Текст книги "Я спас СССР. Том V"

Пани Анна угощает нас на завтрак обалденными варениками, где начинкой служат грибы вперемешку с жареным луком и картошкой. Глядя, с каким аппетитом мы их уплетаем, она довольно улыбается и ласково спрашивает, не хотим ли мы еще и дерунов? Рот у Левки забит, но он радостно кивает головой, как китайский болванчик.

– Деруны – это что? – шепотом спрашивает Димон.

– Картофельные оладьи, – поясняю я.

– Как драники, – прожевав, добавляет Лева.

Плотно позавтракав и от души поблагодарив хозяйку за заботу, мы отправляемся на склон, прихватив с собой свой спортивный «гаджет».

Кажущаяся простота спуска на сноуборде многих вводит в заблуждение, и мои парни не исключение. Да, это немного проще, чем освоить серф, потому что изначально не нужен тот самый первый рывок, когда ты резко вспрыгиваешь и становишься ногами на доску. Но ключевое слово – «немного». Быстро выяснилось, что здесь полным-полно своих заморочек и тонкостей. И я только посмеиваюсь про себя, когда Димон самоуверенно решает показать нам мастер-класс. Ага… склон-то здесь довольно пологий, трасса укатанная, и доска, проехав всего пару метров, замирает – встала на кант. Это тебе не море, когда волна сама несет серф и серфингиста.

Следующий заход оказывается более удачным – Димон отталкивается ногой, придавая доске ускорение. Проехав всего метров семь, шлепается на задницу. Тоже понятно, почему. На сноуборде равновесие нужно удерживать не за счет отклонения назад, а за счет правильной стойки и балансирования на доске. Здесь мало придать себе ускорение и удержать равновесие, нужно еще четко понимать, как грамотно распределять нагрузку, чтобы не встать на передний или задний кант. Вторым пробует Лева, решив, что скромный опыт катания на горных лыжах облегчит ему задачу. Но результат тот же: метров десять – и приземление на пятую точку. Лыжные палки не предусмотрены, и логика скольжения здесь совсем другая, нежели на лыжах.

Мои познания в управлении сноубордом тоже скорее из области теоретических. Пробовал я на нем когда-то давно кататься, но скорее ради интереса и общего развития. В те времена, когда увлечение сноубордом только получило широкое распространение, я был уже далеко не в юном возрасте. Солидные дяденьки типа меня степенно катались на горных лыжах, а проносящуюся мимо по склону лихую молодежь в странном прикиде мы провожали лишь раздраженными взглядами и возмущенным ворчанием – никаких правил приличия они не соблюдали и вообще вели себя крайне вызывающе. Так что вливаться в ряды этих нахальных юнцов никакого желания тогда не возникло. То ли дело сейчас!..

До обеда я свои теоретические познания скрупулезно проверяю на практике. Ибо «знать» – это еще далеко не значит «уметь». Потихоньку у нас начинает что-то получаться, но приобретенные ценой бесконечных приземлений на пятую точку навыки нужно еще отрабатывать и отрабатывать. И желательно, конечно, фиксировать на Левину ручную кинокамеру, которую мы тоже с собой захватили, чтобы потом проанализировать свои ошибки и предостеречь от них других. Нам же еще потом статью про сноуборд писать.

Вот знаю, что в процессе катания ноги не должны сильно напрягаться, но это же легко сказать! Тело иногда само действует на инстинктах, пытаясь удержать равновесие, и никакой предыдущий опыт серфинга и горных лыж в этот момент не спасает. Нужна практика, практика и еще раз практика. Плюс правильное понимание логики поведения самого сноуборда под тяжестью твоего конкретно веса. Из теории знаю, что самое трудное – плавно затормозить внизу склона, но до этого нам еще ой как далеко! Научиться бы сначала плавно скользить…

Одна радость – внизу на склоне уже с самого утра толпятся бабульки с санками, а там термосы и чугунки, укутанные в овчинные тулупы. В термосах горячее вино с чабрецом и гвоздикой, для детишек компот из брусники и самодельная пастила из нее же. А еще моченые яблоки с брусникой. Самогон у радушных бабулек тоже был, но продавали они его из-под полы и с оглядкой, за это милиционеры гоняли. В чугунках пирожки с разной начинкой, еще горяченькие! Выдают их, завернув в старую газету, – наверное, чтобы руки не пачкались, – но никого это, похоже, не смущает.

А вот дети на санках и лыжники настроения нам точно не добавляют. Мало того, все прибывающий народ на склоне начинает вскоре сильно раздражать. Но что поделаешь – воскресенье, выходной день. Повторяется история с Оленевкой – на нас смотрят, как на восьмое чудо света, и, конечно же, окружают толпой и лезут с вопросами. А наше частое приземление на пятую точку вызывает снисходительные улыбки взрослых и дружный смех детей. Им трудно понять, почему взрослые парни не могут справиться с такой ерундовиной. Когда чужое любопытство и наше раздражение от него достигают апогея, мы решаем прерваться. Идем на базу обедать и переодеваться. Внизу склона замечаем группу ребят, с которыми вчера вечером вместе сидели за столом. Машем им издалека рукой, в ответ получаем такое же приветствие. Чувствую спиной, как нас провожают долгим внимательным взглядом. Ох, не к добру это…

Задумавшись, я теряю бдительность и налетаю на девушку, которая, скатившись с горы на лыжах, делает в это время крутой разворот… В результате мы с ней оба оказываемся в ближайшем сугробе.

– Ох, ну что же вы по сторонам-то не смотрите! – упрекает она меня, пытаясь подняться.

– Простите! Я правда задумался, – признаю свою вину и бросаюсь ей на помощь.

Сначала помогаю подняться, а потом начинаю отряхивать снег с ее свитера и штанов своей варежкой. Девушка потирает ушибленный локоть и морщит аккуратный носик. Из-под сбившейся лыжной шапочки рассыпаются по худеньким плечам пряди темных волос. Ее лицо кажется мне странно знакомым, я ее точно видел раньше, но где?.. Девушка худенькая, довольно высокого роста и совсем еще молоденькая – лет 16–17 от силы.

– Парень, руки убери! – рядом с нами резко тормозит какой-то заносчивый юнец и окидывает меня злым взглядом.

– Я же только помочь хочу, – оправдываюсь я.

– Помог уже. Меньше ворон считать надо! Слепой, что ли?!

Девушка смущенно вспыхивает. Заметно, что слова грубияна ей тоже неприятны.

– Не надо так, Миш. Он же не специально, правда?

– Правда, – соглашаюсь я и отступаю в сторону. Особой вины я за собой не чувствую – на лыжном склоне все бывает, – но и ругаться с малолетним хамом мне совсем не хочется.

Они уезжают, а я все пытаюсь вспомнить, где же мы с ней встречались. На юге?..

Обедаем снова в одиночестве. Кроме нас в столовой только молодая пара, которую мы вчера не видели и с которой не знакомы. Все остальные наслаждаются солнечной погодой и утюжат местные склоны. Мы же с парнями решаем больше на трассу сегодня не возвращаться. Хватит для первого раза. Отбитая пятая точка просит пощады. А наша спортивная одежда – тщательной просушки. К тому же завтра рабочий день, и уже не будет такого столпотворения, вечером многие уедут. Мысленно хвалю себя за то, что остановился на конструкции сноуборда из начала 80-х, где нет такого жесткого крепления, как на горных лыжах. Иначе освоение доски стало бы для нас еще на порядок сложнее и мучительнее. Нет, рановато пока. Шаг за шагом – и только так. Всему свое время, потом когда-нибудь доберемся и до более поздних и сложных конструкций.

Еще одна головная боль – отсутствие в природе термобелья, горнолыжных комбинезонов и легкой спортивной обуви типа «дутиков». Со склона мы пришли обледеневшие, как снеговики. Нет, непромокаемая болонья в Союзе, конечно, есть, и даже теплые зимние куртки из нее при большом желании найти можно. Но вот о брюках с высокой грудкой и с легким синтетическим утеплителем или о куртках, которые превращаются в теплые жилеты с помощью отстегивающихся рукавов, пока и мечтать нечего. Сейчас предел мечтаний для «продвинутого» горнолыжника – «богнеры» – эластичные штаны со штрипками, благодаря которым брюки плотно облегают ноги и не задираются вверх.

За такие импортные штаны для себя и Димона я выложил солидную сумму Фреду, но еще одних, для Левы, у него, увы, не нашлось. Так что пришлось другу взять их напрокат у кого-то из знакомых. В сочетании с водолазками и теплыми свитерами богнеры выглядят модно, и рассекать в них по склону довольно комфортно. Но это пока нет сильных морозов и температура воздуха не превысила отметку минус пять градусов. А дальше, видимо, будет только один выход – многослойная одежда.

Теплой одежды мы, конечно, с собой набрали много, но как же я ругаю теперь себя за то, что в Японии не додумался пробежаться по спортивным магазинам – хоть и не сезон тогда был, но, глядишь, и нашел бы себе там что-нибудь подходящее для катания на лыжах и сноуборде. И ведь деньги были. Но не сообразил, растяпа… теперь вот жалею. А-а-а!.. Полцарства за простенький горнолыжный костюм и термобелье!

* * *

На обед пани Анна подает нам закарпатский борщ. Он ярко-рубинового цвета, сварен на копченостях с добавлением квашеной капусты и грибов. К нему в комплект идут кныши – это такие круглые пирожки из слоеного теста с начинкой из гречневой крупы с луком и шкварками. Бедный Левка, попробовав все это, снова впадает в экстаз.

– Кузнец, мы его теряем! – смеюсь я. – Если пани Анна и дальше будет нас так кормить, этот гурман с нами в Москву не вернется, останется навечно в Славском.

– Конечно, не вернется, этот обжора просто в машину через неделю не влезет! Лёв, тебя что – Мира Изольдовна дома хуже кормит?

– Вы ничего не понимаете, жалкие дилетанты! Закарпатская кухня – это совсем не то, что южноукраинская. Тут скорее сплав польской, чешской и немного от венгерской. Когда мне еще повезет такую вкуснятину попробовать?!

– Да, куда уж нам, лапотным крестьянам… – Димон хоть и ворчит, но сам ложкой орудует не хуже Когана.

Борщ, и правда, зачетный. Голубцы на второе тоже весьма недурны. В их начинке грибы смешаны с луком, рисом и свининой – очень необычно и очень вкусно! Полирнув все это компотом из брусники и выразив нашей кормилице восхищение ее кулинарными талантами, мы отправляемся в номер, чтобы вздремнуть часок. После свежего воздуха и сытного обеда глаза уже сами собой закрываются. Так что заснули мы, едва коснувшись головами подушек…

И в результате проспали не час, а целых два, а проснувшись, обнаружили, что за окном уже смеркается.

– Вот это мы придавили… – зевает Лева. – Слушайте, парни, а может, на ужин в колыбу отправимся?

– Куда? В колыбу? – фыркает Димон. – Что еще за слово такое чудное!

– Ну… колыба – это как бы хижина пастухов в горах, а теперь так рестораны в Закарпатье называют, где Готовят блюда национальной кухни. В дровяной печи причем, колыба без нее и не колыба вовсе.

– Тебя здесь, что ли, плохо кормят?

– Да понимаешь, я давно хотел попробовать закарпатский бограч с галушками – это у них такая острая густая похлебка типа гуляша с копчеными ребрышками. Они еще в казан в самом конце приготовления окунают горящую головешку.

– Лева, замолчи уже! – стонет Димон. – Ну нельзя же все время только о жратве думать!

– Темнота ты, Кузнец! Ни бельмеса в хорошей еде не понимаешь.

Лева обиженно замолкает. Он начинает одеваться, мы следуем его примеру.

– Дим, может, и правда поужинать сегодня в ресторане? – примиряюще говорю я. – Все равно ребята вечером разъедутся, чего нам одним в столовой сидеть? В ресторане-то повеселее будет.

Но наши планы на вечер меняет очередной стук в дверь. На пороге мнется Ясь, за его спиной возвышаются еще двое парней. В руках у львовянина наш журнал, свернутый трубкой.

– Не разбудили? Разговор есть. Ты ведь Русин, да? – Ясь обвиняюще наставляет на меня журнал, сразу же переходя в наступление. – А вы двое – Коган и Кузнецов?

О, как все серьезно! Мы весело переглядываемся с Димоном и Левкой – кажется, наше инкогнито раскрыто.

– Предположим… – не отрицает Димон очевидного. – Ты сам-то откуда узнал?

– Спросил у пани Анны ваши фамилии, – отмахивается он. – И чего вчера комедию ломали?

В голосе парня сквозит такая обида, словно мы его вчера жестоко обманули.

– Так мы вроде и не скрывались особо, назвались своими именами, – вздыхаю я, – просто устали, как собаки, и если честно, то как-то не до разговоров нам вчера было. А вы бы нас до утра спать не отпустили.

– Все равно некрасиво так поступать. Мы же к вам со всей душой, а вы?

– Ну, прости, – развожу я руками, – так уж получилось. Мы не со зла.

– Ладно, – смягчается Ясь, – раз такое дело, мы тоже решили еще на денек задержаться. Вечером общий сбор в столовке – посидим, поговорим за жизнь. Расскажете про свою снежную доску!

Звучит, как приговор.

– А как же учеба? – интересуется Лева.

– Учеба никуда не денется, мы уже старосте своему позвонили, чтобы он нас завтра прикрыл. Нас же никто в Политехе не поймет, если мы сегодня уедем и с вами не пообщаемся! Так что не опаздывайте!

Угу… вот и сходили поужинать в колыбу. Мне кажется или нам сейчас «забили стрелку», как принято будет «изысканно» изъясняться лет так через тридцать? Или теперь уже не будет принято, и мы никогда не скатимся в позорный криминал 90-х?

– Ру-ус… – задумчиво смотрит Коган вслед ушедшим парламентерам. – Я вот все думаю… а нас точно никто не видел рядом с университетом?

– Левка, харэ трястись! – пресекает панические настроения друга Димон. – Ты сегодня весь день по сторонам оглядывался, будто милицейскую засаду в сугробах высматривал. Ну это же глупо, согласись!

– Глупо… – вздыхает Коган. – А как думаете, надписи уже нашли?

– Конечно, нашли. И уже десять раз успели замазать, – успокаиваю я нашего паникера. – Лев, если сторож промолчал, то вычислить нас будет вообще нереально. Так что успокойся и забудь о вчерашнем вечере. Нас вон скоро похлеще испытание ждет – коллективный допрос с пристрастием. А это тебе не со сцены в «России» выступать.

Внимание друзей тут же переключается на ближайший вечер. Да уж… нелегко нам здесь придется. В такой переплет мы еще не попадали. Одно дело на презентации с людьми общаться, когда вокруг полно своих и знаешь, что друзья тебя всегда поддержат, а совсем другое – отдуваться втроем за весь факультет и за всю редакцию. Ладно, будем считать, что у нас здесь сегодня состоится очередной творческий вечер в рамках рекламного тура в поддержку «Студенческого мира».

– Выпендриться, что ли, немного? – в раздумье произношу я. – Они же именно этого от нас ждут.

– Ну, раз ждут…

Кузнец понятливо хмыкает и тут же лезет в одну из сумок за нашими красными шарфами. Мы их сняли из осторожности сразу после Москвы, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но теперь, видимо, пришло время познакомить народ с последними веяниями моды среди столичного студенчества.

Когда мы спускаемся на ужин, столовая нашей базы уже полна под завязку. При виде трех таких красавцев из «общества красных шарфов» воцаряется тишина. Мы глазами находим компанию Яся и скромно шествуем к их столу под огнем любопытных взглядов.

– Давайте, что ли, еще раз познакомимся, раз вчерашнее наше представление вас не устроило, – берет на себя наш еврей роль миротворца. – Я – Лев Коган, внештатный редактор журнала «Студенческий мир».

– Дмитрий Кузнецов, фотокорреспондент журнала, автор статей по спортивной тематике.

– Так фотография на обложке твоя? – оживляется Ясь.

– Моя. И девушка Юля на ней тоже. Это я так, на всякий случай тебе сообщаю, чтобы потом недоразумений не было.

Народ за столом смеется, кто-то сочувствующе хлопает Яся по плечу. До парня, наконец, доходит, кому он вчера рассказывал о своих мечтах уединиться с Юлькой на необитаемом острове, и тот смущенно краснеет. Ага… а нечего было язык распускать.

– Алексей Русин, заместитель главного редактора нашего журнала и глава литературно-патриотического клуба «Метеорит». Автор романа «Город не должен умереть», стихов, пьес и популярных песен, – Лева завершает мое представление, я сухо киваю всем, – а еще автор репортажей и статей в «Известиях» с прошедшей Олимпиады в Токио.

Кто-то за столом удивленно присвистывает:

– Так это ты написал про американских пловцов-расистов?

– Я… – скромность и краткость – лучшее украшение молодого автора.

– И в «Голубом огоньке» тебя летом показывали, но ты тогда еще с бородой был!

– Точно! Он с Гагариным за одним столиком сидел и стихи потом еще отличные прочел… про мгновенья.

– Было дело, – не отрицаю я.

– Ну, ты даешь! А почему молчал вчера?

– А я, по-вашему, прямо с порога должен был начать стихи читать и размахивать своим удостоверением?

За столом смущенно переглядываются. Ага… первая атака успешно отбита. А нечего было наезжать на нас. Лева спешит всех успокоить:

– Ребята, у меня есть отличное предложение. Мы сейчас спокойно поужинаем, а потом устроим здесь что-то типа вечера знакомств. Или творческого вечера – кому как больше нравится. Познакомимся поближе, мы ответим на ваши вопросы, вы нам тоже расскажете о своей студенческой жизни. Почитаем стихи, споем под гитару. Как вам такое предложение?

Ответом служит одобрительный гул.

– А друзей можно позвать? – кричит кто-то с другого конца столовой. – Они здесь недалеко у частника живут.

– Зовите, конечно. Мы новым друзьям и знакомым всегда рады! – улыбаюсь я. – Но вроде бы завтра у всех занятия в вузах? Разве вам не нужно успеть на вечернюю электричку?

– Эта электричка и завтра вечером придет, никуда она не денется, – смеются за соседними столами, – а такие интересные гости из Москвы не часто здесь бывают.

– Как скажете. Тогда в восемь собираемся здесь.

Глава 2

 
Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.
 

И. Губерман

За ужином нас никто не дергает и не беспокоит. Разговор за столом идет о самых обыденных вещах. Один из парней, смеясь, рассказывает, как они чуть не опоздали с пересадкой на электричку в Стрые. Компания была большая плюс рюкзаки и лыжи – за минуту выгрузиться-загрузиться просто невозможно.

– Мы, конечно, подготовились, распределили груз и роли: девчонки бегут к электричке, парни с вещами за ними. Но не успеваем, электричка уже трогается. Девчонки подбегают к ней, машут руками и кричат: «Стой, стой!» Машинист тормозит. Мы все в мыле заваливаемся в вагон, двери закрываются, электричка снова трогается. Но тут на перрон выбегает вторая такая же компания, и они тоже орут: «Стой, стой!» Машинист тормозит второй раз, потом высовывается из кабины и недовольно кричит этой группе: «Це що, вам трамвай чи що?»

Все смеются над забавным приключением, а я вдруг с грустью думаю, что сейчас такое человечное поведение машиниста в порядке вещей: ну, поворчал человек немного, но зато никого за бортом не оставил. А ведь уже лет через тридцать – сорок это и представить себе будет невозможно. Сколько раз сам видел, как равнодушно закрывались двери электрички перед пассажирами с детьми или перед старушкой с сумкой-тележкой. Откуда это тупое равнодушие возьмется в людях?..

После ужина у нас с парнями есть время немного подготовиться и обсудить между собой, кто и о чем будет рассказывать и кто на какие вопросы будет отвечать. Понятно, что главный интерес вызывает наш митинг под стенами Кремля и неожиданное назначение Гагарина Генсеком. Вторая по важности тема – серфинг и сноуборд. Третья – Япония и Олимпиада. Все-таки народ здесь собрался молодой, спортивный. Ну а дальше дадим анонс ближайшего номера «СМ» и расскажем о редакционной политике нашего журнала в целом. На десерт, как водится, стихи и песни под гитару – я после ужина сразу забрал ее из машины.

Пока Димка с Левкой спорят о том, кому из них рассказывать про серфинг, я сижу и обдумываю, что бы мне вечером исполнить под гитару. Это вполне подходящий момент запустить в народ новые песни, которые не очень годятся для «Машины времени», но вполне укладываются в рамки бардовской или, как еще ее называют, авторской песни. Направление это нужно всячески популяризировать и подтолкнуть народ на создание в стране КСП. Туризм сейчас на подъеме, и пусть молодежь у костра и в поездах поет нормальные человеческие песни, а не «глубокомысленную» дешевку с диссидентским душком и всякую блатную шнягу.

Понятно ведь, откуда эта дрянь взялась. После войны много народа прошло через лагеря – почувствовали свободу, опьянение Победой и слегка расслабились. Но власть быстро напомнила вольнодумцам, что за это бывает. После смерти Сталина – амнистия, и потом эти люди – не уголовные по своей внутренней сути – вернулись по домам, невольно принеся за собой флер лагерной романтики. А дома уже подрастало новое поколение – юная безотцовщина, предоставленная сама себе, пока их матери вкалывали. Кто стал для них героем и примером для подражания? Да вот эти побитые жизнью суровые мужчины, исполняющие во дворах под гитару песенный фольклор ГУЛАГа. Для кого-то – горькие воспоминания о потерянных годах, а для других – удивительные лагерные песни, которые не услышишь по радио. Увлечение блатными песнями возникло ведь еще и из-за того, что был в это время огромный дефицит песен, подходящих для любительского исполнения под гитару. Тех, что можно спеть в своей компании за столом, с соседскими парнями во дворе у подъезда или в походе у костра с сокурсниками. Вот вам и поток всякого мусора в ответ на эту нехватку.

Вопрос с тиражированием низкопробного лагерного блатняка и сейчас стоит довольно остро. Сталина двенадцать лет как похоронили, всех, кого надо и кого не надо, давно амнистировали, а эти обиженные властью «романтики» все никак не угомонятся – продолжают лелеять свои прошлые обиды и развешивать лапшу на уши следующего поколения. И если уж совсем честно, вклад Высоцкого в прославление этой уголовной романтики ужасен. Он-то уже к 1964 году свое юношеское увлечение лагерной темой перешагнул, повзрослел и начал писать совсем другие стихи и песни. Но ведь не утерпел, напоследок записал на магнитофон полный сборник блатняка. И теперь даже вполне интеллигентные люди вдруг бросились переписывать друг у друга эту незрелую лагерную муть. Прямо помешательство какое-то! Вряд ли сам Высоцкий мечтал именно о такой славе, но в памяти народной он во многом и остался автором блатных песен.

Так что спасение СССР – это не только разоблачение предателей, подъем экономики и развитие НТП. Это еще и повышение уровня культуры. А что я пока успел сделать в этой сфере? Да очень мало, практически ничего – нашумевший роман, три пьесы, несколько песен для «машинистов» да стихи. Журнал вот еще студенческий. А за умы молодых надо бороться более ожесточенно – ведь именно эти шестидесятники профукали потом страну и не вышли в 91-м спасать ее. Их умы к тому времени были давно уже отравлены западными «ценностями», а собственная жизнь казалась им пресной и унылой на фоне ярких западных фильмов, музыки и зарубежного ширпотреба. Казалось, вот оно – протяни только руку, и завтра тоже будешь жить, как в сказке. Только сказка эта оказалась с неприятным концом. И что? Раскаялись они? Нет. Просто бросились в другую крайность – с такой же страстью начали потом ностальгировать по 60-м, объявив их золотым веком советской культуры.

И вот хочу я теперь проверить, насколько мои любимые песни вообще понравятся нынешней молодежи – не забегаю ли я сильно вперед? Так-то у меня репертуар был довольно обширный, немало за долгую учительскую карьеру пришлось в турпоходах у костра петь. Гитара и знание современных песен очень повышают учительский авторитет среди учеников! Да и в деле охмурения прекрасных дам гитара безотказный аргумент. Но вот своевременно ли сейчас выпускать в мир хиты, скажем, Шевчука или Трофима? То, что у них слова душевные и аккорды довольно простые для любителей побренчать на гитаре – это ведь еще ни о чем не говорит. Ладно, будем пробовать…

Вот так мы с ребятами и спускаемся через полчаса на первый этаж – Лева тащит сноуборд, Димон свой навороченный фотоаппарат, я несу в руках наш ударный музыкальный инструмент.

– Так вы и гитару с собой привезли?! – радостно кричит через весь холл Петька. – Молодцы, москвичи!

Я отвлекаюсь на его крик и сталкиваюсь с кем-то в дверях столовой.

– Да что же это такое! Опять вы?

– И снова здравствуйте, милая девушка… – виновато улыбаюсь я.

Нет, ну что за невезение такое – опять я умудрился налететь на лыжницу, которую днем сегодня уронил в сугроб. Судя по куртке в руках, она не с нашей базы, а пришла сюда на творческий вечер по приглашению кого-то из знакомых. Вежливо распахиваю перед ней дверь, пропуская вперед, открываю рот, чтобы еще раз извиниться.

– Сонька, Ротарь, ну чего ты там застряла?! Иди скорее, я тебе место заняла!

– Иду! – отзывается моя юная незнакомка на призыв более шустрой подруги.

– Соня?.. – Меня наконец пробивает узнаванием. Перед глазами всплывает любимая мамина пластинка с портретом темноволосой девушки на обложке и надписью «Червона рута». – Вы София Ротару?!

– Разве мы знакомы? – удивляется юная Сонечка.

– Нет! – улыбаюсь я ей, как дурак. Что за приятная встреча! Молоденькая Ротару на удивление скромная и тихая. Впрочем, она и в зените своей славы не станет заносчивой – просто образец достойнейшего поведения на нашей хабалистой эстраде.

– Откуда вы тогда меня знаете? – удивляется она.

У меня вырывается нервный смешок. Милая, да тебя скоро вся страна знать будет, не то что я! Но ответить ей что-то вразумительное придется, и, чтобы успокоить скромницу, я делаю легкий прокол в памяти. Ага… вот это объяснение вполне подойдет:

– А кто у нас летом в Москве выступал – в Кремлевском дворце съездов, а? Один из мэтров сказал, что ты будущая знаменитость, вот я тебя и запомнил.

Соня заливается румянцем, но похвала ей явно приятна. Мы вместе заходим в столовую, где на нас устремляются взгляды десятков молодых людей. Желающих пообщаться с нами набилась полная столовая. Конечно, далеко не все они с нашей базы, много здесь было и гостей, таких, как Соня и ее компания.

– Ого! Сколько здесь сегодня прогульщиков собралось! – смеюсь я.

– А чего это сразу «прогульщиков»?! – весело возмущается Ясь. – Мы вот, например, завтра с первой электричкой собираемся уехать, так что ко второй паре в институт вполне успеем. Сами-то вы вообще на неделю приехали!

– Так нас декан отпустил, – парирует Димон, – и причина уважительная: срочное задание редакции.

– Это, что ли? – с любопытством кивает парень на сноуборд в руках Левы.

– Ага. Это новая экспериментальная модель, ее только что на ЗИЛе сделали. Нам теперь нужно срочно испытание провести, чтобы в ближайшем номере статью дать.

Нас тотчас окружают, сноуборд подвергается тщательному осмотру и обсуждению. Начинаются расспросы, а потом и технические споры. Я подмигиваю друзьям, чтобы они тоже включались в разговор, не мне же одному отдуваться. По мере моих объяснений всех возможностей сноуборда споры становятся все жарче – сразу видно, что парни из львовского Политеха прилично подкованы по технической части. Да и из пришедших на базу гостей кое-кто тоже не отстает от них. К тому же наш сноуборд как-никак родственник горных лыж.

– Парни… это у кого же в Москве так голова хорошо варит? – задумчиво спрашивает один из киевлян.

И два гада, которых я еще недавно считал своими лучшими друзьями, тут же сдают меня народу со всеми потрохами. Ехидно добавив при этом, что доску для серфа тоже придумал я. Вот и ходи с такими потом в разведку!

– Да ладно?!! – изумляется Ясь. – Ты же с журфака, гуманитарий?

– А что, только вам, технарям, изобретать всякие полезные штуки? – шутя возмущаюсь я. – Доску для серфа вообще не я изобрел, ее на Гавайях еще лет двести назад придумали. И использовать стеклопластик – тоже не свежая идея, в США давно до этого додумались. Просто у нас в стране никто серфингом не занимался. Но объяснения этому есть. Даже два. Доска для серфа довольно громоздка, в общественном транспорте ее неудобно перевозить. По-хорошему, нужна машина, а у многих ли она есть? Ну и волны у нас на Черном море, конечно, с океанскими не сравнить.

– Но теперь-то хоть все изменится, раз ЗИЛ за это дело взялся? Доски начнут выпускать?

– Начнут. На ЗИЛе готовят к выпуску экспериментальную партию, несколько досок уже сделали для отряда космонавтов. Вы же читали в нашей статье, что сам Гагарин оказывает поддержку новому виду спорта, а он у нас председатель Федерации водных видов спорта.

– Слушайте, а не было идеи, чтобы в этой вашей Оленевке целую турбазу для водников построить?

– Мысль такая есть. Но, как вы понимаете, Юрию Алексеевичу сейчас немного не до этого.

Все понятливо улыбаются, а настырный Ясь не сдается – чувствуется, что в компании львовян он главный заводила.

– Хорошо… а можно будет летом вам на хвост сесть, когда вы снова в Оленевку соберетесь? Очень хочется посмотреть, как же это на практике происходит!

– Почему нет? У нас теперь тоже две доски. Вот только на юг летом выбраться будет гораздо сложнее из-за работы в журнале.

– Но ведь все равно поедете?

– Обязательно! Скажу вам по большому секрету: мы еще и парус хотим на доску для серфа поставить. Тогда на ней можно будет даже на пресноводных водоемах кататься, был бы только хороший ветер.

– Здорово! А что, если…

Львовяне тут же с энтузиазмом погружаются в технические дебри, обсуждая между собой конструкцию крепления паруса к доске. Но дальше раскрывать все свои секреты я не спешу, поскольку это уже связано с получением патента на изобретение. Задачку я им подкинул, пусть поломают свои головы. И пора уже сменить тему, а то девушки немного заскучали.

Кто-то из них удачно спрашивает меня про Японию, и я с удовольствием переключаюсь на свою любимую тему. Доски вскоре забыты, все с увлечением расспрашивают про далекую загадочную страну, о которой в СССР известно очень мало. Ну, и про Олимпиаду, конечно. Недавняя победа нашей сборной еще долго не забудется и будет радовать сердца советских людей.

А вообще, молодежи интересно все. Сейчас я начинаю понимать, как мало информации у студентов о том, что происходит не только в мире, но даже и в родной стране. Вот почему у народа такой огромный спрос на печатные издания – просто узнать что-то интересное ему зачастую больше и неоткуда. Телевидение в стране только еще получает широкое развитие, а фильмов – художественных и документальных – снимается до обидного мало.

Но ответить на все вопросы студентов я просто не в силах, для этого и целой недели не хватит. Часа через три я уже сам взмолился о пощаде:

– Давайте вы свои вопросы напишете нам на бумаге, а? Или пришлете потом письмом в редакцию. У нас же в журнале есть замечательная рубрика «Вопрос – ответ», где мы отвечаем на вопросы, присланные нам читателями.

– Точно ответите? – недоверчиво прищуривается девушка, которая пришла вместе с Соней.