Текст книги "Освобождение"

Вместе с этолийцем они медленно обходили все изувеченные тела, до тех пор, пока проводник не указал пальцем на невысокого бородача, плававшего в луже собственной крови. Из его груди торчал обломок копья, пробившего кожаный панцирь и пригвоздивший тело вождя к земле. Федор остановился и с минуту смотрел на лицо человека, так долго досаждавшего Филиппу, а с недавних пор и ему самому. Шлем тот потерял в бою, и на его застывшем лице еще можно было прочитать выражение праведного гнева.

– Это Ликиск? – уточнил Федор.

– Да, – подтвердил этолиец, – это он командовал, когда мы напали по реке.

Федор немного помолчал и проговорил.

– Хороший ты был воин, Ликиск, но стратегом тебе уже никогда не быть.

А отвернувшись от него, заметил приближавшийся в свете факелов к месту недавнего сражения отряд македонцев и добавил, обращаясь к его командиру:

– Сообщите Демофонту, что Ликиск мертв, и он больше может его не искать. Этолиец сам нашел свою смерть. Он нам больше не помешает и теперь у нас осталась только одна цель, – Ферм.

Глава седьмая
«Битва за Этолию»

Федор проехался перед строем баллист, установленных на холме, и остался доволен. Бейда не подкачал, – все, что можно было отремонтировать, было восстановлено и опять работало. Артиллеристы были готовы к отражению атаки противника. И Федор ничуть не сомневался, что его орудия, надежно отработав по пехоте, обязательно вступят в бой, а тот обещал быть жарким.

Армия противника, вернее то, что от нее осталось после многочисленных стычек с македонцами, по команде стратега Агелая была выстроена между двумя холмами чуть ниже по склону и растянута по всему фронту, чтобы перекрыть наступление любого из флангов превосходившей ее армии союзников. Эта армия, все-таки соединившаяся неподалеку от Ферма, в свою очередь, была выстроена согласно македонским традициям, – мощный правый фланг, который должен был атаковать врага, и менее малочисленный левый, которому предстояло сдерживать удар правого фланга этолийцев, если тот пойдет в атаку. Правым флангом наступавшего на столицу Этолии объединенного войска командовал царь Филипп, приведший сюда почти все свое воинство, состоявшее теперь из двенадцати тысяч македонцев, потерявших немало солдат за время прорыва. Этолийцы отнюдь не откатились к Ферму сразу, как он рассчитывал, а оказывали ему ожесточенное сопротивление, начиная от самого берега реки Ахелой. Преодолеть это сопротивление он смог только ценой непрерывных атак и больших потерь, на которые царь не рассчитывал. И вот теперь, когда он, наконец, стоял под стенами столицы Этолии, Филипп жаждал мести.

Соединение обеих армий почти у самого Ферма стало возможным, во многом благодаря обходному маневру корпуса Чайки, тут Филипп оказался прав. Как только Агелай узнал, что его затея с перевалами не удалась и Чайка быстро продвигается у него в тылу к безоружной столице, он немедленно отвел назад свои войска и стал готовиться к генеральному сражению. Численность его армии, по данным перебежчиков, была не многим более тринадцати тысяч. Но, это была все еще сила, способная оказать сопротивление. Кроме того, за спиной Агелая находился укрепленный город с высокими стенами, в котором можно было укрыться даже в случае поражения и тогда победу придется отложить до окончания штурма.

Этого штурма, хоть он и мог затянуть все дело, Чайка не боялся. Осадный обоз позволял заняться этим. У Филиппа тоже имелся осадный обоз, вдвое мощнее, чем у Федора, так что город был все равно обречен. Столица Этолийского союза могла лишь надеяться на помощь извне, но откуда могла прийти эта помощь, было трудно представить. Ахейцы, отразив нападение у своих берегов, с переменным успехом дрались на море с этолийским флотом, связав его полностью своими действиями и оттеснив к Навпакту. Узнав о победоносном продвижении царя македонцев вглубь территории Этолии, они даже выслали подкрепление по суше, захватив часть побережья, для участия в окончательном разгроме своих давних противников. Это было целых семьсот гоплитов, расположившихся сейчас между войсками Филиппа и Федора. Стратег Филопемен в этом сражении лично участия не принимал, занятый в морских боях.

Глядя на панцири ахейцев, Федор отчетливо понимал, что они пытались загребать жар чужими руками, стараясь экономить свои силы. Но он также понимал, что за этим «скромным участием в общей победе» могла крыться и другая причина. Стратегам ахейцев сейчас не позавидуешь. После разгрома Этолийского союза, а это можно было считать делом почти решенным, они окажутся между молотом и наковальней. Имея двух таких союзников, как Филипп и Ганнибал, рано или поздно им придется отказаться от своей самостоятельности в пользу одного из них. А это для свободолюбивых эллинов было мучительным выбором. Чайка невольно вспомнил Ликиска, с горсткой солдат атаковавшего его армию. Тот свой выбор уже сделал. Ахейцы в скором времени могли оказаться в таком же положении и вряд ли их стратег этого не понимал.

Оторвав взгляд от ахейцев, Федор перевел его на своих подчиненных, численность которых сейчас не превышала семи с небольшим тысяч. Для «слабого крыла», солдатам которого в македонской тактике отводилась роль мальчиков для битья, нужных лишь для того чтобы принять на себя главный удар противника, это была весьма внушительная цифра. Кроме того, Чайка, после разговора с Филиппом, слегка модернизировал эту тактику, выстроив перед своими пехотинцами полевую артиллерию, которая могла бить этолийцев в упор. А в центре, между собой и ахейцами Филиппа, было решено разместить слонов в боевых доспехах. Всех слонов. И тех, что привел с собой Федор и еще шестнадцать слонов македонской армии, которые поддержат атаку македонской конницы или отразят контратаку этолийских всадников. Несмотря на все старания Филиппа у Агелая еще оставалось около четырехсот всадников, недавно прибывшие к нему в составе ополчения, которое он сумел набрать.

Филипп и Федор регулярно посылали разведчиков в дальние рейды вокруг Ферма, и, хотя город еще не был полностью окружен, были уверены, что в ближайшие дни никаких подкреплений Агелай не дождется.

– А мы чего ждем? – не понимал Федор, который вынужден был согласиться с требованием Филиппа ничего не предпринимать, до тех пор, пока этолийцы не попытаются контратаковать его крыло, – давно бы сам уже напал. Этот Агелай, похоже, надеется отбиться. Даже фалангу по такому случаю выстроил.

Сариссофоры[7]7
  Сариссофоры – воины первых шести шеренг фаланги, вооруженные длинными копьями-сариссами. Длинна сариссы варьировалась от четырех, до 5–6 и даже 7 метров. С такими копьями было трудно нападать. Они использовались преимущественно для того, чтобы прикрыть фалангу от атак конницы ежом из острых копий разного размера.


[Закрыть] Агелая, прикрывшись ежом из длинных копий, давно были готовы к отражению атаки македонцев, но царь все медлил, делая какие-то перестроения и перемещаясь в глубине порядков своей конницы.

Пока царь занимался перестроениями, Федору ничего не оставалось, как заняться разглядыванием шеренг противника, поскольку своих солдат он уже давно выстроил. Справа, там, где находился он сам, огромным прямоугольником, разделенным на хилиархии, стояли почти все имевшиеся морпехи и пехотинцы Кумаха, включая вторую хилиархию, в которой служил Летис. На дальнем краю, Чайка поставил две тысячи кельтов и оставшихся скифов, на тот случай если он задумает отдать приказ обойти противника с фланга. Лучше кельтов для такой атаки и не придумаешь, а почти две сотни скифов были единственной конницей, которой располагал левый фланг Федора. Всех македонцев Демофонта после воссоединения армий царь опять забрал себе. Чайка был не совсем согласен с такой диспозицией, но выполнял условия договора. «Пусть себе командует, – размышлял командир карфагенян, – если он так рвется в бой, то нам работы меньше останется».

Хотя настроение этолийцев было ему совершенно ясно, – они будут биться до конца. Нападение Филиппа они расценили как предательство некогда общих интересов. Ведь некоторые из стран, входивших в созданный недавно Эллинский союз под руководством самого Филиппа, – Акарнания, Беотия, Фокида и Фессалия, – совсем недавно еще платили деньги в казну Этолийского союза. А теперь македонский царь вознамерился и вовсе его уничтожить. Так что грекам из Этолии ничего не оставалось, как биться насмерть за свою свободу.

Перед центральной частью своего строя Чайка выстроил метательные орудия. Раз уж ему было приказано с самого рассвета стоять на месте в ожидании контратаки, Федор принял меры, чтобы можно было обороняться, не сходя с места, но с наибольшим уроном для этолийцев.

Однако и стратег этолийцев Агелай приготовил что-то новое для обороны своих порядков. Чайке не давали покоя какие-то странные, отливавшие металлическим блеском, веревки, натянутые вдоль земли на полуметровой высоте прямо напротив того места, где были сосредоточены слоны. Разведчиков к ним было не подослать, слишком близко от первых шеренг этолийцев, а издалека не рассмотреть, бинокля у Чайки не было. «Что же это такое? – недоумевал Федор, – если бы мы были в двадцать первом веке, я бы рискнул предположить, что это колючая проволока, да только откуда она здесь, да и зачем?».

Поразмыслив над этим ранее не виденным делом и заметив, как легковооруженные пехотинцы во время построения противника горстями разбрасывали у этих странных заграждений какие-то блестевшие на солнце металлические шипы, Федор решил, что Агелай таким образом пытается прикрыть свой центр от атаки слонов. А когда этолийцы на его глазах установили еще штук двадцать «противотанковых ежей», – иначе он не мог называть эти переплетенные между собой куски заостренной и торчащей в разные стороны проволоки, – все сомнения у него отпали. Пехоту такими ежами было не остановить, хотя урон тоже нанести можно, а вот огромным животным, защищенным только на уровне головы и боков панцирем, натянутая проволока своими шипами могла рассечь ноги. Если же слон падал на этом «минном поле», как тут же окрестил его Федор, то мог проколоть или разорвать себе не только ноги, но и все внутренности.

Впрочем, слоны перед битвой были облачены в собственные доспехи, – специальный панцирь из кожи и металлических пластин укрывал теперь все бока, зад и даже почти весь хобот огромного животного. На его массивном лбу был прикреплен удлиненный изогнутый щиток, защищавший лоб слона до самых ушей от прямого удара копьем или камнем. Для глаз оставались специальные отверстия. Бивни были окованы медными кольцами и даже заточены. Ни дать ни взять настоящий античный танк, способный топтать и давить живую силу противника. И все же ноги оставались его самым уязвимым местом. Похоже, на то и был сделан расчет теми хитроумными инженерами, кто додумался изготовить все эти приспособления.

– Ох уж мне эти чертовы греки, – все же с некоторым уважением пробормотал Федор, – чего только не придумают. И как только наши инженеры до этого еще не додумались. Надо будет после битвы рассмотреть поближе все эти шипы.

Он едва успел послать ординарца за инженером из обоза и, указав ему на заграждения, отдать такой приказ, как на правом фланге раздался звук труб. Потом боевой клич и поднялась целая волна криков, прокатившись по всей македонской армии. Приподнявшись в седле, чтобы видеть лучше, Федор заметил движение тяжеловооруженной конницы на правом фланге македонской армии. Обогнув собственную фалангу, царь Филипп, в искусно сделанных доспехах и шлеме с белым плюмажем, сам повел в атаку конницу, лавиной устремившуюся за ним. Его панцирь сверкал в лучах солнца, как зеркало. Да и остальные катафрактарии не уступали царю пышностью своего вооружения. Никаких перестрелок или выпадов со стороны легкой пехоты и пращников, обычно предшествовавших большому сражению, на этот раз не было.

– Ну, наконец-то! – радостно выдохнул Чайка, и, обернувшись к находившемуся подле него Кумаху и нескольким ординарцам, добавил, – началось!

Атака македонской армии была мощной. На правом крыле никаких заграждений, похоже, не было, и фалангу Агелая отделяла от противника только малочисленная конница. Те самые четыреста человек уцелевшие до этого дня. Тем не менее, это тоже были тяжеловооруженные всадники, и они встретили отважно превосходящие силы македонской конницы.

Филипп с ходу врубился в порядки этолийцев, опрокинув несколько первых шеренг, и сражение завязалось. Треск ломаемых о панцири копий вскоре перешел в непрерывный звон мечей. Драка была жестокой, и македонцы наседали по всей длине левого фланга противника, стремясь пробить брешь в глухой обороне, занятой этолийцами. Однако этолийцы первый удар выдержали, и вскоре сражение перешло в схватки между отдельными воинами, более привычные не любившим дисциплину грекам.

– Ты смотри, что творят подданные Филиппа, – проговорил Федор, наблюдая за схваткой, – молодцы, этак мы быстро разберемся с этолийцами.

Его слова относились к отчаянным попыткам сходу прорвать оборону и уничтожить последнюю конницу союза, не считаясь с собственными потерями. Македонцы размахивали мечами направо и налево, срубая головы своих противников, выбивая щиты и отсекая конечности. Кровь брызгала во все стоны. Но и этолийцы оказались не последними бойцами. Умело отбиваясь, они лишили щитов и выбили из седла уже не один десяток македонских солдат. Дрались, правда, только первые шеренги двух конных соединений, что лишало македонцев возможности использовать численное превосходство. Царь это быстро понял, и однажды Федору показалось, что часть его всадников попыталась обойти этолийцев по самому краю вдоль подножия холма. Но этот маневр не прошел, – Чайка так и не понял, почему. С того места, что он занимал на вершине своего холма, этого было не разглядеть за огромной массой коней и тел воинов, схватившихся в ожесточенной битве.

Впрочем, первое конное сражение скоро завершилось. Под не прекращавшимся натиском этолийцы все ближе отодвигались к своей пехоте и, наконец, побежали, показав противнику тыл. Быстро оставив свои позиции, остатки этолийской конницы просочились сквозь открывшиеся проходы в пехотных частях.

А перед пехотинцами неожиданно обнаружились метательные орудия, встретившие македонских всадников волной дротиков и ядер. Этого Филипп явно не ожидал. Волна уничтожающего огня накрыла бойцов, бесславно лишая жизни лучших из лучших. Ядра врезались в толпу обезумевших всадников, отрывая головы, руки и ноги, калеча лошадей, превращая македонцев в кровавое месиво. Дротики, пущенные мощными торсионными механизмами, прошибали насквозь любые доспехи. Наступление забуксовало, испуганные кони метались в разные стороны вдоль строя метательных орудий противника, Филипп терял людей десятками. Его атака, казалось, захлебнулась, а самого предводителя македонцев Чайка уже давно не видел.

– Не убили бы царя, – озадачился Чайка, напряженно вглядываясь в расстроенные ряды лучшей македонской конницы, – тогда, дело может дальше пойти не так гладко.

– Ничего, – ответил ему Кумах, тоже не отрывавший взгляда от этой бойни, – Филипп везучий, он уцелеет.

– Хотелось бы верить, – ответил Федор, поймав себя на странной мысли, что полевые метательные орудия хоть и не очень прицельно бьют, но против атакующей массы крайне эффективны.

Наконец, македонцы справились с первым потрясением, и всадник с белым плюмажем вновь вынырнул из гущи сражения, показавшись своим солдатам.

– Жив, наш Филипп, – обрадовался Чайка, – значит, еще не все потеряно…для македонцев.

Филипп, а это был он, в ярости бросился в атаку на ряды метательных орудий, увлекая за собой воинов. Несмотря на летевшие в него ядра и дротики, царь первым добрался до баллисты и раскроил голову одному из оказавшихся на его пути артиллеристов. А другого этолийца он рубанул мечом уже по спине, которую тот решил показать македонцам.

– При попытке к бегству, – заметил на это Федор, криво усмехнувшись.

Затем Филипп вновь пропал в гуще сражения, его закрыла от взгляда Федора лавина македонских всадников. Добравшись до артиллерии противника, одни македонцы в ярости крушили ее, а другие обрушились на фалангу этолийцев. Но, из этой атаки уже ничего не получилось. Фаланга даже не дрогнула. Одна за другой несколько атак накатывалось на ощетинившуюся длинными копьями фалангу этолийцев, но перед ней лишь росло количество мертвых македонцев. И тогда Филипп принял решение отойти назад. Он вскинул руку с мечом и развернул своих воинов. Конная масса всадников, сверкая доспехами, устремилась за своим царем, пересекла поле и вскоре вновь оказалась на правом фланге, рядом со своими пехотинцами. Сам же Филипп, едва вернувшись к выстроенным войскам, отдал новый приказ.

– Конница этолийцев разбита, артиллерия тоже. Сейчас в дело пойдет и наша фаланга, – решил Федор, сказав это Кумаху, но ошибся.

Вместо этого, он заметил шевеление в центральной части, там, где располагались ахейские «волонтеры» и боевые слоны.

– А вот это зря, – покачал головой Чайка, поправив шлем, – зачем-то они ведь понастроили этих противотанковых укреплений.

Исполинские животные, понукаемые погонщиками с ревом двинулись на этолийцев, которые и не думали атаковать. Конницы у них больше не было, если не считать полсотни всадников, чудом успевших избежать полного уничтожения. Фаланга Агелая, который, то и дело маячил на холме за ней, просто ожидала действий противника. И это было Федру понятно, с такими длинными копьями атаковать было крайне затруднительно, хотя это иногда и случалось. Гораздо легче обороняться. Что этолийцы уже продемонстрировали, отбросив лучшую македонскую конницу.

Глядя за продвижением слонов, шествовавших в шеренгу по десять, Чайка с невольным интересом ждал, что произойдет дальше. Переставляя массивные ноги, они надвигались как раз на центральную часть этолийского построения, где начинались эти странные линии. Он хотел предупредить Филиппа о своих подозрениях, но не успел, – тот начал сражение, а теперь было уже поздно. Да и, честно говоря, Федор не был до конца уверен. За всю историю сражений с использованием слонов, в которых он принял личное участие, Чайка ничего подобного не видел. Возможно, эта защита была придумана здесь, и применялось вообще впервые.

Перед слонами, короткими перебежками действовали пращники и метатели дротиков, которые пытались не столько «раскачать» оборону противника, сколько обеспечить беспрепятственное продвижение ударной силы. Чайка не видел в этом уже особого смысла, но командовал не он. Приходилось пока все глотать. Справа от слонов в бой шли ахейцы. Подняв щиты, они изготовили копья для метания, и вскоре их первая волна обрушилась на фалангу этолийцев. Надо сказать, ахейцы оказались достаточно меткими. На глазах удивленного Федора добрый десяток воинов из фаланги, рухнул на землю замертво, выронив копья. Ахейцы метнули вторую волну, пробив даже несколько брешей в монолитном строю, но вскоре их продвижение замедлилось и, кое-где, вовсе остановилось.

Это случилось сразу после того, как первые ахейские воины раньше слонов ступили на «полосу препятствий». Чайка успел увидеть, как многие из них с криками падали, не получив, казалось, никаких повреждений от противника, словно наступали на что-то. Если проволоку, они еще кое-как переступали, то наталкиваясь на «ежи», от которых во все стороны торчали наточенные прутья, ахейцы были вынуждены размыкать строй и обтекать эти неожиданные препоны, возникшие на ровном месте.

Лучники этолийцев немедленно этим воспользовались. Расставленные по краям фаланги, они начали методичный обстрел раскрывавшихся ахейцев, быстро уложив на месте несколько десятков воинов. Более того, Чайке показалось, что из самой фаланги ведется такой же массированный обстрел. Еще толком не уступив в бой, ахейцы понесли большие потери. Удивленный, откуда там взялись лучники, Чайка пристально обшарил взглядом все войско этолийцев. Приосмотревшись, Федор заметил, что Агелай построил свои порядки не совсем по науке. Огромная фаланга, державшая центр, разделялась как минимум на две, а то и на три составные части, между которыми, при необходимости, возникали мобильные соединения лучников или пращников. А сейчас как раз возникла такая необходимость.

– Да он еще и новатор, этот Агелай, – с неудовольствием пробормотал Федор себе под нос, чуть сжав лошадь ногами, отчего та фыркнула, седлав шаг вперед, – интересно, что он нам еще приготовил?

Между тем, командир ахейцев, поняв, что сейчас ожидает приближавшихся с неспешной грацией слонов, попытался просигнализировать их погонщикам, но едва он вскинул руку и взмахнул ей несколько раз, обернувшись назад, как был убит стрелой в шею. Его солдаты с потерями прорвались сквозь заграждения и попытались атаковать фалангу уже без командира.

Огромные «бронированные» туши слонов, казавшиеся неуязвимыми, прошли половину поля и уже приблизились к заграждениям, отделявшим их относительно тонкой полосой от шеренг противника. Вся македонская армия замерла в предвкушении прекрасного зрелища, – не каждый день доводилось увидеть, как разъяренный слон топчет и рвет на части бивнями вражеских солдат.

Погонщики специальными пиками теперь постарались «разогнать» своих слонов, чтобы те на большой скорости врезались в фалангу, рассекли и уничтожили ее. Но, когда первый слон распорол себе ногу о колючую проволоку, рванул ее, выдернув часть заграждений из земли, запутался и грузно упал на расставленные «ежи», над равниной раздался такой дикий рев, что вздрогнул даже Чайка.

Фалангиты немедленно расступались, и на несчастного слона обрушился град копий. Следующий слон, с разбега наскочивший на заграждения, также повредил себе обе передние конечности и рухнул на колени, сбросив со спины всех воинов и погонщика, прямо на копья фаланги. Он был еще жив, но упал, похоже на рассыпанные шипы, и его рев слился с криками третьего слона, которого постигла та же участь, только метрах в ста правее.

– Если так пойдет дальше, скоро у нас не останется ни одного слона, – констатировал Чайка, – эти чертовы греки придумали неплохую оборону от них.

Один слон, поранившись и увидев окровавленные туши своих собратьев, утыканные копьями, словно подушечка для иголок, впал в бешенство, которое обернулось против своих. Он развернулся, бросился в сторону, раздавил дюжину ахейцев и попавшихся по дороге пращников, протоптав сквозь них настоящую кровавую просеку. А, вырвавшись на простор, направился в сторону македонских порядков, где его вынуждены были умертвить, пока он не перебил половину собственной конницы. Бешенный слон, – это страшно. Чайке приходилось видеть такое пару раз, да еще в армейском лагере, где его бешенство приносило еще больше разрушений. Так что он не осуждал македонцев, убивших своего слона.

Остальным слонам и погонщикам повезло больше. Заметив неладное, они, несмотря на постоянный обстрел огромных животных, заставили их двигаться осторожнее, – слон, животное умное, – и, в конце концов, сразу трем слонам удалось преодолеть полосу с колючей проволокой, «ежами» и рассыпанными шипами относительно невредимыми. Ноги у них были исполосованы, сбоку в доспехах торчало по несколько копий, но они вполне могли драться. Эти слоны, словно желая отомстить, врезались в фалангу, ломая длинные сариссы своей мощной грудью. Одного этолийские фалангиты все же завалили, пробив панцирь и вогнав в подбрюшье несколько пик. Но два других развили успех, доставшийся такой ценой. Они смяли первые шеренги копейщиков и стали в ярости разбрасывать воинов бивнями и топтать всех, кто попадался на пути. В фаланге обнаружилось целых две огромные бреши, сквозь которые туда хлынули ахейцы. За ними до фаланги добрались еще два слона, раскрошив первые ряды.

Увидев, что твориться, Филипп, наконец, осознал, что может потерять всех слонов на одном поле под Фермом, и приказал вернуть оставшихся в лагерь. Пять животных были уже мертвы, успех развивали сейчас четыре выживших слона, а остальные под крики погонщиков, пятились назад. Македонский царь, справедливо рассудив, что конница может также пострадать от этих заграждений, приказал собственной фаланге помочь пехоте ахейцев. Правый фланг, вздрогнул, прикрывшись сариссами, двинулся на врага вниз по склону.

Это неповоротливое, на взгляд Федора, соединение, все же добралось до этолийцев и нанесло удар в их левый фланг, до сих пор прятавшийся за полуразрушенной линией метательных орудий. Других заграждений там не имелось. Битва начал входить в решающую фазу, но до конца было еще далеко.

Наблюдая за тем, что происходило в центре и на правом фланге, – где атаковали слоны, а македонская фаланга сошлась с этолийской, Федор в нетерпении ерзал в седле. Он ждал приказ наступать, которого могло и не последовать вовсе. Однако ему неожиданно повезло. Агелай, чтобы спасти ситуацию, которая начала складываться уже не в его пользу, решил сам нанести удар. И этот удар он нанес на левом фланге объединенной армии своих противников.

Часть его непомерно растянутой фаланги, вдруг отделалась от остальных и двинулась вверх по склону, прикрываясь копьями. Заметив движение, скифы и кельты едва не бросились в наступление, и Чайке стоило больших трудов сдержать их, послав к ним, одного за другим, сразу трех гонцов.

– Пусть сначала говорит артиллерия, – решил он, подзывая Бейду, – а ну, покажи, на что способны твои орудия! Не зря же мы тащили их сюда из самой Италии.

– С радостью, – усмехнулся бородатый ливиец, – сейчас этолийцы узнают, что такое наши машины.

– Переплюнем их? – поинтересовался Федор, указав в ту сторону, где еще не так давно этолийцы расстреливали македонскую конницу.

– Конечно, – махнул рукой Бейда, – я видел, как они бьют. Наши катапульты и баллисты посылают ядра гораздо дальше, хотя здесь стоят и не осадные машины.

Порадовавшись за достижения собственных инженеров, – не все грекам его удивлять, Федор стал ждать залпов собственных орудий. Ждать пришлось не долго. Не успело правое крыло этолийцев миновать половину расстояния, как в них полетели дротики и ядра. Бейда передал артиллеристам приказ Федора Чайки и дальше в дело расчеты включились самостоятельно. Орудия были разбиты на группы, у каждых пяти был один командир, который имел опыт массовых стрельб и воевал, с оглядкой на остальных. Так что стрельба получилась вполне слаженной, едва только командиры начали давать отмашку. Катапульты и баллисты с бешеной скоростью посылали в наступавших ядра и дротики, волну за волной. После первого же залпа по фронту фаланги этолийцы стали падать десяткам, на себе испытав силу торсионных машин.

– Молодцы, – радовался Федор, выжидая момент, чтобы оправить в атаку свой левый фланг, где кельты давно рвались вперед, – пусть поближе подойдут. Надо хорошенько взбодрить противника.

Они успели сделать еще пять залпов, выкосив несколько шеренг наступавших, – среди фалангитов с сариссами появились даже разрывы, заполненные мечниками, – когда две колонны сблизились на такое малое расстояние, что дальше стрелять было бессмысленно. Несмотря на то, что разъяренные лица и длинные копья этолийцев мелькали буквально двух шагах, артиллеристы Карфагена дали еще залп, разорвавший в клочья не меньше двух десятков пехотинцев. И все же масса атакующей фаланги была еще достаточно велика, чтобы уничтожить артиллерию. Федор не стал больше ждать.

– Пехотинцы, вперед! – рявкнул он, перекрывая шум сражения. Тотчас Кумах повторил его приказ зычным голосом, а конные адъютанты разнесли по соседним подразделениям. Сразу четыре хилиархии устремились на врага. Вторая линия солдат, – примерно полторы тысячи морпехов, стратегический резерв на случай прорыва, – осталась на месте.

Бросив взгляд на левый край своих построений Чайка, прежде чем затих его голос, увидел, как кельты устремились в атаку, размахивая боевыми топорами и огромными двуручными мечами. Нордмар, не дождавшись приказа, все же бросился в бой. Скифы последовали за ними, обгоняя бегущих нестройной толпою воинов из долины реки По. Но, Федор не винил их за это. Все произошло вовремя.

Хилиархии африканцев, находившиеся справа, слева и за артиллерией, быстрым шагом двинулись вперед и успели сомкнуться прежде, чем этолийцы растерзали артиллеристов. И все же их мощный удар опрокинул не столь сильную оборону в центре этого строя. Около сотни сариссофоров прорвалось к орудиям и умертвило ударами копий много артиллеристов, а также повредило с десяток баллист, пока пехотинцы не отбросили их назад. Драка вокруг орудий длилась еще некоторое время, поскольку задние шеренги этолийцев наседали, не считаясь с потерями, явно имея приказ прорвать оборону противника и ударить в тыл его основным силам.

На краю левого фланга события развивались еще более стремительно. Достигнув первых фалангитов, кельты, – многие из которых были защищены лишь шкурами или кожаными панцирями, а некоторые вообще не носили доспехов, – умудрились с первого раза пробить строй противника и опрокинуть несколько шеренг копьеносцев. Работая двуручными мечами, они быстро прорубили просеку среди гоплитов. В эту широкую брешь устремились все остальные бойцы, а за ними и скифские всадники, хорошо различимые на фоне этолийской фаланги. Две тысячи кельтов сделали свое дело, остановив наступление на самом краю. Но, так было не везде.

Уклоняясь от пролетавших то и дело стрел, Чайка внимательно осмотрелся.

Бой шел уже повсюду. Удар македонцев в центре, при поддержке слонов, поначалу увенчался успехом. Но, вскоре ахейцы были раздавлены, а слоны перебиты, хотя это и стоило воинам Агелая огромных потерь. Сражение в самом центре позиций почти прекратилось, сейчас бой шел между флангами войск Этолийского союза и Македонско-карфагенского. Македонцы теснили этолийцев на дальнем краю, изрядно «исхудавший» центр которых, вновь стоял недвижимо. А здесь, у Карфагенян, линия фронта изогнулась словно змея.

Центр наступавшей колонны продавливал оборону Чайки. Вскоре молчавшие орудия и часть солдат, сражавшиеся рядом с ними, были замкнуты в кольцо. Этолийцы, обтекая это место, устремились дальше, развивая наступление. Они были уже в паре сотен метров от вершины холма, когда Федор понял, что пора вводить в дело свой стратегический резерв. Иначе его сомнут. Несмотря на то, что у него на этом фланге было даже больше солдат, чем у этолийцев. Уж слишком они хотели победить противника и ненавидели македонцев, а заодно и тех, кто им помогает. Филипп же не спешил на помощь Федору со своей хваленой конницей, наблюдая, чем закончится атака его собственной фаланги. Видимо, на взгляд царя, все шло по плану. Но, Федор не собирался просто так отдавать врагу победу.

Поняв меч, он крикнул:

– Вперед, за Ганибалла!

И этот клич подхватили сотни глоток морпехов, двинувшихся за своим командиром.

– Держи центр! – приказал Чайка Кумаху, проезжая мимо него, – а я помогу кельтам на левом краю. Когда мы разобьем там врага окончательно и прорвемся к нему в тыл, тебе станет легче. Главное, продержись.