Текст книги "Смоленская Русь. Запад-36"

Приставы подвели к помосту крупного мужика, сдернули с него шапку, обнажив лысую макушку.

– В чем твоя вина, тать плешивый, говори как на духу! – с угрозой в голосе зарычал судья.

Угрим со злостью стукнул по столу, было похоже, что этот судья «Новой Русской Правды» не читывал ни разу.

– Не так ты, Василий Кириллович, ведешь дело, как заповедано нашим государем в его Правде! Спроси у этого мещанина, кто он таков есть, в чем и кто его обвиняет.

Судья прямо на глазах багровел, но перечить столичному контролеру не стал.

– Слышал, что тебе сказано? Ответствуй!

– Кузнец я, зовусь Гойником.

– Дальше толкуй, что за татьбу ты совершил?

– Ничех я не свершал, – буркнул мужик.

– Отдал я ему рукоять меча починить, – к помосту подошел тучный боярин, страдающий одышкой, – так этот тать меч починил, но в оружейной, когда я с ним расплачивался, стащил мой кинжал!

– Видоки есть у тебя, боярин?

Боярин картинно развел руками, в толпе тоже молчали.

– Ежели нет видока, то спытать кузнеца каленым железом! – расцвел улыбкой судья и, вспомнив про молоток, с удовольствием стукнул по столу.

Кузнец с испуга заметался в руках крепко державших его приставов, истошно закричал:

– Украл я! Украл, сознаюсь! Люди добрые, спасите! Они ж мне руку опалят, какой я после этого кузнец буду?

Приставы уже начали оголять кузнеца, срывая с него кафтан, а судья, словно не слыша эти вопли несчастного, продолжал рокотать своим басом:

– Сроку тебе, Гойник, три дни. Ежели через три дни рука заживет, значит, ты не виновен, и тогда отпустим тебя с миром. Ежели не заживет, то вина твоя доказана. Тогда оплатишь боярину стоимость кинжала и гривну за нанесенную ему обиду, а еще судебные пошлины.

– А ну цыц всем! – со своего места поднялся Угрим. – Не по Правде Владимира ты судишь! – указательный палец контролера обвиняюще уперся в голову сидящего в кресле судьи. – Отпустите Гойника! – повелел контролер, обращаясь к приставам. – Пытать разрешено токмо государевых преступников. Видоков нет? Нет! Боярин, может, кинжал сам припрятал или по пьяни где утерял, а теперь кузнеца хочет ввести в разор, а потом и похолопить, кто знает? Кинжал боярина у кузнеца нашли? – обратился Угрим к приставам.

– Нет, господин контролер, не нашли!

– Видоков по этому делу тоже нет. Значит, по всему выходит, что кузнец невиновен! Кузнеца отпустить, а с боярина взыскать штраф за наговор и клевету, в размере десяти латунных копеек! А ты, судья, отстраняешься от должности, пока не выучишь статьи «Новой Русской Правды» Владимира! Сгинь отсюда!

Судья поспешно, не проронив ни слова, выбрался из-за стола, чуть его не опрокинув.

– Зовите другого судью, пусть он продолжит суд! – приказал Угрим приставам.

Площадь ахнула в унисон, собравшийся народ стал восторженно переговариваться, делясь своими впечатлениями от праведного суда.

Новый, спешно вызванный судья оказался более компетентным, но свои судебные решения он выносил по часу, внимательно сверяясь с текстами закона, чуть не заморозив весь народ на площади. Но витебчане расходились довольные, прямо как с праздника. Больше половины подсудимых были отпущены, а остальным вменили куда более мягкое наказание по сравнению с тем, что им грозило бы в прежние времена. И даже, неслыханное дело, нескольких бояр обвинили в клевете и взяли с них виру!

Минский боярин Борис Баженович проснулся оттого, что его кто-то аккуратно тряс за плечо. Боярин с трудом разлепил глаза, на коленях стоял слуга:

– Вставай, господине, вои наместника во дворе и тебя кличут!

– Почто я им сдался?

– Бог ведает! Зовут тебя, зачем – не говорят.

Минского наместника Рядку, командующего еще целым батальоном и двумя тысячами набранных в округе пешцев, боярин побаивался. А потому долго ждать себя не заставил. Он быстро, при помощи слуги, натянул портки, кафтан и выскочил на крыльцо.

Во дворе на конях сидели трое дружинников, точнее, говоря на новый лад, они звались ратьерами. Двух из них он знал, то были люди погибших осенью бояр.

– Слушай приказ наместника, боярин! Собирай всю свою дружину и немедля езжай в детинец!

– Всю собрать не смогу, больше половины у меня в моем селе.

– Сбирай всех, кто у тебя сейчас под рукой, – ответил ратьер и уже начал заворачивать коня к воротам.

– Погоди ты малость, куда торопишься, – остановил ратьера боярин. – Почто наместник меня кличет?

– Не только тебя, всех бояр минских. Новый указ государя будут вам зачитывать!

– Что за Указ?

– Нам про то не говорено. Приедешь – узнаешь!

Ратьер довернул коня и поскакал прочь из двора вместе с двумя другими конными. А боярин распереживался, не зная, что и подумать. Осенью боярина Бог миловал, отсиделся он в своем селе от смоленской напасти. А сейчас, если какой поход наместником намечается, подобный трюк уже не повторишь – глазом не успеешь моргнуть, как объявят клятвопреступником и при всем честном народе вздернут на виселице прямо посреди площади. Но думай не думай, а явиться в детинец с дружиной надо, иначе дело петлей закончится.

И пары часов не прошло, как явился Борис Баженович на бывший княжий двор. Перед выездом придирчиво оглядел полтора десятка своих воев и остался увиденным доволен. В его дружину были набраны не какие-нибудь хилые людины, а все как на подбор рослые, здоровые мужи. И облачены они на загляденье – в добротные дощатые кольчуги, шлемы, в руках копья и мечи, у иных за спинами тугие луки и тулы, полные острых стрел.

Сам Борис Баженович тоже принарядился: надел бронь с серебряной насечкой, червленый щит на руке, меч на боку в дорогих посеребренных ножнах.

Во дворе детинца уже собрались боярские дружины во главе со своими предводителями. Хотя добрая половина минского боярства не пережила минувшую осень, но все равно приехало их довольно много. Стояли шум и гвалт, собравшиеся громко делились своими домыслами, пытаясь догадаться о причинах столь внезапного их созыва наместником. Большинство склонялись к мнению, что в округе объявились разбойничьи литовские отряды.

Внезапно все замолкли, на гульбище второго этажа хором появился минский наместник Рядка. А застывший рядом с ним командующий одного из минских полков Вертак стал громко зачитывать новые законы и указы, пришедшие из Смоленска.

Новости о создании Минской области, о новых службах и управлениях бояре восприняли спокойно, но после прочтения указа государя, ограничивающего численность боярских дружин, во дворе поднялся гам и тарарам.

– Замолкли все, петухи горластые! – рявкнул с гульбища Рядка, мигом успокоив всех крикунов. Затем он степенно оглядел столпившийся у гульбища народ.

– Что неясно, разрешаю спрашивать, но только по одному! Вот ты, боярин, – палец наместника указал на торгового гостя Бояна, – чего так вскипятился?

– Знамо чего! Как же мне без дружины торговлю в той же Литве вести? Пограбят караван, как пить дать? Да и в русских княжествах ухарей хватает…

Вместо наместника ему ответил молодой полковник Вертак:

– Я же вам зачитывал указ. Нужна тебе охрана – нанимай ее в Минском отделении ГОПа! А в смоленской земле свой товар можешь застраховать в банковском филиале РостДома, в Минске он еще два месяца назад открылся. Всего и делов-то!

– Да-да! – спохватился один из пайщиков минского банка. – Страхуй, Боян, свой товар в нашем банке! Ежели в пути ограбят, так всю стоимость ком-пен-сируем!

– Так то токмо в Смоленской Руси! – Боян зло махнул рукой. – За границей вы никого не страхуете.

– Не слышал, что тебе полковник сказал? Для такого дела гопников нанимай!

– А я со своими воями в Минский ГОП смогу вступить? – подал голос один из бояр.

– Будем сосчитывать долю. Кто и сколько воев отдаст, тот такую долю в отделении и получит. Но первое слово в этом предприятии будет за купцами и торговыми гостями – только их будем в пайщики брать. Но не забывайте, сами вои должны быть согласны стать охранниками. А всех остальных будем верстать в ратьеры или в минские полки!

Выезжающие из ворот бояре недовольно ворчали:

– Сколько годов жили спокойно, не знали забот и хлопот.

– Ага, твоя правда, теперь будем как придуманные Владимиром мещане, голы да сиры!

– Как с такими силами вотчины в повиновении держать, дворы боронить – ума не приложу!

– И почто государю в Смоленске спокойно не живется? Там бы свои порядки и наводил, нас не трогая.

Говорить бояре говорили, но все больше тишком да шепотком. В открытую ослушаться наместника, теперь уже боярина и губернатора, никто не посмел.

Борис Баженович баловаться такими вольными разговорами постерегся. Смекал он, что появились у Владимира в Минске свои глаза и уши. А от того, что он выскажет хулу на государя, заботы не убавятся, а как бы, наоборот, новые не нажить! Многих бояр смоленских, полоцких не дрогнувшей рукой извел Владимир на бранных полях да в застенках своей о-вэ-эсной службы. О тайных службах Владимира слухи не на пустом месте ходят, это боярин знал точно. К нему седмицу назад уже приходил какой-то странный смоленский купец, все у боярина выспрашивал да вынюхивал, и вскоре сразу два минских боярина пропали, без вести куда. И вятшие люди исчезали не только в Минске. О пропавших без следа боярах в Логойске и Друцке Борис слышал со слов своих родичей. Говоруны и крамольники надолго на белом свете у Владимира не заживаются, боярин это точно знал, а потому и отмалчивался, никогда не вступая в опасные для здоровья и жизни разговоры.

* * *

Во дворе, во главе нарядно одетой челяди меня встречала княжна, тоже по случаю приодетая, протягивая братину с подозрительным содержимым. Сверзившись при помощи телохранителей с коня, я подошел к ней.

– Здравствуй, мой любый государь, отпей с дальней дороги… – Параскева Брячиславна протянула кубок.

Принюхавшись, я понял, что имею дело с медовухой. У телохранителей, что оставались во время моей трехнедельной отлучки в тереме и несли здесь дежурство, подозрительно поблескивали глаза и просматривалась расшатанность координации. И это утром! Нет, с алкоголем надо завязывать, да и людей распускать нельзя. Не те нынче на Руси времена… хотя когда они были благополучными? Сразу и не припомнишь.

Чтобы не обидеть княжну, прополоскал в братине язык, делая вид, что пью, а потом, оторвавшись от посудины, во всеуслышание заявил:

– Спасибо тебе, княжна, за встречу, но на будущее запомни: хмельное я со своими людьми пью только по случаю больших побед или на великие христианские праздники. В остальное время мы вполне обходимся кипяченой водой, молоком, квасом, взваром, киселем.

С этими словами я передал братину ближайшей челядинке, а потом продолжил:

– А вот хорошо поесть да в баньке попариться мы любим… но только, опять же, без хмельных возлияний!

– Государь, столы уже накрыты, сейчас Марфа уберет с них хмельное, – с этими словами она посмотрела на сенную девку, которая тут же метнулась по направлению к бывшей гриднице, прихватив с собой до кучи с десяток своих товарок.

– А вы, соколы мои ясные… – обернулся я к телохранителям, не участвовавшим в моей поездке по Минской и Полоцкой областям и остававшимся в Смоленске при княжне. – Если на службе вздумаете пить, мигом отправлю на постоянное место жительство в самые дальние казармы, там будете мужиков гонять, обучая ратной науке. А кому будет невтерпеж выпить, то пейте, но не попадаясь в таком виде мне на глаза, и только в свободное от дежурств время. Графики несения службы до вас всех завтра будут доведены.

С запойными княжьими пирушками, с бесконечными выездами на охоту, сопровождающимися непомерным употреблением горячительного, надо было раз и навсегда кончать. Все, замеченные мной ранее в регулярном закладывании за воротник, уже переехали с глаз долой на собственные подворья или в казармы. До них я тоже попытался довести информацию, что во время военно-учебных сборов пить нельзя, дома, в отпусках – пожалуйста. Правда, пока никакие санкции для отступников от этого правила я не ввел, не все сразу. В будущем провинившихся будем штрафовать рублем, то есть урезать им довольствие. Если и тогда не возьмутся за ум, то окончательно списывать «на берег».

После обеда направился в Гнездово, воочию посмотреть на прибывающие туда полки Смоленской области. Меня, прежде всего, интересовала их амуниция, ведь всем им предстоял длительный двухмесячный зимний поход.

Спустя двое суток вернулся назад в Свирский дворец. Уже вечерело, когда я вступил на женскую половину терема. В плане убранства, за время моего долгого отсутствия комнаты княжны сильно преобразились в лучшую сторону. Исчез суровый мужской аскетизм, былой интерьерный минимализм оказался завешанным многочисленными коврами, заставлен открытыми резными ларями, а полки ломились от дорогой домашней утвари.

Мое появление спугнуло не только развалившихся по укромным местечкам кошек, но и мамок-приживалок – сквозанули так, что только юбки зашуршали. Княжна сидела на постели и с грустным видом расчесывала свои волосы гребнем, усыпанным драгоценными камнями.

Княгиня вскочила, от охватившего ее напряжения чуть не завибрировала, как натянутая гитарная струна. Что-то на меня люди неадекватно реагируют, подумалось мне, глядя на супругу.

– Ты меня, княже, зачем в жены взял? – сверкая глазами, спросила пунцовеющая от охватившего ее гнева княжна. – На потеху людям?

Не выдержав мой недоуменный взгляд, закрыв лицо руками, она зарыдала.

– Женился я на тебе, потому как красивее тебя княгинь мне еще не доводилось видеть. А я их, поверь мне на слово, многих перевидал. У своих родственничков Ростиславичей…

– Если я тебе люба, – всхлипывая и растирая по лицу слезы, перебила меня Параскева, – то почему ты от меня после столь долгой отлучки сбег? И было бы куда… смешно сказать, к смердам, в хазармы!

Так, все понятно! Как говорится, в данном конкретном случае языком делу не поможешь, надо другими частями тела действовать!

Стоило мне в кои-то веки задержаться в столице, как тут же принялись досаждать многочисленные думные и служилые бояре. Мало того, в терем они взяли моду заявляться не одни, а вместе со всем своим семейством. Жены и дочери бояр составляли свиту княгине, окружая вниманием, выполняя ее малейшее желание. Гнать их язык не поворачивался, не хотелось вновь услышать упреки от моей благоверной об умалении княжеской чести, о том, что я неправильный князь, и тому подобной чепухи и предубеждений.

Эх! Поспешил я жениться! Знал бы, что у меня начнут бояре со своими женами тусоваться, никогда бы подобной дурости не совершил! Дело в том, что Изяслав Мстиславич жил вдовцом, поэтому-то бояре к нему и являлись (прям как о призраках говорю) лишь исключительно с сыновьями, жен и дочерей к вдовому князю было не принято водить. Нет, ну если бы князь, конечно, изъявил бы желание жениться на боярской дочери, то на смотрины бояре бы ходили со своими дочерями хоть до морковкина заговенья, пока князя не оженили бы.

Поэтому, отдохнув пару дней, неимоверно устав от высокосветской болтовни со своими боярскими подданными, я опять взялся за старое, пока до начала похода еще оставалось время – начал мотаться по заводам. Бояре, не из числа заводских пайщиков, наконец, от меня приотстали, бояре-пайщики, понятное дело, активизировались, но самое обидное, что жены и дочери бояр даже и не думали покидать мой терем, постоянно зависая с княжной. Дальше – больше, своровали мою же идею, составив между собой график посещения княгини, дабы непролазными толпами в покоях не набиваться. Теперь я был вынужден появляться в тереме, только чтобы переночевать. Стоило днем заехать, то тут же, как черти из табакерки, выскакивали бояре, видать боярыни, ошивающиеся при княгине, стучали мужьям. Нет, так дело не пойдет, надо срочно отбывать в поход, иначе, чувствую, полетят скоро чьи-то бородатые головы!

Глава 4

Отодвинув бумаги и осушив кувшинчик кваса, я встал и прошелся по своему кабинету. За окном слышался размеренный хруст снега – по гульбищу прохаживались охранники. Из соседних покоев княгини доносились приглушенные женские голоса мамок-служанок, прерываемые повелительными окриками Брячиславны. После того как стало достоверно известно о беременности княгини, шкала ее стервозности стала уверенно ползти вверх. Поэтому Параскеву старался никто понапрасну не тревожить и не нервировать. О том, что я тоже отбываю вместе с войсками в поход на всю зиму, она пока не знала, сообщу ей об этом в последний день. А так, в остальном же женщины в тереме в свободное время занимались привычными для себя делами – в основном рукодельем, ну и, естественно, активно и шумно общались, куда уж без этого.

Важнейшее соображение, почему я лично решил возглавить «геологическую экспедицию», было связано с тем, что я неплохо представлял координаты залегания потребных мне полезных ископаемых. Мое присутствие позволит существенно сэкономить время и не распылять и так скромные трудовые ресурсы попусту для поиска на местности, тем более в тяжелейших зимних условиях.

Срочных дел в преддверии экспедиции хватало. Поскольку мерзнуть в пути не входило в мои планы, пришлось срочно на заводе наклепать не только переносные тигли для передвижной лаборатории, но и больше десятка печек-«буржуек». Одну печь встроили в мою карету на двух полозьях. Остальные «буржуйки» раздал другим командирам и служащим Геологоразведочной службы, будут их у себя в палатках на ночлег ставить. Что-то в последнее время привык я жить в теремном комфорте, от романтики походно-полевой жизни совсем отвык. Но и испытывать ее в полной мере в экстремально холодных условиях тоже желания не было.

Пехотные подразделения с таким «буржуйским» комфортом, конечно, ночевать не смогут. На одно отделение выделялась одна войлочная палатка. К каждой роте были приданы обозные лошади, которые и перемещали на санях палатки всей роты и запас продовольствия, оперативно пополняемый в уездных городах княжества. В такой же стандартной армейской палатке размещается старшее ротное командование – три взводных вместе с ротным. От комбата и выше – индивидуальные палатки.

Моя карета была снабжена застекленными щелями-окнами – для кругового обзора, внутри – мягкое кресло. Вот беда! Всю дорогу придется спать полулежа в кресле. В кои-то веки высплюсь! Вначале хотел захватить с собой наличность для создания товариществ с провинциальными боярами, для премирования отличившихся геологоразведчиков и всяких прочих хозяйственно-финансовых дел, но тут я сам себя мысленно ударил по лбу, вспомнив, что банковские отделения теперь размещены во всех уездных городах.

А вообще, в таких комфортных условиях путешествовалось просто замечательно! За мутноватым каретным окном погода чуть ли не ежедневно менялась. Случались то морозы, то, завывая, разыгрывается метель, засыпавшая все вокруг снегом, а мне в моем каретном возке все было нипочем! На улице от холода трещат могучие вековые деревья, а у меня в печурке весело потрескивают дровишки, распространяя тепло и создавая уют. И, лениво позевывая, я рассматривал давно набившие оскомину зимние пейзажи проносящихся мимо берегов Днепра и порядком надоевшие виды заснеженного леса. Чтобы совсем уж не заскучать в одиночестве, к себе на разговоры я приглашал отправившихся в поход гражданских и военных служащих. Тем для обсуждения нам более чем хватало – армия, экономика государства, новые предприятия, образование и реформа госаппарата, что называется, начать и не кончить!

В пути приходилось время от времени посещать жилища бояр и старост. Зажиточный крестьянский дом делился на две части: от входа вверх шла лестница, и под потолком размещалось жилое помещение. В нижнем полуподвальном этаже обитала местная живность – от кур до коров, «облагораживая» помещения соответствующими запахами.

Печь была глиняная с основанием из булыжного камня, к ней прикреплена обшитая деревом лежанка, на которой размещалось на ночь все семейство. Стены уставлены деревянными лавками – на этом вся мебель и заканчивалась, толком не начавшись. Посуда деревянная. Крыши покрыты дранью, помещение освещается лучиной. Как люди в таких, в буквальном смысле слова скотских условиях живут – загадка! К тому же после ночевки в таких домах можно запросто подхватить вшей или быть искусанным с ног до головы клопами. Поэтому я предпочитал ночевать в своей отапливаемой карете на полозьях.

В походе участвовали Дорогобужский, Вяземский, Ржевский и Можайский полки. Последним двум полкам пришлось проделать немалый путь до Смоленска. Выводя полки из Ржева и Можайска, я преследовал еще две факультативные цели – хотел отследить реакцию своих северо-восточных соседей – Владимиро-Суздальского и Новгородского княжеств, да и местных жителей не мешало лишний раз проверить на предмет их лояльности. Особенно важно это было в преддверии большого похода на запад будущим летом. Но пока что в оставленных городах все было спокойно. Гарнизоны из горожан и не думали бунтовать, суздальские князья тоже, сидели в своих княжествах тихо, как мыши за веником. Ну и наконец, требовалось «обкатать» свои войска зимой, ведь те же татаро-монголы нагрянут именно в зимний период и уже менее чем через два года.

На третий день мы добрались до расположенного в пятидесяти километрах от Смоленска, если следовать вдоль русла Днепра, Доброминского месторождения цементного мергеля. Здешние запасы мергелей, насколько я помнил, составляют десятки миллионов тонн, причем пригодные к применению, для получения того же портландцемента, без каких-либо дополнительных добавок.

Месторождение было расположено в десяти километрах от левого берега Днепра, рядом с небольшой речушкой, впадающей в Днепр, что автоматически снимало многие транспортные проблемы. Хоть верхние слои земли и были промерзшие, но буры, кирки, а также разожженные костры позволяли быстро докапываться до не замерзающих грунтов. А в шурфах работа уже шла легче. Залежи мергелей, как и предполагалось, обнаружились под небольшой вскрышей, что в будущем позволит вести разработку открытым способом.

В своей передвижной лаборатории, с помощью захваченных с собой химиков и геологов, я провел натурные испытания обнаруженного вещества. Выгруженный из переносного тигля, после хорошей «прожарки», мергель выглядел, как и подобает пристойному цементу. Добавление воды в сухую смесь моего положительного мнения о нем ничуть не изменило. Значит, Доброминскому цементному заводу быть!

Прямо на месторождении стояла весь, состоящая из шести дворов, далеко отстоящих друг от друга. Нежданному прибытию местные крестьяне-промысловики совсем не обрадовались, но страх перед властью и немножко монет очень быстро растопили лед недоверия.

Деревенских я разослал по соседним весям, с приглашением в гости старост. С ними провел серьезный разговор по поводу предстоящей отмены податей, о замене их на трудовые повинности. При этом делал особый акцент на предстоящих хороших заработках. Такое вежество и предупредительность к крестьянам я проявлял из-за того, что места здесь дикие, и народ может разбежаться по лесам, если его сильно напугать, а любые перемены крестьян всегда пугали.

Но обнаруженных сельских вервей в округе, а также количества проживающих в них смердов, было сильно недостаточно для начала крупномасштабной добычи. До ближайших городков – Немикоры и Сверковы Луки – порядка двадцати километров. Поэтому я решил заложить на месте добычи новый город и, не мудрствуя лукаво, назвать его Добромино. Благо тысячи пехотинцев не только помогали копать шурфы, но и по всем правилам преподаваемого им воинского искусства построили лагерь-острожек – считай что уже готовый к заселению, хорошо укрепленный город. Деревянных изб, конечно, не ставили, но стройматериала на месте покинутого лагеря оставалось с избытком. А люд рабочий для заселения городка и добычи сырья я планировал этим летом найти в достаточном количестве, так как готовился действовать в западнорусских землях против раздухарившихся не на шутку литовцев.

На местах стоянок леса полностью вырубались, колья вмораживались в снег или связывались в «ежи» устанавливаемые по периметру всего лагеря. Внутри лагеря ставили теплые войлочные палатки вдоль прямых улиц. Каждое отделение жило в отдельной палатке. Каждая рота выстраивала палатки отделений в один ряд, замыкала такой ряд «командирская» палатка, вмещающая в себя трех взводных и одного ротного. Девять рот образовывали полк, занимающий отдельный квартал, обособленный от других таких полковых кварталов широкими дорогами, пересекающими вдоль и поперек весь лагерь. Когда снимались с лагеря, то на месте оставляли все деревянные укрепления и прочие сооружения. С собой забирали лишь свернутые в скатки палатки, артиллерию (как-никак учения) да прочий мобильный обоз, набитый продовольствием и транспортируемый на специальных повозках особой конструкции, установленных на полозья и при случае легко превращаемых в гуляй-город.

Встретился с уездным наместником вновь образованного Доброминского уезда, боярином из городка Долгомостье. Обозначили с ним границы его уезда, заодно объяснил ему свою задумку. Сейчас начинать добычу, ковыряясь в промерзшей земле, не было ни смысла, ни трудовых ресурсов. Все должно измениться, когда сюда начнут прибывать полоняники, приписанные к заводу. Потом этими холопами нужно будет равномерно заселить весь новый уезд, чтобы они могли сами себя прокормить.

– Владимир Изяславич, если ты велишь их по всему уезду расселить, то до завода многим будет далече добираться, утром выйдя, только к вечеру будут приходить? – задал закономерный вопрос наместник.

– Построишь при заводе бараки, типа моих казарменных, мои ратники один такой уже сейчас строят. Просто, когда войско уйдет, будешь поддерживать его в порядке, чтобы бревна и другую оснастку местные не растащили. Прибудет полон – начнешь строить точно такие же. Вот в этих бараках заводские рабочие и будут жить посменно, вахтой.

– Посменно? Вахтой? Это как это? – удивился боярин.

– Все просто. Разделим приписных заводских холопов, включая женщин и детей, на две смены, примерно по тысяче человек в каждой. Каждая смена-вахта будет работать семь дней в интересах завода, а следующие семь дней они будут предоставлены сами себе. При этом многие трудовые повинности могут выполняться, не выходя из дома, в пределах населенного пункта, как то: заготовка руды, угля, дегтя и тому подобное. Многие из этих заготовительных работ вполне по плечу женщинам и детям, разве что рубку леса для его углежжения лучше перепоручить мужикам – быстрее дело пойдет. Тебе в помощь весной я пришлю одного человека, сведущего в этих вопросах, из Промышленной службы, он всем этим делом и будет заниматься. Твоя задача как наместника уезда – оказывать ему всестороннюю помощь.

– Понял, государь, – боярин что-то чиркал на восковой табличке.

– А пока нет холопов, можешь привлекать местных жителей. Со старостами мы уже поговорили. Но запомни еще одно. Через год-два те из холопов, кто освоит русский язык и перейдет в православие, будут выведены из холопского состояния и станут свободными. Я этот вопрос, когда придет время, еще обговорю с епископом. Новокрещенцы должны будут продолжать работать при заводе и пользоваться теми же правами и обязанностями, что и местные русские смерды. То есть бывшие холопы продолжат работать при заводе вахтой, но за работу будут получать зарплату.

– Так холопья нехристями будут? – округлил глаза наместник.

– Язычниками. О большем не спрашивай!

Боярин понимающе покивал головой.

Короче говоря, фронт предстоящих работ был распределен, и как только образцово-показательный барак был срублен, войско опять повернуло к Днепру. Выехав из Добромино, я начал рассылать по разным направлениям ратьеров, их задачей был поиск железных руд в округе.

Своей руды катастрофически не хватало, в прошедшем году приходилось закупать ее у купцов со всей Руси. Все болотные руды рядом со Смоленском были исчерпаны. А вот здесь, в отдаленных «от цивилизации» местах, имело смысл поискать столь дефицитный продукт. Пусть эта руда довольно дрянная, с низким содержанием железа, но и такая нам тоже необходима. На Руси вообще дефицит, и любой металл любого качества всегда в цене и находит свой спрос.

Немаловажным является и то, что учебный процесс не страдает, скорее наоборот. В планах подготовки ратьеров имеется такая дисциплина, как разведка местности. Единственное отличие от учебной программы в том только и состоит, что целью предложенной мной геологоразведки является не поиск противника или удобных для пехоты проходов, а целенаправленный поиск рудных залежей. Ратьеры еще перед выходом из Смоленска были наглядно проинструктированы, что искать и как именно это может выглядеть на местности. В итоге, пока тихоходная пехота совершала свои дневные переходы или обустраивала на месте ночевок лагеря, а в местах длительных стоянок – целые городки, ратьеры ни минуты не сидели без дела, активно нарезали круги, обследуя местность, совершали дальние переходы. Вместо оружия им был выдан проходческий инструмент.

Смоленщина была богата на болота с залежами руды, о чем свидетельствуют топонимы типа Ржавец, Ржава, Рудня, Ржев и др. Поэтому я не без оснований надеялся найти искомый продукт в плохо обследованных, удаленных от крупных поселений районах. Хорошо помогала нам в поиске морозная зима, в противном случае скакать на лошадях по болотистой местности было бы крайне опасно.

И такой расчетливый подход к делу стал быстро приносить положительные результаты. В Ельнинском уезде были открыты два больших месторождения железной руды по реке Угре. А по берегам, казалось бы, хорошо обжитой реки Вопь обнаружились сразу семь больших ее залежей. Но особенно богат болотными железными рудами оказался Вяземский уезд. Содержание железа, как показали проведенные прямо на месте опытные плавки, было стандартным для Смоленского региона и составляло от пятнадцати процентов у болотных и до сорока процентов у редко встречающихся магнитных железняков и гематитов.

На месте богатых месторождений, как грибы после дождя, возникали острожки, правда, сразу пустеющие после ухода войск. В места, отдаленные от маршрута следования экспедиции, если обнаруживали крупные залежи руд, я стал направлять, отцепляя от основного войска, пехотные батальоны и роты, с заданием возведения лагерей в указанных районах. Все легче придется будущим литовским принудительным переселенцам обживаться. Своих крестьян сдергивать с родных погостов я не собирался, их и так не хватало. Тем более что в местах обнаружения руд были болотистые земли, которые не очень-то подходили для пахоты. Свободные русские мужики на них не уживутся, быстро сдернут. А вот литовским холопам деваться будет некуда, придется им волей-неволей поработать во славу Отечества копачами.