Текст книги "И настави меня на путь вечен… Записки приходского священника"

Путь ко священству

Вернувшись из поездки, я твердо решил – буду служить в этой церкви. Трудность дороги, соседи-бандиты, нищета прихода не пугали. По молодости, хотелось подвизаться: нести тяготы, болезни, уединение ради Христа, стяжать непрестанную Иисусову молитву.

Место для этого как нельзя более подходило. Жены и детей тогда у меня еще не было. Мать и отец были относительно здоровы, человек я был физически довольно крепкий, трудностей и опасностей не боялся.

Честно говоря, дома мое решение приняли без воодушевления. Священство, да еще сельское, престижным в обществе не считалось. Когда была моя хиротония, мать со слезами стояла в церкви. Но постепенно смирилась, отошла, а потом даже была рада, что сын – священник. Отец мое решение принял более спокойно и в дальнейшем даже поддерживал меня во многом.

Но далеко не сразу стал я иереем.

Причины этого коренились в моей прошлой жизни. Детство у меня было самое обыкновенное. Семья вообще не религиозная, родители – педагоги, и только в матери теплилась лампадка веры Христовой, столь хранимая в ее крестьянском роду.

Помню, года в три неожиданно решил, что буду диаконом, и стал громко кричать: «Господи, помилуй!» Почему-то в детстве казалось, что диакон – это тот, кто громче всех кричит в церкви. Впрочем, может быть, и многие взрослые сейчас так же думают…

Когда меня в четырехлетием возрасте повели крестить, то благодаря ясельному воспитанию и радио, которое никогда не выключалось дома, я оказался изрядно атеистически подкован и, зайдя в Спасо-Преображенский собор, первым делом завопил: «Бога нет».

В диспут со мною вступила какая-то богомольная старушка. Но я был непреклонен. Так меня тогда и не крестили.

Это событие, волей Божией, врезалось в память, может быть потому, что через 26 лет именно в этом соборе произошла моя диаконская хиротония, и я впервые произнес: «Паки и паки миром Господу помолимся». Где было произнесено отречение, там же было прочитано и первое общественное молитвенное призвание помолиться Богу.

Забегая вперед, скажу, что в иереи я был рукоположен в Никольском кафедральном соборе, по соседству с которым находилось общежитие института имени П.Ф. Лесгафта, где еще в студенческие годы мною была прочитана первая лекция по атеизму. В этой же церкви я начал свою проповедническую деятельность словами о покаянии и вере, о смысле жизни, о ее суетности и пустоте без Бога.

Нет, не бывает случайностей в жизни, особенно у христианина; надо только внимательно присмотреться и вдуматься: что, отчего и как.

В возрасте 14–16 лет меня страшно мучил вопрос о жизни и смерти. Не мог примириться с тем, что умру. Не мог и не хотел. Человека, который бы указал истинный путь, не нашлось, нужной литературы – тоже. Евангелие в то время в Публичной библиотеке находилось в «спецхране» и выдавалось по особому распоряжению и только в целях атеистической работы. Вот как Слова Божия боялись! Зато атеистическая белиберда встречалась на каждом шагу, как теперь сектантская и оккультная литература…

Бывал я и на занятиях по атеизму лекторов общества «Знание», регулярно проводившихся в райкоме партии. Интересный там состав – почти одни старички, желчные, злые, и все не прочь выпить. Моего тогдашнего шефа, преподавателя атеизма в институте, в конце концов за пьянку и выгнали.

Закончил институт, поступил в аспирантуру, отслужил в армии. Начал писать диссертацию. Вот тут-то и появилось время для чтения, поиска…

Сначала заинтересовался различного рода нехристианской мистикой, экстрасенсами, «востоком». Тогда еще мало кто разбирался в экстрасенсах. Понимания, что это «дар» нечистой силы, не было. Думали, что это от Бога, от природы.

Но вот принял Святое Крещение. Крестил меня священник духоносный, прозорливый. При Крещении спросил, не хочу ли я стать священником, посвятить себя Богу.

«Ну что Вы! – ответил я. – У меня другой путь…»

И действительно – писал диссертацию, вышли в свет первые статьи. Дальше – научная степень. Карьера… Все казалось ясным и простым… до Крещения.

После Крещения во мне произошла какая-то удивительная перемена. Сейчас понимаю – это благодать Святаго Духа, которая дает человеку при Крещении ревность по Богу, силу преодолевать себя Христа ради.

Победить себя – как это тяжело!

Первая духовная книга, которая попала в мои руки после крещения, называлась «Добротолюбие» – опыт аскетов-пустынников: жесткие требования к себе, к вере, к жизни.

Читая «Добротолюбие», я понял, что все не так в моей жизни, что все ложь, все устремления, порывы, желания ложны. Я черен от грязи страстей, и нет во мне светлого места.

О, это было очень тяжело! Надо было зачеркнуть всего себя, всю свою собранную за двадцать пять лет жизненную суть, и начать все сначала. И не на чистом месте, а на куче хлама страстей и дурных привычек, которую предстояло расчищать долгие, долгие годы.

Казалось, это невозможно. Так неужели бросить найденный и столь ко многому обязывающий драгоценный жемчуг веры Христовой и зарыться обратно в привычную, теплую грязь повседневной жизни?

Каждого человека в тот или иной момент жизни призывает Господь, Который желает «всем спастись и в разум истины прийти». Но не всякий слышит Его голос, а еще меньше людей готовы последовать за Ним. Идти за Господом – это значит жить по закону своей совести, соблюдать Его заповеди, любить ближнего. Это значит – идти не по проторенному пути житейской морали, личной выгоды, поиска удовольствий, а, преступив через себя, поставить во главу угла непреходящие идеалы Небесного Отечества.

Человек создан по образу Божию и призван к Богоуподоблению, поэтому ничто временное, конечное не может удовлетворить его. Созданный для Бога человек может успокоиться только в Боге, духовно соединившись с Божеством. Но для этого надо очистить свою душу от всего чуждого, ложного, наносного. И в этом нам помогает Благодать Господня, которая, питая наши слабые человеческие силы, подвигает христианина на, казалось бы, невозможные подвиги. Вспомните прп. Серафима Саровского… Тысячу дней и тысячу ночей простоял он на камне с непрестанной молитвой на устах. Вспомните сонмы мучеников, претерпевших жестокие страдания и смерть за веру Христову – все это делала Благодать Божия, соединенная с непреклонною верою святых. «Все могу в укрепляющем меня Господе», – дерзновенно сказал когда-то Апостол, и тысячи святых повторили эти слова своей жизнью. Каждый человек призван к Вечной Жизни, каждый человек призван к святости, но далеко не каждый решается вступить на этот путь, ибо путь в Царство Небесное лежит через Голгофу, для каждого – свою.

Началась долгая и упорная работа над собой.

Демоны не оставляют в покое человека, пытающегося уйти из-под их власти. Особенно если у него был интерес к йоге, востоку, нехристианской мистике. Это – канал, через который нечистые духи проникают в душу своей жертвы.

Я не был йогом в полном смысле этого слова, но тщательно изучал восточную философию и очень гордился своими знаниями. Этого оказалось достаточно.

По ночам около постели начиналась чертовщина. Темное облако зависало надо мной, сжимало мозг, давило на тело, пыталось проникнуть в сонное сознание кошмарными снами, страшными видениями. Иногда во сне будто кто-то душил меня, и не было силы встать или хотя бы перекреститься. Только безмолвный крик души: «Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси!» – стряхивал гибельное оцепенение. Страшное видение не исчезало и при пробуждении. Я вскакивал, читал: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его…» – и видение медленно, как бы нехотя, уходило в стену или потолок.

Почти год продолжались невольные «всенощные бдения»; так родилась горячая молитва, искренняя вера в Бога, незыблемое упование на заступничество Пресвятой Богородицы. Здесь я научился творить Иисусову молитву, пытался твердить ее непрестанно, с утра до вечера. Конечно, это была не сердечная, а чисто внешняя, формальная молитва. Но и она была полезна, так как не давала уму пребывать в пустых и суетных житейских мечтаниях.

Вообще Иисусова молитва – дело очень тонкое. По словам святых отцов – это огонь, пожигающий душевные страсти. Но, с другой стороны, бесы, как разъяренные волки, кружат вокруг человека, творящего Иисусову молитву, и, если он опустит свой духовный меч непрестанного призывания Божественного имени, нечистые духи тут же набрасываются на его душу. Взявшийся за непрестанную молитву уже не может безболезненно оставить ее, поэтому за постоянную Иисусову молитву не должен браться человек с неочищенным сердцем, страстной душой, гордыми мыслями. Нужно начинать с небольшого количества молитв – тридцати, пятидесяти, ста, восходя от силы в силу, и обязательно под руководством опытного наставника. Иначе новоначальный может впасть в прелесть и духовно погибнуть. И виновата в этом будет, конечно же, не молитва, а самонадеянность и гордость. Но это посчастливилось мне узнать много позже, а тогда…

Когда мудрый священник привлек меня к церковному чтению, я начал ощущать в храме еще большую радость, еще большую благодать. Во мне зародилось желание посвятить себя Богу, стать монахом и священником.

Много дали поездки по монастырям. Никогда не забуду посещений Жировицкой обители в бытность там дивного старца – архимандрита Игнатия. Когда он на вечерне читал: «Благослови, душе моя, Господа. Господи Боже мой, возвеличился еси зело, во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом, яко ризою, простираяй небо, яко кожу…», – все плакали. Почему? Через старца Игнатия говорила благодать Божия, и умилялась душа от этого приглушенного старческого чтения. Вся картина сотворения мира вставала перед глазами. И истерзанная страстями душа, соприкасаясь с целительной Божественной силой, узнавала свое покинутое Небесное Отечество и начинала рыдать. Так плачут многие, впервые пришедшие в храм, плачут, не понимая, откуда эти слезы.

После службы архимандрит Игнатий учил свою паству. Какие простые слова, но как глубоко западали они в душу!

Старец благословил нас иконкой и, когда провожал, наказал быть столпами Православия. Мы плакали, расставаясь с ним, за одну неделю он стал нам ближе, чем родной отец.

По окончании аспирантуры меня направили работать преподавателем в институт. Уже давно созрело решение поступить в семинарию, но надо было еще отработать положенные три года. За это время защитил диссертацию на степень кандидата педагогических наук, но, по благословению духовника, отказался от диплома, забрав свою работу из ВАКа, – иначе путь ко священству был бы закрыт навсегда.

В то время диавол сильно ополчился на меня через родных. Как ругали они меня, какие скандалы устраивали! Но принятое решение было твердо и, отработав три года в институте, я подал документы в Семинарию.

Все экзамены я сдал на «отлично», меня брали сразу в третий класс с дальнейшим переводом в Академию. Казалось, вот оно – начало духовного пути.

Но не тут-то было. Грозной стеной между мной и семинарией встал уполномоченный по делам религии Жаренов. Дважды он вычеркивал мою фамилию из списков поступивших, и даже заступничество ныне покойного митрополита Антония ни к чему не привело. Власти оказались и здесь «всех сильней». Это и не удивительно. Прием в семинарию строго контролировался светскими властями. Все абитуриенты-ленинградцы проходили предварительное собеседование с уполномоченным по делам религии. Потом он просматривал еще и список поступивших и неугодных людей вычеркивал без всяких объяснений. «Мы считаем поступление данного человека нецелесообразным», – обычно говорил он. Правда, иногда не гнушался и злобной клеветой церковному начальству на ослушника, как было и в моем случае. Процент поступления грамотных ленинградцев и москвичей в духовную школу строго контролировался. Не нужны были государству «шибко умные» священники.

Итак, в Семинарию меня не приняли. Пошел искать места в кочегарке, но там тоже не брали – из-за диплома. А время шло, меня вполне могли привлечь за тунеядство… Наконец, с большим трудом, после долгих молитв Богородице, устроился я в захудалую кочегарку. Через полгода стал также служить и чтецом в деревенской церкви Новгородской области.

А на прежней работе провели экстренное партсобрание. Меня объявили сумасшедшим, а директору объявили строгий выговор за плохое атеистическое воспитание молодежи.

Отца вызывал секретарь парторганизации института и требовал следить и докладывать о каждом шаге «блудного» сына. Но отец ответил, что хотя и партийный он, а все же иудой не был и не будет. Отцу предложили сняться с партучета в ВУЗе.

Ну, да Бог с ними. Дело прошлое.

На следующий год, уже будучи кочегаром и по совместительству чтецом, опять поступал я в Семинарию. Но опять уполномоченный вышел победителем. Протоиерей Николай, бывший тогда ректором, сказал, что пробовать поступать еще раз не стоит, ибо фамилия моя включена в «черные списки» навеки.

Ленинградским митрополитом в то время был владыка Алексий, ныне Патриарх Московский и всея Руси. К нему-то и обратился я со своей бедой. Владыка вошел в мое положение. Действовал он медленно и крайне осторожно, но своего всегда добивался.

Так, вначале была назначена моя хиротония во диаконы в Новгороде, но когда я приехал на службу для рукоположения, оно не состоялось. Сказались очередные козни уполномоченного. Но через несколько месяцев (в церковной хронике служений митрополита об этом даже не упоминалось) был я рукоположен во диаконы, а через двенадцать дней – во священники. Сразу после этого направили меня для служения на приход.

Первая служба на приходе. Пожар

Сразу после Нового года, взяв четверых своих друзей, отправился я на свой первый приход. Стоял сильный мороз, температура за городом была около сорока пяти градусов. Но согревала вера и радость наступающего праздника Рождества Христова. Тяжел был заснеженный путь до храма, тяжелы рюкзаки, набитые вещами и провизией, но велика и радость первой встречи с церковью.

Рождественская служба прошла хорошо, немногочисленные прихожане встретили меня очень благодушно. Казалось, ничто не предвещает грозы.

Но через два дня после Рождества, во время воскресного всенощного бдения, случилось неожиданное.

После Великого славословия, как бы внутри себя, я услышал голос: «Дом твой сгорит, но ты не переживай. Построишь себе другой, еще лучше». Посмотрел я в окно алтаря, но ничего, кроме красивых ледяных узоров на стекле, не увидел и продолжил чтение мирной ектении. Вдруг церковная дверь с шумом отворилась, и в храм вбежала старушка с криком: «Батюшка, горишь!»

Все мы выскочили наружу. Церковный дом, стоявший против храма, полыхал как факел. Бросились к дому, открыли дверь, оттуда, обжигая жарким дыханием, вырвался яркий язык пламени. Взломали одно из окон, но и оттуда, яростно треща, огонь протягивал к нам свои дымные руки.

Оставалось одно – отойти подальше от пожара и смотреть, как догорает наше недолговременное пристанище вместе с вещами, документами, деньгами.

Потом внутри дома раздался мощный взрыв – это газовый баллон не выдержал атаки огня, крышу дома приподняло и опустило на останки пожарища.

«Хорошо, что никто из нас не сумел войти в дом, – подумалось мне, – иначе…»

Оставив дом догорать, мы вернулись в церковь и закончили вечернюю службу. Переночевал я у местной старушки, утром отслужил Литургию и благодарственный молебен Богу. Слава Богу за все, слава Богу, что остались живы и невредимы.

Так все мои вещи сгорели, и я остался в одной рясе, без шапки и пальто; вставал вопрос: в чем ехать домой по такому морозу? Помогли местные жители. Правда, в дареном пальто я изрядно смахивал на «бомжа», ну да это дело житейское.

Кое-как прошли с друзьями пять километров по снегу до большака, где проходил автобус. Дул ветер, и было ужасно холодно. Автобус запаздывал. По очереди бегали греться в домик у дороги к жившему там прихожанину. Промерзли насмерть, автобус в тот день так и не пришел. Не было его и наутро. Изрядно обмороженные, но не павшие духом, мы дождались автобуса только к полудню. Оказалось, что из-за мороза движение транспорта на сутки было остановлено.

Пожарные, как я узнал позже, приехали на третий день после пожара. Никого не найдя, походили по пепелищу да и уехали, наказав, чтобы священник обязательно заехал в райцентр. Причину пожара они не установили. Но от местных жителей я точно знал, что меня подожгли. Это сделало семейство бандитов, про которое я уже рассказывал. Ну, а пожарные решили, что дом сгорел из-за неисправности печей, и на всякий случай оштрафовали меня на десятку. Правда, взамен подарили звонок-ревун для церкви.

В то время и началась эпопея со строительством нового дома. Денег у прихода не было, епархия помогала только на словах. Крутись, как хочешь.

Но Господь дал силы. Родственники помогли, знакомые… Сам план дома составлял, сам пенобетон из Эстонии возил, сам фундамент закладывал и стены клал. Самоотверженно помогали местные старушки: и камни для фундамента собирали, и цемент ведрами носили. Построили дом. А сколько материала на себе, в рюкзаке, через болото переносил…

Однажды вез на тракторных санях пенобетон, сидел сверху на этой груде, сани развалились, и весь материал вместе со мной в болоте оказался. Но, милостью Божией, одними ссадинами отделался.

Но кончилась, кончилась и эта строительная напасть, можно, казалось, и пожить спокойно – не тут-то было…

Болезнь матери

У мамы последние годы сильно болело сердце, а тут еще и инсульт. Вот и приходилось мне каждую неделю в городе бывать. Автобус междугородный, автобус местный, и пешком по болоту. Двенадцать часов дорога занимала.

Мать лежала парализованная, не шевелится, не разговаривает – до слез жалко. Много я за нее молился, просил у Господа. Очень хотелось, чтобы всегда она была рядом.

И услышал Господь мои молитвы. Произошло маленькое чудо. Одна монахиня, духовная дочь святого праведного отца нашего Иоанна Кронштадтского, дала мне рукавицу, которую носил этот угодник Божий.

Я отслужил водосвятный молебен батюшке Иоанну Кронштадтскому, окунул в святую воду рукавицу, окропил и омыл мать этой водой. Затем надел ей святыню на руку – и… пальцы на руке больной пришли в движение. Врач, придя к больной, не поверила своим глазам – парализованная сидела. Узнав историю исцеления, доктор попросила у меня рукавицу. Но ведь дело тут не только в рукавице…

Постепенно мать поправилась, снова стала ходить и разговаривать. Правда, речь у нее была уже не та, и писать она не могла. Но все понимала ясно. И еще целых три года летом жила у меня на приходе…

Велика сила церковных Таинств. Не раз я видел, как почти умирающие люди после исповеди, соборования и причастия вставали на ноги.

Недавно причащал я маленькую девочку в больнице. Она была очень печальной, врачи заставляли ее лежать, боялись за слабое сердце ребенка. Девочка была крещеной, но никогда в жизни не причащалась. Родители крещены не были. Все они перепробовали: и лекарства, и бабок, и йогу. Толку не было. Оставалась одна надежда на Бога. И Бог не оставил. Девочка после причастия быстро пошла на поправку, вернулась домой и стала здоровым ребенком. Ее мать после этого чуда крестилась и начала ходить в церковь.

В другой раз меня пригласили крестить младенца, у которого была пупочная грыжа. Родители обратились к бабке, но та отказалась лечить, пока ребенок не будет крещен. Во время Таинства я помолился Господу, помазал пупок святым миром, и на глазах изумленных родителей грыжа стала уходить внутрь и полностью исчезла. Нужда в знахарке пропала.

Бывало, что и бесы сильно выли и кричали в детях при святом крещении, но потом выходили. Помню, как-то раз крестил я у себя на приходе отца и двух его сыновей. Так вот, старший, здоровенный парень лет шестнадцати, при чтении заклинательных молитв страшно побледнел и грохнулся в обморок. Родители хотели его унести, но я настоял и продолжил таинство. К концу крещения парень полностью пришел в себя и выглядел совершенно здоровым. В другом случае маленькая девочка, лет двух, также во время чтения заклинательных молитв вдруг дико захохотала, рванула капроновую нить бус на шее матери, бусинки запрыгали по полу, кровь выступила на шее женщины, ребенок же продолжал неистовствовать. К концу Таинства девочка затихла. Никто не смог бы и предположить, что в этом милом, улыбающемся создании только что скрывалась яростная злобная сила.

Иногда бес даже разговаривал через дитя. Помню, крестил одного мальчика лет двух. Он кричал, ругался плохими словами, вырывался из рук. Когда все же удалось окунуть его в купель, он выскочил оттуда с криком: «Не согласен, не согласен, не считается!»

Очень часто дети болеют и становятся одержимыми за грехи родителей, поэтому исцеление ребенка иногда напрямую зависит от покаяния и изменения образа жизни родителей.