Текст книги "Спартанец: Спартанец. Великий царь. Удар в сердце"

«С увольнительной повезло», – обрадовался Тарас, но тут же и огорчился. Это означало, что он вскоре должен встретиться со своей семьей, о которой почти ничего не знал, если не считать крупиц информации, оброненной другими спартанцами, включая надзирателей и эфоров.

Когда на него обрушилось такое счастье, Тарас не знал, что делать. Даже хотел отказаться, но, взглянув в глаза Элою и бойцам из своей агелы, понял, что покроет себя несмываемым позором, если откажется почтить родителей. И он «с благодарностью» принял этот дар. Дело оставалось за малым: узнать, где живут его родители и как их зовут. У Тараса в процессе размышлений опять стали появляться мысли, не сбежать ли отсюда. Ведь если обман раскроется, то «родной отец» мог убить его собственной рукой. Но тут опять вмешалось провидение.

– Если хочешь, можем отправиться вместе, – подошел к нему с неожиданным предложением Механид, – мы же рядом живем.

– Идет, – согласился Тарас, рассчитывая по дороге выудить из командира другой агелы как можно больше сведений о своих родственниках, поскольку являться в «отчий дом» под видом Гисандра он и так считал верхом наглости, а являться неподготовленным к встрече с «родителями» – вообще кощунством. Если уж прикидываться Гисандром, то хотя бы правдоподобно. Однако холодок неуверенности все же пробежал по его позвоночнику, когда они вдвоем с Механидом покинули лагерь на берегу Эврота и направились вверх по течению. К счастью, дом Деметрия находился в другой стороне.

Накануне, чтобы предстать перед родней в приличном виде, Тарас, как здесь было принято, заставил одного из молодых постирать свой рваный и запылившийся гиматий. А потом, не дожидаясь, пока тот высохнет, надел его влажным на голое тело. Грязь отстиралась, но кровь, долго сочившаяся из спины после порки, отстирать не удалось. Остались пятна и разводы. Но с этим было ничего не поделать, и Тарас смирился. В подобном виде здесь ходили все, считая раны и ссадины предметом гордости. Никому и в голову не приходило посмеяться над тобой, если ты носил грязный гиматий. Его ведь выдавали всего один на целый год. Так что если порвешь или запачкаешь, – твои проблемы. Другого все равно не дадут.

Перекусив холодным мясом, – есть горячее молодым спартанцам вообще почти не доводилось, – они вышли из лагеря на рассвете. Путь на север лежал по неширокой тропе, которая вскоре слилась с мощенной камнем дорогой. Тарас был искренне удивлен. За все время пребывания в Спарте в своей новой жизни он еще ни разу не видел мощеных дорог.

– Хорошая дорога, – от души похвалил он, едва вступив босыми ногами на плоские коричневые камни, поздно спохватившись, что должен был видеть ее и раньше.

– Периеки из местной общины постарались, – ничуть не заподозрив его в лукавстве, откликнулся Механид, поправив рукой булавку на плече, и похвастался, – они тут выполняют повинности по строительству дорог. Мой отец как раз следит за ними по поручению царя Леотихида.

– А что, цари лично следят за строительством дорог? – ляпнул, не подумав, Тарас, все еще рассматривая широкие коричневые плиты, ступать по которым даже без обуви было одно удовольствие.

Но Механид, к счастью, понял его слова по-своему.

– Ты же знаешь, согласно законам оба царя должны следить за общественными дорогами, – прищурившись на солнце и с наслаждением вдыхая аромат благоухающих трав, ответил Механид, продолжая монотонное движение вперед по пустынной дороге, – но царям нужны помощники. Вот мой отец и предложил свои услуги Леотихиду почти сразу, как он сделался царем, после бегства Демарата к персам. И тот согласился, царь ведь был еще молод, как мы с тобой. А отец уже в те времена считался одним из мудрейших мужей Спарты и затем даже был выбран в герусию[31]31
  Герусия – в Древней Греции совет старейшин. Рассматривал важные государственные дела, подлежавшие затем обсуждению в народном собрании (Апелле). В Спарте Герусия состояла из 30 геронтов (28 геронтов и 2 царей), избиравшихся пожизненно. Геронтом мог стать уважаемый гражданин Спарты в возрасте не моложе 60 лет.


[Закрыть].

– Выгодное, наверное, оказалось дело, следить за строительством дорог, – решил вставить слово Тарас, не знавший ни одного из перечисленных имен, но понявший из сказанного, что отец Механида вовремя подружился с царем и теперь пребывает в полном порядке.

По его представлениям из прошлой жизни, заработать на разворовывании государственных средств во время строительства автобанов было наиболее привлекательным занятием для строителей. А здесь эта дорога была первой из мощеных, которую он увидел в этой части Лакедемона. «Что-то плохо следят, – мысленно покритиковал Тарас незнакомых царей, – могли бы больше таких дорог выстроить. Гражданам ходить было бы гораздо легче».

– Нет, совсем не выгодно, – обескуражил его Механид. – Ты же знаешь, периеки свободны и ленивы, а законы против роскоши, завещанные нам великим Ликургом, запрещают спартанцам наживаться даже на илотах[32]32
  Согласно законам Ликурга илоты в определенном количестве были прикреплены к земельному участку, переданному каждому гражданину Спарты в пожизненную аренду. Участок был равного размера у всех граждан. Даже полноправный спартанец не мог продать ни землю, увеличив ее надел, ни илотов, которые считались государственной собственностью. Хотя попытки обойти закон все же случались. Размер дохода, который илоты должны были обеспечивать своему хозяину, был строго лимитирован, и ни один хозяин не мог требовать от них работать больше. Он получал только необходимый для поддержания безбедного существования доход. Излишки, которые получали илоты, работая сверх нормы, они могли оставлять себе. Не редкой была ситуация, когда раб был богаче своего хозяина. Торговли как таковой в стране не было. Роскошь и накопительство осуждалось.


[Закрыть]. Но зато отец стал близок к царскому дому Эврипонтидов и вскоре был избран в Герусию, что обеспечило ему пожизненный почет и уважение сограждан.

«Интересно, – удивился вдруг захотевший пить Тарас, заметив неподалеку скалу, из которой бил источник, – они тут что – за один почет и уважение сражаются? А зарплата? А деньги? Я думал, у спартанцев с их хваленой армией в стране вся знать ест и спит на золоте. А тут даже эфоры ходят в чем попало, а цари с чиновниками не могут набить себе карманы ворованным золотом. Что им там завещал этот Ликург?[33]33
  Ликург – полулегендарная личность, которому приписывается введение новых суровых законов, с которого началось отмежевание Спарты от стиля жизни остальных греков. К 676 году до н. э. относится «Большая Ретра» – самый ранний документ архаической Греции, условно содержащий запись Законов Ликурга. До этого времени Спарта не сильно отличалась от остальных греческих полисов, но уже к V–IV веку до н. э. она превратилась в «военный лагерь».
  Согласно Плутарху, Ликург изменил не просто отдельные законы, а преобразовал все государственное устройство и внедрил в общество совершенно иной образ жизни. Он осуществил передел земли, чтобы добиться всеобщего равенства граждан (не зря спартанцев называли гомеями, т. е. равными), и наделил каждого из них равным участком земли, чтобы изгнать зависть, злобу и роскошь, а также богатство и бедность. Ликург «изгнал» деньги. Он вывел из употребления всю золотую и серебряную монету, запретил «бесполезные» ремесла и торговлю. С его именем связана и система спартанского воспитания. Воспитательный процесс был непрерывным и продолжался даже в зрелые годы.


[Закрыть] И кто это вообще такой?»

– Да, а вот у моего отца так не вышло, – произнес провокационную фразу Тарас, в надежде пролить свет на «свое» происхождение, и она вдруг сработала, – не повезло.

– Как же не повезло? – удивился Механид, чуть замедляя шаг. – Ведь твой отец Поликарх тоже член Герусии и очень уважаемый гражданин Спарты. А в молодости он был великим воином. Ты должен гордиться своим отцом.

– Да я горжусь, – пробормотал ошарашенный Тарас, – горжусь.

Также заметив источник у дороги, Механид остановился, чтобы утолить жажду. А потом присел рядом, рассматривая окрестные виды. Похоже, он не слишком торопился домой. Тарас, не знавший, долго ли еще идти, занервничал. Но уточнять не стал, чтобы снова не попасть впросак.

– Я буду дома уже к обеду, – вдруг заявил Механид, словно прочитал мысли попутчика, – а ты и того раньше. Ведь твое имение ближе, хоть и чуть в стороне от дороги.

Напившись прохладной воды, он умылся и вытер ладонью влажное лицо.

– Твоему отцу повезло даже больше, чем моему. Он наследовал имение в северной части земель, примыкающих к городу. Там хорошие земли, – снова заговорил Механид. – А потом, когда умерла твоя достойная мать, он смог соединить участки и теперь у него больше земли, чем у нас.

– Но зато он не дружит с царями и не следит за дорогами по их поручению, – пошел ва-банк Тарас, окрыленный первым успехом.

– Как это не дружит? – удивился Механид, вставая и снова выходя на мощеную дорогу. – Мой отец рассказывал, что геронт Поликарх уже давно ходит в друзьях царя Леонида из рода Агиадов. Часто бывает у него дома и даже на сесситиях[34]34
  Сесситии – общественные трапезы. Ни один спартанец, включая царя, не имел права обедать дома. Это делалось в воспитательных целях, чтобы спартанец всегда ощущал себя частью коллектива.


[Закрыть] сидит возле него.

– На каких сесситиях? – не понял Тарас, услышав странное слово.

– Не торопись, – сообщил ему мудрый не по годам Механид. – Нам с тобой, Гисандр, еще доведется провести там немало времени.

Напившись воды, попутчики вновь бодро зашагали по каменным плитам. Тарас молча переваривал услышанное. Дорога, ведущая в сторону столицы, долгое время казалась пустынной. Лишь спустя почти два часа, прошедших с момента выхода из лагеря, со стороны Спарты показалось несколько повозок, запряженных быками.

– Леонид? – вдруг, словно очнувшись, переспросил Тарас, рассеянно вперив взгляд в приближавшиеся повозки. – Это не тот, который погиб у Фермопил, сражаясь с персами?

– Почему погиб? – даже остановился от неожиданности Механид. – Царь Леонид жив и чувствует себя прекрасно. Я видел его вместе с царицей Горго на прошлогоднем празднике в честь Артемиды. Уверен, мы скоро увидим его и на этом. Битву при Марафоне, которая была уже давно, афинцы выиграли без нас. С тех пор с персами войны нет, они зализывают раны. Ты что-то перепутал, Гисандр.

– Да, конечно, – кивнул Тарас, – конечно, перепутал. Это я от жары.

«Это что же получается, – вдруг всплыли из памяти ошарашенного Тараса кое-какие даты. – Леонид – единственный царь, которого я знаю из кино про триста спартанцев, жив-здоров? А я угодил в Спарту незадолго до фермопильского сражения, о котором здесь еще никто ни сном ни духом? В каком году оно там произошло, в четыреста девяностом. Нет, кажется, позже – в четыреста восьмидесятом до Рождества Христова по нашему стилю. А сейчас, значит, он еще не наступил. Во, блин, „повезло“».

Долгое время Тарас брел, ничего больше не спрашивая у своего попутчика. Дорога шла вдоль Эврота, изредка отклоняясь в глубь побережья на пару километров, но затем снова возвращаясь к нему. Блестящая на солнце лента реки часто пропадала за холмами, меж которых по обоим берегам тянулись распаханные поля, где росли какие-то малознакомые Тарасу злаки. На полях, под лучами палящего солнца, работали илоты в одних набедренных повязках. Часто попадались стада коз и овец.

Скоро молодые спартанцы поравнялись с повозками, которые были доверху нагружены огромными кувшинами, лежавшими на сене. Управляли небольшим караваном из пяти возов какие-то крестьяне, но ни Механид, ни тем более Тарас не стали их расспрашивать о том, куда и зачем они едут. «Был бы здесь Деметрий, – мысленно усмехнулся Тарас, прищурившись на солнце, быстро взбиравшееся на свободный от облаков небосклон, – обязательно докопался бы».

Механид тоже молча передвигался вперед, словно умел только отвечать на вопросы, а не задавать их. Да и что он мог спросить у Тараса? А вот спецназовца все больше распирало от любопытства, особенно после того, как он узнал, что его «мать» умерла, а он является наследником большого участка земли, наверняка с прикрепленными к ней рабами. «Это что же получается, – осторожно размышлял Тарас, складывая из кубиков информации новую картину, – я теперь рабовладелец, а папаша у меня член совета старейшин и друг царя. Интересно, я один наследник или есть братья и сестры?» Но об этом он решил пока не спрашивать. Сам скоро узнает.

Так в молчании, которое никого из них не напрягало, оба молодых спартанца прошагали километров десять в быстром темпе. За это время им попалось лишь несколько периекских повозок и отряд из тридцати воинов в полном вооружении, следовавший из Спарты в Амиклы, между которыми как раз и находился лагерь эфебов.

Поравнявшись с отрядом спартанцев, парни ненадолго остановились, ожидая расспросов, – здесь было принято всем встречным старшим по возрасту допрашивать молодежь, куда она следует, – но командир воинов не обратил на них никакого внимания. Отряд проследовал на юг, а Тарас, обернувшись, еще некоторое время рассматривал доспехи солдат: кожаные панцири с нашитыми сверху металлическими пластинами, отливавшими медью, сандалии, искусно выкованные наколенники, округлые шлемы с гребнями из красных перьев, закрывавшие почти все лицо, – видны были только глаза и рот воинов, – мечи в ножнах и красные плащи. За ними следовал отряд из оруженосцев, тащивших за своими хозяевами копья и круглые медные щиты.

– Скоро и мы такие доспехи получим, – проговорил Тарас вслух, проводив взглядом отряд спартанцев.

– Да, – подтвердил Механид, также с восхищением взиравший на прошествовавших мимо воинов, – только для начала надо бы победить в гимнопедиях[35]35
  Гимнопедии – спартанские праздники в честь Аполлона.


[Закрыть] и пройти экзамен в храме Артемиды.

Информация о гимнопедиях его пока не сильно заботила, это были какие-то гимнастические и музыкальные соревнования в честь Аполлона. В этом деле Тарас уже был не из последних среди эфебов, – не зря же его наградили увольнительной на сутки, – и он даже надеялся что-нибудь выиграть. Но при слове экзамен Тарас сморщился, вспоминая, что его ждет еще одна порка, только она может оказаться последней – ведь пороть будут не до заката, а до тех пор, пока вытерпишь. Особо терпеливых могут и насмерть запороть. В лагере поговаривали, что такое случается не так уж редко. И Тарас в эти слухи верил. На себе он уже частично испытал местное образование.

И тем сильнее он был удивлен, когда в лагере между занятиями по военным дисциплинам раз в неделю стал появляться учитель грамматики, обучавший их писать и читать, а два раза в неделю кифаред – учитель пения.

Пел Тарас, правда, не очень, хотя старался. Как выяснилось, каждый спартанец должен уметь исполнять патриотические песни. Как соло, так и в строю с другими бойцами. Здесь любимым учеником кифареда из агелы Деметрия был, ясное дело, Орест, с детства отличавшийся музыкальными талантами.

А Тарас больше любил грамматику. И хотя с момента возвращения в лагерь Тарас получил только два таких урока, он их мгновенно усвоил, поскольку за плохое прилежание полагалось только одно наказание – порка. Иногда к нему добавлялась вынужденная голодовка. Или то, что Тарас называл «всенародный позор». Учитель приказывал нерадивому ученику десять раз обойти столб в центре лагеря и орать при этом, что он недостойный сын, позорит своим поведением родителей и всю великую Спарту. А все остальные смеялись над ним в голос. К счастью, Тарасу еще не приходилось ходить вокруг столба, но он несколько раз наблюдал за процессом со стороны и решил, что лучше учить грамматику. Орать «на всю ивановскую», что он полный идиот, было как-то обидно. Особенно если за этим наблюдал Деметрий и остальные бойцы.

Местная грамматика была не очень сложной, и Тарас постепенно ее осваивал, несмотря на то что пропустил немало уроков, ведь остальных начали учить гораздо раньше. Но он был способным учеником. Впрочем, как быстро понял Тарас, от будущих воинов не требовали слишком многого. Надо было всего лишь научиться читать и писать, да и то по минимуму, чтобы при крайней необходимости прочесть приказ, какую-нибудь табличку или надгробную плиту. Книг здесь, кажется, не держали вообще. Ни в каком институте или аспирантуре потом не ждали с распростертыми объятиями, а обучение продолжалось всю жизнь в спартанском духе: война, гимнастика и снова война.

– Главное для настоящего спартанца, – вдалбливал им надзиратель лагеря, – уметь держать оружие, подчиняться старшим и с честью умереть за родину, прославив ее на поле боя. Спартанцы никогда не отступают, сколь бы силен ни был враг. Они либо побеждают, либо умирают. И горе тем, кто бросит оружие или побежит. Он не найдет приюта на родине. Никто не зажжет ему очага.

И Тарас волей-неволей пропитывался этими идеями своей новой родины. Получалось, что вся знакомая ему стратегия войн будущего, предполагавшая иногда тактическое отступление, для спартанцев не имела пока никакого значения. У них была своя, очень простая стратегия: не отступать.

Продвигаясь все ближе к Спарте, столице грозного для соседей и богатого, как он полагал, государства, Тарас тем не менее не замечал вокруг шикарных дворцов и особняков местной знати, хотя дорога шла явно через чьи-то имения. Лишь изредка попадались простые дома из камня. Они по большей части прятались за холмами, и Тарас не мог как следует их разглядеть. Но и того, что было видно с дороги, хватало, чтобы понять – все эти люди жили без лишней роскоши.

«Наверное, – продолжал себя убеждать Тарас, вышагивая по каменным плитам, – здесь обитают не самые богатые». Хотя внутренний голос подсказывал ему, что земля вокруг столицы во все времена была самой желанной и дорогой. И все-таки здесь, в Спарте, все было как-то иначе. Не так, как у людей.

– Ну прощай, – остановился у развилки дорог Механид, кивнув в сторону холма, за которым виднелось очередное имение, – ты прибыл. А мне еще не один десяток стадий отшагать надо, пока увижу отца с матерью. Увидимся завтра в лагере.

И, не дожидаясь ответа, он бодро зашагал дальше на север по дороге, которая спускалась вниз, пропадая в кипарисовой роще.

– Вот значит, где мой дом родной, – пробормотал Тарас, не решаясь сразу подняться в гору, также поросшую кипарисами, и провожая взглядом быстро уменьшавшуюся фигуру Механида, – итак, надо все хорошенько вспомнить. Отца зовут Поликарх. Раз он местный геронт, значит, ему уже за шестьдесят. Мать умерла. Есть ли братья и сестры, понятия не имею. В общем, надо быть начеку.

Постояв еще пару минут на самом солнцепеке, Тарас не выдержал и, отогнав мысль о побеге, стал подниматься вверх. «Черт с ним, – решил он, вновь ступая босыми ступнями на сельскую тропу, усыпанную острыми камнями, – если не бежать отсюда немедленно, пора легализоваться. А перед смертью не надышишься».

Преодолев метров сто довольно крутого подъема, он вновь оказался на небольшой дороге, которая примыкала к кипарисовой роще. От края холма в глубину тянулось желто-черное поле, разделенное дорогой. На его левой, желтой половине, колосились хлеба, за ними виднелся небольшой огород, а правая была недавно вспахана. На поле, изнывая от жары, – солнце уже прошло зенит и начало свое движение к горизонту, – работали илоты в набедренных повязках: пятеро мужчин и три женщины. Большая часть из них занимались уборкой хлеба, остальные собирали поспевшие овощи. Увидев их, Тарас немного напрягся, вспоминая недавние события у храма Посейдона и в Мессении, но заставил себя шагать вперед, к усадьбе – группе из трех или пяти строений, в которые упиралась дорога.

«Не нападут же они на меня в самом деле, – решил он, поправляя гиматий на плече и прибавляя шаг, – да и в лицо-то, наверное, не узнают. Неизвестно, когда они „меня“ в последний раз видели».

Однако он ошибся. Стоило Тарасу поравняться с илотами, как они стали работать гораздо медленней и провожали его взглядом до тех пор, пока он не подошел к главному дому усадьбы. Илоты смотрели на него так, как и следовало, – как на господина.

Оказавшись у порога дома, он замер в нерешительности. Это было прямоугольное строение с двускатной крышей, внутри которого могло поместиться от силы три-четыре комнаты небольшого размера. Стены усадьбы были изготовлены из какого-то странного серого материала, словно бетон перемешали с камнями, но зато расписаны затейливой вязью, похожей на волны. Вязь шла понизу и поверху, там, где под самой крышей виднелись небольшие проемы, выполнявшие, вероятно, роль окон, поскольку никаких других окон Тарас на фасаде здания не разглядел.

Никаких статуй богов или искусно сделанных ваз в рост человека, призванных услаждать глаз, он тоже не заметил. Единственным «излишеством» была медная табличка с каким-то рисунком, вмурованная справа от входа, и небольшой навес над ним, опиравшийся на две колонны. Он же служил балконом с оградой по краю, куда со второго этажа, прямо из-под крыши, выходила дверь, точнее проем в стене, занавешенный куском светлой материи.

Дальше за домом виднелось четыре плоских каменных здания разных размеров, скорее всего хозяйственные постройки. Рядом стояли несколько хибар из земли, небольших деревьев и веток – знакомые уже Тарасу жилища илотов, а за ними еще одно поле, на котором паслись овцы.

– Добро пожаловать, господин Гисандр, – раздался вдруг голос.

Тарас вздрогнул. Пока он, задрав голову, рассматривал дом и другие постройки, прямо перед ним между колоннами возник человек в сером хитоне. Это был мужчина лет сорока пяти, невысокий, с натруженными руками, кучерявыми светлыми волосами и хитрецой во взгляде.

– Я Панорм, из свободных периеков, – услужливо напомнил мужчина, склонившись в поклоне, – недостойный слуга вашего отца и ваш.

Он помолчал, но, поскольку Тарас тоже молчал, продолжил свою вступительную речь.

– Ваш отец назначил меня следить за имением и за илотами в свое отсутствие. Мы ждали вас, но мудрейший Поликарх сегодня утром был вынужден срочно уехать по делам в Спарту, там случилось неожиданное заседание герусии, где он обязан присутствовать.

«Может, оно и к лучшему, – вздохнул обрадованный Тарас, – хорошо бы его там задержали до завтра. Как раз высплюсь и обратно пойду».

Но управляющий имением закончил свой доклад, немного разочаровав молодого спартанца.

– Он приказал мне поместить вас на отдых в верхней комнате и выполнять любой ваш приказ до его приезда. Хозяин должен скоро вернуться.

– Ну что же, – согласился Тарас, входя в роль, – показывай мою комнату. А первый приказ будет такой: принеси чего-нибудь поесть. Проголодался я что-то с дороги.

Отдав приказ, спецназовец даже похвалил себя, приятно поразившись своему тону и голосу, – говорил Тарас, как ему казалось, уже почти без всякого акцента. Как настоящий спартанец. Но и ответ он получил неожиданный, спартанский.

– Мой господин, наверное, шутит, – ответил Панорм, – ведь никто в Спарте не ест дома. Разве что рабы.

Тарас опешил: «Как это не ест? Вот это номер, это значит и не перекусить с дороги в собственном имении»? Видя странное замешательство господина, находчивый периек предложил выход.

– Но я могу раздобыть еды, если господин прикажет.

– Неси, – приказал Тарас, решившись, и добавил: – Но никому ни слова.

Панорм молча поклонился. А Тарас подумал: «Ну и страна, даже дома не поесть. Повезло».

Пригласив молодого хозяина в дом, услужливый периек откинул полог, закрывавший узкий дверной проем. Шагнув внутрь, Тарас оказался в полумраке прихожей, где стоял тяжелый прелый запах. Осмотревшись по сторонам, когда глаза привыкли к полумраку, он заметил справа какие-то широкие кадушки и полку, на которой стояли три пары сандалий разной степени изношенности, а слева на стене висел гиматий, гораздо длиннее того, в который был одет Тарас.

– Лестница наверх дальше и чуть слева, – осмелился напомнить Панорм, стоявший позади.

– Я помню, – соврал Тарас, – не так уж долго я здесь не был.

– Целых пять лет, да простит господин мою дерзость, – опять пояснил управляющий из свободных периеков.

Тарас сделал несколько шагов и действительно разглядел за углом узкую каменную лестницу, ведущую наверх. Строили здесь просто, но капитально. От ветра этот дом явно не развалится.

«Пять лет, – поразился он, поднимаясь по шершавым ступенькам и решив не осматривать пока остальные комнаты, а воспользоваться передышкой и действительно отдохнуть, – за пять лет я мог сильно измениться. Это даже неплохо на тот случай, если „отец“ начнет во мне сомневаться при встрече».

Комната оказалась небольшой, даже очень небольшой – примерно три на четыре метра. Серые стены, топчан в углу, грубый деревянный сундук, а вместо окна – единственный выход на балкон, завешенный куском грубой холстины. Тарас отодвинул полог и вышел на балкон, посреди которого стоял низкий стол и пара скамеек. Остановился, втянув носом аромат полей. Посмотрел вдаль: взгляду действительно было за что зацепиться.

Прямо перед ним раскинулось поле, на котором работали илоты, обрамленное кипарисовой рощей. А дальше за ним Тарас увидел излучину Эврота, которую не мог заметить из-за холмов с самой дороги. Но не река привлекла внимание спецназовца, впервые оказавшегося в «отчем доме». Километрах в десяти, на том же берегу, он разглядел скопление каменных домов, усыпавших несколько холмов сразу. Никакой высокой городской стены Тарас не заметил вовсе. Многие дома были похожи на тот, в котором он находился, а некоторые здания напоминали общественные, – это были либо огромные вытянутые прямоугольники, усеянные колоннами по периметру, либо массивные квадраты, увенчанные куполом. Но таких было не много. Всего три или четыре. Основная же масса домов была плоской, едва видневшейся над землей, и составляла улицы, затейливым узором окружавшие холмы, на которых зелеными оазисами повсюду виднелись рощи. Сколько ни смотрел Тарас на древнюю Спарту, не смог отыскать ее центр, хотя он наверняка был. А может быть, его просто не было видно из-за кипарисов, росших на краю имения и скрывавших часть города от взгляда.

За спиной раздался едва слышный шорох. Это Панорм, поставив на стол глиняную тарелку с запеченной бараньей ножкой и плошку с сыром, луком и оливками, согнулся в почтительном полупоклоне.

– Сейчас я принесу хлеб и сок из ягод винограда, – добавил периек. – Молодой хозяин желает еще чего-нибудь?

– Нет, – ответил Тарас, отрываясь от созерцания окрестностей и усаживаясь на скамью, – забери посуду, когда я поем, и разбуди меня, едва увидишь, что отец возвращается.

«Ух, как я проголодался, – засопел Тарас, налегая на баранину, – даже и не подозревал».

Когда Панорм принес хлеб в корзинке и кувшин, он немедленно налил себе в глиняную кружку то, что там было, втайне надеясь обнаружить в кувшине молодое вино. Но увы. Это действительно был виноградный сок. Зато он хорошо утолил жажду долго шагавшего по жаре спартанца. Наевшись и выпив целый кувшин сока, Тарас вытер руки о гиматий и вернулся в комнату. Здесь было прохладно по сравнению с раскаленной террасой. Еще раз окинув взглядом отведенный ему «пентхаус», он повалился на топчан и с удовольствием потянулся. Этот топчан показался ему гораздо мягче тростниковых стеблей. Просто перина.

– Ну вот я и дома, – подбодрил себя Тарас и заснул, стараясь не терять времени, оставшегося до встречи с «отцом».

Спал он глубоко и успел хорошо восстановить силы, – даже не слышал, как прошел за посудой и обратно Панорм. Но вскоре проснулся оттого, что прямо над ним стоял человек, сложив руки на груди. Совладав с рефлексами десантника, Тарас осторожно открыл глаза и посмотрел на него. Это был крепко сбитый загорелый мужчина в длинном гиматии, довольно моложавого вида, хотя ему никак не могло быть меньше шестидесяти лет. Тарас не дал бы ему больше сорока пяти. Волосы на голове геронта Поликарха были не так длинны, как у сверстников Тараса, но зато весь подбородок занимала курчавая брода. В глазах светился ум и решительность, к которой примешивалась сейчас какая-то теплота, которая, впрочем, сразу исчезла, стоило Тарасу шевельнуться.

– Ты выспался, Гисандр? – спросил он Тараса, увидев, что тот открыл глаза. – Тогда пойдем прогуляемся по имению. Не будем терять время, отпущенное на свидание твоими надзирателями. Скоро уже стемнеет, меня задержали в герусии дольше обычного.

Тарас сел на топчане, потом встал, испытывая некоторую неловкость. Он не знал, как здесь встречаются с отцом после долгой разлуки. Может быть, стоило броситься на шею и обнять его? Но, поймав взгляд Поликарха, решил этого не делать. Мудрый геронт никак не выражал своих чувств, словно они только вчера расстались, хотя было видно, что он очень рад видеть сына.

«Значит, он меня признал, – подумал Тарас, настороженно глядя в лицо своему „отцу“ и радуясь строгости обычаев, не велевших выказывать чувства даже наедине, – и не представляет, что его несчастный Гисандр гниет сейчас среди камней на одном из отрогов Тайгета. Ну что же, прости Господи, придется входить в семью».

Он направился вниз по лестнице за Поликархом, который, миновав «прихожую», поджидал его на улице рядом с повозкой, у которой возился управляющий. Увидев молодого господина, периек напустил на себя виноватый вид и склонился в поклоне.

– Мы куда-то поедем? – уточнил Тарас, кивнув на повозку, запряженную двумя лошадьми.

– Нет, просто прогуляемся, сегодня я уже насиделся в этой тряской повозке, – сообщил Поликарх и добавил, кивнув в сторону управляющего: – Не ругай его. Это я приказал ему не будить тебя, и он не смог выполнить твой приказ. Просто хотел посмотреть на тебя – во сне ты так похож на мать.

И голос мужественного геронта на секунду дрогнул.

– Пойдем, сын, – сказал он, устыдившись своих чувств, внезапно нахлынувших от известных только ему воспоминаний, и, положив руку на плечо Тарасу, отчего тот снова вздрогнул, увлек его по дороге в поле.

Они неспешно обошли дом и углубились в постройки. Вечерело. Жара уже начала спадать. Впереди несколько молодых илотов гнали стадо овец с одного края поля на другое, поближе к загону, который примыкал к самой большой из каменных построек.

– Я слышал, тебя хвалят надзиратели, – начал его «отец» разговор издалека, – ты преуспел в боевых науках.

Тарас помедлил мгновение, не будучи уверен, стоит ли говорить с отцом нормально или надо молчать, как при общении с учителями, чтобы не получить новую порцию розг. Поликарх показался ему с первого взгляда человеком не только рассудительным, но и властным, способным на решительные действия. К тому же он наверняка был хитер. «Да другой бы и не попал в герусию», – подумал Тарас, разглядывая «отца».

– Хвалят, – проговорил он наконец, – но не слишком часто. Ты же знаешь, я не очень воздержан на язык.

– Знаю, Гисандр, – кивнул геронт, – оттого тебя наказывают так же часто, как и хвалят. Даже чаще. Не далее как сегодня Менандр, а потом Хидрон и другие эфоры упрекали меня в этом. Ты, надеюсь, не забыл, как я тебя воспитывал вот этой самой рукой?

Тарас невольно посмотрел на руку. Она хоть и принадлежала человеку шестидесяти лет, но была крепка и могла держать увесистую палку.

– Не забыл, – соврал ради приличия Тарас.

– Так вот, помни, то, что ты проявляешь свой норов, это неплохо. В нашем роду все были гордые. И твой дед, и я. За это ты и получаешь свою заслуженную порку. Но если ты не выдержишь экзамен на звание гражданина, я сам убью тебя вот этой рукой! – И он снова предъявил Тарасу жилистую конечность.

Тарас опять промолчал. Воспитатели везде одинаковы.

– Я выдержу, – насупившись, заявил он, – чего бы мне это ни стоило.

– Слышу слова настоящего спартиата, – удовлетворенно заявил Поликарх, ухмыльнувшись, – и верю, ты сможешь. Но я с тобой хотел поговорить не об этом.

Оставив постройки за спиной, они вышли в поле и направились вдоль него по узкой тропинке, огибавший пастбище, за которым угадывалась небольшая речка или ручей. Тарас вдыхал полной грудью ароматы полей и лесов. Впервые за столько дней он мог передвигаться не спеша и не думая о том, что должен успеть выполнить задание к определенному времени. Впервые спецназовец расслабился.

На глаза им попались две девушки из илотов, несшие воду в кувшинах.

– Раньше у нас не было времени, да и ты был слишком мал для таких разговоров, а теперь его нельзя терять, – продолжил отец, проводив взглядом молодых рабынь, – ты знаешь, твоя мать умерла много лет назад, а у меня больше нет сыновей. Ты единственный ребенок.

«Значит, я все-таки единственный», – отметил про себя Тарас, обходя босыми ногами кучку овечьих кругляшков на тропе, которые заметил в последний момент.

– Я уже стар, – вдруг сообщил Поликарх, глядя на вершины кипарисов, – и скоро боги заберут меня к себе. Но прежде я должен быть уверен, что мой род не прервется. Я не заслужил такой кары.

И, обернувшись к Тарасу, остановился, посмотрел ему прямо в глаза.

– Ты должен жениться, Гисандр. И родить мне наследника или даже двух.

– Жениться? – оторопел Тарас.