Текст книги "Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба. Власть. 2-я половина XIX в. – начало XX в."

Очерк 2
Казачья военная служба во второй половине XIX – начале XX в. и дискуссии о военном значении донского казачества: теория и практика

В 1882 г. И. Яицков, автор небольшой книжки «Казачий офицер и его быт», вспоминал об ушедшей эпохе кавказских войн в следующих выражениях: «Тогда у казаков и было – с войны, да на войну. И они сочувствовали ей полною своею страстью, которую переливали в них кровь и молоко матерей: война увенчивала казака доблестью, его дом поощряла наживой»¹²¹. Такой образ понадобился Яицкову для того, чтобы показать, как все изменилось в его время, когда доблесть блекла под тенью хозяйственных проблем выхода казачьего офицера на службу, а затем поиском средств к существованию за ее пределами, когда от наживы остались только редкие бытовые принадлежности, привезенные в дом прадедами и дедами, да жалованье с земельным наделом, которых едва хватало, чтобы вести жизнь, достойную звания офицера. Пожалуй, неизменной оставалась только казачья «страсть», пусть и к войне, но зато подпитываемая «кровью и молоком матерей». Именно она, очевидно, позволяла утверждать известному донскому казачьему офицеру А. Грекову в середине 1870-х гг., что «донцы во все времена служили поголовно… казаки не только не тяготились своим положением, но, напротив, с гордостью отбывали свою службу, несмотря на всю ее тяжесть, и считали себя выше других сословий»¹²². Здесь, безусловно, именно заключительные пять слов являются наиболее важными. Растеряв былые привилегии и вовсю ощутив на себе земельный кризис начала XX в., донские казаки военную службу продолжали рассматривать как последний бастион сословной исключительности. Особый порядок службы не только не давал им раствориться в среде простых сельскохозяйственных тружеников в эпоху исчезновения сословий, но и, возможно, мог стать последней зацепкой для того, чтобы из «народности» превратиться в «модерную» нацию в случае успеха проекта независимого казачьего государства Всевеликого войска Донского образца 1918–1919 гг.

Но только «крови и молока» ближе к концу XIX в. было недостаточно для того, чтобы считаться казаком-воином. «Если в молодости, в станице, его не научили быть казаком, то в первоочередном полку, где требования от строя уже другие, он тоже не сделается настоящим казаком (выделено нами. – В. А.)», – писал в 1899 г. капитан Генерального штаба казачьего происхождения А.И. Медведев¹²³. Не менее значимым он также считал казачье братство, наиболее ярко проявляемое на военной службе. Для него «чувство принадлежности к казачеству, которое вообще можно приравнять к чувству патриотизма, конечно, не может для казаков заменить чувство полкового товарищества, «односумства», как говорят казаки»¹²⁴. Однако в том же году другой представитель известной казачьей фамилии Красновых П.Н. Краснов, будущий атаман Всевеликого войска Донского и главный казачий коллаборационист эпохи Великой Отечественной войны, с сожалением отмечал: «Отсутствие войн и экспедиций, в которых казаки на практике ознакомливались с военным искусством… привело к тому, что казачья шашка заржавела и охота служить пропала»¹²⁵.

Все вышеупомянутые цитаты и мнения так или иначе фиксируют определенные изменения в отношении к военной службе со стороны самих казаков. Однако глубину и качество таких изменений вряд ли можно детально оценить, только прибегая к выдержкам из статей, книг или речей пусть и авторитетных казачьих авторов, к тому же часто противоречащих друг другу. Необходимы прежде всего исследования количественных данных, архивных документов, показывающих состояние казачьей военной службы в динамике ее развития.

В этом же очерке речь пойдет о конкретном содержании принятых у донских казаков систем отбывания военной службы от середины XIX в. до начала XX в., с более или менее подробным освещением актуальных вопросов из опыта функционирования данных систем, которые обсуждались преимущественно представителями казачьего офицерства на разных этапах эволюции военной службы казаков.

Во второй половине XIX – начале XX в. донская военная казачья служба регламентировалась двумя внедренными государством системами. Первая основывалась еще на «Положении о войске Донском» 1835 г., а также на «Полковой инструкции для войска Донского» и в определенной степени учитывала воинские традиции и обычаи казаков, допуская некоторую отдельность казачьих тактических частей в составе регулярной армии и устойчивую географию их применения. Она просуществовала с небольшими изменениями до известных «милютинских» преобразований русской армии 60 – 70-х гг. XIX в. Вторая – ориентировалась на принципы общеимперского Устава о воинской повинности 1874 г., воплотилась в «Положении о военной службе Донского войска» (1874), а также в «Уставе о воинской повинности Войска Донского» (1875), распространялась постепенно на другие войска и была направлена на превращение казачьих подразделений в регулярную, как правило, кавалерийскую часть, со специфическими военно-тактическими и полицейскими функциями, что требовало унификации вооружения, снаряжения и т. и. под армейский образец и высокой мобилизационной готовности. Обе системы являлись неким образцом для организации военной службы других казачьих войск. Однако донское Положение 1835 г. не было просто механически распространено за пределы войска Донского. Рамки первой системы были более гибкие, то есть она позволяла учитывать специфические особенности географического расположения того или иного казачьего войска, театра военных действий, на котором использовались казачьи части, не отменяла сложившиеся отдельные войсковые традиции военной службы, а как бы дополняла, уточняла их. Поэтому в 40—60-х гг. XIX в. чиновники Военного министерства, представители офицерства и генералитета четко видели разницу в порядках выставления на службу казачьих частей донских и уральских, черноморских и кавказских линейных (будущих кубанских и терских), сибирских и пр. Вторая система подразумевала более жесткую централизацию и унификацию, казачьи военные традиции приносились в жертву принципам регулярности и мобилизации, а вся политика Военного министерства в конце XIX – начале XX в. по отношению к казачьей военной службе была направлена на ее максимальное приспособление к общеармейским уставам и требованиям современной войны.

Вопросы несения казачьей службы по Положению 1835 г. довольно подробно освещены в дореволюционной литературе, авторство которой зачастую принадлежало офицерам и чиновникам Военного министерства, профессионалам своего дела¹²⁶. Их изложение ключевых аспектов службы заключалось в более или менее подробной интерпретации соответствующих глав и статей Положения 1835 г. В связи с этим наш обзор первой из упомянутых систем будет преимущественно основываться на уже существующих описаниях.

Итак, по Положению 1835 г. воинская служба была обязательна для всех донских казаков (от нее освобождались только лица духовного звания) и, как мы уже отмечали в первой главе, под определенное исключение попадали казаки – члены донского торгового общества.

Срок службы устанавливался отдельно для простых казаков и казаков-дворян. Казаки должны были служить 30 лет, поступающие в гвардейские и артиллерийские части – 25 лет. Казаки-дворяне находились на службе 25 лет. Такой же срок определялся и для офицеров недворянского происхождения (личных дворян), то есть выслужившихся из простых казаков. Однако для такой категории казаков выдвигалось дополнительное условие – они должны были прослужить в офицерском звании не менее 6 лет.

Указанный общий срок службы отбывался на внешней (полевой), как правило, строевой или на внутренней службе. Урядники и простые казаки, причисленные к армейским полкам, обязаны были служить 25 лет полевой и 5 лет внутренней службы, причем если они задерживались на полевой службе, то каждый излишне отслуженный год засчитывался за два года внутренней службы. Казаки-гвардейцы находились 22 года на полевой и 3 года на внутренней службе. Казаки-артиллеристы после 25-летней полевой службы сразу увольнялись в отставку, освобождаясь от внутренней службы. Для дворян и офицеров различий между этими двумя родами службы в отношении сроков установлено не было.

Порядок поступления на службу для простых казаков был следующим. По достижении 17 лет казак записывался на 2 года в так называемые «малолетки» и привлекался к отбыванию «сиденочной» повинности¹²⁷, которая службой еще не считалась. В 20-летнем возрасте все «малолетки» записывались в казаки и принимали присягу, с этого времени и начинался отсчет установленного срока службы. Однако такому казаку давался еще год для подготовки соответствующего снаряжения для очередной службы. Еще на стадии записи в «малолетки», после своеобразного медицинского осмотра каждого казака, признанные способными назначались в строевую службу, неспособные – во внутреннюю службу или же вообще увольнялись в отставку. Для точного соблюдения возрастных требований станичные правления вели особые метрические книги. В них заносились данные из церковных метрических книг и из заявлений отца, если казачья семья была старообрядческой. При выявлении каких-либо нарушений в книгах ответственные лица, в том числе священники, строго наказывались.

Казаки из дворян поступали на службу в 15-летнем возрасте, причем сразу зачислялись или в полк, или в присутственное место. Выбор места службы зависел от желания и наличия вакансий. Такую же свободу в избрании места службы имели дети казаков-чиновников недворянского происхождения, но возраст выхода на службу был такой же, как и у простых казаков.

Все казаки без исключения поступали в части рядовыми, но при первом же выходе на действительную службу дети дворян сразу производились в урядники.

Любой казак, выходя на службу, должен был иметь мундир, оружие и конскую принадлежность согласно высочайше одобренному образцу. Этот образец обязательно рассылался в войсковое дежурство каждого военного округа, для того чтобы лица, ответственные за прием новобранцев в полк, могли требовать соблюдения единообразия. Отдельно оговаривались условия вооруженности казака. Так, каждый казак и урядник должен был иметь саблю или шашку «в железной оправе на кожаном черном пояске» и дротик установленного размера, также выкрашенный в черный цвет. Кроме того, казакам каждого полка в количестве не менее 200 человек полагалось обязательно иметь ружье, «носимое за плечом». У кого из казаков его не оказывалось, те должны были иметь два пистолета, а владеющий ружьем – хотя бы один пистолет (второй по желанию). Казаки-артиллеристы ружей не имели, вооружались только холодным оружием и двумя пистолетами.

Казачье ружье устанавливалось «семилинейного калибра, по образцу, утвержденному для казаков войска Черноморского». За счет войскового капитала к началу 1850-х гг. войско Донское должно было получить более 10 тыс. таких ружей, которые передавались в войсковую собственность. Для их хранения в каждом военном округе обустраивался удобный цейхгауз¹²⁸. Раздачу ружей казакам осуществляли окружные генералы непосредственно на сборных местах, где формировался полк (об этом подробнее ниже). Генералам также вменялась обязанность распределять ружья так, чтобы их получали «преимущественно казаки, умеющие искусно стрелять». По возвращении полков на Дон ружья сдавались по описи на хранение в цейхгауз.

Для возможного приобретения всех прочих необходимых вещей для службы в Новочеркасске был открыт специальный войсковой магазин. Торговать в нем можно было только по установленной войсковой администрацией таксе, которая обязательно публиковалась и строго соблюдалась. Основная же масса рядового казачества пользовалась услугами так называемой «мастеровой войсковой сотни», находящейся в Новочеркасске и в наиболее «многолюдных» станицах. Казаки, поступившие в сотню, освобождались от полевой и внутренней службы, «пребывали в домах своих и без особенных надобностей от хозяйства своего не отвлекались» в течение установленного 30-летнего срока службы. Главная обязанность мастерового заключалась в изготовлении и починке образцовой казачьей амуниции и оружия по специально оговоренным войском «умеренным» ценам. Попасть в сотню мог только казак «хорошего поведения», владеющий тем или иным «мастерством» и обязательно «освидетельствованный станичным обществом».

Абсолютное большинство казаков, поступающих на службу, распределялось по казачьим тактическим подразделениям. По Положению 1835 г. войско Донское обязано было иметь в готовности и выставлять по требованию правительства следующие части: лейб-гвардии казачий и атаманский полки, одну гвардейскую и три армейские конно-артиллерийские батареи (с 1838 г. 9 батарей 8-орудийного состава и еще сверху 4 резервные батареи в военное время), 54 казачьих полка пятисотенного состава. В каждом полку полагалось иметь 14 офицерских и 862 нижних чина. Гвардейские полки имели 6-эскадронный состав, а батареи – 8-орудийный, кроме батареи, служившей на Кавказе, – она имела 12-орудийный состав.

Установленное число строевых частей было рассчитано на три смены, так чтобы в мирное время на службе находилась треть всего войскового комплекта, остальные две трети находились на Дону, на так называемой льготе. В гвардейском и атаманском полках смена производилась подивизионно через каждые два года, в гвардейской батарее также подивизионно, но через три года. Армейские полки и батареи сменялись целыми частями также через три года, формируясь лишь при наряде на службу и каждый раз расформировываясь при возвращении на Дон. Полки именовались по фамилиям их командиров и имели номера, переходившие при смене к новым полкам их заменявшим.

В лейб-гвардии казачий и атаманский полки отбирались лучшие казаки (в первую очередь по физическим данным) со всего войска. Армейские полки комплектовались по четырем военным округам¹²⁹ войска. Донская артиллерия формировалась из казаков особого района – г. Новочеркасск и 50 ближайших к нему станиц. Комплектование казачьих частей по округам требовало содержание равного количества годных к службе казаков и наличие равного же наряда на службу от отдельных станиц каждого округа. Наблюдение за правильностью распределения наряда по округам возлагалось на войскового наказного атамана (далее – в. н. а.), по станицам внутри округов – на окружных генералов. Равное распределение наряда по округам достигалось путем приписки к округам большего или меньшего количества годных к службе донских калмыков.

Окружной генерал распределял наряд по станицам исходя из следующих условий:

«а) чтобы каждая станица дала людей столько, сколько для составления одного или нескольких полков действительно следовать будет, по числу известных в ней служащих казаков одного возвращения (т. е. одной очереди),

б) чтобы в каждый полк поступали казаки непременно из всех станиц, округу принадлежащих,

в) чтобы казаки одной станицы назначались не в один полк, а делились во все полки по равному числу,

г) чтобы назначение в один полк не из всех без изъятия станиц, а только из некоторых, особенно многолюднейших, отнюдь допускаемо не было,

д) чтобы приписанные к округу калмыки принимались за одну станицу и назначалось с них то же число людей, какое по общему расчету наряда следовало с другой станицы, имеющей равное с ними число казаков,

е) чтобы предписания станицам о наряде казаков деланы были не прежде, как по точном удостоверении в совершенной уравнительности составленного исчисления».

В очередной станичный наряд вносились: казаки, достигшие 21 года, на службу еще не выходившие, и казаки, уже бывшие на действительной службе. Казаки первой категории вели очередь от времени рождения, а казаки второй категории от времени роспуска по домам с момента возвращения на Дон. Для одновременно родившихся, как и одновременно возвратившихся со службы, вопрос об очередности разрешался жребием.

В состав очередного наряда входили обе категории казаков и в четко установленной пропорции: треть наряда составляли два младших возраста 20– и 21-летние, еще треть – 22-летние и последнюю треть – остальные возрасты, уже прошедшие или еще не бывавшие на службе. Очередь урядникам (унтер-офицерам) велась отдельно от простых казаков. Также особая очередь на основании станичных обычаев велась для тех казаков и урядников, которые в составе мелких команд отправлялись во «внутренний поход» для осуществления полицейских и охранных функций. В случае совпадения наряда на «внутренний поход» и на внешнюю службу казак или урядник отправлялся на внешнюю службу, заменяясь в команде следующим очередным.

Существовало временное освобождение от выхода на действительную службу, называемое льготой. Льготой имели право воспользоваться: «а) целые станицы – для построения новых каменных церквей, не более 2 лет; вследствие пожарного разорения, 2 года, а если сгорит церковь… до 3 лет; вследствие переселения станицы на новое место, 2 года; б) целые полки, задержанные на службе свыше нормального 3-летнего срока, по одному году за каждые, излишне прослуженные 3 года и в) отдельные урядники и казаки… в случае разорения от пожара, до 2 лет; в случае смерти жены, когда никого не осталось для присмотра за хозяйством или остались дети, но малолетние, на 1 год; если при престарелых родителях нераздельно живут от 3 до 4 и более сыновей – служащих казаков, тогда один из них, при дошедшей очереди всем им в один наряд, оставляется в доме для призрения родителей и поддержания хозяйства, и равномерно оставляется в доме один из трех или четырех братьев – служащих казаков, нераздельно живущих в одном семействе, хотя бы у них и родителей уже не было; но остающийся в доме получает льготу не на одно свое лицо, а пользуется оною все таким образом, что, по возвращении со службы одного или двух братьев, очередной следует на оною, при первом наряде неотложно, дабы в доме их за откомандированием по очереди прочих всегда оставался один хозяин».

Исключение делалось и для служащего казака-отца, имеющего одного или двоих также служащих сыновей, он оставался дома до момента возвращения одного из сыновей.

Началом льготы для казаков, находившихся в пределах войска, считался день возможного выхода на полевую службу; для уже состоящих на службе льгота отчислялась с момента выхода соответствующего приказа.

Однако право на льготу имело некоторое ограничение. В Положении четко прописывалось условие, по которому общее количество льготников по войску не должно было превышать 2 тыс. человек.

Наем на службу и замена одного другим запрещались, однако в рамках казачьей семьи обмен очередью допускался. Вне очереди казаки могли командироваться на службу за определенные правонарушения по усмотрению войсковой администрации.

В войске по числу полков устанавливался соответствующий комплект офицеров. Они выходили на службу также по очереди, которая велась войсковым дежурством, причем из очереди исключались офицеры, занятые внутренней службой. Льгота для офицеров была не столь подробна, как у простых казаков и урядников, и распространялась на них только в тех случаях, когда льгота давалась целым станицам из-за пожара или целым полкам в случае задержки на службе более нормального срока.

Назначенные на службу офицеры и казаки собирались на окружных сборных пунктах, осматривались окружными генералами и передавались в ведение полковых командиров вместе со знаменами, маршрутами, инструкциями, деньгами и т. и. На этот процесс должно было уходить три дня. По его окончании уже сформированный полк отправлялся к пограничным сборным местам, откуда, после вторичного осмотра окружным генералом, уходил далее по назначению. Как только полк покидал пограничный сборный пункт, он переводился на казенное содержание. Взаимодействия внутри полка, вопросы дисциплины, хозяйственной деятельности и т. д. подробно регламентировались в отдельной полковой инструкции.

Донские казачьи полки подчинялись начальникам тех отрядов и частей, в распоряжении которых они назначались. В военное время и в виде исключения – в мирное управление несколькими полками (от трех до пяти) концентрировалось в руках походных атаманов на правах бригадных начальников.

По выслуге определенного сменного периода полк в полном составе возвращался обратно в войско. Такому полку, а также любой возвращающейся со службы части на пограничном сборном пункте устраивался «специальный» трехдневный инспекторский смотр. Командир полка или части представлял свои отчеты, списки личного состава, деньги, квитанции, знамена и прочее имущество. Нижние чины проходили медицинский осмотр, их опрашивали на предмет претензий, и, если таковые были, они разбирались тут же на месте. После смотра офицеры и казаки распускались по домам до наступления новой очереди.

Однако, находясь дома, казаки разных званий, в том числе гвардейцы и артиллеристы, были обязаны постоянно «содержать себя в готовности к выходу на службу». Они без разрешения начальства не имели права покидать пределы войска, а также ежегодно участвовали в станичных сборах под руководством окружного генерала. На этих же сборах происходило обучение «малолеток», которые должны были «приучаться к верховой езде, стрельбе в цель, плаванию и ловкости в гимнастических упражнениях». Кроме того, войско также ежегодно осматривалось в. и. а. или начальником штаба.

После отбытия определенного срока полевой службы казаки переходили на внутреннюю службу, которую отбывали до истечения полного срока службы вместе с казаками, зачисленными в разряд внутренне-служащих с самого поступления на службу.

На внутренней службе в обязанность казака входили несение караула и исполнение курьерских функций. Количество внутренне-служащих казаков определялось особым расписанием. Служба эта также отбывалась по очереди, с годичной сменой, причем допускался обмен очередями и наем вместо себя другого лица. За внутреннюю службу признавалось также занятие канцелярских должностей, причем этот вид службы заменял полевой выход казака. Офицеры, назначенные или выбранные на должности по внутреннему управлению войска, исключались из военного (строевого) комплекта офицерских чинов войска. Если же такие офицеры оставляли внутренние должности, то они вновь зачислялись в строевой комплект.

После истечения полного срока службы казаки и офицеры увольнялись в отставку. Однако, находясь в отставке, они по-прежнему не могли отлучаться за пределы войска без разрешения военной администрации. Это было вызвано тем, что, во-первых, в случае необходимости (военное время) отставные казаки и офицеры могли быть вновь вызваны в строй (за исключением раненых, увечных и «дряхлых»); во-вторых, все выборные должности по войсковому и станичному управлению должны были заниматься отставными казаками и офицерами, и даже при определенных условиях без их согласия по распоряжению войскового наказного атамана¹³⁰.

Военная казачья система, заложенная в Положении 1835 г., до реформы 1874 г. подвергалась некоторым изменениям по штатному составу, совершенствованию уставов, облегчению несения службы и т. п., которые тем не менее не меняли ее принципиальной основы. К наиболее важным трансформациям следует отнести: увеличение донских полков до 6-сотенного состава (1844); применение положения «О строевой службе конных полков казачьих войск» (1860) и общего армейского дисциплинарного устава ко всем казачьим частям (1870); предоставление в. н. а. права распределять казаков на три и более очереди (1857), а также права на обмен очередями и наем при наряде на службу (1857); сокращение сроков службы до 15 лет полевой и 7 лет внутренней службы для всех чинов (1856–1863); освобождение донского казачества от службы на Кавказе (1866); подчинение донских полков начальникам кавалерийских дивизий (1869), освобождение казачьих офицеров и чиновников от обязательной службы с возможностью исключаться из казачьего сословия (1869, см. приложение 8) и пр. Подробное описание сложившейся системы казачьей службы к началу 1870-х гг. после всех упомянутых изменений можно найти в статье известного уральского казачьего офицера, чиновника Военного министерства, писателя и статистика М.П. Хорошхина «Порядок отбывания воинской повинности казаками», опубликованной в журнале «Военный сборник» (1873)¹³¹.

Эти изменения были обусловлены опытом практического использования Положения 1835 г. Сам же опыт концентрировался в различных докладных записках, рапортах и статьях, принадлежащих офицерам, так или иначе причастным к казачьей службе. До Крымской войны в основном представители казачьего генералитета и офицерства выражали свое мнение о казачьей воинской повинности в упомянутых документах и редко публично. После крымской катастрофы и с активизацией боевых действий на Кавказе, а особенно с началом эпохи «освобождения» и «гласности» образца 60-х гг. XIX в., оценка казачества и его службы переходит в «печатную» сферу, главными площадками для обсуждения становятся подведомственные Военному министерству журнал «Военный сборник» и газета «Русский инвалид», ширится география авторов, обращается внимание на зарубежные оценки казачества.

В 1851 г. известный уже нам казачий генерал И.И. Краснов составил и опубликовал записку с краткой историей военной службы донских полков. В записке проскальзывала робкая мысль о том, что казачество необходимо подчинить дисциплине и ознакомить его с действиями регулярной кавалерии. Краснов также был убежден, что от успешного ведения домашнего хозяйства зависит исправный выход казака на службу. Эти довольно очевидные слова для конца XIX – начала XX в. в середине века выглядели почти передовыми¹³².

В июле 1854 г. боевой казачий генерал, походный атаман донских казачьих полков граф Ф.В. Орлов-Денисов подал рапорт, в котором изложил «меры, с принятием которых представилась бы возможность обходиться меньшим числом казачьих полков с одинаковою, как и теперь, пользою для службы». Появление своего рапорта Ф.В. Орлов-Денисов объяснил тем, что, по его мнению, казаки из-за требований воинской повинности недостаточно эффективно ведут домашнее хозяйство, а нехватка лошадей на Дону делает приобретение строевого коня и его обслуживание острой проблемой для казака, в том числе несущей дополнительные финансовые издержки. В связи с этим Ф.В. Орлов-Денисов предложил «определить правила, кому именно и для какой службы надлежит давать и сколько казаков», кроме того, «на пограничных пунктах давать только что сформированным полкам от 5 до 6 недель для обучения людей фронтовой службе». Записка была рассмотрена в Военном министерстве, с ней лично ознакомился император Николай I. Это обстоятельство способствовало скорейшему принятию министерством специальных мер по увеличению фуражного довольствия лошадям казаков. Военным властям было дано указание «наблюдать, чтобы наряд казаков к различным офицерам и в конвойные команды производился без отягощения казаков, в ограниченной соразмерности», а также «вменить в обязанности полковых командиров обучать казаков, особенно молодых, строевой службе во время следования из Дона к местам назначения и иметь в полках мастеровых»¹³³.

Как уже было сказано ранее, Крымская война стала своеобразным водоразделом в способах презентации мнений о казачестве. В дореволюционной и современной литературе участие донских казаков в сражениях на разных театрах боевых действий 1853–1856 гг. описывается в целом в позитивном ключе. Однако были и другие оценки. Так, знакомый уже нам Н.И. Краснов приводил следующую цитату из статьи анонимного французского автора Lesbachi-bosouks. Souvenirsde-laquerred’Orient¹³⁴ (1859): «Какими же мы нашли казаков в 1854 году? Что делали знаменитые их бекеты¹³⁵ во время высадки французских войск? Сент-Арно¹³⁶ доносит: «Я высадился без одного выстрела». Видели ли мы их около Камышенской бухты, в начале осады?¹³⁷ Какая же причина такого упадка? Чему нужно приписать исчезновение этой драгоценной руды? Без сомнения, опыту – организации их в регулярное войско»¹³⁸. Н.И. Краснов не вполне согласился с французским анонимом, употребив в последующих комментариях фразу «кажущийся упадок воинственности», хотя затем вынужден был признать, что подобные оценки высказывались и «нашими военными писателями»¹³⁹.

Действительно, отдельные мнения о низком качестве казачьей кавалерии и в целом казачьей военной службы неоднократно звучали в российском военном сообществе еще с XVIII в. и являлись скорее исключением из правил. Когда же подобные представления стали доминирующими среди регулярных офицеров русской армии и высокопоставленных гражданских лиц – это вопрос, ответ на который остается пока открытым. В официальной дореволюционной историографии отсчет этому явлению, кажется, велся с 1837 г. с момента посещения Николаем I Донской земли, в ходе которого он отметил плохое состояние собранных для смотра полков¹⁴⁰. Некоторые же представители донского казачества негативные оценки своей службы извлекали из опыта Кавказской войны.

В 1842 г. военный министр А.И. Чернышев, находясь на Кавказе за обеденным столом с командирами полков Кавказского линейного казачьего войска, сказал: «Одно только мне неприятно, что мои донцы от вас отстали»¹⁴¹. Об этом разговоре упоминает И.И. Краснов в своей резонансной статье «Донцы на Кавказе» (1861). В статье он обосновывает новый порядок организации службы донского казачества на Кавказе исходя из накопленной боевой практики и специфики региона. Вдаваясь в историю вопроса, он раскрывает детали обсуждения в 1840-х гг. проекта по устройству постоянных штабов донских полков на Кавказе с ежегодным обновлением полков на одну треть состава. И.И. Краснов пишет о том, что в войске Донском проект встретили плохо, включая войскового наказного атамана М.Г. Власова: «На Дону существовало тогда убеждение, что молва о слабом служении донцов на Кавказе происходила вовсе не от неопытности их, а будто бы от зависти к приобретенной ими военной славе и, главное, от соперничества линейных казаков, которых кавказское начальство желает поставить на первый план… господствовало опасение, что предполагаемое учреждение в Кавказском крае постоянных штабов донских полков поведет со временем и к переселению туда многих семейств, что для жителей Донской земли кажется тягчайшим бременем». Кроме «зависти» существовали другие причины «слабого служения» донцов на Кавказе. И.И. Краснов приводит пример дробления четырех донских полков по кордонным линиям и постам, с подчинением штаб– и обер-офицерам Кавказского линейного казачьего войска. «Это поселило общее уныние во всех чинах 4 полков; они вообразили себя угнетаемыми… им казалось, что и офицеры чужие не любят их и на службу употребляют чаще, чем своих линейцев, что самые военные отличия их скрывают перед начальством в пользу линейцев, обходят наградами и всю их добычу (баранту) у неприятеля отдают одним линейцам»¹⁴².