Текст книги "Битва на Калке"

Глава седьмая
«Искать неприятеля»

Эту ночь Забубенный провел тихо. Порученный заботам и надзору Данилы, обитавшего в одном из здешних домов, Григорий получил в том же доме во временное владение клетушку два на два метра без окон, без дверей. Точнее с одной единственной дверью, которая вела в горницу, где спал сам Данила. Предусмотрительный ратник запер на ночь дверь на засов, чтоб Забубенный не вздумал утечь. Как-никак пока он оставался непонятным человеком. В клетушке стоял убогий топчан, и валялось множество всякого хлама. Под гнилыми половицами ползали, попискивая, голодные мыши.

Однако, утомленного механика ничуть не смутила ни убогость обстановки, ни положение привилегированного пленника в котором он по-прежнему находился. Григорий уже начал понемногу отвыкать от комфорта прошлой жизни, ведь неизвестно было, вернется он туда или нет. За три прошедших дня в этом времени он начал привыкать жить по новому принципу «Сегодня на кол не посадили и ладно. День прошел хорошо». Постоянная угроза жизни, как ни странно, усиливала оптимизм. Тратить время на грусть в таких условиях механик считал теперь непозволительной роскошью.

Поэтому, едва оказавшись в своей клетушке и услышав за спиной скрип задвигаемого засова, Забубенный как был, не раздеваясь, только рюкзачок скинул, рухнул на топчан и провалился в глубокий сон. Снилось ему что-то из прошлой жизни, которая постепенно отходила на второй план. Снилось не внятно, размыто. А под утро ему даже привиделось уже что-то из последних событий: разбойники, клады, жуткая скачка на Савраске, которая оказалась говорящим конем и постоянно спрашивала его про погоду на берегах северного моря или о том, когда ей дадут спокойно перекусить.

Проснулся Забубенный от толчка в плечо. Раскрыв глаза он обнаружил рядом с собой Данилу, который возвышался над топчаном молчаливой громадой. Рассеянный утренний свет, сочившийся из горницы, очерчивал сзади его угловатую фигуру, уже одетую в кольчугу, отчего Данила показался механику сейчас призраком командора или терминатора.

– Вставай, Григорий, – пробасил ратник, – пора выступать.

– А завтрак? – поинтересовался на всякий случай Забубенный, не двигаясь с места по давней привычке вылеживать после звонка будильника минут пятнадцать, – То бишь перекусить не мешает перед дальней дорогой.

– На ладье отобедаем. Времени нету. Иди одежу примерь.

Забубенный больше решил не испытывать судьбу, вспомнив про тычки и пинки полученные в первый день пребывания за непослушание и лишние вопросы. Хотя он здесь и держится за чародея непонятного, но князь Черниговский, похоже, колдунов не сильно то опасался, а потому не убоялся чар Забубенного. Видно и колдуны местные князьям служили по необходимости. А значит, вслед за князем скоро и ратники простые опять осмелеть могут. Потому Григорий оторвал свое сонное тело от топчана, умылся водой холодной, что нашел на крыльце в ведре деревянном и вернулся в горницу к кучке одежды, принесенной для него отроком, служившим Даниле.

Это были штаны кожаные, рубаха холщовая, кожаная же безрукавка и странная обувка, похожая на лапти со шнурками все из той же сыромятной кожи. Рядом на лавке лежала, тускло поблескивая, кольчуга и короткий меч в деревянных ножнах.

Забубенный, скинул свой потрепанный камуфляж, в котором он здесь смотрелся как белая ворона и натянул всю имевшуюся одежду. Рубаха оказалась просторной, штаны шершавыми изнутри. Обувка привнесла некоторые сложности в процесс, но скоро Григорий решил проблему со шнурками. Оказалось, что обувка представляла собой нечто похожее на кожаные портянки, которые заматывались шнурками. Не «Рибок», конечно, и не «Доктор Мартинс», но жить можно. Кожа на портянки пошла толстая и, должна была хорошо предохранять ноги в пути от камней и коряг. А уж ходить в них Григорий как-нибудь научится, не зря же служи в советской армии. Тому, кто бегал кроссы в советских портянках и сапогах, ничего уже страшно не будет.

Покончив с обувкой Забубенный натянул кожаную безрукавку и проскользнул в кольчугу. С легким перезвоном железная рубашка обтянула его мощное тело. Оказалось в пору: нигде особенно не жмет, нигде не тянет. Движения стесняла не сильно. Видно, ковал хороший кузнец. «Кольчуга «От Версачи», даже пошутил про себя механик, или от «Золингена». Непривычно было, конечно, ходить в железной рубашке, но предстоящая миссия говорила о возможном контакте с монголами, а эти ребята страсть как любили дырявить чужие тела стрелами, да копьями. Так что, своя кольчуга ближе к телу.

Наконец, разобравшись с одеждой, Григорий взял свой первый в жизни меч и вынул из ножен. Меч был коротким, не больше полуметра в длину, без всяких вензелей и монограмм. С простой, но крепкой рукоятью. Механик пару раз рубанул им воздух, чтобы ощутить тяжесть оружия и снова посмотрел на клинок, словно ожидая, что меч вот-вот засветится синим огнем, и начнет с ним разговаривать человеческим голосом. Но меч не засветился, а выглядел как простое, но добротное оружие. Григорий с минуту поразмышлял, не дать ли клинку имя типа «Победитель драконов» или «Устрашающий», но «Устрашающий» был длиной не более полуметра и на «Победителя Драконов» никак не тянул. Скорее походил на кухонный нож-переросток или тяжелое орудие мясника, но это уже было из области маньяков и ужасников, а Забубенный всю эту лабуду не любил.

«Ладно, – резюмировал Григорий, – не орков же им косить, а простых монголов. И так сойдет». Осмотревшись по сторонам в поисках щита и крутого шлема с забралом, механик обнаружил, что ни щита, ни шлема ему не дали. Видно, не полагается. Не заслужил еще или не хватило. Тогда Григорий прицепил к поясу на специальную застежку свой боевой меч без имени, секунду поколебавшись, забросил все-таки за спину рюкзачок с фонариком, хоть и не по форме выходило, но чародей как-никак, можно позволить немного странностей в одежде, и вышел на широкий двор.

Спустя пять минут он сидел в седле Жорика. Предрассветная прохлада заставляла Забубенного ежится, забираясь под холщовую рубаху. Во дворе военного городка, как окрестил про себя место пребывания ратников Забубенный, уже скопилось изрядное воинство. Ржали кони, балагурили люди. Григорий даже вспомнил свою службу в армии в далеком двадцатом веке. Настроение, царившее во дворе военного городка Чернигова, напомнило ему точь в точь настроение солдат и офицеров перед разводом в родной воинской части. Разве что, никто не курил. На первый взгляд народу конного, с мечами да копьями, набралось почти под сотню, разделены все были на три отряда. Похоже, разведка у Путяты намечалась не слабая, возможно даже с боем.

Механик по привычке держался вместе со старыми знакомыми в отряде Данилы.

Скоро на крыльце самого большого дома показался и сам воевода Черниговский.

– Здорово молодцы! – гаркнул он обретавшимся в седлах ратникам.

Собравшиеся вояки в ответ нестройно рявкнули что-то нечленораздельное, типа «И тебе того же желаем, воевода». Путята, не обратив на это внимания, сел на коня своего мощнотелого и выехал со двора. Все собравшееся воинство самостоятельно разобравшись в три ряда, выехало вслед за ним, растеклось по ближайшей улице, что вела вниз под горку.

В Чернигове тринадцатого века вставали рано. Проезжая по улицам спящего, казалось, города, переодетый в новую одежу Забубенный уже видел всяческое шевеление. Где-то поили коней, где-то разводили огонь. Где-то кололи дрова. В общем, жизнь без электричества была довольно напряженной. Хотя здесь об этом, пока никто не догадывался. Жизнь как жизнь. Все привыкли рано вставать и рано ложиться. День длился от рассвета до заката. Никакой ночной жизни. Ни тебе кино, ни тебе казино.

Выбравшись за городские ворота по специально опущенному для того мосту, отряд прибавил ходу. Направление держалось понятное, – на берега Десны, только почему-то в другую сторону от переправы вчерашней. Вверх по течению. Солнце уже поднималось над деревьями, а Путята, похоже, торопился исполнить наказ княжеский побыстрее.

Вчера, перед тем как вверить его изможденное тело Даниле на постой, воевода коротенько намекнул механику, что, мол, разговор с князем далее него утечь не должен. Не дай бог, узнает, что кому рассказал, даже из ратников ближайших, голова моментально с телом расстанется. Выходило, что об истинной цели сего предприятия знали только двое: Путята да он, Механик-чародей Григорий Забубенный. Странное возникало чувство: то ли гордиться можно, то ли за жизнь свою переживать дополнительно. Ну, семи смертям не бывать, как известно, а одной не миновать, как ни крути. Забубенный едва успевал впитывать происходившее с ним, да думать о самом ближайшем будущем, которое по-прежнему представлялось ему весьма туманным. Но в одном он был теперь уверен на все сто, что крепко вляпался в местные политические игры патриотов. И, как и полагается простолюдину, стал пешкой в этой игре.

Через час скачки по лесной дороге отряд выехал на крутой берег реки Десны. Забубенному показалось, что они прилично отдалились от Чернигова. Достигнув нужного места, Путята, не раздумывая, направил коня своего в распадок между двумя холмами, который продолжался спуском к реке. Когда Забубенный доскакал до того же места, ему открылся живописный вид на излучину реки. Десна здесь совершала поворот, из-за которого ни город, стоящий на холме, ни ведущая к нему переправа были не видны. Зато внизу обнаружилась стоянка кораблей, скрытая от чужих глаз. Там стояло четыре крутобокие ладьи, уткнувшись носом в берег, а с высокого борта на прибрежный песок были перекинуты доски. Около каждой ладьи копошились мужики, загружая их какими-то мешками.

– Шевелись лентяи, – рявкнул на них воевода, спустившись с высокого берега к ладьям, – отходим скоро.

Воевода слез с коня и завидев Данилу, подозвал его к себе.

– Грузи отряд свой с конями в первую ладью. А что не влезет, сноси в последнюю. Она с провиантом пойдет.

Скоро на берегу спустились все остальные ратники, и коням стало негде ступить. Враз сделалось тесно на узком берегу. Путята подозвал двух других начальников над отрядами, коих звали Еремей да Кузьма, и указал им на ладьи, куда им следовало грузиться. Последняя ладья, как понял механик, была чем-то типа передвижного склада или товарного вагона. Ратников на ней разместилось не много числом, зато половина дна там была устлана мешками с едой, оружьем разным, и туда же отвели всех лошадей, что не поместились в основные ладьи каравана.

Не прошло и часа, как погрузка закончилась, разместились ратники с лошадьми по крутобоким ладьям человек по тридцать приблизительно на каждой, развесили свои щиты по бортам, разложили оружье, и велел воевода отправляться в дальний путь. Оттолкнулись от родного берега. Взялись за весла ратники, да крепко на них налегли. Как вышли посередь реки, подумал Забубенный, что сейчас настроят паруса и пойдет скоростное катание под парусом, только знай кудри ветру подставляй. Но, не тут то было. Воевода велел развернуть ладью против течения и идти вверх по реке. И начался дальний поход.

Так они гребли много часов и к заходу первого дня достигли широкой излучины, где в Десну впадал еще какая-то речка поменьше. Здесь, у низкого берега и пристали на ночлег, вывели коней, развели костры, поели, да спать улеглись, выставив дозоры. Григорий, сбивший себе руки в кровь, спал без задних ног.

Следующий день превзошел его самые черные ожидания. Если вчера вечером он еще думал что хуже не бывает, то скоро понял, – оказывается, бывает. День начался с того, что Путята зачем-то приказал достать из товарной ладьи веревки, да привязать всех коней веревками к ладьям. Как скоро выяснилось, предстояло тащить корабли волоком через лес к какой-то речушке по прозванию Сула. За каким чертом это надо было делать, Забубенный не понял, но видать секретность миссии была высочайшей, такой, чтоб даже свои соплеменники и ближайшие соседи киевляне не узнали о том, куда и зачем ходил черниговский воевода. А объяснять чародею никто ничего не стал. Если чародей, то и сам догадается. Приходилось терпеть.

За следующие трое суток механик пожалел, что не служил в десантных войсках и не имел мощной спецподготовки, а потому проклял все на свете. Судя по всему, корабли этим путем таскали не раз, просвещенный Григорий читал о таком способе транспортировки, который назывался волоком. Но, что ему самому придется когда-нибудь в качестве тягловой силы принимать в ней участие, такое Забубенному даже в самом страшном сне привидится не могло. К счастью Путята, все-таки отличал его от остальных ратников, и Григория подпрягали на личный физический труд только, когда уже совсем было невмоготу. Когда ладьи лошадиных сил не хватало. Тогда работали все. В остальное время механик служил водителем Жорика, который в числе других лошадей тянул корабль, заставляя его перекатываться по подложенным под его днище бревнам.

А когда к исходу третьих суток сквозь ветви деревьев далеко впереди заблестела речка Сула, Забубенный захотел помолиться и возблагодарил Господа за то, что все когда-нибудь кончается. О том, что обратно придется, скорее всего, идти тем же путем, он даже и думать боялся.

На четвертый день, ладьи спустил на воду, погрузились и отчалили. На сей раз, путь был вниз по течению. А как от берега отошли да по течению пристроились, тут и подняли красные паруса с изображеньями золотого солнца. Пошел караван по волнам ходко.

В первой ладье находился сам черниговский воевода. Там же был Данила, Куря, да все остатние ратники, с которыми Забубенный совершал ранее свой путь. Кроме того, еще в той ладье были две дюжины новых воинов, с которыми механик еще не познакомился, как следует. Хотя, за время волока кое с кем уже успел пообщаться коротенько. На вид, то были все мужики здоровые, кровь с молоком. Бородатые да усатые. На их фоне слегка небритый механик казался белой вороной и мог сойти за отрока, чего ему не совсем хотелось. Последний раз он брился неделю назад, и щеки уже покрылись щетиной, но по местным меркам, он был как безусый и безбородый юнец. Бритых тут не признавали, только лысых.

Впрочем, среди новых ратников уже пошел слушок, что в отряде с ними есть чародей, что может разогнать своим колдовством ватагу разбойников, ночью путь освещать, да порчу на врага наводить. Потому механик пока еще надеялся на свой имидж и собирался всячески его поддерживать, только вот как именно пока не придумал. Рассчитывал, что жизнь подскажет. А пока сидел у борта, размышлял о своей судьбе и о грядущих делах.

Как подумал Забубенный насчет своего имиджа, то припомнилась ему вдруг пи-ар-кампания самого Чингисхана, вычитанная все из того же учебника истории. А Забубенный историю читать любил. Был Чингисхан предводителем тех самых предполагаемых монголов, на перехват которых спешили сейчас ладьи черниговского воеводы. Собственно поначалу то был обычный воин захУдачного рода и звался он просто Темучином. Но, потом пробудился в нем талант полководца и непомерная жестокость, ибо только так он думал держать людей в повиновении. Едва успел Темучин объединить несколько основных родов из своего кочевого племени, как возник мятеж. Пришлось ему мятеж подавить, а виновников главных не долго думая сварить в семидесяти котлах. Знатный получился суп, после которого желающих восставать против Темучина поубавилось.

Тогда собрал он всех подчинившихся ханов на берегу реки, для того чтобы провести обряд торжественный. Пил с ними воду из реки и клялся делить с ними до конца дней все сладкое и горькое в жизни. Но презентацию нового хана не удалось завершить полюбовно. Один из ханов подчинившихся было, опять восстал, то был хан кераитов. Тогда Темучин убил его, отрезал голову и велел череп хана кераитского оковать серебром. Такой он был любитель драгоценностей. С тех пор череп этот знаменитый считался в татаро-монголии памятником темучинова гнева.

Понятное дело, после этого все оставшиеся в живых ханы добровольно и без принуждения власть Темучина признали. Но, кое-кто еще роптал. И тогда, в самое нужное время, откуда не возьмись, явился пророк-пустынник, который возвестил о том, что Бог отдает Темучину всю землю от края до края во владение, и что владетель сей должен отныне именоваться Чингисханом, или Великим Ханом. Узнав об этом, народы окрестные призадумались. Забурлила борьба предвыборная. А пророк-пустынник, чтобы отбить сомнения у электората, разнес эту весть по всем окрестным и дальним странам, телевизоров ведь тогда еще не было. И когда идея овладела массами, Чингисхану подчинились для начала народы Сибири, уйгуры Малой Бухарии и царь Тибета. Осмелев, Чингисхан, до того плативший дань ниучам – северным китайцам – торжественно отрекся платить им дань, напал на Китай и в тысяча двести пятнадцатом году захватил Пекин. Ну а дальше больше, замахнулся ведь на всю землю, обещания предвыборные давал, – значить надо ее завоевать. И понеслось…Правда, как и куда Забубенный не дочитал, лень стало, да и выздоровел он тогда, новые развлечения появились, вот и перестал читать. Хотя теперь сильно жалел об этом. Провалы в памяти любознательного историка сильно мешали ему в новой жизни. А знания по истории ему сейчас ой как пригодились бы.

Ладья, поймав ветром парус, лихо рассекала волны. Правил ей единственный лысый детина со страшной рожей, без одного уха, а во втором у него была продета серьга. Это был местный кормчий, который знал все окрестные мели от самого впадения Сулы в Днепр и далее к Понту Эвксинскому, как его греки называли, или морю Черному, Русскому, каким его считали все народы прибрежные с этой стороны. За это кормчего и помиловал Мстислав Чернявый, как сказал механику Данила, и велел на службу взять. А мужик тот был сам из разбойников, что переметнулся в служилые люди от Васьки Косого, того самого, что ночью на них напал. Звали его Христич, и был он раньше речным разбойником. Григорию показалось забавным, что кораблем управляет амнистированный пират у которого, судя по физиономии, в родне были греки или мавры. Но для данного предприятия такая кандидатура подходила как нельзя лучше.

Караван из четырех ладей шел ходко. Речка Сула была не шибко широкой, но довольно быстрой. То и дело то с одной, то с другой стороны мелькали займища да починки малые, оставаясь позади. Почти все они скрывались под пологом леса. Места были малонаселенные. Мегаполисов, типа Чернигова, не встречалось. Любознательный механик, у которого уже начал просыпаться интерес к местной жизни, выспросил Данилу и узнал, что плывут они сейчас уже сквозь земли княжества соседнего Переяславского. Сквозь самую его середину, где только по рекам и можно передвигаться, вся остальная земля в лесу тонет.

– Город князя местного, Переславль, справа останется, если смотреть на Киев, то в той же стороне, – рассказывал словоохотливый Данила, даже обрадовавшись, что есть случай языком почесать. Путь не близкий, все время быстрее пойдет.

– Ну, а мы куда ж плывем? – уточнил Забубенный.

– Известно куда, – не задержался с ответом Данила, – прямо до Днепра, к вечеру аккурат будем. Думаю, заночуем на подходе. Ну, а там, как речка Сула в широкий Днепр вольется, и мы с ней на утро выйдем на главную дорогу. И понесет нас вперед большая вода. А куда, про то и мне не ведомо. По то только воеводе положено знать. Ну, а раз князь нас без роздыху из Чернигова отправил, знать важное дело, да жаркое назревает.

– Ну да, – кивнул Забубенный, вспоминая про наказ Путяты, – видать, так оно и будет.

К вечеру, как и предрекал многоопытный Данила, караван встал на ночлег неподалеку от впадения Сулы в Днепр. Встали на подходе, в местечке пустынном, ибо дальше места людьми обжитые начинались, а Путята не хотел лишних расспросов. Хоть находились еще и в русских землях, но у каждого князя повсюду имеются свои глаза да уши. Да каждый из них понимает жизнь на свой лад. А потому лишний раз сверкать на глазах у людей не следовало. Караван не малый. Все равно заметят и донесут. Но уж лучше попозже. Чтоб донести не успели до сроку. Мстиславу Черниговскому сильно время дорого. Так думал воевода в тот вечер. Расставив обычные дозоры, да велев спать всем ратникам, подозвал Путята к себе Еремея с Кузьмой, двух других начальников над отрядами, чтоб держать совет.

Сели начальники у костра, оружье отстегнули, да отужинали. За вечерней трапезой рассказал им воевода о цели пути ихнего, ибо раньше и словом не обмолвился, только изъявил княжескую волю. Да и то не всю правду рассказал, а лишь о том, что посылает их князь на границу русских земель разузнать да разнюхать, что там твориться. Слухи кой-какие проверить. Более ничего не сказал. Да только Еремей с Кузьмой сами калачи тертые. Смекнули что к чему. Знали уже, что появилися там люди неизвестные, да начали зло творить половцам. Слухом земля полнится, а по земле черниговской слухи те давно гуляли уж и почти все про то слышали, да только никто тех людей не видал никогда. Только по рассказам половцев пришлых о них и узнали. А потому Еремей с Кузьмой и без подсказок поняли, куда и зачем их Мстислав посылает, да только вид сделали, что оно им не ведомо. Им все одно было куда плыть, лишь бы дело было лихое, да куражное, а оно такое и выходило. Ну, а сам Путята мысленно их похвалил за смекалку, да вслух ничего не сказал. Решил потом замолвить словечко перед Мстиславом.

На утро следующего дня, едва солнце в небо отправилось, вышел караван к месту впадения Сулы в Днепр и с темной водой лесной речки влился широкие в воды Днепра, добавив им жизни. Напротив, на высоком холме, по крутому левому берегу, в том месте стояла деревня, а в ней обретался небольшой отряд ратников переяславского князя. А на другом берегу Днепра, пологом, стоял в деревеньке дозор людей киевского князя, коего тоже Мстиславом прозывали. Ибо в месте этом соприкасались по реке киевские и переяславские земли. То Путята знал, конечно.

Как прошел мимо того места караван, один из ратников переяславских на коня вскочил и скрылся в прибрежном лесу. Воевода из ладьи хорошо это видел. Поскакал, видать, князю докладывать, да только отсюда до Переяславля скакать цельный день. Да еще доскакать надо: леса темные, лихих людей много. Каравану черниговскому повезло еще, что никто на них ночью не напал. Промеж себя ратники считали, что это механик-чародей Забубенный своими чарами их защищал, хотя сам механик о том и не ведал. Следом стало видно, что по другому берегу полноводной реки в путь к своему князю с известием отправился и киевский воин.

– А ну как расскажут про нас? – поделился мудрый Данила сомнением с воеводой, – как бы чего не вышло раньше срока.

– Пока князь Переяславский о нас сведает, пройдет больше суток, а в Киеве о том еще позже прознают, – успокоил его Путята, – К тому времени караван уже по Днепру далеко вниз уйдет. Ищи его свищи, да и не знают ведь наверняка, что за люди в тех ладьях ушли. Будут головы ломать бояре мудрые, да еще может не догадаются. Ну, а как догадаются, так мы ужо обратно воротится, успеем».

Оставив за кормой дозоры сопредельных князей, караван черниговских разведчиков направил путь свой далее по Днепру. Стремился Путята тот путь преодолеть побыстрее, да незаметнее. Хоть и трудно оно было. По берегам теперь селения чаще попадались, да покрупнее они были тех лесных займищ, что на пути ратников раньше встречались. А по самому Днепру, как по дороге широкой ходили вверх-вниз многочисленные караваны из варяг в греки. И народу здесь на реке обреталось немало от русичей до иноземцев. Но, как ни крути, еще целых три дня по реке идти следовало, а там кончались славянские земли и начинались половецкие, что прозывались промеж славян некогда «Дикое поле», из-за вражды прошлой с половцами. Но теперь то они друзьями, да родичами уже приходились многим русичам.

Хотел воевода черниговский достичь отдаленных земель и в том месте, где широкий Днепр мощно изгибался и наступал край русской земли, сойти на твердую землю да проникнуть в глубь половецких степей. Прозывалось то место Зарубом. И скоро должны были начать стекаться к нему соединенные дружины, чтобы бить неизвестного врага, коего никто в глаза еще и не видел. Вот и выпадало воинам черниговским первыми в глаза его узкие, как рассказывали половцы, глянуть.