он некоторое время в свою очередь всматривался Кречетову в глаза, и лишь затем коснулся левой рукой груди.

– Кангар.

Глава пятая

Трудно найти желающих подняться на орбиту лишний раз. Даже профессиональные пилоты предпочитают либо не опускаться на твердую землю, либо задержаться на ней до последнего предела. А уж о прочих людях, вынужденных порою путешествовать, не стоит и говорить.

Вполне понятно, что Чейли решила руководить работами не с борта корабля, а с любезно предоставленным командованием свободного ангара. Благо, помещений на военной базе хватало, и большинство из них были или построены впрок, или временно заброшены. Если сам Зенграб никак не подходил на роль спокойного мира, то район Порта был тихим оазисом, местом, где ничего грозного не происходило очень давно. Потому народа на базе было меньше, чем предполагалось когда-то.

Пустым ангар не был. По первоначальному плану он должен был служить одним из командных пунктов инструментальной разведки. В связи с общим сокращением и отсутствием прямой необходимости, оборудование было законсервировано, а сам ангар опечатан.

В команде Чейли были не одни операторы. Звезда новодела прибыла с большой группой разнообразных специалистов, в которой хватало всех. От визажистов до компьютерщиков и прочего технического персонала. Первые пока, за отсутствием другой работы, обслуживали только саму звезду, да ее ближайших помощников. Зато техники приступили к своим непосредственным обязанностям, и уже спустя несколько часов могли полностью обеспечить основную работу.

Аппаратура в ангаре была порядком устаревшей. Доставка новой стоила дорого. Да и зачем, когда имеющаяся толком не используется, а достойного противника на планете нет? Тем не менее, гриф секретности со многого был еще не снят. Генерал по существу шел на должностное преступление.

Но разве наказывают всерьез генералов?

Делать новости – не менее важная работа, чем охранять порядок. На самый крайний случай в ангаре, помимо новоделов, находился военный секретчик. Толстая и черная, словно антрацит, настолько довольная, что находится в одной компании со знаменитой Чейли, что до остального ей просто не было дела.

– Погода в районе паршивая, – заметил старший из техников, Джонни. Не по возрасту, ему было чуть больше двадцати стандартных лет. По занимаемой должности. – С орбиты обычной оптикой не взять.

– Так запустите малышей! – отозвалась Чейли.

– А я что, по-твоему, делаю? – раздраженно бросил Джонни.

Он очень не любил, когда его отвлекали от работы. Еще больше – когда пытались что-либо подсказать.

В соседних креслах не спеша располагались операторы. Дело техников – довести камеры в требуемый район. Дальнейшим займутся представители искусства.

Издавна новости и зрелища – самые главные из всех существующих видов творчества.

Порою такого натворят, что держись…

Договориться порою трудно, даже если есть желание.

Довольно быстро выяснилось, что известными Кречетову восточными наречиями Кангар не владел. Что-то вроде он понимал, но что?

Речь аборигена напомнила полковнику смесь какого-то диалекта фарси, тюркских языков и массы искаженных английских слов. Последнее несказанно удивило начальника экспедиции. Даже невиданный хищник был воспринят в порядке вещей, но удивление – удивлением, оставалось принять данный факт, как данность, и поблагодарить судьбу, что Бестужев оказался в авангарде.

Потихоньку перешли в импровизированный лагерь. Кангар долго стоял над добычей, восторженно цокал языком, говорил явно уважительные слова.

Совместными усилиями, вернее – бестужевскими с некоторой помощью Мюллера и самого Кречетова, сумели кое-как понять друг друга.

Тем временем поспел обед, и путешественники предложили Кангару разделить с ними трапезу. Абориген уже вполне освоился, чваниться не стал и с видимым удовольствием присел среди новых знакомых. Совместный обед сближает, когда же в знак доброй воли Кречетов подарил запасную винтовку с тремя десятками патрон, благодарности Кангара не было границ.

Оказалось, сравнительно неподалеку есть большое селение, и местный житель пригласил путешественников погостить у него несколько дней.

Когда постранствуешь по горам, поневоле понимаешь всю прелесть домашнего уюта. Приглашение было с благодарностью принято, тем более, кроме отдыха появилась возможность поближе ознакомиться с бытом горцев, узнать побольше о крае, раз сведения сбежавшего проводника, мягко говоря, оказались несоответствующими действительности. В конце концов, задача экспедиции – привести всевозможные сведения, а как их еще узнать, не общаясь с местными? Все окрестности никак не облазишь, и помимо карт обязательно необходимы данные о жителях, племенах, их устройстве, уровне и многое, многое другое.

В путь двинулись через какой-нибудь час после обеда. Кони еще толком не отдохнули, однако предчувствовали своим необъяснимым чутьем более комфортабельные условия, и шли довольно охотно.

Кречетов предлагал Кангару сесть на одну из запасных лошадей, однако абориген отказался. Сложилось впечатление, что он вообще очень редко ездил на животных, зато шел таким легким и быстрым шагом, что легко держался вровень с наездниками.

Убитого хищника, называвшегося, кстати, шенгром, по совету нового знакомого взяли с собой. К вящему удовольствию Мюллера, не желавшего расставаться с диковинной добычей.

Почти весь путь Бестужев находился рядом с аборигеном, вплоть до того, что даже шел пешком бок о бок. Это было не слишком характерно для опального гвардейца, зато и результаты давали о себе знать.

С каждой верстой они понимали друг друга все лучше, начав дорожную беседу с самых элементарных тем, и потихоньку переходя к относительно сложным.

– Они зовут себя аминами, – оповестил жадно прислушивающихся к беседе Кречетова и Мюллера Бестужев. – Говорит, их народ довольно разбросан, перемешан с селениями иных племен, или как их лучше назвать?

– Почему – перемешан? – немедленно заинтересовался Мюллер.

– Не понял, – вздохнул поручик. – Не ждите он меня слишком многое, господа. Я понимаю речь с пятое на десятое, как и наш новый знакомый понимает меня.

Дело было довольно обычным в дальних экспедициях. Еще хорошо, что каким-то образом вообще сумели найти какие-то соприкосновения в речи. Бывало, приходилось объясняться жестами, а ведь они порою тоже могут обозначать разные вещи.

– Только не пойму, откуда так много английских слов? – потихоньку удивлялся профессор. – Чтобы чужой язык оказал подобное влияние, да еще не на знать, а на простых людей, требуются века владычества. Но не припомню о британской колонии в здешних местах. Вообще, не край, а сплошные загадки.

– Я тоже не знаю, – признался Кречетов.

В данном случае он не кривил душой. Он ожидал многого, но не того, что слышал сейчас своими ушами.

Правда, в отличие от остальных, полковнику было ведомо и иное. Но верно говорится о многих печалях. Кречетов втайне клял себя, что еще перед ущельем не рассказал людям все. Пусть даже он тогда еще был неуверен в осуществимости миссии, однако разные вещи – вести за собой добровольцев, отлично знающих последствия своего выбора, и иное – людей, отправившихся за начальником вслепую.

И не очень расскажешь все прямо на ходу. Даже милейшему профессору, который хотя бы поймет все правильно. Для подробного рассказа требуется хотя бы состояние относительного покоя, а не заполненные движением и опасностями дни, когда даже ночью не удается толком отдохнуть от дежурств.

Зато кое-что стало проясняться в организации здешнего общества. Без особых деталей, на самом простейшем уровне, так простейший и есть основной.

В горах жило минимум десяток народов или племен. Жило давно, как перевел Бестужев, после того, как их всех вместе привел сюда таинственный Селим, с тех пор почитавшийся последним из пророков.

– Безбожники! Прости меня, Господи! – прокомментировал приблизившийся отец Александр. Разве что, не сплюнул.

– Почему? Для них Селим и есть воплощение божества, – улыбнулся Бестужев.

Батюшка обиженно засопел, но в споры о вере вступать не стал. Обещал Кречетову, да и успел убедиться: подобные дела требуют времени и обязательного хорошего знания языка. Без них же можно только рассмешить аборигенов, и создать самое ложное впечатление о религии.

Причины, по которым представители одного народа проживали не компактно, как было бы естественным, а были разбросаны по горам в произвольном порядке и вперемежку с другими, остались неясны. Пока это отнюдь не казалось главным, требующим первостепенного решения. Хватало иных забот.

Гораздо важнее было отсутствие здесь единого государства. Каждое поселение жило самостоятельно и лишь значительно дальше имелся город Барат, образовывающий своего рода главный центр горного района, пусть и располагался он в общем-то ближе к окраине. В городе уже имелась власть, но не монархическая, как было бы естественно, а какая-то разновидность республики, хотя каким образом выбирался глава, или напротив, захватывал власть, Бестужев понять не сумел. Ему элементарно не хватило слов для сложных понятий.

Еще дальше, непонятно и где, за пустыней и степью находился таинственный Порт-Прин, из которого порою в горы привозили товары. Неподалеку от него был еще один Порт, на этот раз – От, куда увозили проданную местными какую-то траву, едва ли не единственное, что покупали у аборигенов жители Порта. Почему покупатели жили в одном месте, а продавцы в другом, было вообще непонятно, и загадку решили списать на не слишком верный перевод. Да и к тому же ни сам Кангар, и его соседи там никогда не бывали, и сказанное относилось больше к области слухов.

– Наверно, опорные пункты англичан, – высказал предположение Мюллер. – Но как они сумели устроиться здесь в тайне от всего мира? Напротив, они всегда объявляют о принадлежности земель британской короне.

– Разберемся в свое время, – полковник старательно запоминал любой факт, лишь выстраивать цельную картину пока не спешил. Данных откровенно маловато.

Наконец, от дороги ответвилась еще одна, меньшая, и Кангар свернул туда.

Дорога спустилась в небольшую ложбину, вильнула несколько раз, а затем стала подниматься в гору.

 
Пастушки вместе с пастушками
Сейчас предстанут перед нами.
Смотрю я с мордою умильною
На эту вечную идиллию.
 

Стих продекламировал Бестужев, причем, с видом, вполне соответствующим тексту.

Миша не выдержал и прыснул смехом. Улыбнулся Кречетов. И только ехавшие рядом Мюллер и Буйволов стиха не оценили. Профессор был погружен в свои мысли, а есаул из всех видов искусства понимал лишь военную музыку, в крайнем случае – песни.