Текст книги "И настави меня на путь вечен… Записки приходского священника"

Отбыв определенный ему срок заключения, священник Григорий Кударенко в 1949 году вернулся в Жировицкий Свято-Успенский монастырь. Вскоре отца Григория стали посылать служить по приходам. Священников не хватало, а те, которые могли образовать и укрепить общину, наладить приходскую жизнь, были вообще на вес золота. Кроме того, всячески мешал и препятствовал возрождению и развитию приходской жизни уполномоченный по делам религии. При желании, он мог отнять у священника справку о регистрации, после чего последний был не вправе служить ни в одном храме. Многие священники побаивались этого. И поэтому широкой миссионерской деятельностью не занимались. Но отец Григорий, прошедший ад концлагерей, не боялся уже ничего. Для него слова апостола Павла: «Жизнь для меня – Христос, а смерть – приобретение», – были главным мотивом и смыслом всей жизни. Поэтому и посылали его организовывать и устраивать все новые и новые приходы. И он организовывал и создавал, проповедовал и крестил, не обращая внимания на окрики и угрозы уполномоченного. Дольше всего, целых два года, он служил в Пинске. До последнего времени там были живы люди, почитавшие о. Григория просто за святого.

2 декабря 1954 года отец Григорий был пострижен в монашество с именем Игнатий. До этого он считал себя смиренным послушником и недостойным иноческого звания человеком. Подумайте! 24 года при монастыре, 13 лет в иерейском сане и лишь на 59-ом году жизни принимает постриг, считая, что только теперь созрел и готов принять высокие обеты монашества. В 1959 году иеромонах Игнатий был награжден за свою пастырскую деятельность наперсным крестом, в 1966 году возведен в сан игумена, в 1971 году награжден палицей. По представлению митрополита Филарета (Вахромеева), в 1980 году, ко дню Святой Пасхи, о. Игнатий был награжден Его Святейшеством званием архимандрита.

В монастыре о. Игнатий одно время исполнял послушание конюха, а в 1976 году был назначен благочинным и духовником братии. Со стороны это может показаться странным: заслуженный священник, исповедник – и вдруг в конюхи. Но смирение и полное предание себя на волю Божию отличают настоящих монахов. Ему все равно, где и кем быть, главное, чтобы на то была воля Божия! Только в послушании и смирении она слышится и является. Что конюхом, что благочинным, что духовником – везде искать и творить волю Божию.

В характеристике, данной архимандриту Игнатию монастырским начальством, указано, что он «к исполнению своих пастырских обязанностей относится ревностно и с любовью. Любит исповедовать – поучать. Предан усердно монастырю, честен, не корыстолюбив». Согласно воспоминаниям братии и духовных чад, отец Игнатий был очень любим богомольцами. Своим аскетическим образом жизни, постоянными проповедями и беседами с людьми он привлекал к себе большое внимание верующих, поддерживал, а часто и возжигал огонек веры в сердцах людей. Как мы уже упоминали, православный подвижник совершенно не боялся власть предержащих. Уже после принятия пострига он так же часто выезжал в деревни, служил, отпевал, крестил, чем вызывал гнев и постоянные жалобы старшего инспектора по делам религии А. Пономарева. На местах представители сельсоветов не раз угрожали ему физической расправой. Но что это значило для человека, который в любой момент был готов умереть за дело Христово. По воспоминаниям инокини Георгии, архимандрит Игнатий был единственным из всех священников, кто не боялся открыто служить панихиды на могиле архимандрита Серафима (Кудрявцева). Отец Игнатий очень почитал этого служителя Божия. У них было давнее знакомство. Еще во время скитаний своих в Польше, будущий насельник Жировицкого монастыря попал к о. Серафиму (тогда еще о. Владимиру). Тот долго наставлял его и, наконец, направил в Жировицкий монастырь, говоря, что нигде не найдет он такого успокоения и духовного спасения, как там. При этом о. Серафим предсказал будущую жизнь и судьбу рабу Божию Григорию. Все, что предсказал святой старец, – сбылось.

Архимандрит Игнатий не только сам вел высокую духовную жизнь, но и всячески поощрял к ней своих духовных чад. Будучи искусным творцом Иисусовой молитвы, он стремился привить ее и своим ученикам. Помню, что когда одна духовная дочь о. Игнатия удостоилась видения Фаворского света, старец, внимательно расспросив ее обо всех особенностях духовного явления, пришел в радостное настроение. По его словам и замечаниям было видно, что он глубоко и опытно знаком с благодатными тайнами невидимого мира. Старец с такой любовью относился ко всем людям, что редко кто не открывался навстречу этой любви. Вспоминает архимандрит Глеб (Шульмин): «Это был высокодуховный человек: скромный, уравновешенный, немногословный молитвенник, старец. Добрый, настоящий пастырь. Никогда никого не ругал из числа младшей братии. Еженедельно сослужил братии за Божественной литургией. Вел для народа после богослужебные беседы, за которыми читал и комментировал жития святых или рассказывал поучительные истории, взятые из духовной литературы». В то время, как мы уже упоминали, живое общение с народом крайне не поощрялось со стороны уполномоченного. И дерзающий на это пастырь подвергал себя возможностям различных репрессий со стороны советской власти. Старец Игнатий не обращал на это внимания. В воскресные и праздничные дни он оставался в храме до окончания всех треб. Затем также проводил беседы и на обед (он же и завтрак) приходил уже около 15 часов. Пока в Жировицах существовала семинария, архимандрит проводил беседы и с семинаристами, хотя власти и это запрещали.

Видя духовную жажду людей и недостаток православной литературы, старец как мог и в этом помогал людям. Он сам переписывал в толстые тетради выдержки из святоотеческих творений и из житий святых и раздавал тем, кто в этом нуждался. Вскоре нашелся и верный человек, взявшийся перепечатывать духовную литературу. Это была машинистка Жировицкого сельхозтехникума. Подолгу она оставалась в своем рабочем кабинете, занимаясь порученным ей послушанием, которое грозило, в случае обнаружения, тюремным заключением. У отца Игнатия были и другие помощники. Таким образом, была организована целая сеть «подпольной работы», в которой участвовало много людей, друг друга, в целях конспирации, даже не знавших. Все замыкалось на старце. В случае провала, ему опять грозили лагеря. Но все милостью Божией обошлось.

Часто, чтобы быть вне подозрения у особо «интересующихся лиц», о. Игнатий собирал паломников-богомольцев в «столярку» (так называлась комната, где могли тайно остановиться на ночлег богомольцы) и долго читал, рассказывал им поучительные истории из жизни святых, об истории многострадальной Православной Церкви. У старца была крепкая и горячая вера в Бога и Его Промысл о каждом человеке. Отец Игнатий глубоко верил в расцвет Жировицкой обители, часто называл ее «наша Лавра», «наш духовный курорт» и т. п. Для него не было различий в возрасте. И с малыми детьми, и с учеными мужами, наделенными кипящим, горделивым умом, и с престарелыми бабулями – со всеми он находил свой, особый, язык общения. В результате и малыш понимал, что такое зло и грех и как надо от него беречься; у интеллигента, воображавшего себя чем-то немаловажным, после беседы с батюшкой «открывались глаза», и он видел свою духовную слепоту; а пожилой человек получал от него утешение, умиротворение и благословение на праведную жизнь.

Отличаясь добротой и любовью, старец многочисленные посылки, подарки, деньги раздавал нуждающимся. Когда мог, он разносил их сам, когда болел – передавал через других. Сам он питался исключительно на братской трапезе, не желая делать себе никаких поблажек. Как вспоминает Надежда Игнатчик, о. Игнатий, из-за сложившихся обстоятельств и по ее просьбе, поздно ночью венчал ее с воспитанником семинарии (впоследствии священником). Венчание было тайным потому, что если бы начальство узнало, то Надежду непременно бы уволили с работы.

После Таинства архимандрит подарил новобрачным две иконы и двести рублей денег.

Многие вспоминают, что батюшка занимался отчиткой больных и бесноватых, которые после этого часто получали исцеление. Для этих несчастных одержимых людей старец был последней надеждой. Будучи настоящим воином Христовым, он не боялся вступать в единоборство с нечистой силой, постом и молитвой изгоняя нечистых духов из пришедших на отчитку страдальцев.

Так, в 1957 году привезли сюда восемнадцатилетнюю Александру, страдавшую беснованием. Она во время Литургии, особенно при чтении Евангелия, на Херувимской песне и Евхаристическом каноне сильно кричала и билась в судорогах. К чудотворной иконе ее не могли подтащить даже несколько человек. О причастии не могло быть и речи. Отец Игнатий взялся ей помочь. Зрелище во время отчиток было страшное. Александра вопила, падала, корчилась, грязно ругалась мужским басом. Отчитка длилась около месяца. Постепенно Александре становилось лучше, припадки становились все слабее и слабее. Через некоторое время она уже сама могла подойти к иконе. Наконец, через месяц из нее послышался грубый мужской голос: «Выпусти меня!» Отец Игнатий позволил бесу выйти, и с тех пор Александра стала совершенно здоровой и спокойно причащалась Святых Христовых Таин.

Интересный случай поведала нам и монахиня Екатерина. У нее заболела мать. Нужно было ехать к ней. Она думала, что поездка продлится около месяца, и пошла взять благословение у о. Игнатия на дорогу. Рассказала о причине поездки и оговорила предполагаемую длительность отлучки из монастыря. Старец сказал ей, что отсутствовать она будет ровно десять дней.

Когда монахиня Екатерина приехала домой, ее мать быстро пошла на поправку, и та вскоре вернулась в обитель. Встретив там батюшку, она вспомнила его слова и посчитала количество дней, проведенных вне стен обители, – их оказалось ровно десять.

Дар прозорливости сочетался у батюшки с необыкновенной детской простотой и открытостью. Помню, когда в один из праздничных дней мы были на братской обеденной трапезе, архимандрит Игнатий несколько припоздал. В честь праздника у каждого столового прибора лежали шоколадка и пирожное. После молитвы началась трапеза. Лишние приборы унесли. Вдруг приходит старец, а шоколадки-то рядом с его тарелкой и нет. Он удивленно смотрит вокруг и говорит: «А что, мне не положено?» Отец Борис начинает объяснять ситуацию. Не слушая, старец продолжает: «Если не положено, то так и скажите, а если положено, то дайте». Иеромонах быстро принес старцу положенный гостинец.

Когда я уезжал, старец вышел проводить даже за монастырские ворота. Подарил иконку Жировицкой Божией Матери со своим благословением, написанным на обратной ее стороне. И сказал мне и моему спутнику: «Будьте столпами Православия!» Как бы я хотел, чтобы благословение его сбылось.

Больше старца я не видел. Он умер в возрасте 89 лет. Кончина его была легкой и светлой. По словам очевидцев, на похоронах архимандрита Игнатия было очень много живых цветов. На прощание со старцем собралось множество людей. Пело три хора – братский, слонимский и суринский. До самой могилы гроб несли на руках. Когда через год я побывал на его могиле, там было множество цветов и горела неугасимая лампада. Духовные чада приезжали к нему на могилку и беседовали с ним, как с живым. И старец помогал им. Ибо нет стены, разделяющей живых от мертвых. У Бога все живы. И праведники, будучи в Царстве Небесном, имеют еще большее дерзновение молиться за страждущий люд.

Верой и молитвой

Предисловие

Далеко за Новгородом, в глухой деревне, освободилось место священника. Сам я в то время служил чтецом в церкви села Подгощи, тоже в Новгородчине. Службы проводились только по выходным дням, и я, живя в Ленинграде, бывал в Подгощах наездами.

Когда мне предложили приход в Мародкино, я, недолго думая, отправился в путь посмотреть место. Мне рассказали, что нужно проехать триста километров до небольшого городка, дальше сорок километров на местном автобусе, затем пешком через болото пять километров.

А еще мне рассказали, что в самой деревне, около церкви, живет семейство бандитов. Отец, просидевший пятнадцать лет в тюрьме, два сына, всячески ему подражавшие, и мать-страдалица, имевшая еще одного слабоумного сына.

Они сильно досаждали прежнему, старенькому, одинокому священнику. Иногда били его, грабили, оскорбляли, а он смирялся – плакал и служил. Умирал он, по свидетельству местных прихожан, со следами побоев на теле, нанести которые могли только эти бандиты.

На место умершего батюшки прислали молодого священника, о. Сергия. Но и его начали преследовать. Мать о. Сергия безжалостно избили, а самого священника грозились убить. Иерей подал в суд, одного из бандитов посадили. Тогда воровское семейство открыло настоящую охоту на батюшку. Выход у о. Сергия был один – уехать. Приход оставался без священника.

Первая встреча с Мародкино

До районного городка добрался без приключений. Сложности начались на автобусной станции. Никто не знал, как добраться до Мародкино. Наконец диспетчер сказал, что последний автобус ушел полчаса назад, а следующий будет только в пять утра. Что делать, не знаю. Завтра праздник Покрова Божией Матери, и после этой службы прежний священник навсегда уезжает. А увидеть его надо обязательно. Решаю: доберусь на попутках. У местных таксистов узнал, где начинается дорога в нужную сторону. Доехал до нее на такси, а там стою и голосую. Остановился автобус, провез меня километров пятнадцать, а там… А там пошел пешком – час, второй, третий… Иду и иду, а попуток все нет. Уже начинает смеркаться, идет мокрый снег, вокруг лес и вдалеке – редкие деревеньки.

На четвертом часу ходьбы кончился асфальт и началась грязная грунтовая дорога. Ноги вязли в хлипкой жиже. Наконец наткнулся на группу подростков.

– Как пройти к церкви? – спросил я.

– К церкви?! Ночью?! Через болото?! – удивились они. – Ну вот, пройдешь пять километров, там увидишь автобусную остановку, повернешь за нее и прямо в лес. Но дороги там нет: болото. Раньше, при немцах, была, а потом разбомбили, а свои чинить не стали.

Куда деваться? Надо идти. Уже совсем темно стало, полумесяц едва освещал дорогу, зловеще ухал филин в лесу, выли волки.

«Выручай, Божия Матерь! Ты меня сюда привела, Ты и покрый в Свой праздник!» – сказал я про себя, шагнув на тропинку, ведущую в болото.

«Куда идти? В какую сторону? Как далеко? А глубоко ли болото? Затянет, и не найдут…» – закружилось в моей голове. А тут еще не успел пройти и ста метров, как по пояс провалился в трясину. Вылез, вылил ледяную жижу из сапог, огляделся вокруг. Тропинка исчезла, холодный свет луны слабо освещал запорошенные снегом кочки.

«Пресвятая Богородица! Выручай! Покрой Своим Покровом, выведи на свет Божий!» – вырвалась из сердца горячая молитва. И вдруг тихое и светлое чувство охватило душу. Мир, покой и уверенность, что все будет хорошо, наполнили мое существо. Я встал и пошел, перепрыгивая с кочки на кочку, вперед, в глубь болота.

Где-то через километр появилась тропинка, идти стало легче. Еще километра через два, при выходе из болота – перекресток двух наезженных тракторами дорог. По какой идти? Внутренний голос подсказал: иди, как идешь, по тропинке. И я продолжил свой путь.

Приблизительно через час увидел огоньки домов. Что за деревня? И где же церковь? Постучал в один из домов, вышел заспанный парень и спросил:

– Ты откуда?

– Из города.

– А как сюда пришел?

– Пешком, через болото.

– Ночью? – удивился он.

– Да ты лучше скажи, как в Мародкино к церкви попасть?

– Да вот она, рядом, а батюшка в соседнем доме, сейчас после службы отдыхает.

«Ну, слава Богу! – подумалось мне. – Дошел».

После долгих расспросов: кто да откуда, как сюда добрался, – батюшка открыл мне дверь. Объяснил, что они с матерью сильно боятся бандитов, потому так и осторожничают.

Клавдия

Переночевал я у о. Сергия. Наутро отправились мы в храм служить Литургию.

После службы подходит ко мне женщина лет шестидесяти, внимательно смотрит на меня, а потом и говорит:

– А мне ваша личность знакома!

– Да откуда же ты меня знаешь, милая? – спросил я.

– Во сне видела… Я как узнала, что наш батюшка уезжает, все плакала и Божией Матери молилась: «Пошли нам хоть кого, только чтобы церковь Божия не осиротела!» И вот, на третий день вижу во сне человека, одетого в подрясник, и слышу голос: «Он будет здесь священником». Когда бабы рассказали, что новый батюшка приехал, я им и говорю: «Посмотрю сейчас, тот это или нет». А теперь вижу – это вы. Вас мне Матерь Божия во сне показала…

Да, было над чем подумать…

Чистым христианским душам на их горячие, можно сказать, детские молитвы, часто Господь отвечает прямо, посылая видение для утешения и укрепления в вере.

А у женщины той, по имени Клавдия, была трудная, скорбная, по мирским понятиям, безрадостная крестьянская жизнь. Выросла она в деревне, в многодетной семье. Смолоду вышла замуж, да неудачно. Муж оказался пьющим и в пьяном угаре драчливым. Вырастила шестерых детей, дала им образование, все они покинули мать и живут сейчас в городе. В деревне жить не хотят: боятся каторжного и на сегодняшний день крайне невыгодного крестьянского труда. А сколько труда, сколько забот, сколько слез пролила мать, воспитывая детей! Как и все, работала в колхозе почти бесплатно, за «палочки»… На себя же – поздно вечером и до зари, перед колхозной повинностью. За веру много гонений претерпела. И с бригадиров сняли, и не раз на собраниях разбирали – темноту религиозного невежества просвещали. Но все вынесла. И сохранила огонек христианской веры в своем сердце.

По воскресеньям и праздникам лесными тропинками, снегом заметенными дорогами, иногда по колено в снегу, бегала в церковь на службу.

Добрая, открытая, отзывчивая, но нервная, легко возбудимая. Еще бы, сколько пришлось пережить… А тут еще взрослый сын, любимый, который в Ленинграде шофером работал, прогревал утром в парке автобус, задремал и не проснулся – отравился выхлопными газами. Так двое внучат сиротинушками и остались. Невестка запила, загуляла… И пошла у нее вся жизнь наперекосяк. Клавдия, как могла, помогала и страшно скорбела. Только вера и молитва давали ей силы.

И действительно, что видела эта деревенская женщина в своей нелегкой жизни? Труд, скорби, болезни, голод, холод, войну, оккупацию и опять труд. Ни минуты отдыха, ни минуты покоя. И при всем этом сумела сохранить душевную теплоту и человеческую доброту. Но она – человек, укрепленный православной верой. Господь давал ей терпение, согревал душу Божественной благодатью. Поэтому, пройдя сквозь горнило такой жизни, она не очерствела, не сломалась, не замкнулась, а стала еще глубже, чище, светлее.

Воистину, «многими скорбями подобает войти в Царство Небесное». И для крепко верующего человека все на пользу, все во спасение. Как сказано у Екклезиаста: «Способствует злое благому…»

Но были в деревне и другие люди. Те, которые удалились от веры. Там беспросветно. Мат-перемат, вечные пьянки, драки, воровство. Невольно вспоминаешь и соглашаешься со словами Ф.М. Достоевского: «Русский без Православия – дрянь, а не человек». И замечаешь, что чем ближе деревня к церкви, тем мягче нравы, добрее люди. Чем дальше – тем суровее действительность. Но даже и у, казалось бы, потерявших веру крестьян все равно теплится в глубине души, что он – русский, он – православный, а самое главное – грешный.

Не раз мне доводилось видеть пьяных мужиков, плачущих и крестящихся на церковь. У их детей этого врожденного чувства Православия много меньше. Повытравили в школах, институтах, развратили через телевидение и газеты. Работать, как деды и отцы, уже никто не хочет. Зачем? Новый стал идеал у общества: меньше работы, больше денег и развлечений…

Конечно, крестьянский быт тяжел. Все сам, своими руками. А результат, во многом, – как Бог даст.

Но Господь дает и благословляет, когда не только просишь, но и руки прилагаешь.

Деревня – это свой образ жизни, свой многовековой уклад. Поэтому приехавший в деревню горожанин, на другом укладе и дрожжах воспитанный, крестьянином никогда не станет. Дай Бог, чтобы его дети хотя бы приблизились к этому, если он сам раньше из деревни не сбежит. Да, крестьянство можно восстановить, но только из детей самих крестьян.

Храм Смоленской иконы Божией Матери

Итак, представьте себе, средь болот и лесов, в пяти километрах от проезжей дороги, вдалеке от других деревень с магазином и почтой, стоит трехпрестольный каменный храм.

Построен он был в 1814 году. Тогда пастушки невдалеке от деревни Мародкино и увидели икону Божией Матери, которая стояла в ветвях огромной липы. От образа исходил мягкий, теплый свет. Несказанный трепет и благоговение охватили сердца пастушков, они побежали в деревню и известили народ о чудесной находке. Собрались крестьяне, взяли новоявленную святыню – образ Смоленской Божией Матери, иначе называемый «Одигитрией», («Путеводительницей»). Они перенесли ее в часовню, за одиннадцать километров от этого места.

На утро следующего дня обнаружилось, что иконы в часовне нет. Ее нашли в Мародкино, на том же месте, где и была она найдена. Собрались крестьяне во главе со священником и, отслужив молебен перед святым образом, крестным ходом опять перенесли его в часовню. Дверь тщательно закрыли и даже запечатали. Но тщетно. Икона опять исчезла. Снова вознеслась на дерево, на то же место.

И поняли люди: такова воля Божией Матери, и быть здесь церкви в честь Пресвятой Богородицы и Ее иконы – «Одигитрии».

Собрался народ из окрестных сел, нашли рядом залежи глины, стали кирпичи обжигать и храм Божий ставить. Яйца для состава, которым кирпичи скрепляли, из разных мест возами возили. Так миром церковь и построили. А зимний, теплый придел, это уже после, через полвека появился…

Много чудес и исцелений происходило у этой иконы. Из разных сел и городов специально ради молитвы перед чудотворным образом приезжали. Но после революции не избег и этот храм участи большинства русских церквей. Колокол сбросили, крест низвергли, часть икон увезли в Новгород, а другие – сожгли. Святотатцы, которые крест срывали и иконы жгли, вскоре погибли страшной смертью. Одного трактором раздавило, другого упавшим деревом убило. А те, которые иконы жгли, живьем в баньке сгорели, когда мылись. Видать, пьяные были, угорели и не заметили, как банька занялась.

А куда же, спросите, делась чудотворная икона?

Откуда пришла, туда и ушла…

По свидетельству очевидцев, в 1937 году все иконы из церкви повытаскивали и в грузовик побросали. Одна женщина, еще и ныне здравствующая, замыслила чудотворный образ сохранить и попросила милиционера отдать его, якобы из-за рамки, куда она хочет фотографию мужа, служившего в армии, вставить. «Берите», – сказал милиционер.

«Надо бы мне сразу убежать, – вспоминает она, – а я, дура, стою, держу святыню в руках и смотрю, что же дальше будет…»

А дальше – прибежал председатель сельсовета, ударил женщину по лицу, вырвал у нее икону и с криком: «Да ведь это их самая главная поповская икона!» – бросил чудотворный образ в кузов машины.

В этот момент некоторые из окружавших грузовик людей, человек десять, в основном дети, увидели, как над машиной поднимается светлое облако, и в этом облаке стоит Пресвятая Богородица, держит в руках Свою икону и медленно поднимается к небу. Кто был чист сердцем и светел душою – тот удостоился это видеть!

Икона исчезла. Как ни искали ее в машине и по всему Мародкино, как потом ни обыскивали грузовик в Новгороде, иконы не нашли. Чудотворный образ пришел с Неба и ушел туда, когда стал не нужен людям. Но благословение Божией Матери навсегда осталось на этом месте. Это отразилось и на дальнейшей судьбе церкви. Вначале сделали там МТС, трактора ставили. Затем, когда началась война, советские войска при отходе решили церковь взорвать – чтоб врагу не досталась. Да что там храм, дома все у местных жителей сожгли, больных из хат выносили, детей выгоняли, а жилища сжигали, чтобы немцам хуже было. Не знаю, как от этого немцам, но старики, женщины, дети, проведшие холодную осень и зиму в землянках, вспоминают это былое «геройство» недобрым словом.

Ну так вот, заминировали церковь, приготовились рвануть, да тут противник неожиданно появился, пришлось бежать, оставив храм неразрушенным.

Немцы в церкви конюшню устроили. Но пришло время, и их погнали. Они также под храм не одну сотню килограммов тола заложили, но взорвать не успели – наши войска подошли.

Так и осталась стоять церковь Божия под Покровом Пресвятой Богородицы до сего дня.