Текст книги "Давно забытый голос"

Алексей Зайцев
Давно забытый голос

Действующие лица

Пациент, мужчина 30 лет.

Мистер Гусь, мужчина 40 лет.

Клоун, мужчина 30 лет.

Девочка, 14 лет.

Мальчик, 12 лет.

Кит, мужчина 30 лет.

Греза, женщина 25 лет.

Действие первое

Больничная палата. Две кровати. На одной лежит Пациент. На второй – Мистер Гусь. Пациент спит, Мистер Гусь молча его разглядывает. Внезапно Пациент просыпается от кошмара.

Пациент (кричит). А-а-а!

Мистер Гусь. Да тише ты, что орешь?

Пациент (смотрит на Мистера Гуся, садится в кровати, протирает глаза). Извините, кошмар приснился. Никогда не видел ничего подобного.

Мистер Гусь. Что за кошмар?

Пациент. Снилось, будто бы я угодил в черную и вязкую смолу, она меня засасывает, как болото. Я пытаюсь выбраться, но ничего не выходит. Хватаюсь за ветки, барахтаюсь, зову на помощь, но увязаю все глубже и глубже. Кричу от ужаса, но никто не приходит. Смола поднимается до шеи. Чувствую ее мерзкий запах. Пытаюсь поднять голову, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Неожиданно вижу солнце. Оно такое красивое, яркое. И тут смола поглощает меня целиком. Заливается в уши, в рот, залепляет глаза. Я захлебываюсь в этой черноте.

Мистер Гусь. Да, приятного мало. Намного радостнее видеть морское побережье, пляж, красивых девушек.

Пациент. Это точно.

Некоторое время оба молчат, Пациент внимательно и несколько испуганно начинает озираться по сторонам.

Мистер Гусь. В чем дело?

Пациент. Вы меня, ради бога, извините, но я что-то никак не могу понять, где мы находимся?

Мистер Гусь. Мы? А вы, собственно, вообще кто такой?

Пациент. Я этот… как его…

Мистер Гусь. Вот то-то и оно!

Пациент. Боже, я кажется…

Мистер Гусь. Забыл, кто я такой…

Пациент. Откуда вы знаете?

Мистер Гусь. Вы уже об этом ночью говорили.

Пациент. Кошмар какой-то… Не помню ни имени, ни возраста, ни профессии… Кто я такой?

Мистер Гусь. Ну, насчет возраста, я думаю, вам лет тридцать пять. Хотя, черт его знает, некоторые обормоты и в двадцать выглядят на пятьдесят.

Пациент. Скажите, а вы тоже не знаете, кто вы такой?

Мистер Гусь. Ну почему же? Я Дмитрий Гусев. Главный бухгалтер.

Пациент. А обо мне вы что-нибудь знаете?

Мистер Гусь. Только то, что вы мой сосед.

Пациент. Сосед… А сосед по чему? Где мы с вами находимся?

Мистер Гусь. В центре психокоррекции.

Пациент. Это еще что такое?

Мистер Гусь. Это центр, где лечат поврежденную психику.

Пациент. Вы хотите сказать, мы в дурдоме?

Мистер Гусь. Если бы я хотел сказать «в дурдоме», я бы так и сказал.

Пациент. Вы же сказали, что у нас повреждена психика.

Мистер Гусь. И что с того? В дурдоме, к вашему сведению, лежат люди свихнувшиеся, люди, которые разучились понимать окружающих и живут в каком-то собственном мире. Мы же с вами находимся только на пороге помешательства.

Пациент. Звучит не очень-то оптимистично.

Мистер Гусь. Не расстраивайтесь. Все, что нам надо, – это просто разрешить ряд психологических трудностей, с которыми мы столкнулись. И у вас и у меня есть проблемы, которые мы не можем решить сами, без помощи врачей. Но тут нам помогут, и мы сможем навсегда забыть об этом центре. А вы говорите «дурдом»! Надо верить в лучшее!

Пациент. Интересно, какие же у меня проблемы? Думаете, причина в том, что я потерял память?

Мистер Гусь. Откуда мне знать? Я поступил только вчера ночью, поэтому какой у вас диагноз, не имею ни малейшего понятия. Однако, думаю, дело не в памяти. Насколько я понял, здесь лечат более глубинные процессы, связанные с подсознанием и чем-то в этом духе.

Пациент. Извините, возможно, это покажется вам чересчур нахальным, но, может быть, вы мне скажете, какой у вас диагноз? Вдруг и у меня то же самое?

Мистер Гусь. Меня будут лечить от комплекса Бога.

Пациент. Что вы имеете в виду?

Мистер Гусь. Все очень просто. Когда мне было пять лет, я почему-то решил, что я бог и могу сотворить что угодно. Я тогда ходил в детский сад и объявил об этом другим детям. Несколько мальчиков в это поверили. Они приносили мне конфеты, отдавали игрушки и думали, что мне подвластно все на свете.

Пациент. Похоже на секту. Видимо, в детстве вы были религиозным аферистом.

Мистер Гусь. Это было бы так, если бы я сам считал, что затеял аферу. Но когда я разговаривал с мальчиками и они дарили мне подарки, я искренне верил в то, что я и есть самый настоящий бог. Вы знаете биографию философа Эмпедокла?

Пациент. Боюсь, что нет.

Мистер Гусь. Древнегреческий философ Эмпедокл считал себя богом. И чтобы доказать окружающим, что он бессмертен, бросился в жерло вулкана, где и сгорел заживо. Так вот, когда Эмпедокл прыгал, он был уверен, что вулкан не причинит ему никакого вреда, он думал, что выйдет оттуда невредимым и окружающие опустятся перед ним на колени. Он искренне верил в свою божественную природу. То же самое было и со мной.

Пациент. И долго ваши прихожане приносили вам подарки?

Мистер Гусь. К сожалению, нет. Я не смог их защитить от хулигана из старшей группы, и они разуверились в моих силах.

Пациент. Похоже, вам просто не хватило знания основ христианской религии. Надо было действовать так же, как действуют священники: просто сказать им, что пути Господни неисповедимы!

Мистер Гусь. Пожалуй, вы правы.

Пациент. Конечно прав. Посмотрите на наших прихожан, они не смеют винить Бога даже в том, что у них обнаружили неизлечимую болезнь или убили кого-то из родственников, а ваши последователи отказались от вас всего лишь из-за синяков под глазами.

Мистер Гусь. Все дело в том, что вы говорите о религиозных манипуляциях, о лжепророчестве, а у меня, как я уже вам сказал, не было такой цели. Я искренне верил в то, что я бог, и не считал нужным прибегать к каким-то хитростям для подтверждения своей божественности. Они должны были просто верить в меня, и всё. Без всяких чудес и доказательств.

Пациент. То же самое утверждает нам и религия!

Мистер Гусь. Так вот, последователи от меня ушли, но сам я продолжал верить в то, что я бог. И верю в это до сих пор. Именно поэтому я здесь.

Пациент (смеется). Не думал, что буду лежать в одной палате с богом!

Мистер Гусь. Еще неизвестно, кто вы! Может, Адам? Или, скажем, архангел?

Пациент. Я думаю, что по меньшей мере Наполеон!

Мистер Гусь. Не исключаю.

Пациент. Было бы неплохо у кого-нибудь это узнать. Скажите, когда здесь врачебный обход?

Мистер Гусь. Без понятия.

Пациент. А что если выйти из палаты и спросить? Вы не знаете, там, за дверью, есть врачи?

Мистер Гусь. Не знаю. Сходите, посмотрите.

Пациент. Не хочется выходить. Вдруг какой-нибудь псих нападет? Страшновато разгуливать по такому учреждению.

Мистер Гусь. Как знать, может вы самый опасный псих в этой больнице.

Пациент. Скажете тоже…

Мистер Гусь. А что? Вполне возможно. Ну, расскажите мне что-нибудь о себе, чтобы это опровергнуть.

Пациент. Вы прекрасно знаете, что я ничего не помню.

Мистер Гусь. Вот! Значит, вам было что забывать! Не исключено, что вы совершили нечто настолько ужасное, что ваш мозг, чтобы не лопнуть от ужаса, предпочел блокировать все воспоминания!

Пациент. Вы говорите какие-то страшные вещи. Перестаньте, пожалуйста.

Мистер Гусь. А что? Думаете, так не бывает? Это называется механизм психологической защиты. Ваш разум, чтобы обезопасить вас от угрызений совести, просто стирает всю вашу память. И вот вы ничего не помните, а значит, ни в чем не виноваты.

Пациент. Я уверен, что вы ошибаетесь. Я точно знаю, что я порядочный и хороший человек. Я бы просто не смог совершить ничего ужасного. Это противоречит моей внутренней сути.

Мистер Гусь. Но ведь вы не знаете, какова ваша внутренняя суть. Вы о ней не помните.

Пациент. Хватит, мне это неприятно.

Пациент и Мистер Гусь некоторое время молчат.

Мистер Гусь. А вы вообще ничего о себе не помните?

Пациент. Нет. Сколько ни пытался, ничего не могу вспомнить. Даже как меня в этот центр положили.

Мистер Гусь. А что вчера было, помните?

Пациент. Нет.

Мистер Гусь. А вы напрягите память. Попытайтесь что-нибудь вспомнить.

Пациент. Да я постоянно это делаю. Все без толку.

Мистер Гусь. Вам нужен какой-нибудь крючок.

Пациент. О чем вы? Какой еще крючок?

Мистер Гусь. Крючок, который поможет что-нибудь вспомнить. Какая-нибудь зацепка. Понимаете, возможно, если вы вспомните какую-то мелочь, она потянет за собой другую, а та еще одну, и так постепенно заработает память.

Пациент. Я смотрю, вы неплохо разбираетесь в психологии.

Мистер Гусь. Да, потому что мне она интересна. Согласитесь, вряд ли в жизни есть что-то более важное, чем способность понимать, что происходит у тебя в голове.

Пациент. Пожалуй, вы правы. Но как мне найти такой крючок?

Мистер Гусь. Давайте думать. У вас возникают перед глазами вспышки из прошлого?

Пациент. Что еще за вспышки?

Мистер Гусь. Ну, как в кино.

Пациент. Нет. Никаких вспышек у меня не возникает.

Мистер Гусь. Плохо. Тогда давайте исходить из того, что нам о вас известно.

Пациент. Ничего.

Мистер Гусь. Отнюдь. Нам известно, что вы мужчина. На вид вам лет тридцать – тридцать пять. Вы эмоциональны и боязливы.

Пациент. Почему это боязлив? Ничуть я не боязлив!

Мистер Гусь. Ну, вы же боитесь здешних пациентов.

Пациент. Ну допустим. Что еще вы можете обо мне сказать?

Мистер Гусь. Вы лежите в центре психокоррекции, что говорит о том, что у вас есть какие-то проблемы с психикой. Впрочем, не настолько значительные, чтобы запирать вас в дурдом. И вы ничего не помните. Амнезия. Прям как в дешевых мексиканских сериалах.

Пациент. Пожалуй, для крючка информации маловато.

Мистер Гусь. Еще мы знаем, что вам приснился кошмар. Сон. А сны, как известно, отображают наше подсознание. Вам снилось, как вы тонете в смоле, в некой черной бездне, как удаляетесь от солнца и света, погружаетесь в грязь. Даже из этого сна можно извлечь крючок.

Пациент. Что-то я его пока не вижу.

Мистер Гусь. О'кей, вот вам моя трактовка. Вы были хорошим и добрым человеком, но совершили нечто ужасное. Некое преступление. Причем необязательно в юридическом смысле. Возможно, это было преступление против вашей совести. Затем еще одно и еще. В результате вы морально запачкались. И вот вы тонете в этом грехе, в этом чувстве вины, ощущая, как свет и добро навсегда уходят из вашей жизни. Чувствуя, как болото зла засасывает вас все глубже и глубже. И, не в силах этого перенести, вы теряете память и оказываетесь в центре психокоррекции, по соседству с богом.

Пациент. И что же такого ужасного я мог совершить?

Мистер Гусь. Для этого сначала нужно понять, что вы за личность. Каким вы, например, были ребенком? Что любили? Чего боялись?

Пациент. Если бы я это знал…

Мистер Гусь. Хорошо, давайте я расскажу вам о себе, а вы, если вдруг почувствуете нечто схожее с собой, скажете. Иногда история жизни другого человека наталкивает на воспоминание о собственной.

Пациент. Что ж, давайте попробуем.

Мистер Гусь. Я не стану вас мучить скучными биографическими подробностями и рассказывать о том, как ел овсяную кашу и пил вишневый кисель. Все это обыденно и потому неинтересно. Я расскажу вам о событиях, которые имели для меня особенно важное значение. Про события, которые потрясли меня до глубины души и не отпускают до сих пор.

Пациент. Что же это за события?

Мистер Гусь. Я расскажу вам о том, за что до сих испытываю чувство вины. Понимаете? Казалось бы, столько лет уже прошло, а я до сих пор ощущаю себя виноватым.

Пациент. Что же вы такого натворили?

Мистер Гусь. Когда мне было семь лет, мама и ее подруги считали меня ангелом. Надо сказать, что мне повезло с внешностью, и в детстве я действительно был похож на ангелочка. Даже мои нынешние знакомые, когда видят мои детские фотографии, умиляются.

Пациент. Должно быть, такую внешность хорошо использовать для прикрытия каких-либо проказ.

Мистер Гусь. Именно! Так я и поступал. Дома за чаем я выслушивал от мамы и ее подруг тысячи комплиментов. Выслушивал, что я солнышко, золотко, чудо, ангелочек, а потом шел на улицу и делал там нечто такое, на что вряд ли когда-нибудь отважился бы хоть один ангел.

Пациент. Что же вы делали?

Мистер Гусь. Я мучил бабочек.

Пациент. Что, простите?

Мистер Гусь. Мучил бабочек. Причем делал это с особым изыском. Я отыскал за домом паутину, которую сплел мерзкий коричневый паук, и бросал ему туда бабочек. После чего наблюдал, как он запутывает их в свои сети и высасывает из них кровь.

Пациент. Признаться, это мерзко.

Мистер Гусь. Тогда мне так не казалось. Я ходил по улице с кепкой и подстерегал самых красивых бабочек. Когда они садились на цветы или на траву, я накрывал их кепкой, доставал, брал за крылышки и нес на съедение пауку. Однажды я поймал необычайно красивую бабочку с перламутровыми крылышками и удивительным узором. Когда я бросил ее в паутину, паук выскочил из своего укрытия так неожиданно, что я вздрогнул и упал. На секунду мне показалось, что я сам попал ему в лапы и сейчас он высосет из меня все соки. Я сидел на асфальте и смотрел, как ловко он окутывает ее в прозрачный саван, как она беспомощно взмахивает крыльями, тщетно пытаясь разорвать паутину. Паук не торопился. Он оплел ее целиком, превратив в белый кокон, и лишь потом начал пожирать.

Пациент. Черт возьми, вы просто садист! Перестаньте, мне противно это слушать!

Мистер Гусь. Прошу вас, послушайте. Я нуждаюсь в исповеди.

Пациент. Но это же просто мерзко!

Мистер Гусь. Пожалуйста, дайте мне закончить.

Пациент. Идти мне все равно некуда.

Мистер Гусь. Потом я вернулся домой, и мама снова назвала меня ангелочком, после чего напоила фруктовым чаем с пирожным.

Пациент. Должно быть, вам было противно?

Мистер Гусь. Наоборот. Я ликовал!

Пациент. С чего бы это?

Мистер Гусь. Ну как же? Мне удалось обмануть взрослых. Я совершил преступление, а меня все принимали за ангела. Все вздыхали над убитой бабочкой и даже представить себе не могли, какой гнусный поступок я только что совершил! «Ах, какие у него кудряшки! – говорили они. – Какая улыбочка!»

Пациент. Должно быть, именно так рождаются маньяки.

Мистер Гусь. Может быть, вы и правы. Я действительно, подобно маньяку, выслеживал свою жертву и охотился на нее. Но истинным убийцей был паук.

Пациент. Истинным убийцей были вы. Просто вы убивали его руками.

Мистер Гусь. У паука нет рук.

Пациент. Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.

Мистер Гусь. Я носил пауку бабочек почти целый месяц. Меня возбуждало, как он осторожно двигается по своей паутине, словно боясь, что бабочка ударит его крылом и убьет. Мне нравилось смотреть за его тактикой.

Пациент. Должно быть, паук был вам очень признателен.

Мистер Гусь. Сомневаюсь.

Пациент. Почему же?

Мистер Гусь. Потому что я убил его.

Пациент. И как же это случилось?

Мистер Гусь. К нему в паутину попал воробей. Это был совсем маленький воробушек и, по всей видимости, больной. Он весил так мало, что его тельце даже не смогло прорвать паутины.

Пациент. Как же он туда попал?

Мистер Гусь. Я понимаю, к чему вы клоните, но поверьте, что это не я его туда бросил.

Пациент. Должно быть, помимо вас у паука были и другие почитатели.

Мистер Гусь. Возможно. В тот день я принес пауку очередную бабочку, но, увидев плененного воробья, от неожиданности выпустил ее из рук. Бабочка улетела.

Пациент. Хорошо, что хоть некоторым жертвам удается сбежать от маньяков.

Мистер Гусь. Я смотрел на воробья и ждал, когда он взмахнет крыльями и улетит, прорвав паутину. Но он едва шевелился, а паутина была очень крепкая, многослойная. Неожиданно выполз паук. Несколько секунд он не двигаясь смотрел на воробья, а потом, по всей видимости решив, что жертва никуда не уйдет, собрался провести свою стандартную процедуру. Я глядел на него затаив дыхание. То, что должно было произойти, казалось мне просто ужасным. Паук, съедающий живого воробья, не укладывался в моем сознании. И вот, когда он подполз к воробью, чтобы начать его запутывать, я достал из кармана коробок спичек, зажег одну и ее пламенем убил паука. Обугленным черным комком он упал со своей паутины на асфальт. Я освободил воробья, положил его на траву и пошел домой.

Пациент. Я рад, что в вас все-таки восторжествовал человек!

Мистер Гусь. Вы рано радуетесь.

Пациент. Неужели?

Мистер Гусь. Да, на этом мои выходки не закончились.

Пациент. Что же вы еще сделали?

Мистер Гусь. Подставил своего друга.

Пациент. Ясно. И все же я рад, что вы оставили бабочек в покое.

Мистер Гусь. Да, история с воробьем отвадила меня от этого дела. И все же теперь я расскажу вам о другом своем гнусном поступке.

Пациент. Не уверен, что мне хочется об этом слушать.

Мистер Гусь. Не забывайте, я все это затеял ради вас.

Пациент. Что значит «ради меня»?

Мистер Гусь. Своими воспоминаниями я пытаюсь стимулировать ваши.

Пациент. Ну не знаю. Как-то все это очень сомнительно.

Мистер Гусь. Вы же сами сказали, что я разбираюсь в психологии. Говорили вы такое или нет?

Пациент. Говорил.

Мистер Гусь. Ну, а раз говорили, то слушайте. Мне было девять лет. Вместе со своими приятелями я гулял во дворе. Мы наткнулись на одного мальчишку из соседнего дома, у которого была репутация драчуна и хулигана. В другой раз мы прошли бы мимо, но у него в руках была удивительная игрушка – старинный пиратский пистолет. Что может быть более привлекательным для девятилетних мальчишек! Мы подошли к скамейке, на которой он сидел, и встали вокруг. Он нехотя показал нам, как спускается курок, показал нарисованных на рукояти драконов, а потом великодушно позволил каждому взять пистолет в руки.

Пациент. Да, мне знакомо это ощущение. Я тоже испытал в детстве нечто подобное.

Мистер Гусь. Вот видите, я же говорил, что метод чужих воспоминаний отлично работает! Так вот, когда очередь дошла до меня, я несколько раз спустил курок и вдруг, к своему ужасу, заметил, что он треснул. Не то я слишком сильно нажал, не то игрушка была бракованной, но на курке появилась трещина. Прекрасный пиратский пистолет был испорчен. Я побледнел как мел. Если бы Говорухин, а именно так звали владельца игрушки, увидел, что я натворил, то, вне всяких сомнений, избил бы меня. Как я уже сказал, он постоянно лез в драку.

Пациент. И что же вы сделали?

Мистер Гусь. Я как ни в чем не бывало вернул пистолет мальчику, который рассматривал игрушку до меня. Его звали Сашка, и он был моим близким другом. Сашка не заметил, что курок треснул, и с интересом стал рассматривать рукоятку с драконами. Я же отошел от него как можно дальше. Минуты через две Сашка захотел выстрелить. Нажал на курок и… трещина стала еще больше. Он повернулся к Говорухину и сказал, что у пистолета треснул курок. Говорухин в ярости вскочил со скамейки, выхватил у него игрушку и начал ее рассматривать. Заметив трещину, он обвинил во всем Сашку.

Пациент. А вы так и не признались?

Мистер Гусь. Нет. Я понимал, что поступаю нехорошо. Но слишком боялся Говорухина. Боялся его кулаков. И я не ошибся. Когда Сашка сказал, что ни в чем не виноват, Говорухин ударил его в живот. Потом в плечо, в грудь, начал выкручивать ему руки. Сашка заплакал. Можно сказать, заревел. А мы стояли и смотрели на то, как Говорухин истязает его за свой сломанный пистолет.

Пациент. Неужели вам совсем не было стыдно?

Мистер Гусь. Было. Но немного. А вот теперь необычайно стыдно. Впрочем, я же вам сказал, что собираюсь рассказывать только те случаи, за которые мне стыдно до сих пор.

Пациент. Вы должны были признаться, что это вы сломали. В конце концов, он был вашим другом.

Мистер Гусь. Возможно, даже лучшим другом.

Пациент. Тем более. Вы поступили подло.

Мистер Гусь. Все мы время от времени поступаем подло. Или вы хотите сказать, что всегда были белым и пушистым?

Пациент. Ну почему же? Совсем нет. Мне даже кажется, я в детстве совершил нечто похожее.

Мистер Гусь. Вот видите! Так что не надо меня стыдить! К тому же мне и без вас стыдно!

Пациент. И сильно этот Говорухин мучил вашего Сашку?

Мистер Гусь. Разбил ему нос до крови. Сашка разревелся и пошел домой, а Говорухин скрылся с места преступления.

Пациент. И как же вы потом смотрели этому Сашке в глаза?

Мистер Гусь. Как ни в чем не бывало! Я говорил ему, что Говорухин придурок и у него просто был бракованный пистолет. Потому он и сломался. Сашка кивал и говорил, что я прав. Однако не будем останавливаться на этой истории. Я вижу, ваши воспоминания немного пробудились, а значит, мы на верном пути. Давайте-ка я вам расскажу что-нибудь еще из своей жизни.

Пациент. Надеюсь, на этот раз это будет история вашего благородства.

Мистер Гусь. Придется вас разочаровать. Пожалуй, в этой истории я поступил еще более гадко, чем в предыдущей.

Пациент. На этот раз вы сломали два пистолета?

Мистер Гусь. Нет, я сделал кое-что похуже. Однако не перебивайте. Мне было тринадцать. Я был довольно хилым и часто подвергался нападкам одноклассников. Частенько меня поколачивали. Я же никогда не решался дать им сдачи.

Пациент. Похоже, вы были не только подлым, но еще и трусливым мальчиком.

Мистер Гусь. Не забывайте, что моя предыдущая подлость тоже напрямую была связана с трусостью. Именно страх заставил меня промолчать, когда Говорухин напал на Сашку. В этот раз все началось с того, что во время перемены между уроками ко мне подошел самый задиристый парень из нашего класса Игорь Пискун и сказал, что у него ко мне дело. Обычно его дело сводилось к тому, чтобы толкнуть или отвесить затрещину, но тут было что-то более серьезное. К тому же рядом с ним стояли два старшеклассника. Ну, эти двое были уже прямо настоящими бандитами. У одного из них, долговязого, за ухом торчала наполовину скуренная сигарета, рукава рубашки были закатаны по локоть, а глаза горели каким-то нездоровым блеском. Я занервничал. Пискун, видимо, это заметил и поспешил меня успокоить. «Не бойся, бить мы тебя не будем», – сказал он. «При условии, если сделаешь, что от тебя требуется», – добавил долговязый. Я попробовал от них отвязаться, сказал, что нужно готовиться к следующему уроку, поскольку учительница обещала меня спросить. За поддержкой я хотел обратиться к приятелям, но их уже как ветром сдуло.

Пациент. Похоже, взаимовыручкой у вас в школе не пахло!

Мистер Гусь. Куда там! Каждый трясся только за свою шкуру. Как в дикой природе. Вот идет, к примеру, волк по лесу, и все зверушки, что до этого вроде спокойно рядом сидели, – врассыпную. И ни у кого не возникает даже мысли друг за дружку вступиться, ни у белки за зайку, ни у зайки за белку. Все бегут! Никто не хочет угодить в пасть.

Пациент. Но вам в тот раз, как я подозреваю, пасти избежать не удалось?

Мистер Гусь. Да. Причем пасть оказалась необычная.

Пациент. Чего же они от вас хотели?

Мистер Гусь. Подлости. Хотели, чтобы я совершил подлость. Помните историю, когда я из страха смолчал, и в результате побили моего друга?

Пациент. Трудно забыть. Вы рассказывали это пять минут назад.

Мистер Гусь. Тогда подлостью стало мое молчание. Я промолчал, а подлость вырвалась на свободу!

Пациент. Я думаю, то же самое можно сказать о тысячах немцев, которые промолчали, когда нужно было высказаться против Гитлера и фашизма!

Мистер Гусь. Вы говорите «немцев»? Не обольщайтесь! Для России эта ситуация еще более актуальна. Всегда актуальна, я бы даже сказал. Однако не будем уходить в сторону. На этот раз Пискун и его сообщники хотели от меня совсем другой подлости. Более активной.

Пациент. И что же они сделали?

Мистер Гусь. Они сопроводили меня на этаж выше.

Пациент. Сопроводили?

Мистер Гусь. Да, именно сопроводили. Не могу сказать, чтобы меня тащили силком или заставляли идти. Мне приказали, и я пошел. Подобно барану.

Пациент. А дальше?

Мистер Гусь. Меня подвели к мальчику. Примерно моего возраста. Думаю, он учился в параллельном классе. Он был еще более щуплый и хилый, чем я. Подвели и сказали: «Бей!»

Пациент. Но зачем?

Мистер Гусь. Для них это была такая игра – заставить одного слабака ударить другого.

Пациент. И что же вы сделали?

Мистер Гусь. Молча стоял, свесив руки.

Пациент. А они?

Мистер Гусь. Пискун придвинулся к самому уху и тихо сказал: «Хочешь почувствовать себя крутым? По-настоящему? Таким, которому все по плечу? Возьми и тресни его по морде. Прям в челюсть! А лучше нос разбей!» «Если он ему нос разобьет, – встрял долговязый, – учительница заметит. А значит, нам потом влетит. Поэтому никакой крови!» А мальчишка, которого я должен был бить, просто стоял и молча на меня смотрел глазами раненого котенка. На секунду мне даже показалось, что я попал в паутину к тому самому пауку, которому носил бабочек. К тому дьяволу, которому таскал жертвоприношения! И вот он плетет вокруг меня свои сети и торопит: ударь, ударь, ударь…

Пациент. Ужасно, до чего же все-таки дети жестоки!

Мистер Гусь. Дети? А взрослые? Думаете, во время холокоста одного еврея не ставили перед другим с ружьем наизготовку? Давай, застрели своих товарищей. Скажем, десять-пятнадцать… А мы тогда тебя живым оставим! А еще и водки нальем!

Пациент. Вы тогда ударили этого мальчика?

Мистер Гусь. Я поднял руку, чтобы ударить его в плечо. В лицо я метить не мог, так как мальчик был похож на Христа. Поднял руку и… нет, я его не ударил, лишь чуть коснулся плеча. Уверен, ему было совсем не больно. Но в тот же миг во мне что-то треснуло. Я заплакал и убежал. Впервые в жизни я почувствовал себя мразью.

Пациент. Почему же мразью? Вы же его не ударили.

Мистер Гусь. На этот раз для того, чтобы не совершить подлости, этого было недостаточно. В такой ситуации у меня был только один шанс остаться настоящим человеком – ударить Пискуна.

Пациент. А вы бы с ним справились?

Мистер Гусь. Нет. Пискун, в отличие от меня, был настоящим атлетом: по физкультуре сплошные пятерки, в свободное от школы время занимался карате. Он уложил бы меня в два удара.

Пациент. Тогда чего вы мучаетесь?

Мистер Гусь. Я все равно должен был заступиться за парнишку. Никто от меня этого не требовал. Но есть над человеком некий Высший Закон. И по этому Закону я должен был ударить Пискуна или его сообщников.

Пациент. Вам бы тогда накостыляли!

Мистер Гусь. Неважно. Это были бы синяки, полученные за достойное дело. А я снова совершил подлость. Я не ударил, нет, но и не защитил его.

Пациент. Мне кажется, вы напрасно себя вините.

Мистер Гусь. А вы бы себя не винили, окажись на моем месте?

Пациент. Думаю, нет.

Мистер Гусь. А вот я уверен, что да.

Пациент. И что же случилось дальше? После того, как вы убежали?

Мистер Гусь. Я заперся в мужском туалете и проплакал минут пятнадцать. Потом умылся и стал ходить по школе, с каждой минутой чувствуя себя все большим и большим ничтожеством. Дождался, когда закончился урок, вошел в класс, сказал учительнице, что плохо себя чувствую, и отпросился домой. Дома, видимо от нервов, у меня поднялась температура, и родители позволили не пойти на следующий день в школу. Утром температура спала, но я еще с неделю симулировал болезнь, чтобы не ходить на уроки и не видеть Пискуна. Родители поддались моим уговорам, и я появился в школе только через неделю.

Пациент. И что же Пискун?

Мистер Гусь. К моей радости, Пискун сломал руку и не ходил в школу целый месяц. Когда же он вернулся, то про эту историю больше не вспоминал.

Пациент. Он больше не пытался заставить вас бить других детей?

Мистер Гусь. Нет, не пытался. Но время от времени толкал меня или отвешивал оплеухи.

Пациент. Думаю, это вам было пережить куда проще.

Мистер Гусь. Разумеется.

Пациент. Вообще, я рад, что мы познакомились. Благодаря вашим историям я тоже начинаю что-то вспоминать о своем детстве.

Мистер Гусь. Что, например?

Пациент. Например, то, что я тоже не был атлетом и меня время от времени поколачивали одноклассники. И в том, что у нас был свой Пискун, я тоже уверен.

Мистер Гусь. Тогда расскажу вам еще несколько случаев. Они оказали на мою душу не столь сильное воздействие, как предыдущие, поэтому я лишь обозначу их, но, думаю, вам все равно будет интересно.

Пациент. Только чур без бабочек!

Мистер Гусь. Тогда начну с кошки.

Пациент. О Господи! Надеюсь, ее-то вы в паутину не бросали?

Мистер Гусь. Так вот. Когда мне было одиннадцать, я выходил из подъезда и увидел перед собой необычную кошку. Сейчас я знаю, что эта порода называется «сфинкс», но тогда… тогда мне казалось, что передо мной сидит какая-то мутировавшая крыса. Я хотел пройти мимо, но кошка дважды ударила по воздуху лапой и злобно зашипела. Я принял это за вызов. Быстро пробежав мимо, я собрал своих дворовых приятелей и сказал, что у меня в подъезде завелась гигантская крыса. Приятели с радостью согласились помочь от нее избавиться. Мы забрались на близлежащий огород и сорвали там несколько помидоров.

Пациент. То есть украли, вы имеете в виду?

Мистер Гусь. Да, украли. Украли несколько помидоров. Много помидоров, если быть точным. Потом зашли в подъезд. Я показал ребятам кошку. Увидев нас, она снова дважды ударила лапой по воздуху и злобно зашипела. В ответ мы обкидали ее помидорами. Помидоры были мягкие и поэтому не причинили ей особого вреда. Но морально кошка была побеждена. Вся перепачканная красной мякотью, она недовольно фырчала и закрывалась лапами. Истратив все боеприпасы, мы отправились за новой порцией. К счастью, прежде, чем мы вернулись, нас предупредили.

Пациент. Это о чем же?

Мистер Гусь. Прибежал мальчик, который жил этажом выше, и сказал, что, пока мы здесь собираем помидоры, в подъезде какая-то женщина отчищает кошку и кричит, что, если узнает, кто обкидал ее сокровище, поотрывает руки и ноги. Оказывается, у этой крысы была хозяйка! Мы тут же повыкидывали помидоры и пошли с одним мальчишкой на разведку. Зашли в подъезд. Рядом с кошкой на корточках действительно сидела какая-то женщина. Ей было лет тридцать. Строгая и красивая. На ее лице я увидел такую жесткость характера, что сразу понял – узнай она, что виновники мы, одними оторванными ногами дело не закончится.

Пациент. И что же вы сделали?

Мистер Гусь. Встали рядом с ней и стали сочувствовать бедной кошечке. «Какими мерзавцами надо быть, чтобы закидать беззащитное животное помидорами!» – возмущалась женщина. Мы с приятелем стояли рядом и молча кивали. Уродливый сфинкс глядел на нас злобными глазенками, жалея, что не владеет человеческой речью. Иначе бы он сдал нас с потрохами!

Пациент. У нас в подъезде тоже жила кошка, но это, кажется, был не сфинкс. И мы тоже ее гоняли!

Мистер Гусь. Я смотрю, у нас с вами вообще много общего.

Пациент. Пожалуй.

Мистер Гусь. А когда мне было четырнадцать, я спустил в игровых автоматах деньги, которые родители дали мне на продукты.

Пациент. А дома что сказали?

Мистер Гусь. Сказал, что деньги украли. Что пришел в магазин, полез в карман, а денег нет.

Пациент. Вам поверили?

Мистер Гусь. Да. Даже несмотря на то, что я уже мало походил на ангелочка и несколько раз был уличен родителями во лжи. Но игровые автоматы того стоили! Целый час я стрелял из игрушечного пистолета по проплывавшим по экрану кораблям! Укокошил штук тридцать! Рядом собралась целая орава мальчишек…