Текст книги "По краю"

Ольга, внимая его голосу, увлекаемая им все дальше и дальше, услышала вдруг, что, отставая от Брига на полслова, кто-то вкрадчиво повторяет за ним.

*На этой поляне живут феи и танцуют розовые фламинго, и детство глядится в водопад счастливого смеха, и вместо тропинок на ней полоски радуги и ноги наши испачканы ими, ведь они покрыты разноцветной пыльцой и мыльными шариками, над земляничной поляной летает счастье…

Ольга вдруг поняла, что она танцует вальс, она летела и кружилась в такт словам Брига, которые повторяло непонятное эхо, она счастливо смеялась, запрокинув голову, но Брига уже почти не было слышно, его голос удалялся все дальше и дальше, уходил от нее, оставляя ее наедине со своим эхом, а оно все говорило и говорило:

*Здесь звезды играют друг с другом в прятки и русалки вплетают ветер в косы солнечного дождя…и прекрасней этой поляны ты не найдешь ничего, каждый, кто попадает сюда, остается здесь навсегда… и фонтаны радости рассыпаются над вами искрами фейерверка и песни порхают с цветка на цветок…И ЗЛОБНЫЕ ДУХИ РЕАЛЬНОСТИ КРУЖАТ НАД КРЕСТАМИ ВАШИМИ!!!!

Вдруг заорало эхо. Ольга открыла глаза и увидела себя в объятиях тьмы. Просто тьмы, укрытой плащом с капюшоном. Это было настолько странное зрелище, что Ольга отпрянула, закричала. Плащ отшвырнул ее от себя. Вокруг была сплошная темень; никого и ничего. Пустота. Ольге казалось, что плащ висит на каком-то ирреальной невидимке.

* Ты растворишься.

Шелестел плащ.

*Смотри вокруг…

И окружающая темень зашевелилась. В ней Ольге стали угадываться существа, которые поселяются под кроватями и в шкафах маленьких детей, когда в комнате выключают свет.

* Скоро минутная стрелка пойдет против часовой…

Шелестела тьма вокруг…

* И все вы пойдете туда, назад, где звезды черны, где на кострах сжигают детей, где над плоской землею встает глупый диск солнца и слепая луна улыбается, вырезая из плоти шеренги одинаковых человечков, и они идут, чеканя шаг, одинаково мысля, одинаково мыссссссля, одинаково мысссссссссссссля, одинаково мысссссссссссссссссссссссссссля…

Существа во тьме все повторяли и повторяли это слово, шипели его на разные лады, и оно давило, давило на Ольгу, прижимало ее к земле, втаптывало во тьму, она старалась сопротивляться, но существа были сильнее ее…

*Мысссссссссссссссссссля…

*Мысссссссссссссссссссля…

*Мысссссссссссссссссссля…

Это слово, этот ужасный шепот заполнил ее голову, начал просачиваться сквозь поры потом, расползся по вселенной. Когда он стал уже больше вселенной, Плащ сказал тихо, но он перекрыл своим голосом это ужасное слово, шепнул-крикнул:

* ХОЧЕШЬ К НИМ?!

И Ольга упала. Она рухнула в наступившей тишине, как подкошенная, зажмурив глаза, ожидая расправы над собой и мелко-мелко дрожа всем телом…

Плащ наклонился и погладил ее по растрепавшимся рыжим волосам…

– Привет, мамуль! – щебетнула Лада. – А папа уже уехал?

– Давно уже.

Их папа работал бизнесменом, у него была сеть магазинов, торгующих всякой всячиной и парочка крупных универмагов. Отца никогда не было дома, зато семья процветала.

– Скажи-ка мне, разлюбезная дочь моя, – произнесла красивая, ухоженная мама, накладывая на лицо питательную маску, – с кем это я вчера видела тебя на улице? Что за оборванец?

– Оборванец? – удивилась красивая, ухоженная дочка, – а, да… да так, знакомый.

– Ты со всеми своими знакомыми за руки держишься?

– Ма, прошу тебя, не начинай! Это же несерьезно!

– Надеюсь.

Оборванцем мама обозвала Брига. Он вчера как раз уходил в очередной «стоп» и одет был соответствующе: видавшие виды кроссовки, драные джинсы, немыслимая футболка и косуха вдобавок.

Они даже познакомились не как другие – нормальные – люди. Была якутская слякотная весна, город порой напоминал Венецию. Лада пробиралась к своему подъезду, стараясь не испачкать своих дорогих французских туфелек, осторожно и медленно ступала по узеньким реечкам, переброшенным через лужу. Позади нее шел парень. Он явно торопился, нервничал, что идущая впереди девушка передвигается со скоростью тормозящей черепахи, а другого пути пересечь двор не наблюдается. Наконец, видимо, истощив до предела терпение, он подхватил на руки медлительную незнакомку и побежал по рейкам. Он почти пересек лужу, лишь на последнем шаге поскользнулся и со всего размаха рухнул в грязь. С Ладой на руках.

Лада в растерянности уставилась на свой новенький костюмчик от Кардена, забрызганный грязью.

– Девушка, можно с вами познакомиться? – ляпнул Бриг первое, что пришло ему в голову.

– Лада, – пробормотала та в шоке.

Почему она стала с ним встречаться, она не знала и сама. Точнее знала, но никак не могла объяснить подружкам, таким же благополучным, как она. Это была не любовь с первого взгляда, нет, скорее интерес, как к чему-то диковинному. Бриг был настолько не похож на ее знакомых мальчиков – вальяжных, заумно рассуждающих о своем благополучном обеспеченном будущем, курящих дорогие сигареты, что она просто не знала, чего от него ждать в следующий раз. Он всегда говорил то, что думает, но выражал свои мысли либо очень меткой, резкой и ехидной фразочкой, либо туманным высказыванием с подтекстом на три километра вглубь. Он играл на гитаре и пел какие-то непонятные, наполненные наркоманской философией песни, он шутил с грустным выражением лица, он непринужденно разыгрывал окружающих, потешаясь, оставляя их в дураках, он был настолько волен и независим, что Лада порой даже терялась рядом с ним. Бывало, на него находило безудержное, необузданное веселье, он по-детски хохотал и дурачился, порой изображая ее надутых, как индюки, друзей и манерных подружек. А бывало и так, что он становился молчалив и задумчив, уходил в свои мысли и, кажется, не видел никого вокруг. Вот и вчера, когда их, скорее всего, увидела ее мама, на него напал такой же настрой. Они долго просто шли по городу, молча и медленно. Ладу это даже начало угнетать. Бриг же думал о чем-то своем. И когда они добрели до Ладиного подъезда, он вдруг остановился и спросил какую-то невероятную глупость, спросил так, словно важнее ее ответа для него не было ничего:

– Лада, ты слышишь стук моего сердца?

– Еще не хватало! – ответила она, – я свое слышу. Ну ладно, арривидерчи!

– Где моя деточка, где моя лапочка? – мама ползала по квартире, заглядывая под шкафы и диваны. – Опять ребенка запугал, паразит, вот, теперь спряталась и не вылазит! – прикрикнула она на сына и снова начала, сюсюкая, ползать по квартире. Дон натягивал кроссовки и с раздражением наблюдал за процессом поисков.

– Где моя девочка, где моя сладкая? Почему маму не встречает? Во-от ты где! – и мама выволокла из-под дивана кошку. – Ты ее кормил?

– Кормил, кормил, – буркнул Дон.

– Чем?

– Сосисками… Ма, я на дополнительные занятия пошел.

– Опять на крышу собрался?!

– С чего ты взяла?

– Ты, сопляк, еще спорить со мной будешь? Посмотрите на него, дополнительными занятиями он занимается! Хорошо, мне баба Клава сказала, что в магазине тебя видела, как ты портвейн покупал!

– Вот карга старая, а еще улыбалась! – пробурчал Дон. Как назло, шнурок на кроссовке запутался.

– Что ты матери перечишь?! Спасибо ей сказать должен, она тебе жизнь спасла! Если она мне сейчас не сказала бы, что ты пить собрался, то ты бы спился! Университет бросил бы, пошел бичевать, всю жизнь с этими по крышам околачивался и сдох бы под забором!

– Задолбала уже… – буркнул Дон, справившись, наконец, с непослушным шнурком и выскакивая из квартиры. Несмотря на его почтенный двадцатитрехлетний возраст, мама позволяла себе орать на него, воспитывать, сажать под домашний арест… Да что там, он даже погулять отпрашивался и должен был быть дома не позже одиннадцати! Последнее правило им неукоснительно нарушалось, поскольку его вольная натура не выдерживала таких издевательств над собой. При этом он откровенно не понимал, что его матери от него лично нужно. Больше всего она любила свою кошку, на сыне и муже лишь срывала злость, накопленную за день на нелегкой работе завуча. Что и говорить, что они оба ее тихо ненавидели. Ну ладно, ну был за ним один косяк, так-то елки-палки сколько лет назад! Спасибо маменьке, вытащила тогда из ментовки… Но при чем тут девчонки, спрашивается, с которыми она ему встречаться ну никак не дает? То вроде улыбается, добренькая, привечает, как может, и чаем напоит, и конфеток предложит, и поговорит вроде с девчонкой нормально… А стоит той за порог, начинается: и волосы-де у ней неухоженные, и ногти страшные, и манеры чудовищные… Он ее маневры просекает, конечно, с ходу, но вода-то и камень точит. Вроде потом замечаешь, что и правда манеры и ногти какие-то не такие…

А что мамаша с Иркой отчебучила! И где только адрес взяла? Явилась к той среди ночи его искать. Спалила по-черному. Он тогда как раз у Чп завис, бухали там. Ирка думала, что он как паинька дома, а мамашу он вообще не посчитал нужным как-то в известность поставить.

Ну, принеслась маменька, как ведьма на помеле, к Ирке, едва двери не выломала. Иришка ей, конечно, открыла – проще разъяренная фурия в квартире, чем двери переустанавливать. И мамаша понеслась шкафы переворачивать, под кровать заглядывать в поисках его, сыночка ненаглядного. Ирка терпела-терпела, а потом, зевая, сообщила, что Сереженьку она убила, расчленила, изнасиловала и по кусочкам спустила в канализацию.

Ему об этом эпизоде рассказали обе: Ирка хохоча, а мамаша плюясь ядом. По Иркиной версии выходило, что мама побежала заглядывать в унитаз с воплями «Милиция!» и почему-то «Ограбили!». А по маминой – что она надрала уши этой юной хамке. Судя по Иркиным вполне нетронутым ушам, последняя версия не выдерживала критики.

Жалко, что вышло так по-идиотски. Клевая девчонка Ирка, да ведь мамашка такой ненавистью к ней воспылала, что страшно вспомнить. От греха подальше, Дон сам предложил разбежаться. И она, похоже, не особо огорчась, согласилась…

Кстати, о девках. Эта новенькая, Ольгина подружка, Катя – ничего вроде. Глаза огромные, губы бантиком… Чем-то на Микки Мауса смахивает. Глядит доверчиво, краснеет ушами. Втюрилась что ли? Тихонькая, черт ее разберет. Интересно, сама ему об этом расскажет, или так и будет глазенки в сторону отводить, его взгляд перехватывая?

А Бригу было хорошо. Он любил дорогу. Он шагал по ставшей уже привычной за годы трассе, в ушах были хоботки наушников, сверху чуть накрапывал дождь, под ноги послушно ложились километры. Порой мимо проезжал какой-нибудь дальнобойщик, и тогда Бриг поднимал руку. Кто-то проезжал мимо, иногда его «подбирали», и тогда километры уже не ложились под ноги, а бежали под колеса.

Ему было хорошо так жить – никому ничем не обязан, а вокруг – просто свобода. Можно просто идти, слушать любимый «Крематорий» и думать о чем-то своем.

За годы автостопа он взял за правило одну вещь: никто и никогда не подбирает на дороге путника из чистого альтруизма. Подбирают потому что, одному ехать скучно. Поэтому необходимо иметь подвешенный язык. Говорить можно о чем угодно – о погоде, о рыбалке, ругать правительство, травить анекдоты. Бриг всегда держал в запасе несколько свеженьких. Они здорово выручали – эти свеженькие, если надо было разрядить атмосферу или просто поддержать разговор.

В этот раз обратная дорога из Нерюнгри до Якутска несколько затянулась: вот уже второй день он мотал километры пешком, машин на дороге было раз-два и обчелся, да и те не хотели его подбирать. Рюкзак, наполненный тем, зачем он, собственно, и ездил в Нерюнгри, уже начал оттягивать плечи. Да и мысли в голову полезли дурные. Он всегда, сколько себя помнит, старался не задумываться ни о каких отношениях. Есть они – и хорошо, нету – ну и ладно. И девчонок он бросал как-то так, походя, не задевая сердце даже по краешку. Но Лада – капризная, избалованная Лада – с нею все почему-то было иначе. Уж очень его уязвил ее ответ на его «Слышишь ли ты мое сердце?». Так уязвил, что он даже удивился этому новому для себя чувству – обиды на девушку. Вот еще, глупости! Это же все равно, что на кошку обижаться – погладишь – замурлычет, пнешь – поцарапает.

Сзади по гравию зашуршали шины. Бриг обернулся. Рядом притормозила иномарка и из окошка водителя высунулась девушка:

– Эй, красавчик, хочешь, подвезу?

– Ты всегда подбираешь на дороге незнакомцев? – поинтересовался Бриг. Они ехали уже несколько часов, разговор давно выбился из накатанной Бригом колеи о погоде и прочих жизненных мелочах; он уже балансировал на грани флирта.

– Всегда, – засмеялась она, – если они молодые и красивые!

– Странное у тебя понятие о красоте, – заметил Бриг, представив себя со стороны – чумазого, пропотевшего, покрытого дорожной пылью с головы до ног. – Если тебе по вкусу потасканные панки, это твоя личная половая трагедия… – Не боишься, что я маньяк какой-нибудь?

– Не-ет… – лукаво протянула она, – я сама маньячка! Езжу вот, по дорогам Якутии, подбираю на трассе молодых и симпатичных автостопщиков, завожу их поглубже в лес, и там… съедаю! – Для наглядности она щелкнула белыми маленькими зубками. – Так что кто кого переманьячит…

– Руле-ез! – вскинул он брови, – а от меня еще ни одна не уползала. Я же с собой всегда дрель ношу. Поймаю вот так девчонку, очарую, в доверие вотрусь и… как задрелю до полусмерти!

– Фу, как пошло! – засмеялась собеседница.

– Это ты пошлая, а я о ремонте говорил, – отпарировал Бриг, – я же мастер укладки и полировки… а также спец по вбиванию гвоздей и ввинчиванию болтов в подходящие отверстия.

Девушка съехала с дороги на обочину и остановила машину.

– Чем докажешь?! – с полушутливым вызовом спросила она. Тут бы Бригу отшутиться, да поехали бы дальше, на крайний случай выйти из машины, да топать пешкодралом, но нет ведь, девчонка симпатичная, натура его, так ее, нехорошая, не устояла… Он поцеловал ее полуоткрытые губы и отстранился, на долю секунды усомнившись: а так ли он понял вызов симпатичной «водилы»?…

– Меня Варя зовут… – прошептала она и прильнула к нему.

К переправе они добрались лишь поздно вечером, как говорится, усталые, но довольные. Перекусили в маленькой уютной кафешке на берегу и отправились пускать по воде «блинчики» в ожидании того, что паром наполнится пассажирами. Всякий раз, как у нее получалось больше «блинчиков», чем у Брига, Варя прыгала на месте и хлопала, торжествуя, в ладоши. Бриг смотрел на нее и молча удивлялся: эта молодая совсем, смешливая, хорошенькая девчонка, как она рассказала ему по дороге, старше его лет на восемь и работает преподавателем в каком-то вузе. Вела же она себя так, словно ей было лет пятнадцать, да и выглядела соответственно. «Видел бы ты меня в универе, когда я лекцию веду!» – расхохоталась она, услышав его соображения по этому поводу. – «Расслабься и получай удовольствие от происходящего!»

Они получали удовольствие от происходящего часов до трех ночи, до той поры, пока не оказались, наконец, в Якутске.

– Благодарю тебя, моя очаровательная маньячка, за столь реактивную доставку… – начал было раскланиваться Бриг.

– Куда это ты направился, мой милый маньяк? – сдвинула бровки Варя. – А как же получать удовольствие?

– То есть?

– Ну куда ты собрался на ночь глядя? – объяснила она ему, словно неразумному ребенку. – Поехали ко мне!

А под утро, когда они прервались ненадолго, она, закурив, произнесла:

– Бриг, у меня так страшно бьется сердце… Ты не слышишь?

И он, вспомнив вдруг Ладу, помутнел и начал собираться. Он ушел, не слушая уговоров, ничего не объясняя. Он шел по городу, не глядя, куда идет, а в ушах у него звучала лишь одна фраза: «Лада, ты слышишь, как бьется мое сердце?». Лада, ты слышишь?… Ты слышишь, Лада?! Лада!!!

Он зашел в первый попавшийся подъезд, и вдруг обнаружил, что это подъезд корпуса номер семнадцать, того, где обычно собирался народ. Бриг поднялся на крышу, не осознавая, зачем – не было у него желания видеть кого-то, а ведь все-таки поднялся.

На крыше горел костер; разводили его на листе жести, поэтому пожара никто не боялся. У костра сидели трое: Джеки, Чп и Ган. Бриг подошел к костру.

– Бриг! – радостно вскинулась Джеки.

– Здорово! – обрадовались пацаны.

– Будете? – проговорил Бриг вместо приветствия, доставая лист фольги. Конечно, отказа он не услышал.

Джеки, вдыхая уже такой знакомый, такой завораживающий запах, вспоминала поле в росе. Она настолько ушла в себя, что уже не замечала ничего вокруг, как, впрочем, и все остальные. Отсутствие Брига она тоже заметила не сразу; никто больше не обратил на это внимания. Она встала и побрела по такой внезапной ставшей неохватной в темноте крыше на поиски Брига.

Он сидел на дальнем краю крыши, там, где было меньше всего света, свесив с края ноги. Ему было плохо. Ему не хватало воздуха. Он, нагнувшись, тихо хрипел, пытаясь вздохнуть, и не мог.

– Бриг! – крикнула Джеки, и этот крик словно дал ему какой-то толчок, он судорожно, тяжело вздохнул…

– Бриг… – с облегчением произнесла Джеки, садясь рядом. Заметила его бледное лицо, лоб, покрытый испариной, тяжелое, прерывистое дыхание. Тронула за плечо:

– Бриг!.. С тобой все в порядке?

Он помолчал. Медленно повернулся к ней.

– Знаешь, Джеки… Я не спал всю ночь, потому что забыл, как дышать. Я не спал и думал: что же нам всем вместе сделать, чтобы быть всем вместе?..

– А сейчас ты помнишь, как дышать?

Словно не услышав ее вопроса, Бриг медленно заговорил:

– Жила-была одна ма-аленькая собачка… – он замолчал, не отрывая от собеседницы взгляда. И когда Джеки уже решила, что он уснул или впал в летаргию, Бриг продолжил, – и была она такая маленькая, что у нее развился комплекс. Ей было так одиноко, что даже не с кем поговорить. И тогда она решила поговорить со своим одиночеством… Оно ей кое-что сказало, – Бриг снова умолк. Джеки слушала его, не понимая, к чему он клонит. Бриг словно гипнотизировал ее своим голосом. – Тогда маленькая собачка выпила и покурила. Ей стало весело, и она решила поговорить с этим весело. Оно ей тоже кое-что сказало. И тогда она попробовала святой травы.

Бриг закрыл глаза, снова помолчал.

– И тогда ей стало интересно…

Когда Бриг открыл глаза, он не увидел Джеки, он не увидел бескрайнего неба над головой и пропасти под ногами. Он увидел длинную и низкую серую комнату. Мебель, беспорядочно расставленная, нагроможденная и даже просто сваленная в кучи, была покрыта серыми чехлами, на каждом из которых собрался слой пыли толщиной в палец. Бриг побрел по комнате, разыскивая выход. Дверь нашлась в самом потаенном, дальнем и темном углу комнаты. Чтобы добраться до нее, Бригу пришлось преодолеть бурелом сломанных старых стульев. Чертыхаясь и задумчиво матерясь, он распинал стулья и дернул за ручку двери. Неожиданно легко она открылась. Бриг увидел улицу – такую же серовато-бесцветную, как комната, оставшаяся за спиной. Одноэтажные серые дома без окон, серый потрескавшийся асфальт, полное безветрие. Бриг побрел по улице, терзаясь смутным ощущением, что чего-то не хватает. И вдруг, осененный догадкой, задрал голову и посмотрел вверх.

Неба не было.

Совсем не было.

Вместо него была концентрация пустоты и безнадежности.

Послышались шаги.

Ритмичные, четкие, они неумолимо приближались, и вдруг из-за поворота показалась шеренга людей. Все шестеро, они были абсолютно одинаковы: черты лица, серый цвет кожи, движения. И все они шли в ногу. Они промаршировали мимо Брига, чеканя шаг и синхронно свернули за угол. При этом Бригу показалось, что на какой-то момент поворота они стали абсолютно плоскими.

Еще больше недоумевая, он двинулся следом за ними.

Он шел, рассматривая город, над которым нет неба, город, в котором нет ни одного деревца – да что там деревца, даже травинки не было! – город, в котором не было иного цвета, кроме пыльно-серого…

Из-за очередного поворота показалась та же марширующая шеренга. Только теперь она двигалась в противоположном направлении. Бриг остановился, разглядывая их, одноликих. Потом окликнул:

– Эй, вы! Как называется этот город? – И когда одноликие не отреагировали, он встал у них на дороге. Они остановились, но продолжали в ногу маршировать на месте. – Где я? Что это за место?

*Город одинаковых человечков, – ответили все шестеро в один, какой-то бесцветный, тоже серый голос и Бригу стало жутко.

* Иное название является допущением дифференциации. Это непозволительно.

– Как отсюда выйти?! – выкрикнул он, глядя в их пустые оловянные глаза. И тогда они, все шестеро, одновременно повернувшись, уставились на него.

*Почему ты один? – вопросили они.

– Я всегда один, – ответил Бриг.

*Ты не хочешь идти в ногу? – отчеканили они, и Бриг почуял в бесцветном голосе угрозу.

И тогда он развернулся и побежал. Он, сломя голову, несся по одинаковым, серым улицам, но, куда бы он ни свернул, он всюду натыкался на равномерно марширующих одинаковых человечков. Задыхаясь, он залетел в какой-то переулок, прижался к стене, пытаясь отдышаться, и снова услышал чеканный шаг. Заметался, уже не в силах понять, откуда, с какой стороны доносится до него этот неумолимый звук. Бросился к одному из выходов из переулка (стены его были сплошные, он больше напоминал коридор без потолка), наткнулся там на безразличную одноликую шеренгу, отпрянул назад, но там уже была вторая, точно такая же. Они с двух сторон надвигались на него, неотвратимо и четко, словно роботы, все – на одно лицо…

И тут Бриг увидел в стене дверь. Дернул ее на себя. Заперто! Дернул еще раз… И, внезапно обессилев, просто привалился к ней плечом. И кубарем ввалился в нее! Дверь тут же за ним захлопнулась, оставляя за собой преследователей.

Вскочив на ноги, Бриг с ужасом узрел уже не шеренгу, не две, а дюжины одинаковых человечков. И все они смотрели на него одинаковыми оловянными глазами.

А за их спинами Бриг увидел фонтан. Небольшой, круглый фонтан, в середине которого стоял тоненький мраморный мальчик, целившийся вверх из лука. Из острия стрелы, откуда должна бежать вода, бесцветной струйкой стекала пыль.

Но не это привлекло внимание Брига. У фигурки мальчика стояло зеркало, и оно было единственным цветным пятном в городе одинаковых человечков.

Зеркало в старинной резной раме красного дерева, в человеческий рост, оно стояло внутри фонтана, и отражалась в нем не серая пыльная площадь, полная одинаковых человечков. Нет, в нем сияло солнце, в нем зеленела луговая трава, в нем серебрился ручей и какая-то мелкая пташка вспарывала крыльями небо. Настоящее, синее небо!..

Бриг рванулся к зеркалу, сквозь шеренги одинаковых человечков, расталкивая их локтями, распихивая плечами, натыкаясь на безразличные взгляды, он бежал к зеркалу, которое было единственным выходом из города одноликих.

В полной тишине Бриг последним рывком достиг зеркала и остановился в отчаянии. Из зеркала, такого чудесного, за которым стлалась под летним ветерком трава и летали птицы – был выбит кусок. На месте этого куска виднелась серая, пыльная доска.

Сквозь разбитое зеркало Бриг пройти не мог.

На площади, за его спиной послышалось движение. Бриг резко обернулся. На бордюре фонтана сидела девочка с венецианской маской и черепами в волосах. Она улыбалась.

*Ты не выйдешь отсюда, – дружелюбно сказала она.

– Почему?

*Ты в городе одинаковых человечков. Всю свою жизнь ты в этом городе, милый, – проворковала она

* Знаешь, кто такие одинаковые человечки? Они шагают в ногу. они мыслят в ногу. А тех, кто не хочет идти с ними или сбивается с шага, они уничтожают!.. Так было всегда, разве ты не помнишь?.. Я могу подарить тебе весь этот мир…

– Нет.

*Ты не хочешь идти в ногу?

Она говорила ласково, вкрадчиво, и каждое ее слово эхом разносилось по одноликим шеренгам и повторялось ими на все лады.

* Или тебе просто не с кем идти? Потому что ты… никому не нужен! – Последние слова она выкрикнула и серебристо рассмеялась.

*Не нужен! – подхватили человечки.

*Не нужен! Не нужен!

Они повторяли и повторяли эти слова, с каждым разом все громче, пока их голоса не превратились в сплошной гул. Этот гул давил на уши, прижимал к земле. Они хотели раздавить Брига.

*НЕ НУЖЕН!

Все повторяющиеся страшные слова давили, словно тяжелый камень.

*НЕ НУЖЕН!

Пригибали к земле.

*НЕ НУЖЕН!

Он сопротивлялся, но сил оставалось все меньше и меньше.

*НЕ НУЖЕН!

Он уже почти поверил им.

*НЕ НУЖЕН!

Как вдруг сквозь гул голосов услышал Джеки:

– Бриг!

*НЕ НУЖЕН! НИКОМУ НЕ НУЖЕН! – надрывались, кричали человечки, их голоса заполнили мир:

– Бриг!

И Бриг, услышав этот зов, крикнул, крикнул на весь мир, перекрывая голоса одинаковых человечков, перекрывая смех девочки с маской, перечеркивая тот страшный смысл, которым были наполнены те слова, которые они все повторяли, он крикнул, выпрямляясь во весь рост:

– Это неправда!

И сразу стало тихо.

И сразу город одинаковых человечков стал плоским, осыпался к его ногам, словно битое стекло.

Бриг оказался в пустоте.

*Конечно, неправда… – ласково произнесла девочка с маской.

*Глупость. Просто ахинея какая-то. Гон. Чушь. Бред сивой кобылы, а почему она сивая? Бредит же. Обдолбалась, вот и сивая… ко-бы-ла… ка-ба-ла… камбала!.. а еще бывает чеширский кот. Тоже странный тип. Особенно, если учесть, что вначале он был сыром. Чеширским, конечно… а потом начал улыбаться не к месту и превратился в кота… и посадили его в ящик, чтобы проводить эксперименты.

Девочка увлеклась своими рассуждениями, наполненными какой-то странной наркоманской логикой, она бродила вокруг Брига и бормотала себе под нос.

*А потом он бродил сам по себе, а улыбка сама по себе… и смех тоже гулял неизвестно где. Один гулял, без причины…

– Мальчик, у меня красивые глаза? – внезапно спросила она, встав перед Бригом.

*Нравятся?

Требовательно повторила она и убрала от лица маску.

Бриг отшатнулся.

У девочки были нечеловеческие, желтые, с вертикальными узкими полосками-зрачками кошачьи глаза.

– Бриг! – услышал он и вздрогнул.

И увидел перед собой испуганное лицо Джеки.

– Ну, слава богу! – вздохнула она. – Что с тобой? Ты минут десять сидел, уставившись в одну точку. Сначала бред какой-то нес, а потом в одну точку…

– Джеки! – оборвал ее Бриг. – Слышишь, Джеки? Смотри! – он вытянул руку вверх, к звездам. – Видишь вон ту звезду? Самую яркую? Там нет злости и обмана. Там нет предательства и никомуненужности. Там все добрые, честные и смелые. Когда мы умрем, мы попадем туда…

– Джеки, в общем, я хочу спросить у тебя совета, – говорила Юна. Они сидели на Юниной кухне и… да что уж там, просто сплетничали.

– Конечно, спрашивай.

– Нет, сначала я расскажу кое-что. Я год встречалась с Олегом. Ты его не знаешь. Такой, как тебе сказать… избалованный мальчик из весьма обеспеченной семьи. Он так красиво за мной ухаживал: цветы, конфеты всякие, подарки дорогие. Только вот курить запрещал. В принципе, я почти и не курила. Можешь себе представить, чтоб я кого-то послушалась? А вот, слушалась же. Ну только если уж совсем невмоготу было, тогда за сигарету бралась. А однажды, этой вот весной, встретила на улице Брига. Постояли с ним, потрепались, я сигаретку стрельнула, закурила. Вдруг подлетает Олег – надо же такому случиться, что он все это видел! – и с размаху кулаком мне по роже. Я за лицо схватилась, сквозь пальцы кровь капает. Бриг, конечно, сразу в драку полез – ты же его знаешь, не любит, когда своих обижают. А я этому козлу Олегу тоже по шайбе съездила, прямо окровавленной ладонью, «пошел на …» говорю. И топнула оттуда. Иду, губа распухла, чуть ли не спотыкаюсь об нее. Короче, забила на него. А за мной тогда Ган ухаживал. Ну я подумала, что одной-то ведь бродить тоже ни к селу ни к городу, и стала с ним гулять. А сейчас ко мне опять Олег подкатывает. Вчера приперся с цветами, на коленях прощенья просил.

– А ты?

– А я его этими же цветами и отх… одила.

– Так какой тебе совет-то нужен? Вы с Ганом идеальная пара! Даже ходите в ногу!

– Да не люблю я его, понимаешь?! – сорвалась Юна. – Мне Олег нужен!

– Знаешь, подруга, если мужик хоть раз свою девчонку ударил, то и дальше лупить будет. Ну его на фиг, Олега этого. Уж во всяком случае Ган тебя любит. Не то что не ударит, а на руках всю жизнь носить будет.

– Я тебе главного не сказала. Они оба меня замуж зовут.

– Ну и что?

– Сама подумай, с кем все-таки будущее обеспеченней – с бродягой Ганом без кола без двора, или с Олегом, у которого своя квартира, машина и хороший заработок.

– Ой, сама смотри. Ведь что бы я не посоветовала, ты все равно сделаешь по-своему.

– Чп, а ты в курсе, на кого ты похож? – спросил Ган, передавая бутылку портвейна дальше.

– На кого?

– На Христа! – восторженно выдал Ган.

– С дуба екнулся, что ли?

– В натуре! Точно Христос! Дон, скажи! – толкнул Ган сидящего рядом Дона.

– Ну, что-то есть…

– Да ну вас на фиг! – отмахнулся, засмеявшись, Чп.

– Чп воскрес! – радовался Ган.

– Ган, ты мне лучше ответь на один вопрос, – внезапно стал серьезным Чп. Это вообще-то мало было на него похоже. Если он делал серьезный вид, все тут же готовились к какой-нибудь каверзе.

– Ну?

– Вот представь, что ты в открытом море на утлой лодчонке. Вокруг ни одного клочка суши, а в лодку набирается вода. Что ты будешь делать?

– Ну… не знаю… На помощь позову.

– Кого позовешь-то, если ты в открытом море?

– Тогда дырку заткну и буду вычерпывать воду…

– Ну и дурак!.. – восхитился Чп.

– Че это я дурак? А ты что сделаешь?

– А я пробку из дна вытащу, вода сама вытечет! Это действует, я СТО РАЗ в ванной проверял! – с жизнерадостным идиотизмом возвестил Чп, довольный шуткой. Герман, сидевший неподалеку, радостно захохотал.

– Господи, и откуда вы такие взялись? – поморщилась Ольга.

– От сырости завелись, наверное! – ответил Герман.

– Ты дурак, – в это время объяснял Ган Чп, – и имя у тебя дурацкое. Ну вот мое имя означает пистолет. Ствол, понял? Оружие. Выстрел. Хорошее имя. А что такое Чп?

– Чрезвычайное происшествие, – расшифровал Дон.

– Нет, наверное, Черный Плащ! – подхватил Герман. Вскоре уже все упражнялись в остроумии, выкрикивая все новые и новые словосочетания. Чп сиял, как начищенный медный пятак, купаясь во всеобщем внимании. Лишь Лада сидела безучастно.

– Частное предприятие!

– Чей-то парень!

– Часто пьяный!

– Чисто пень!

– Чокнутый перец!

– Нет, нет, и нет, – прервал поток остроумия Чп, – на самом деле все намного проще. Чп означает Частичный педераст!

На секунду все смолкли, переваривая такое заявление. Потом, решив, что это очередная дурацкая шутка, засмеялись. Только Ольга, раздраженная этим разговором, встала и ушла подальше, на другой конец крыши.

– Ты точно дурак… – воскликнул Ган.

– Уйди, пра-ативный, а то я пристрелю тебя из револьвера…. – продолжал дурачиться Чп.

– И как же ты стал педерастом? – поинтересовалась Юна.